Песня кита

— Так, вот эти лекарства надо будет вколоть Патрику ровно в три часа. Я акцентирую именно на нём внимание, потому что днём было обострение. Остальных пациентов я расписала в журнале, как и всегда. Поступил новый мальчик в седьмую палату с опухолью головного мозга. А, ну и Селена больше не с нами. В остальном всё стабильно. Меня бросило в дрожь, и я медленно перевела взгляд с исписанных строчек на Стефани. — Ты так небрежно об этом говоришь. Неужели тебе вообще нет до них дела? Они же люди, а не лабораторные монстры! — Полли, — Викто́р обеспокоенно посмотрел на меня. — Что «Полли»? — резко отдёрнув воротник медицинского костюма, спросила я. — Неужели это нормально — говорить об умершей девочке как о предмете, который внезапно потерял свою надобность? Неужели это нормально — воспринимать опухоль мозга как прыщ на своём лице? Извините, мне надо работать! — твёрдым шагом выйдя из ординаторской, я со скоростью ветра пролетела сквозь весь коридор к балкону. Открыв дверь, я вырвалась наружу, к воздуху, и с учащённым сердцебиением замерла перед открывшимся видом на уже заснувший под покровом ночи парк. С заходом солнца заметно похолодало, а на небе невозможно было разглядеть ни единой звезды, потому что их загородили грузные тучи, целеустремлённо ползущие на окраину Манчестера. Остыв под дыханием города, я вернулась в помещение и сразу столкнулась взглядом с третьей палатой. Я остановилась и почувствовала нарастающее жгущее ощущение внутри. Подойдя к двери, я бесшумно открыла её и осторожно посмотрела на кровать, расположившуюся слева под окном. Постельное бельё снято, приборы убраны. Они не оставили ни единого следа. Вымыли, вычистили с таким усердием, будто надеясь, что сотрут воспоминания и из собственной памяти. Сердце защемило, и передо мной, как наяву, предстал образ крошечной Селены, которая ещё два дня назад раскрашивала на этой кровати распечатанные картинки Белль из «Красавицы и Чудовища». Как девочка радостно встречала меня и озаряла весь мой день искренней улыбкой. Как рассказывала о том, что хочет подарить маме на день рождения. Как мечтала о том, чтобы пойти с братиком в кино. Как хотела поскорее выздороветь, чтобы просто покататься на качели. «Что может быть веселее, чем качели?» — удивлялась Селена. — «По, когда я стану взрослой, я создам ещё приют для животных, чтобы никто не оставался без дома!» Я помню, как два дня назад ей стало хуже, и она попросила меня побыть рядом, чтобы было не страшно засыпать одной. Та ночь стала той редкой ночью, когда в Манчестере небо пестрило сияющими звёздами. Мы молча смотрели в окно, и тогда Селена спросила: «Полли, почему моя мама плачет, когда выходит от меня? Я её чем-то обижаю? Пожалуйста, скажи ей, чтобы она на меня не обижалась. Я больше не хочу, чтобы она плакала». — Тише, тише, Полли, — я почувствовала, как меня аккуратно поднимают с пола, и заметила, что на матрасе остался большой мокрый след от слёз. — Не плачь. Пожалуйста. Я дрожала всем телом. Но дрожала не столько снаружи, сколько изнутри. Викто́р отвёл меня в ординаторскую и укутал в одеяло. Прижав ноги к груди, я забилась в угол разложенного кресла и уставилась в одну точку. — Полли, — сев ко мне ближе, Вик обеспокоенно оглядел меня. — Может, домой поедешь? — Нет, — с ужасом в голосе проговорила я, представив возможность пробыть всю ночь наедине с тяжёлым осознанием смерти. — Я справлюсь. Он хотел что-то ещё сказать, но затем передумал и встал с места, чтобы заварить чай. Пахло засушенной мятой и жасмином. От только что закипевшего чайника уверенно взлетали клубы пара. Я наблюдала за тем, как вытекающая из носика вода жадно поглощалась посудой, как водопад, гаснущий в бассейне реки. Викто́р заботливо подул на чай и бесшумно подошёл ко мне. — Вот, выпей, хорошо? Потом надо будет сделать обход. — Спасибо, — я взяла в руки горячую кружку и обвила ладонями в надежде согреться хотя бы поверхностью кожи. Глубже