***
Ручка в худых пальцах Чона крутится мельничкой, завораживает, гипнотизируя. Он пропускает мимо ушей слова Чима и за половину занятия так и не написал ничего в тетради, в голове каша. — Чон, блин, Чонгук, ты меня-то хоть слушаешь? — грубо повисает на плече друга Пак, отмечая, что тот даже не достал тетрадь, благо они сидят достаточно далеко от слабовидящего преподавателя. — Вот что делать, чтобы человек вспомнил? — Чонгук аккуратно, чтобы не создать шуму, сталкивает свой бледный лоб с деревянной поверхностью, трётся о неё, продолжая вымученно бубнить себе под нос. Чимин изламывает брови, вспоминая все сериалы с подобным сюжетом, но Гук поднимает голову, зачёсывая волосы куда-то назад, а те потом всё равно падают, скрывая собой половину лба. — Только не говори мне «Просто скажи ему», тупица, можешь вообще считать, что он глухой. — Чимин обиженно дует губу, понимая, что ни один из его советов не подойдёт другу, отворачивается, продолжая искать что-то среди темных макушек других студентов. — Вот и я не знаю, — продолжает свой монолог Чон. Чимин искренне соболезнует Гуку, но не в силах уничтожить сокрушающую его проблему, а лекция стремится подойти к концу. Когда преподаватель устало резюмирует о конце пары, каждый студент торопится выйти первый. Чимин встаёт, а Чон непроизвольно засматривается, как хорошо на нём смотрятся новые брюки, как обтягивают ягодицы и выгодно подчеркивает талию завышенная посадка. И пусть Пак не обладатель самой сексуальной фигуры, но сравнивая его с собой, Чонгук всё больше убеждается, что вряд ли выглядит хорошо, даже в своей любимой одежде. Тот следит за собой, ходит в зал и качается, соблюдает режим питания, в то время как он не перестаёт потреблять рамен и ленится приготовить что-то другое. И разве надо ли так стараться, что бы быть похожим на Чона? — Вот только не надо на меня так завистливо смотреть, — узнаёт взгляд друга Пак, — если у вас в общежитии нет зеркала, то хотя бы не занижай себя. — Чим, тебе не понять, ты ведь хотя бы похож на остальных и соответствуешь стандартам, — тянет Чонгук, расплываясь на столе лужицей, сметая в рюкзак все вещи, но подбадривающие слова Чимина хоть как-то собирают в кучу, и через пару минут им приходится мчаться по дороге, надеясь, что на этот раз они не опоздают. Чонгук скучающе подпирает голову рукой, рисуя пальцами второй, не имеющий значения узор. Закат плавит высотки, светящиеся отражением света и рыжими переливами теплого неба, и парню как никогда хочется забраться на крышу очередной многоэтажки , поддаваясь потокам ветра, разбивающихся о его силуэт, смотреть, как огромный огненный гигант уходит за небосвод, прощаться, купаясь в последних лучах. Но работа заставляет его оставаться на месте, и, хоть клиентов нет, а значит и дел тоже, кажется всё ужасно невыносимым. Музыкальная подвеска над дверью разлетается по уютному помещению ветром, оповещая о приходе людей, бежевое нутро кофейни принимает новых посетителей. Чонгук неохотно бросает взгляд в сторону входа, выпрямляет сгорбленную спину, хрустит суставами усталых рук, проводя по внутренней стороне ладони. Глаза его щурятся, среди неизвестных он видит рыжую голову Хосока, которую узнает почти сразу, и улыбается, на этот раз не из-за обязанности. Он радостно приветствует еще не подошедшего к стойке Чона, пока из угла не выходит высокий силуэт Намджуна, а тот смотрит на Чонгука. Прямо в зрачки. И Гук робко, тупясь куда-то сквозь ребят, приветствует всех, стараясь удержать сползающую улыбку на лице, а внутри подкрадывается чувство тревоги. Парни по очереди проходят заказывать, а слова эхом доносятся до похолодевших ушей Чона, он медленно набирает на аппарате нужные напитки, а под стойкой гнёт палец левой руки до боли и еле слышного щелчка, знака, что пора остановиться. Намджун, к удивлению, не лезет, да и вообще делает вид, что не знает Чона, лишь Хосок тараторит что-то про однофамильца, то и дело поправляя козырёк кепки в руках. — Раф, Мокко и Эспрессо, всё верно? Можете присаживаться за один из столиков, мы оповестим, — почти дрожа говорит Чонгук и уходит готовить напитки. Аппараты послушно выполняют поручения, а Чон скрипит зубами, зная, что находится под тяжёлым взглядом старшего, и к нему медленно подкрадывается мысль, что если Хосок дружит с ними, а конкретнее с Джуном, то и сосед его наверняка тоже. Любопытство оказывается выше старой обиды, и когда он отдаёт напитки Чону и, как он узнал позже, Джину, он шёпотом спрашивает: — Тэхён и вы все друзья? — Да, если хочешь, можешь тоже тусить с нами, жаль только Тэ заболел. — Ладно у меня смена, идите, — завершает разговор Чон, и второй бодро подходит к друзьям, говорит, что они могут идти. Гук долго молчанием провожает уходящих парней, встречаясь взглядом с удивлённым Чимином, заметившим всё происходящее, и ожидая расспросы друга. Он глухим ударом сваливается на стойку и тихо шепчет: — Сука.***
