***
Отходняки после подобных вечеринок — худшее, что может придумать человек. Наказание за удовольствие. Ещё хуже сидеть и ловить крупицы сознания после похмелья на паре по философии, пытаясь думать о чём-то более приземленном, чем смысл жизни. Яркий свет разъедает красные белки, пеленой заполняя остатки пространства. О мебель разбивается грубый голос профессора, крошками сыпется на холодный пол, так и не добираясь до разрушенного сознания. Шепчутся позади студенты, ещё больше мешая уловить смысл монотонного текста. А под кончиками пальцев греется стеклянная поверхность ручки. На тайм-лайне времени Чонгук пытается уловить то настоящее, которым он обладает, но каждый раз под зрачки попадается лёгкое отражение голубой подсветки на плитке и слюнявый, открытый в коктейле эйфории и безразличия рот Кима. Въелся нещадно в мысли. Не позволял забыть весь мир вокруг, потому что стал им. И отдался слабой болью в груди, когда во время похмелья не удалось натянуть ледяную маску, показывая всем собственную немощность. В тёплом уютном помещении кофейни, украшенного на лад какого-то весеннего праздника, не удалось скрыть и от Чимина эту тягучую ревность. — Мне нужно было догадаться раньше. Чимин сопит красным от простуды, после ночи на мокрой стоянке, носом, шумно выдыхая ртом. На чистой полированной технике светится тёмное отражение. Она шумит, как-то подбадривает, заставляет продолжать работать, а тот пытается разговорить Чона. — Чонгук, я теперь всё понял! — Ага, ─ вздыхает парень, пересекаясь с ним за стойкой. — Нет, правда, ты ведь теперь не должен притворяться, что всё в порядке, не знаю почему ты раньше так делал. Чимин с какой-то раздражающей заурядностью говорит о Чоне. Словно тот открытая книга, словно они знакомы сто лет, от этого внутри поднимается что-то забытое, кажется, называется злость. И она подкатывает к горлу чем-то плавящим, обещая превратить рот Чонгука в жерло вулкана, но привычка глотать все чувства «за секунду до...» держит омегу в адекватном состоянии. Если бы не эта оплошность и эта вечеринка, Пак не догадался бы, возможно потому, что не может смотреть глубже, предпочитая планировать на поверхности. Чона это качество раздражало. — Слушай, я не прошу тебя быть жилеткой для слёз, я прошу быть моим другом! Я не рассказывал, потому что это глупо и это ошибка. Ёбаная хуйня, которая иногда случается у каждого в жизни. Чимин резко поднимает голову, вглядываясь в тёмные глаза, редко можно было вывести Чонгука на крепкие ругательства. — Слушай, ты должен быть мягче, если хочешь привлечь его. Чон кипит. Среди бежевых стен, чёрного дерева и мягких обивок в нём просыпается что-то забытое. Оно плещется ядом в глотке, словно мокрота, которую нужно выкашлять. Загорается в сердцевине зрачка, простреливая во лбу закрытым чёлкой ровную кровавую дыру. Заказов нет, лишь несколько человек сидят за столиками, разговаривая о чём-то бытовом. За витринами горит солнце, заполняя собой все улицы и встречаясь с довольными улыбками прохожих, наконец снявших с себя утеплённые куртки. Ласково треплет ветер позеленевшие верхушки, разнося по городу запах первоцветов, булочных изделий и кофе. Мягкие кучевые облака осадком ложатся на края небосвода, ожидая, что к вечеру они станут мягким одеялом для огненного шара, чтобы к концу растаять полосками где-то на горизонте. — Заткнись, ─ слетает острым с языка Чонгука, летит и врезается в проколотую мочку Пака. А Чимин молчит, тупит взглядом в стену, буравит в ней дырку, заставляя его злиться ещё больше. Того, чьи чувства были под замком, начинает бесить любая чепуха, и от этого он ещё больше раздражается. — Ладно, извини, ─ мычит Пак. Взрослые, давно не дети, чтобы устраивать скандалы, особенно на рабочем месте, — но мы всегда можем поговорить. А с языка Чона яд капает, прожигает пол и взрывает