Dance spirit

В танцевальной студии стоит абсолютная тишина, нерушимая, давящая, неотвратная, нарушаемая шумным дыханием и громким сердцебиением находящихся здесь. Может показаться, что слышны даже их мысли, стаей чернокрылых воронов кружащиеся над их головами, готовые в любую секунду сорваться вниз и склевать то, что им предназначено. Все думают об одном и том же. Они облажались, и каждый из них прекрасно это понимает. Понять не трудно, а вот признать и принять куда сложнее, чем может показаться на первый взгляд. Люди не любят брать ответственность за себя, свою жизнь и совершаемые поступки в ней, предпочитая перекладывать на судьбу, неблагоприятное стечение обстоятельств или других, но никак не на себя. «Мы не виноваты», — говорят они, поднимая руки в беззащитном жесте. Виною всему политика, государство, всемирный заговор или соседский черный кот, перебежавший дорогу, но никак не они, ежесекундно делающие выбор не в пользу своего развития, а в сторону жалости и самобичевания. Наш ли это грех? Или это грех сотни поколений, живших до нас? Но взять под контроль свою жизнь, взять ответственность за мысли и поступки — это то, что человек может сделать уже сейчас, не оглядываясь на прошлое и не смотря в далекое будущее. Звучит просто, но на деле требует много жизненных сил и отдачи, смиренного принятия и способности принять обстоятельства такими, какие они есть. Если у одних это может получиться, то другие могут никогда не перешагнуть через предрассудки и навязанное мнение, навечно застряв в порочном круге. Хосок первым поднимается с пола, ни на кого не смотрит, ничего не говорит, но все поднимают головы, неотрывно следя за альфой. Хосок подходит к стереосистеме, поднимает лежащий шнур и вставляет в разъем на телефоне, подключая его к гарнитуре. Танцор пролистывает несколько треков и включает один понравившийся ему недавно трек Drake, явно подходящий под атмосферу, царящую в зале. Он накручивает громкость и, на ходу разминая шею и руки, подходит к зеркалу, принимается выполнять несвязанные танцевальные движения, что впоследствии превратятся в целую танцевальную связку, а затем в танец. Все начинается с мелочи, маленького первого шага, простой задумки и мысли, выливающихся в нечто грандиозное и поистине смелое, необычное. Хосок знает по собственному опыту, как тяжело начинать и пробовать что-то новое, и неотступны вечные мысли: «А если не получится?», «Вдруг провалюсь?» — и тому подобное. А еще есть страх, сомнения и неопределенность, что в совокупности подливает масла в огонь неизвестности. Хосока выбрали лидером — за какой черт, он сам не понимает, — но он обязан оправдывать данное ему звание. Пусть он недоволен их решением, но против этих самодуров точно не попрешь: еще сожрут, обглодают косточки и выбросят. Но Хосок понимает, что их подвести не может, уже подвел один раз целую команду и не хочет повторения истории. Они ему доверяют, верят в него и, выходит, следуют за ним, несмотря на извилистость и неизвестность тропы, по которой они идут. Хосок должен стать для них тем, кто всегда протянет руку помощи, кто первым поднимется с колен, игнорируя жгучую боль, кто будет подавать пример своим поведением, и тем, на кого они смогут положиться в любую минуту. Альфа должен быть сильным и волевым для своей команды, должен подпитывать их дух и огонь, горящий в них и вдохновляющий на свершения. Они не могут отступить, точно не сейчас, когда с таким трудом вылезли из глубокой ямы, вновь встав на ноги, хоть и неуверенно и непрочно, но хоть как-то, ведь можно проваляться до самого конца жизни, обвиняя всех вокруг, а можно закрыть рот и начать действовать. Они собрали танцевальную команду, состоящую из уникальных танцоров, пусть некоторые из них неопытные, где-то нерешительные, но бесспорно невероятно талантливые, энергичные, стремящиеся к невозможному и раскрывающие новые стороны в себе и своих возможностях. Хосок до последней капли собственной крови сражаться будет за этих ребят, за их несравнимые яркие улыбки и веселый легкий смех, что воздух позитивом заряжает. Он будет стоять за них горой, любым обидчикам перегрызет глотки, потому что это его детки, и никто не имеет права что-либо им говорить и как-либо их оскорблять или унижать. Хосок, смотря в зеркало, скользит плавным ровным взглядом по их лицам, засматривается на мгновение в их глаза, словно зазывает в новый интересный путь. У Хосока есть новая идея танца, стиль, концепция, и он уверен, что каждый сможет справиться и отразить в будущем танце то, что он хочет передать. Танец — это искусство, способное вызывать в сердцах людей неземные эмоции, эйфорию, восторг либо подвергать глубоким драматическим чувствам, после которых ощущаешь полное опустошение. Танцору надо уметь показать разнообразные грани танцевального номера, захватить внимание зрителя с первых движений и