вдохнув ароматный запах, я прикрыла глаза и попыталась загородить и изрубцевать все свои мысли колючей проволокой. Вик сел за компьютер просматривать медицинские карты и записывать наблюдения об особенностях течения болезней пациентов. Я смотрела на парня, будто в первый раз, и в деталях рассматривала его сосредоточенный взгляд, ровную осанку, крепкую руку, обхватившую чёрную ручку, рвущуюся исписать как можно больше страниц, строгий профиль и резко выступающие скулы. Мой телефон внезапно нарушил тишину глухим вибрирующим звуком, я потянулась к сумке, но случайно наткнулась на книгу Виктора и, достав её, вновь рассмотрела обложку с незабвенно летящим голубем. Я открыла первые страницы, и свет внезапно погас. Остался только лишь прожектор, направленный вглубь напечатанных строк. От первых слов до последних точек. От первых цитат умирающих до последних выводов о смысле смерти. Я вдыхала и выдыхала. Мне нужен был кислород, и я его получала. Это была моя первая ночь в больнице, когда я ничего не чувствовала. Я шла на обход, колола препараты и возвращалась в ординаторскую, чтобы погрузиться ещё ниже, где закопана истина. Мне нужна была помощь, и я её находила. — Я чувствую, что иду по неправильному пути, — нарушив тишину, произнесла я. — Я чувствую, что мои эмоции по отношению к Аише несправедливы. В моей голове живёт осознание того, что я слишком её опекаю. Эта опека не только не помогает, но даже вредит и ей, и мне. Но я ничего не могу поделать с собой. Мне нужна помощь. Викто́р оторвался от книги и повернул голову в мою сторону. Некоторое время мы смотрели друг другу в глаза, осознавая внутри себя важность сказанных слов, но молчание резко прервал пищащий звук, и мы обратили своё внимание на экраны. Во второй палате проснулся Миншенг. — Я сама, — заметив, как поднимается с дивана Викто́р, я быстро надела кеды и тут же оказалась возле кровати мальчика. Он всхлипывал в ночном полумраке. — Милый, сейчас мы это всё с тобой уберём, ты не волнуйся. Постель оказалась запачканной в рвоте. — Я даже не мог встать, — дрожащим голосом пролепетал малыш, и по его щекам сильнее покатились слёзы. Я коснулась ладонью его лба и нежно провела ею по волосам. — Всё хорошо, Мин. Это ничего. Это не страшно. Я просто сейчас сменю бельё, и мы сможем немножечко поговорить, ладно? Миншенг пронзил меня сквозь слёзы полным надежды, чистым, детским взглядом и утвердительно кивнул. — Я ненадолго. Только за пододеяльником схожу, хорошо? — я улыбнулась. — Тебе с «Наруто» или с «Черепашками-ниндзя»? Мальчик сначала засмущался, а затем еле слышно попросил: — А можно с «Наруто»? Я широко улыбнулась и направилась к кладовой, где сразу же отыскала бельё. Выключив свет, я вышла в коридор и услышала шёпот, мирно доносившийся из второй палаты. Осторожно заглянув, я увидела, как Викто́р сидел на полу у кровати Миншенга, прислонившись к тумбочке, и с какой-то неподвластной лаской о чём-то рассказывал. Мальчик больше не плакал. — О чём вы тут секретничаете, ребята? — лукаво улыбнулась я, подошла к ним и взяла в руки испачканное одеяло. — Полли, — тихо обратился ко мне Мин. — Я сам сделаю. Не надо. Я вопросительно посмотрела на Викто́ра, он еле заметно кивнул и улыбнулся. — Мы о тебе разговаривали. — И что именно вы обсуждали? — удивлённо поинтересовалась я. Оба переглянулись, и Вик прикоснулся указательным пальцем к своим губам в знак молчания. — Эй, что вы от меня скрываете? — Ничего, мы просто так болтали, как мужчина с мужчиной. — Это что ещё за новости?! — Ладно, мы тебе сюрприз готовим, правда, Мин? — Викто́р хитро подмигнул. Миншенг, наконец, захохотал. Его смех озарил ночь, полную скорби, всепоглощающих печалей, глубоких размышлений и прожигающих душу слёз. Палата зазвенела весёлыми колокольчиками смеха мальчишки, мужественно прошедшем уже в таком раннем возрасте сквозь пункцию, химиотерапию, невиданное множество обезболивающих препаратов и попыток излечить.