Чонгук нежится в теплом объятии мягкой воды и тишину этого вечера нарушает лишь не до конца закрученный кран,пускающий одинокие капли, разбивающиеся в круги. Кап! Еще одна капля рассыпается на кольцо , а позже разбивается о торс Чона, и тот удрученно погружает половину лица под воду, представляя как сам он одна из этих капель, одинокая в своей нелегкой судьбе. Чон быстро вспоминает совет Чимина, данный после долгого рассказа о юности. «Раз у тебя с ним есть ассоциации, которые заставляют вспоминать, то, помнишь чувака о котором ты спрашивал, может быть тоже, ну это, возродишь в нем эти воспоминания, предметами например» ─ разбивается очередной каплей голос Чимина, словно эхом несущийся изнутри и разбивающийся на шепот о стенки ванной комнаты. Совет дан нужный и даже правильный, сказал бы он его за пару часов перед встречей с Джуном он бы даже обрадовался, сейчас все кажется намного сложнее. Так сложно когда два твоих знакомых − призраки прошлого, общающиеся между собой, а одного тебе хочется закопать в куче других воспоминаний серых будней. Чон смотрит на свое голое тело, пене не удается скрыть хоть кусочка чувствительной кожи, оставшейся после мытья головы, он неудовлетворительно цыкает языком, погружая влажную макушку под воду. Мокрыми босыми ногами ступает на стёртый линолеум, не боясь замёрзнуть, он оставляет следы после себя, они тянутся до угла кухни. Тэхён хлестко хлопает крышкой ноутбука, убирая его куда-то под кровать. Дни одиночества сводили его с ума, и всё, что оставалось парню, это смотреть фильмы, кутаясь в одеяле и пряча лицо под маской. Он понимал, что с Чоном отдаляется всё больше, и это, неожиданно, обижало парня, не особо хотелось делить с кем-то единственного потенциального собеседника, даже с работой. — Гуки, можешь сделать мне чай и принести потом таблетки? Везде Гук бариста, но на просьбу Кима охотно соглашается, виляя по кухне в затасканных пижамных штанах, пушистым теплом обволакивающих ноги. Когда чай находится на последней стадии приготовления, Чон ленится спрашивать у Тэ, сколько ему нужно сахара, почти уверен, что один с половиной. Он с тихим хлюпком, обжигающим руку каплями согревающего напитка, пускает кубики, смотря, как медленно они растворяются под тёмной и словно живой поверхностью чая. «Совсем как глаза Тэхёна» думает Чонгук, улыбаясь несвоевольно напитку. Почти на носках он подходит к соседу, ставит кружку на стол, а рядом оставляет шуршащую серым блеском упаковку таблеток. Сейчас было бы как нельзя кстати спросить про прошлое, возможно, напомнить ему что-то, но мысли не хотят складываться, выстраиваться в предложение, а Ким очень хочет разорвать едкую тишину. — Ты теперь в кофейне работаешь? Почему-то не на территории университета. Мне Хосок сказал. Не устаёшь? — Привык, меня уже синяки под глазами не испортят. Какая разница, делать всю ночь домашку или работать, всё равно устаёшь, — устало тянет Чон, и Тэхён, не прерывая, слушает его. — Ты очень красивый, Чонгук, но ты должен любить себя больше. Первая часть предложения лёгким звуковым ударом проходится по груди, и где-то в клетке рёбер сердце омеги покрывается мягким пухом, а сквозь него шипы − Тэхён не знает Чона. Мягкий ворох одеял сминается кончиками пальцев, а потом Гук сжимает кулак до побелевших костей, Ким мгновенно обращает на это внимание, но иногда замечает лишь часть. Он остаётся в неведении. — Чтобы заботиться о себе, мне нужны деньги, — тупит взгляд в пол Чон, изогнутые брови сводит, наполняя своё детское мягкое лицо каким-то взрослым раздражением. — Извини. Мне просто хочется с тобой общаться, да и вообще общаться, ― исправляет излишне романтичную фразу Ким, — а я больной, и мне ни туда, ни сюда, а ты все дни пропадаешь на работе. Сижу и жду тебя как собака целый день. Я ведь твой хён, беспокоюсь о тебе. Обнял бы тебя, но боюсь заразить. Чонгуку не хватало этого взрослого спокойствия Тэ, чуткости. Импульсивность подростка, не уходящая с годами, делала из Гука вечного ребёнка, ситуацию портило и молодое лицо с довольно взрослым телом. — Да, — отрывисто говорит Чон, отвечая на несуществующий вопрос, а после льнёт к горячему телу, утыкаясь куда-то в плечо. Тэхён в недоумении. Но холодная мокрая макушка сама ложится под крупную ладонь, и Чонгук уже не может избежать легких касаний по голове, лишь растягивая удовольствие взаимодействия с Кимом. И хоть Тэ не слишком крупный, Чон чувствует, что, даже не являясь хрупким и маленьким, он остаётся меньше его, и всё кажется не так уж плохо, как казалось при разглядывании запотевшего отражения в заполненной клубами пара ванной. Рука мягкими подушечками пальцев проходится по влажной и от того прилипшей к коже омеги футболке, задерживаясь в районе лопаток лишь на секунду, а Гук лишь тихими всхлипами подтверждает, что он всё ещё живой и что происходящее не дурная фантазия. Ким не знает, что сказать, погружая комнату в молчание, у него не находится нужных слов, но лёгкие касания и движения помогают куда лучше любого дежурного клише, которое готовит Тэхён в подобных ситуациях. Чонгук кажется слишком ломким, слишком хрупким, и потому он боится его, страшится навредить, в его глазах он далёкий от него, но нуждающийся в защите, и вряд ли в глазах Кима Гук сейчас омега, скорее младший брат, которого нужно успокоить. А Чонгук тем временем погружается в тёмный омут воспоминаний первой встречи с Ким Тэхёном.