не отпускать до самой последней музыкальной ноты. Чонгук следует примеру брата, поднимаясь с пола, и подходит к зеркалу, становясь справа от старшего и начиная повторять за ним движения. Чонгук знает, как Хосоку может быть тяжело принимать решения, делать шаг навстречу неизвестности, но он тот, кто подставит свое плечо, подтолкнет и не даст упасть ни сейчас, ни когда-либо. Брат может положиться на него в трудные секунды, ибо они прошли не одни трудности вместе и пройдут еще столько же. Чонгук уже не обижается на Хосока, не ворошит его прошлое и старается не лезть в голову старшего, наконец-то осознавая, что он тоже имеет право на личную жизнь и собственные мысли, которые могут не сходиться с его. Это нормально. Чонгук начинает все больше понимать, что вечно они вместе не будут, — рано или поздно обоим придется избрать разные дороги и пойти своим путем. Но принять это слишком тяжело. Чонгук борется с демонами внутри себя каждый день, подавляет эгоистичные мелочные порывы, кусая губы и матерясь сквозь стиснутые крепко зубы. Его ребяческие детские желания точно не стоят доверительных прочных отношений с братом, поэтому Чонгук молчит, пытается принимать складывающиеся обстоятельства как нечто само собой разумеющееся. Некоторые вещи случаются неизбежно, независимо от наших предпочтений и желаний, бушующих в нас страстей и вечных предрассудков. Ему еще так многому необходимо научиться, многое познать и ко многому прийти, и он пытается стать достойным человеком для всех тех людей, окружающих его в повседневной жизни. Альфа, обернувшись, бросает взгляд на Чимина, смотрящего своими невозможно прекрасными глазами цвета тягучей сладкой карамели, вкус которой он ощущает прямо на корне языка. Младший Чон кивает, приглашая присоединиться омегу, считающего, что именно он — слабое звено команды, не дотягивающее до звания уличного танцора. И как он ошибается, как не прав в своих убеждениях, ведь не бывает так в команде, что только один виноват, только одному в ней нет места. Чимина переубедить очень сложно, чересчур близко к сердцу принимающего любую ошибку. Чонгук хочет научить его проще относиться к подобным промахам и неудачам, учиться расти на них, но никак не зарываться в мыслях самобичевания и уничижения. Это не стоит наших сил, энергии и времени. Никто не идеален, ничто не идеально — возможно, поняв простую истину, станет намного проще и спокойней жить. Чонгук самую малость улыбается краешками губ, замечая через зеркало копошение омеги, что отрывает пятую точку и неспешно, словно боясь сделать шаг, идет к ним, становясь позади альфы. Чонгук совсем спятил, и медленно съезжает его крыша трезвой рациональности рядом с омегой, который так тщательно повторяет каждое движение, показанное Хосоком, будто от этого зависит вся его жизнь. Чимин поражает непробиваемостью, крепостью духа и, как люди называют, целеустремленностью, желанием везде и всюду быть первым. У омеги этого не отнять, пусть что угодно твердят другие, Чонгук верит, что Чимин невозможное достигнуть может. Чимин почему-то абсолютно уверен, что именно он виноват в фееричном провале команды на отборочном этапе. Они попали в топ-25, оказавшись самыми последними из всех команд. Жгучая вина грызет изнутри, выедая внутренние стенки сердца, больно, неприятно, заставляет корить себя за то, в чем он, в общем-то, не виноват. Чимин думает по-другому. Омега миллион раз прогонял танец в мыслях, во сне, выискивая свои ошибки, недочеты, понимая, что если бы не он, то все было б иначе. Они не облажались бы, не стали бы самыми последними в списке судей по их профессиональному мнению. Чимин винит себя, ведь остальные выступили идеально, не смазав ни одного движения, только он запнулся именно в том месте, где танцевальная связка давалась ему с большим трудом. До разума омеги достучаться невозможно, он никого не хочет слушать и слышать, ибо привык стремиться к идеальному, отдавая всего себя полностью тому, в чем видит смысл. Неизбежно то, что Чимин всю вину скинет на свои плечи. Кто-то скажет, что слишком многое берет на себя, но он так не считает. Чимин выдержит многое, Чимин справится со всякими непредвиденными ситуациями в жизни, пусть лучше он примет любой удар, чем кто-либо другой. Ни Тэхен, ни Сокджин — никто из них не должен заниматься самокритикой и уничижением самого себя. Тэхен, каким бы своевольным, острым на слова и безрассудным ни был, очень сильно реагирует на собственные ошибки, долго может убиваться из-за них. Сокджин же — такой нежный, хрупкий, слишком прекрасный — вообще не должен нервничать и как-то переживать, его только на руках носить и бесконечно целовать, ведь этот омега вкладывается настолько, что может соревноваться с самим Чимином. Блондин даже не уверен в своей победе, настолько Сокджин целеустремленный, упертый и неотступный ни перед чем, что связано с