Песня кита

На улице успело потемнеть и похолодать. Приятная усталость навалилась на моё сознание. Я медленно шла по дорожке, обросшей по бокам травой, бесцельно переводя взглядом из стороны в сторону. В моей душе расплескалось вселенское спокойствие, которое я впервые ощутила за долгое время. Подмышкой я несла розового цвета коврик для йоги, а в душе – надежду. Я проходила мимо соседских домов, обращая внимание на изящность или простоту изгородей, волнистость или прямоту подходящих к входу дорожек, скромность или роскошность фасадов. Я наблюдала за зажжёнными огнями окон и за жизнью внутри домов. Подходя к своей небольшой террасе, я заметила сидящего на пороге Гарри. Он уставился в экран телефона, не выпуская его из рук и одновременно удерживая пальцами небольшой букетик лаванды. На моём лице появилась улыбка. Парень, наконец, услышав мои шаги, поднял голову и широко улыбнулся, приветствуя меня. Он расторопно встал, обнял меня и вручил цветы. Я с глубоким наслаждением вдохнула этот уносящий в далёкие миры запах. — Спасибо тебе! Они чудесные. Где ты их достал? — Я был на лавандовой ферме и сразу подумал о тебе. Вспомнил, как ты рассказывала о своей поездке с родителями на лавандовое поле. Я благодарно улыбнулась, и мы присели на порожек дома. — Как прошло твоё занятие по йоге? — Очень круто! — восторженно ответила я. — Спасибо, что заставил меня записаться. Я чувствую себя совсем по-другому. Живой, что ли, — я пожала плечами и слабо улыбнулась. — Я рад за тебя, — он посмотрел на меня — Ты не сильно устала? Может, съездим за город? Говорят, сегодня метеоритный дождь. — Гарри Стайлс, будь честен. Ты же увезёшь меня в любом случае, куда захочешь, даже если я сильно устану? Он лишь пожал плечами и вальяжно направился в сторону своего автомобиля. Нам не потребовалось много времени, чтобы выехать за город. Небо было почти ясное: звёзды выстроились на чёрном полотне, формируя созвездия, и месяц свисал в стороне, лениво поглощая перистые тучи. Мы заехали в пригород и остановились позади жилых домов, вдали от назойливого света фонарей, гула проезжающих машин и гомона прохожих людей. Мы вышли из автомобиля, и нас встретила ночная летняя прохлада Манчестера. Облокотившись на машину, мы встали рядом друг с другом и устремили взгляды в небо. Перед нами раскинулась ещё не застроенная новыми домами пустошь, открывающая большой угол обзора. — Мы не виделись неделю, По, а я как будто упустил что-то важное. — Наверное, такое ощущение возникает всегда, когда долго не видишь свою семью. Наши взгляды встретились. — Семья? — вопрос друга повис в воздухе. Краем глаза я уловила пронёсшееся в небе сияние. — Для меня семья – это не обязательно кровные связи. Прежде всего, это те, кто всегда рядом, кто принимает меня такой, какая я есть, понимает и любит. Если меня критикует и подставляет моя двоюродная сестра, разве она моя семья? Разве она моя семья, а не ты? Ведь ты спрашиваешь каждый день, как я себя чувствую, ты приезжаешь за мной посреди ночи и говоришь со мной обо всём. Ты моя… — я усмехнулась, — охана. — Охана? — «Охана — значит семья, а в семье никогда и никого не бросают и не забывают», — я улыбнулась и вновь перевела взгляд на небо. Через несколько секунд я услышала нарастающий смех Гарри. Я в недоумении посмотрела на него. Он повернулся в мою сторону и, разглядывая меня смеющимися глазами, приобнял за плечи. — Я сначала не мог определиться, умиляться мне тому, что ты цитируешь «Лило и Стич» или тому, что ты назвала меня своей оханой. По, ты такое чудо! Я улыбнулась. — Ты тоже моя охана, слышишь? — на