танцами. Возможно, в жизни омеги множество проблем и преград к целям, но Чимину показалось, что если Джин чего-то хочет, то непременно этого добьется. Омега становится позади Чонгука, начиная выполнять движения за Хосоком, импровизация которого на самом высшем уровне. Старший Чон — танцор от бога. Тэхен с разинутым ртом и восторженным взглядом следит за Хосоком, с каждой минутой нагло, бессовестно и бесстыдно крадущим его сердце, разум и вообще поднимающим каламбур в душе омеги. Тэхен, находясь рядом с Хосоком, пересмотрел свое отношение к альфам. Ему трудно сказать, в какой момент альфы стали так ненавистны всему его внутреннему существу, но то, что сейчас происходит переосмысление всего, — неопровержимый факт. Случаются вещи, которые сложно объяснить. Бывает, смотришь на человека, и он не нравится тебе от слова совсем — вот то же самое произошло с Тэхеном несколько лет назад с альфами. У него замечательный отец, делающий для семьи все возможно-невозможное, поддерживающий в трудные минуты и открытый для них, что ударило в сумасбродную голову — загадка. Но сейчас Тэхен словно заново знакомится с ними, изучает их, раскрывая множество нового для себя. Хосок не типичный альфа, считающий себя самцом, желающим заполучить омегу, затащив в постель. Нет. Хосок — прямая противоположность всех альф, встречающихся на пути Тэхена. Чон Хосок вежливый, очень тактичный, галантный, никогда не станет нарушать личные границы другого, будь то незнакомый или близкий человек. Альфа — грамотный и образованный, а еще безумно талантливый и целеустремленный — забирает у Тэхена какие-либо шансы не влюбиться в него. Тэхен пугается этих мыслей и чувств, крутящихся внутри него, как огненный шар, но поделать с ними ничего не может. Кажется, Хосок настолько глубоко в нем, что омега не представляет себе, а как без него, а куда без него. Возможно, Хосок — идеальный альфа в мечтах Тэхена, но омега слишком упертый, чтобы признавать подобное. Он следит за тем, как остальные присоединяются к ребятам, продолжая сидеть, погруженный в свои мысли; превратившись в Тэхена, лови ворон. В круговороте происходящих событий он не успевает осмыслить абсолютно ничего, но это приносит ему небывалый кайф и ощущение наполненности, яркости жизни. И хоть в большинстве это всего лишь иллюзия, Тэхену в ней находиться чертовски нравится. Он любит завалить себя делами, создавая видимую деятельность, что позволяет не думать о проблемах, появляющихся в жизни. А они есть, неразобранным комом лежат где-то в уголку и разбираться Тэхеном совсем не хотят. Это естественно. Тэхен вообще не любитель копаться во всяком дерьме, вызывающем головную боль, но внутренняя чуйка — никогда не подводит — так и говорит, что скоро ему все вернется в удвоенном размере. Омега решает, что разберется с проблемами по мере их поступления. Тэхен подпрыгивает с места, возвращаясь в реальность, и становится позади всех, ловя через зеркало пронзительный, но ласковый взгляд, вынуждающий омегу поджать губы и смущенно отвести в сторону глаза. Только у Чон Хосока получается смущать так, что хочется сквозь землю провалиться. Тэхен, вновь отвлекшись, запутывается неуклюже в ногах, только чудом не падает из-за Намджуна, успевшего схватить его за локоть. Парень благодарно кивает, сдувая с лица упавшую прядку волос. Долбаный Чон Хосок. Тэхен прикусывает губу, пытаясь полностью сконцентрироваться на движениях, но, как назло, ничего не выходит. Все мысли не о предстоящем выступлении, а о дурацком Чон Хосоке, его руках на теле и горячих поцелуях. — Ты рассеян, — бросает невзначай старший Чон, привлекая внимание остальных на Тэхена. — Если ты не заметил, то он всегда такой, — усмехается Юнги, чем вызывает возмущение младшего. — Еще братом называешься, — фыркает Ким, вздергивая подбородок. — Обожаю ваши перепалки! — Чонгук радуется, как дите малое, получая легкий подзатыльник от Чимина. — Отвалите, — бубнит Тэхен, отворачиваясь ото всех. — Предлагаю на сегодня закончить, а завтра сделать перерыв, нам всем нужен отдых, — неожиданно говорит Хосок, зачесывая назад отросшую челку. — Каждому нужно все обдумать и переварить, а через пару дней мы все обсудим и начнем усиленно готовиться ко второму этапу. Я знаю, что всем трудно, понимаю, что не оправдал ваших ожиданий как лидер, но… — Закончить Чону не дают: — Даже не вздумай продолжать, — злится Чонгук, оказываясь напротив брата. — Никакого мордобоя, мой Джинни слишком мягкий, — говорит Намджун, приобнимая омегу за талию. — Они могут подраться? — удивленно спрашивает Сокджин, наблюдая за братьями. — Один раз Хосоку пришлось накладывать швы на бровь из-за того, что Чонгук, как он сказал, не рассчитал богатырскую силушку. Да и, как говорится в народе, сила есть — ума не надо, — смеется Намджун, получая испепеляющий взгляд младшего Чона. — Сейчас и ты получишь, — угрожает малой, грозно рыча. — Не дорос еще, — открыто издевается старший Ким. — Чимин, пошли домой, — обиженно произносит Чонгук, отмахиваясь от ржача Джуна. — Я вообще-то у себя дома, — подъебывает бойфренда Чимин, вызывая всеобщий смех. — Гук, ты сегодня минус один, — бесстыдно продолжает Намджун стебать младшего, напрашиваясь на разбитый нос. — Чимин, ты на моей стороне должен быть, — бурчит Чонгук, мило и по-детски надувая щеки. — Не обязан, но мыслями я всегда с тобой, — смеется блондин. — Да пошли вы, — фыркает Чонгук и, гордо развернувшись, направляется к выходу, игнорируя подколы, летящие в его спину. Чимин закатывает глаза, корча забавную гримасу перед остальными, и бежит за альфой, скрывшимся за дверью. Чимин обнимает Чонгука со спины, заставляя остановиться, — тот ворчит недовольства себе под нос, но руки омеги своими накрывает. — Бука, что ты бухтишь, как старый дед, — хихикает Чимин, получая слабый щипок за руку. — Поехали ко мне на квартиру, я сделаю тебе массаж, — томно с придыханием говорит омега на самое ухо, спуская шаловливые ручки вниз к бугорку, выпячивающемуся через штаны. Чонгук успевает перехватить руку любимого, оборачиваясь лицом к нему, нежно, словно прикосновение крыла бабочки, касается аккуратных милых пальчиков губами. — Мне так хочется отвезти тебя в «наше» место, «наш» уголок, ты только дай мне немного времени, ладно? — Чонгук целует костяшки пальцев, вдыхает глубоко сладкий запах его мальчика, все поверить в эту простую истину не может. — Столько, сколько нужно, — мягко улыбается Чимин, наполняя пространство вокруг теплом и светом. Омега понимает, как Чонгуку трудно и непросто из-за их социально-финансового неравенства, но ему нет до этого абсолютно никакого дела, и он готов быть с альфой, лишь бы Чон не ощущал себя подавленным, лишенным каких-либо возможностей. Чимин хочет идти рядом с Чонгуком, крепко держа его за руку, поддерживая в любом начинании и являясь для него надежной опорой. Чимин оборачивает руки вокруг шеи альфы и неожиданно, импульсивно прикасается к губам, целует, чувствуя, как улыбается Чонгук. Хосок, собирающийся выходить из студии, замирает на пороге, наблюдая эту душевную личную сцену, и счастливо улыбается, осознавая: младший братишка находится в надежных руках.

***

— И что это было? — лукаво спрашивает Хосок, удобнее располагая руки на бедрах Тэхена. — М? — омега игриво вздергивает бровями, делая вид, что совершенно не понимает, о чем говорит альфа. Тэхен совсем не нежно целует шею Чона, оставляя засос, который расцветет к завтрашнему утру незамысловатым узором. — Не придуривайся, — выдыхает грузно Хосок, сильнее сжимая пальцы на крепких бедрах, призывно двигающихся на его собственных. Это провоцирует, возбуждает, сносит крышу к чертям. Запах омеги будоражит, вызывая неконтролируемую дрожь по всему телу, похоже, альфа к такому никогда не привыкнет, ведь весь Ким Тэхен — один сплошной Хосока фетиш. Перед ним все равно устоять невозможно. Хосок не пытается, скользит ладонями по обнаженной спине, прикасаясь кончиками пальцев к выступающим позвонкам, и ловит обкусанные губы цвета самой спелой вишни, целуя сладко, трепетно, чувственно. Омега отвечает резко, смело, напористо, наваливается на него, обхватывая ладонями лицо Хосока. Будь у Чона возможность испить его до дна, то он непременно ею воспользовался бы. Целоваться с Тэхеном — одно наслаждение, кружащие голову эмоции и невероятный кайф, струящийся по венам, вызывающий внутри настоящий бурлящий котел, заботливо помешиваемый воображаемой Гермионой. Тэхен, оказывается, так открыт и прост в своих желаниях, что Хосоку хочется широко улыбаться и исполнять их все, лишь бы квадратная улыбка не слезала с красивого лица, а смех заполнял пространство. Тэхен поверил в него как в лидера, как в альфу. Тэхен доверился ему, а это важнее всех кубков и наград. Доверие в нашем мире — вещь роскошная, ценная, его потерять легко, а заслужить чертовски трудно. Хосок сделает все возможное, чтобы сохранить и удержать хрупкое, шаткое, в любую секунду готовое разбиться доверие между ними. Хосок зарывается одной рукой в отросшие темные пряди, сжимая у корней немного сильнее, чем хотелось, а второй вновь скользит плавно по спине, очерчивая невидимые узоры, запуская ее под шорты омеги. Альфа пальцами ведет по линии позвоночника, короткими ноготками цепляет кожу на ягодицах, спускаясь к ложбинке, обещая себе не удивляться Ким Тэхену, удивляющему его всякий раз. — Когда успел? — отрываясь от сладких губ, спрашивает Чон, хватаясь за кончик анальной пробки, слегка вытаскивая ее. — Пока был в душе, — мурлычет омега, проводя языком по нижней губе альфы. — Ты ее с собой носил? — не скрывая чистого восторга в голосе, Хосок смотрит в глаза Тэхена, сверкающие настоящим огнем. — Конечно! Я должен быть подготовлен ко всему, — важно говорит брюнет и