его лице сияла улыбка, ямочки всё так же красиво углублялись на щеках. Друг смотрел в сторону звёздного неба, а слова про охану вихрились вокруг нас. В моей душе угнездилось тепло, и вместе с этим я почувствовала себя такой лёгкой, освобождённой от роя мыслей, что позволила себе просто расслабиться и ни о чём не думать, лишь собирая глазами созвездия и поглощая сияние метеоритов. — Давай ты будешь смотреть туда, а я — сюда, — я указала стороны в небе. — И кто больше увидит! — Давай! Так мы и кричали: вот упал! А вот ещё! Нет, туда смотри! Ого, какой большой след! С моей стороны больше! Мы стояли, овеваемые ночным воздухом, безостановочно взирали в небо, следуя каждому движению, каждому проблеску метеорита, и внутри нас нарастало одновременное ощущение полноты и пустоты. В груди разливался свет, и ладоням становилось тепло от прикосновений. Эфемерность «падающей звезды» растворялась в ночной бесконечности, оставляя светлые искры в душе. — Как ты себя чувствуешь? — Намного лучше. Гарри, я дышу. Я начала заниматься тем, что мне нравится: пошла на йогу, взяла отгулы и перестала думать так часто о болезни Аиши. — Я вижу. Это заметно. Твои глаза стали живыми, — Стайлс улыбнулся. — Я счастлив видеть это. — Спасибо тебе за помощь. Мы переглянулись, и на наших лицах расцвели улыбки. Друг немного замялся и спросил: — Это тяжело, да? — Смещать фокус внимания? Он кивнул. — Это очень тяжело. Особенно для меня… — я не договорила, не высказав все мысли, которые мгновенно появились в моей голове, касающиеся смерти отца, болезни Аиши и работы, где каждый день я сталкивалась со смертью. — Знаешь, мне иногда тяжело держать улыбку на лице. Казалось бы, разве можно устать от того, что ты улыбаешься?.. Оказывается, можно. — Я бы не хотела быть знаменитой, если честно, — я взглянула на Гарри. — Я просто не представляю свою жизнь без ежедневных прогулок туда, куда я хочу, возможности затеряться в толпе перед светофором и пойти в людное место, чтобы вдохнуть запах достопримечательностей и поглядеть на восхищение туристов. Это очень тяжело, Гарри. И в этом нет ничего плохого, что тебе это надоедает, слышишь? — он прикрыл веки в знак согласия и выдохнул. — Мы с тобой похожи. Мне тяжело научиться улыбаться. А тебе тяжело научиться показывать свои чувства, которые тревожат душу. — Ты, между прочим, уже очень хорошо справляешься, — Стайлс улыбнулся. — Твой смех стал заразительным. Усмехнувшись, я перевела взгляд на свои ноги и прислушалась к вою сирен, гудящих где-то вдалеке. — Можно я с тобой поделюсь? — я серьёзно посмотрела на парня. — Конечно. — Знаешь, почему мне особенно тяжело преодолевать себя во время отсутствия Аиши? — я сглотнула, ощущая нарастающее давление в груди. — Я боюсь проснуться от звонка её родителей. Я боюсь не успеть. Боюсь потерять её прежде, чем снова увижу её. Я выдохнула сквозь дрожь, пробивающую всё моё тело, и почувствовала, как Гарри напрягся и неуверенно повернулся в мою сторону. — По, когда ты перестанешь винить себя за смерть отца? Мои уши пронзил ужас, и я захотела только одного: оглохнуть. Внутри словно нож, точащийся о моё сердце, входил и выходил сквозь грудную клетку, оставляя стружку металла, прорезающую душу. Я медленно подняла на друга глаза. Наши взгляды встретились, и он мгновенно схватил две мои руки и притянул к себе. Я попыталась оттолкнуть его. — А вот сейчас не смей от меня закрываться, — голос парня стал жёстким. — Я не могу поверить в это, но я не хочу с тобой разговаривать, — внутри закипела злость, прожигающая своими языками пламени поднятые из глубины скорбь