припадает к губам альфы, целует страстно с неистовой силой и нетерпением. Хосок ему подыгрывает, сам плавится под натиском и сдерживать себя уже не может. Хосок его хочет до скрежета зубной эмали, до ярких вспышек перед глазами, до боли в конечностях, до спертого дыхания и головокружения. Альфа подхватывает омегу за бедра и кладет его на спину, нависая сверху, любуясь прекрасным созданием, улыбающимся чертовски сексуально и призывно. Ким Тэхен — ходячий секс, который взмахом ресниц способен возбудить внутреннего зверя Хосока, единственным желанием которого становится взять то, что ему принадлежит. Чон цепляется за край шорт, тянет их вниз, а омега бедра приподнимает, позволяя себя раздеть. Хосок раздвигает его ноги, ведет шершавой ладонью по внутренней мягкой стороне бедра, получая в ответ отрывистый судорожный вздох. Альфа довольно улыбается, снова целует жадно, глубоко, вылизывая языком влажные стенки чужого рта, выдыхая, когда руки омеги обхватывают возбужденный член через ткань домашних штанов. Между ними точно какое-то безумие происходит, но обоим это так нравится. Тэхен бесстыдно водит руками по члену, продолжая целовать так крышесносно, словно в последний раз. Хосок удобнее устраивается между разведенных ног, тянется рукой к пробке и одним плавным движением вытаскивает ее, откладывая в сторону, на пробу толкается двумя пальцами, легко проникающими внутрь горячего тела. — Я готов, — выдыхает омега, попутно стягивая штаны с танцора. Тэхен для Хосока как красная тряпка для быка, потому что как можно быть таким сногсшибательным соблазнителем? Хосок ему поражается, восхищается и точно сходит с ума. Сам напросился. Альфа перехватывает рукой руки омеги, скрещивая их вместе, и заводит за голову, нагибается к губам, целуя, дразня ненасытного парня. Ким шире раздвигает ноги, призывно приподнимая задницу, — Хосок не церемонится, пристраивается и сразу толкается, вырывая из груди парня стон не то боли, не то наслаждения. — Готов он, блять, — рычит альфа, ласково сцеловывая выступившие в уголках глазах капельки слез. — Не лишай меня этого удовольствия, — шепчет, целуя щеку, переходя к углу челюсти, вниз, к шее, оставляя нежные невесомые поцелуи на горячей коже. Хосок не двигается, давая ему привыкнуть, целует неотрывно, слушая шумное дыхание у своего уха. — Я ж не виноват, что у тебя такой большой, — хмыкает Тэхен, ногтями впиваясь в широкие плечи. — Как будто первый раз, — подтрунивает Хосок, прикусывая нижнюю губу парня. — Давай уж, — капризничает Тэ, толкаясь навстречу альфе, шикая от легкой боли. — Точно? — уточняет парень. — Да что ты такая тряпка, может, я люблю пожестче! — вскрикивает Тэхен, которого тотчас затыкают грубым поцелуем. Хосок толкается резко, сильно, как и хочет омега. Любое его желание он исполнит. Альфа кусает кожу на шее, оттягивает зубами, зная, что больно и неприятно, но делает это, ощущая, как ноготки режут спину. Сумасшествие, но оба в нем нереальную и несравнимую эйфорию получают. Хосок выходит наполовину, снова глубоко толкается, выбивая хриплые низкие стоны, что усладой для слуха являются. Ни одна сила не спасет. Тэхен закидывает ноги, смыкая их в замок на пояснице, ближе прижимаясь, не оставляя ни миллиметра между ними. Хосок дуреет от их близости, вбивается быстро, жестко, упирается локтями в матрас, целуя шею омеги, откинутую назад для лучшего доступа. Никого у Хосока не было прекраснее, никогда больше не будет. Тэхен ни с кем не сравнимый, самый невероятный из всех, кто когда-либо встречался на его пути. Хосок выходит, меняясь местами с Кимом, который охотно забирается на его бедра, но садится спиной к его лицу. Тэхен берет в руки член альфы, приподнимаясь чуть вверх, и аккуратно, медленно насаживается, каждая мышца на влажной спине проступает, заставляя Хосока тяжело выдохнуть. Омега неспешно, тягуче начинает двигаться, вертит аппетитной задницей и негромко стонет. Альфе приходится собрать в кулак всю волю, чтобы не схватить за эти сочные бедра и не начать вколачиваться остервенело, безумно, так, чтобы искры из глаз и гортанные стоны. Хочется до болезненности в подушечках пальцев, но он терпит, сковывая себя, позволяя омеге играться, наслаждаться процессом. Ради него можно потерпеть. Хосок касается пальцами влажной спины, любуется красотой безупречного гибкого тела и не верит, что такое сокровище ему досталось. Тэхен нарочито медленно двигается, выделывая поступательные движения, замирает, откидывая голову назад и упираясь руками в бедра альфы, протяжно выдыхает. Омега останавливается, сжимает член альфы внутри себя, ощущая состояние такой наполненности, дарующее наслаждение и не сравненный ни с чем кайф. Тэхен никогда б не подумал, что с кем-то может быть так хорошо, правильно, надежно, что можно получать удовольствие от простого и непринужденного нахождения рядом с другим человеком. Хосок соответствует всем параметрам вредного Тэхена со своими запросами и требованиями. Хосок подошел по всем пунктам. Невообразимо. Особенно для Тэхена, привыкшего полагаться исключительно на себя. Теперь тот может разделить с альфой трудности, довериться и утонуть в сильных объятиях. Тэхен плавится горячим воском под прикосновениями горячих ладоней к спине, ягодицам и бедрам. Ему кажется, словно весь мир сузился до размеров комнаты старшего Чона, его кровати, их двоих — больше ничего не имеет значения. Тэхен облизывает губы, только собирается продолжить, как резко оказывается прижат к груди, ощущая, как вышибает весь воздух одним уверенным толчком. — И что ты притих? — тихо спрашивает альфа, жарко выдыхая в ухо омеги. Хосок скользит рукой по животу, вверх по груди, обхватывает пальцами шею, слабо ее сжимая. Хриплый стон с приоткрытых губ ему наградой служит. — Серьезно? Тебе нравится? Легкий кивок, сжатые пальцы вокруг запястья, сиплый выдох — Хосок, кажется, связь с реальностью теряет. Поза слишком неудобная, спина и ноги ужасно затекают, и альфа аккуратно снимает с себя омегу, разочарованно выдыхающего, разворачивает лицом и цепляет пальцами подбородок, заглядывая в открытые большущие глаза, смотрящие на него с таким доверием, что губы сами расплываются в улыбке. Хосок целует нежно в распухшие губы, отстраняется и разглядывает красивое лицо с острыми чертами, снящееся ему каждый день. Сейчас Тэхен такой податливый, ласковый — самый настоящий котенок, которого лишь любить и оберегать надо. И хлопает своими длинными ресницами, вынуждая Хосока безнадежно застонать. — Я, кажется, влюблен окончательно и бесповоротно, — улыбается Чон и крепко обнимает омегу. — Конечно! В меня невозможно не влюбиться! — смеется Тэхен, водя кончиком носа по ключице. — Но ты должен был меня трахнуть, а не сюсюкаться! Хосок бровь изгибает, выпуская парня из объятий, и, не говоря ни слова, переворачивает омегу на живот, звонко шлепая по аппетитной заднице, в которую так и хочется вгрызться зубами. — В коленно-локтевую, — приказывает Хосок этим своим возбуждающим хриплым голосом, вызывающим рой мурашек по спине омеги. Тэхен с судорожным выдохом, сорвавшимся с приоткрытых губ, беспрекословно подчиняется, сгибая колени и опираясь на локти, и выгибается в спине. От вида такого покорного Тэхена в глазах альфы вспыхивают огни один за другим. Он обхватывает бедра парня и подтягивает к себе, игриво проводит членом по расщелине, вызывая чужой скулеж, и легко толкается внутрь влажного жаркого тела. Хосок не медлит, не тянет, больше не издевается ни над собой, ни над омегой, положившим голову на скрещенные перед собой руки, немного повернув ее набок. Тэхен взглядом, подернутым пеленой похоти и страсти, эмоциональной бурей и черт разбери чем еще, сейчас смотрит неотрывно, внимательно, умоляя о большем. Хосок отдает все, излучает из сердца такую сильную любовь в отношении омеги, напрочь забывая о себе. Хосок наклоняется, касаясь грудью спины парня, проникая глубже, окольцовывая лебединую шею и на короткое мгновение перекрывая чужое дыхание. Тэхен сильнее выгибается, полузадушенный хрип срывается с губ. Альфа вбивается в него, громкие шлепки голых тел друг о друга наполняют пространство, явно достигая и раздражая соседей сбоку. Хосок отпускает шею омеги и одной рукой удерживает собственный вес, а второй обхватывает член Тэхена, вздрагивающего и дрожащего от прикосновений. Танцор целует омегу по линии роста волос, водит рукой по стволу в такт движениям, ощущая, как напрягаются все мышцы брюнета, кончающего с протяжным низким стоном, кусающего ребро своей ладони. Чон ускоряется, подхватывая обессиленное тело поперек живота, подрагивающее в послеоргазменной неге. Он сам на пике, дышит тяжело и загнанно, продолжая совершать резкие фрикции. Тело сводит в болезненно-приятных ощущениях, и Хосок только хочет выйти из омеги, как грудной голос негромко произносит: «В меня», — а после добавляет: «Я пью таблетки». Альфа со стоном кончает. Он прижимает омегу к себе, дыхание переводит, нежно целуя мокрую шею. Хосок, поддерживая Тэхена, обессиленно облокачивается на спинку кровати, аккуратно укладывая выдохшегося парня на свою грудь. Омега ласковым котом льнет, прикрывая глаза, утыкаясь носом куда-то в шею, мурлыча от удовольствия. Хосок перебирает пряди волос, заворачивая их на пальцы, мягко целует в макушку, чувствуя блаженство и эйфорию, разливающиеся теплой волной по организму. Альфа решает на пару минут закрыть глаза, чтобы насладиться уютной спокойной атмосферой, обволакивающей их со всех сторон, словно надежный мягкий кокон. Он не замечает, как проваливается в сон, прижимая к себе омегу, исподлобья наблюдающего и улыбающегося уголками губ так счастливо, будто ребенок, получивший заветную игрушку. Но Хосок не игрушка, а самый лучший на свете человек.