и убивающее чувство вины. — Тебе придётся со мной разговаривать, потому что я тебя никуда не отпущу, — в глазах Стайлса зажглась беспрекословная уверенность, которую я ещё не видела раньше. — Зачем тебе это нужно? Я не хочу говорить об этом. Даже с тобой. — Потому что ты мне дорога всем сердцем, и я больше не могу на это смотреть. Тебе придётся меня выслушать, — я перестала сопротивляться, и он ослабил хватку. — Я знаю, что тебе больно. Но пойми ты, что ты не виновата в его смерти. Ты была рядом с ним всё время, и разве он не чувствовал твою поддержку до последнего? Я молчала, сдавленная непрожитым до конца горем. Моменты из прошлого со всей своей тяжестью навалились на мои плечи и заволокли мои глаза пеленой. Те прожитые дни, как кошмар, происходящий будто вовсе не со мной, а с кем-то другим, пронеслись передо мной, оставляя после себя запах лекарств и старого постельного белья. Гарри говорил со мной, пытался помочь и убить во мне чувство вины. Но он стучал сквозь непробиваемое стекло, и я стекала по нему же в безуспешных попытках найти выход к воле. — Скажи мне, разве ты не сделала всё возможное, чтобы продлить его жизнь? Разве ты не сделала всё, что могла? Разве он злился на тебя? По, скажи вслух, какие его были последние слова. — Нет, — я заплакала болью. Стайлс нежно прикоснулся к моему лицу и вытер слёзы. — Ты либо отпускаешь сейчас это чувство вины, либо продолжаешь винить себя, убивая и причиняя боль не только себе, но и тем, кто тебя любит. Полли, охана – значит семья. Мы семья. И ты не должна больше бояться. Я тебя не брошу, ясно? Парень крепко обнял меня, и волна, казалось, беспросветной и бесконечной печали пробила выстроенные за год шлюзы, удерживающие их под тонной других эмоций, и выбросилась в эту ночь, уносясь с потоками метеоритного дождя. В душе заревел огонь, и я стала гореть изнутри, обнажая все свои раны, все свои боли и натянутые до предела нервы. Я хотела кричать и выброситься с клифа в океан. Я хотела обезуметь до бесстрашия и разорвать воспоминания. Я хотела гореть и я горела. Слёзы остановились от разбушевавшихся, необузданных эмоций, иссушились от внутреннего жара, и я почувствовала, как горло сдавило невидимой силой, но я, не обращая больше на неё внимания, преодолела её, и из меня вырвался шёпот, ударившийся об эхо ночной тишины: — Последнее, что он сказал, было «я люблю тебя». Я с дрожью выдохнула и ощутила нарастающую панику от бросившейся в лицо свободы. Гарри прижал меня к себе ещё крепче и, словно ощущая горящую внутри меня энергию, поглаживал по спине, остужая воспалившийся огонь. — Вот видишь. Он тебя любит, я тебя люблю, Лиам просто с ума сходит по тебе, Аиша тебя любит. Господи, да тебя все любят, — голос друга был нежным и успокаивающим. — Даже этот чёртов Викто́р, которого я на дух не переношу! Я внезапно рассмеялась и одновременно всхлипнула. Я не понимала, что чувствовала в тот момент: я смеялась и плакала. Метеориты падали, разрезая ночь светом, улыбка Гарри смешалась со звёздами, клетка, сковывающая так долго мою грудь, разбилась вдребезги, а осколки вышли со слезами. Ощущение пустоты и одновременной полноты снова настигли меня. И я ничего не понимала, не хотела понимать. Наверное, в тот момент я начала жить и вышла из-под контроля собственных страхов. Слова Аиши на берегу Брайтона, книга Виктора и его сводящие меня с ума чувства, поддержка парней, последние слова папы, безусловная любовь Гарри и безотчётное стремление поставить новую дату своего дня рождения сплелись воедино, и будто из собственного пепла окончательно возродилась новая я.