***

Сокджин облизывает пересохшие от волнения губы, глубоко вздыхает, собирая в кучку хаотичные мысли в голове, и нажимает на дверной звонок. Ноги предательски дрожат, желание убежать увеличивается в сто крат, когда он слышит громкие шаги по ту сторону двери. Омега подбирается весь, покусывает нервозно губы, все еще дико хочет сбежать, но замок, как назло, плавно поворачивается изнутри, характерно щелкая. Джин знал, что альфа дома, но как было б здорово, если его внезапно бы там не оказалось. Парень стоит, переминаясь с ноги на ногу, прокручивая в голове все слова, которые хочет сказать, параллельно раздумывая, как сделать все мягче, осторожнее, чтобы никого не обидеть. «У меня не получится», — молниеносной пулей проносится в мыслях, заставляя омегу развернуться на пятках, но тот сделать и шаг не успевает из-за открывшейся двери. — Джини-и? — в голосе Вонхо слышится неприкрытое удивление, и он шире раскрывает дверь, впуская омегу внутрь до боли знакомой квартиры, хранящей запах альфы. Мужчина только из душа: на нем наспех надетые домашние черные шорты, на влажных волосах еще запрятались капельки воды, а от тела еще исходит горячий пар. Сокджин стягивает носками кроссовки, оставляет рюкзак на полу и проходит в просторную, залитую мягким светом гостиную. Он был здесь бесчисленное количество раз, ужинал с альфой и, в обнимку сидя на кожаном диване, смотрел какой-нибудь фильм, выбранный Шином, потому что ему непринципиально было. Омега скользит взглядом по предметам, которых касался, стирал с них пыль или переставлял на другое место, замирая пораженным, понимая, как ему чуждо в окружающем его пространстве абсолютно все. Ему неуютно и некомфортно находиться здесь, все отталкивает, вызывая холодную дрожь, пронизывающую позвоночник. Омега ежится от внутреннего холода, инстинктивно обхватывает себя за плечи, обнимая, сохраняя тепло, что покидает тело. — Я не знал, что ты придешь, — произносит Вонхо, оказываясь позади и плавно обвивая руками Джина, скрещивая руки в замок на животе. Альфа носом утыкается в шею, ведет кончиком носа по коже, по которой мурашки бегут далеко не от приятных ощущений. — Ты так сладко пахнешь, — шепчет мужчина, глубоко вдыхая насыщенный запах омеги с вкусной кислинкой, оседающей на языке. — У тебя скоро течка? — Сокджин готов поклясться, что слышит низкое порыкивание в голосе Вонхо, вызывающее отвращение и вставший поперек горла комок. Омега легонько кивает, закрывая глаза, пытаясь вспомнить все те нежные теплые чувства к мужчине, вызываемые им раньше. Но внутри пустота размером с бездну, сквозящий арктическими ветрами холод и грусть, затапливающие сердце чернотой. Сокджин только сейчас понимает, что никогда не любил Шин Вонхо, никогда его не полюбит, кто бы ни твердил обратное, кто бы ни говорил об их идеальном сочетании, никогда в нем не вспыхнут яркие, захватывающие дух чувства. Чувства, что возникают, когда он рядом с Намджуном находится. Трепет, восторг, ощущение тех пресловутых бабочек в животе и спертого дыхания, смущенной улыбки и робкого румянца, выступающего на щеках при прикосновении невесомом. Весь этот спектр чувств Сокджин ощущает от простой близости рядом с Ким Намджуном, но с Вонхо такого никогда не было. Симпатия, увлеченность — да, но истинных головокружительных чувств — нет. Сокджин понимает, что так продолжаться больше не может. Он обманывает их обоих, разрываясь надвое между ними. Если бы кто-нибудь сказал ему когда-нибудь, что он, Ким Сокджин, будет метаться между двумя альфами, испытывающими к нему чувства, то он бы ни за что не поверил. Сейчас происходит именно это, но, что делать в таких ситуациях, ему никто не рассказал. Омега хочет спрятаться, скрыться в коконе от всех проблем, настигающих разом, но он стоит, к полу прикованный, в кольце сильных рук, прижимающих к чужому телу, что так ненавистно в эти секунды. Ему стыдно за свои эмоции, окутывающие стальным панцирем, и Сокджин выбраться хочет, но продолжает стоять на месте, целуемый Вонхо в основание шеи. Омега рвано выдыхает, мягко выбираясь из объятий, и поворачивается лицом к изумленному с вопросительным отблеском в глазах лицу альфы, кладя ладони на крепкую мускулистую грудь. — Я пришел поговорить, — слабо, неуверенно говорит Сокджин, поглаживая большими пальцами грудь мужчины. Омега с опущенной головой стоит, разглядывает торс своего-не-своего альфы, мысленно смелости набирается. — Я весь во внимании, — улыбается уголками губ Вонхо, прикасаясь кончиками пальцев к мягкой, словно шелк, коже парня на щеке и водит аккуратно, бережно, будто боится сломать хрустальный цветок. Сокджин закусывает нижнюю губу, вздрагивает, взгляд вверх, сталкиваясь глазами с глазами Вонхо, в которых безграничный океан щемящей грудь нежности плещется. — Только можно минутку? — говорит Шин и скрывается за дверь спальной комнаты, в которой Сокджин провел бесчисленное количество часов. Омега подходит к стеллажу в гостиной, уставленному медицинской литературой, грамотами, выданными альфе еще в студенческие годы. Вонхо точно нравится заниматься тем, чему он решил посвятить всю свою жизнь, но их дорогам не суждено сойтись. Взгляд парня останавливается на их совместной фотографии в круглой белой рамке — он медленно протягивает руку, касаясь подушечками пальцев стекла, и тяжело выдыхает. С Намджуном нет ни одной фотографии вместе — от этой мысли свербит под ребрами неистово больно, вынуждая невольно прикусить губу. Джин длящимися бесконечно минутами улетает за пределы этой квартиры, мысленно оказываясь с человеком, пошатнувшим весь его устойчивый мир. Все, что ему хочется сейчас, — оказаться в объятиях Намджуна, согревающих его изнутри теплом, надежностью и светом, исходящим от него. Здесь ему холодно, безумно холодно, несмотря на то что за окном жаркий последний летний месяц стоит. Омега оборачивается на звук шагов, смотря на уже одетого Вонхо, и уводит взгляд к окну, поджимая губы в тонкую полоску. Альфа неспешно подходит, вынуждая Сокджина незаметно сделать пару шагов назад. Ему совсем не хочется ни говорить с ним, ни смотреть ему в глаза — хочется лишь скрыться от этих пронзительных темных глаз, любящих, но так и не получивших ни грамма той любви, которой заслуживают. Шин Вонхо — не плохой человек, просто Ким Сокджин ему не подходит. — Я знаю, что нам еще рано строить какие-то масштабные планы на будущее, но… — Вонхо раскрывает сомкнутые до этого ладони, показывая на свет небольшую квадратную бархатную коробочку бордового цвета. — Ким Сокджин, — говорит Шин, делая широкий шаг к застывшему, словно каменное изваяние, омеге, опускаясь на одно колено и раскрывая коробочку, добивая Джина окончательно. — Ты самый потрясающий омега, которого мне посчастливилось встретить. Самый красивый и добрый, правда, ты даже не подозреваешь, какой ты прекрасный, и я хочу доказывать тебе это каждый день, раскрывая твою неземную красоту. Обручальное кольцо, ограненное белым золотом с маленькими бриллиантами, загадочно сияет в мягком искусственном свете, завораживая взгляд. Сокджин пытается сдержать слезы изо всех сил, что есть у него сейчас, но эмоции предательски накрывают, и маленькие капли стекают по щекам. Далеко не от счастья. От внутренних противоречий, терзающих сердце. — Нет, — сорвано и тихо произносит Сокджин, ладошкой прикрывая рот. — Что? — изумленно вскидывает вверх брови альфа, теряясь окончательно, не понимая реакции омеги. — Ты не рад? Прости, я, наверное, поторопился, — мужчина поднимается на ноги, захлопывая коробочку и ставя ее на тумбочку, расположенную рядом. Вонхо касается плеч Сокджина, заглядывая ему в глаза, полные слез, и притягивает к себе, крепко, бережно обнимая. Омега мотает головой, утыкаясь носом в грудь альфы, забыв уже все слова, которые хотел сказать. Он приехал, чтобы расстаться с Вонхо, расставить все точки и с чистой совестью уйти, перелистнуть эту страницу и начать жить дальше без груза изживших себя отношений. Но и здесь у него не хватает смелости все высказать напрямую, не молчать и не хитрить, а выдать все как есть. Он слабый, такой чертовски слабый перед этими обстоятельствами, что все, что он сейчас может, — всхлипывать в чужую грудь, сжимая ткань хлопковой майки, и ненавидеть себя в очередной миллион первый раз. — Малыш, чего ты так? — ласково шепчет альфа, поглаживая по волосам и целуя в макушку. — Ничего, — тихонько всхлипывает омега, мотая головой. — Я просто не ожидал, вот и растерялся, извини. — Все в порядке, я сам поспешил, не хочу на тебя давить, — говорит Вонхо, цепляет подбородок и накрывает губы омеги, трепетно целуя. Сокджину ничего не остается, как ответить на мягкое прикосновение мужчины в надежде, что он не заметит колотящую его изнутри дрожь. — Ты, наверное, устал? — отстраняясь, спрашивает Шин, получая в ответ слабый кивок. — Пойдем отдыхать, — Вонхо подхватывает несопротивляющегося омегу на руки, заносит в спальню и заботливо, со всей осторожностью укладывает на кровать, опускаясь перед ним на пол и накрывая ладонями его колени. Сокджин крупно вздрагивает, но ничего не говорит, загнанно смотрит, не понимая, в какой момент все пошло не так, как планировал он. Вонхо целует руки Сокджина, не оставляя без внимания ни один пальчик, ни один миллиметр на коже, прикрывает в блаженстве глаза, глубоко вдыхая невероятный запах. Сокджин до крови прокусывает щеку изнутри, ведь не так он представлял себе этот вечер и эту ночь. Омега хотел провести ее с Намджуном на одной из крыш города, куда альфа его пригласил накануне, чтобы любоваться ночным летним Нью-Йорком, который так прекрасен в это время года. Но проведет ее в постели человека, причиняя боль не только себе, но и ему своим безразличием, отстраненностью и нелюбовью.