капилляры в глазах. Но он лишь тихо кивает, встречая боковым зрением нового посетителя. Приступает к систематизированной работе: улыбнуться, принять заказ, передать Чимину и ждать. Всё идет не так. Всё идет по-другому, когда он видит черты лица, знакомые. Он не знает, как зовут этого счастливчика, но знает, что этот омега принадлежит Киму, чёртову Киму. Возможно въедается в губы Тэхёна каждый вечер и они ему нравятся так же, как и латте с сиропом. Или что он там заказал. И по его глазам тёмной патокой расплывается удовольствие, по глубоким выразительным глазам, матовым, без блеска, из-за пушистых ресниц. А Чонгука душит змея, ползёт холодом чешуи вокруг бледной шеи, скручивается в кольцо на линии подбородка желанием узнать причину этой смазливой улыбки. Если быть точнее, узнать, является ли причиной Тэхён? И рука сжимает деревянную стойку, грозясь разбить её в мелкую крошку. — Блять, ─ выпускает на выдохе Чонгук вслед уходящему парню, чьи стройные ноги выглядят потрясающе в прямых бежевых брюках. А в голове ещё миллион таких «блять» складываются в созвездие, тоже одно большое «БЛЯТЬ». И в ванной он смотрит на себя разочарованно, представляя, как на запотевшем стекле печатают это слово. Ничего хорошего. Комната наполнена паром, от которого становится трудно дышать, и гелем, что поднялся пушистым облаком над головой. Плитка стала матовой, отражая лишь тёплое освещение на своей поверхности. Пол морозит пятки гуляющим внизу сквозняком, мурашками покрывает щиколотки, не худые и не гладкие, покрытые парочкой незаживших с детства шрамов, и теперь ставшими какими-то до ужаса отвратительными. А Чонгук до какой-то физической боли стоит настроенный, оглядывая себя то в профиль, то в анфас. Дело ли только в щиколотках? Ничего хорошего не находит в руках, каких-то слишком крупных, в глазах, ногах и вообще ни в чём, куда падает критичный взгляд. Нигде нет в Чонгуке того хорошего-волшебного-омежного, от чего альфы падают к ногам, ну, или хотя бы влюбляются. Чон знал о всех своих недостатках и никогда не рвал себе душу из-за них, современный мир давно показал, что есть что-то важнее внешних данных и штампов, которые на нас клеит общество. Но не сравнивать себя с другими было трудно, ещё труднее признавать, что они выглядят лучше и это уже не зависит от тебя. Это давило какой-то детской обидой, завистью и злостью на себя, на которую в обычной жизни не было времени. Чонгук не видит в отражении того, что хочется, израненной собакой скулит, прикусывая губу от обиды. И Чонгук теряет в отражение это более важное, чем модельная внешность и признание одного альфы, когда он думает, что продал бы душу за внешность, что поможет ему обратить хотя бы секундное внимание. И когда забывает, что внутри него ничего не останется. Он обжигает глаза слезами, надеясь вернуть то потерянное, уверенности или свободу от чувств. И тает маска льда, когда он один шмыгает таким же, как у Пака, простуженным носом в ванной. И не вовремя хлопает дверь в их комнату.9
17 октября 2019 г. в 18:45
Остальной вечер, а точнее уже ночь, парни растягивали, допивая, украденную бутылку шампанского на какой-то неизвестной стоянке, блестящей влажной поверхностью под ярким светом фонаря. Чимин стоял, оперевшись на основание, надеясь не испачкать остатками обеда одежду и Чонгука, который растворился в собственном мире, а в настоящем же сидел на мокром асфальте, смотря в пустоту и иногда стреляя глазами на него.
Вечеринка оказалась менее интересной, особенно когда половина обкурилась травой, впав в состояние овоща, а другие же под более жёсткими психотропами рушили рамки дозволенного, создавая полный хаус. А когда слегка выпившему Чимину стало совсем некомфортно, разгром приобрёл совершенно другой размах. И конечно же Чон каким-то образом в него ввязался, а вернулся с руками в крови, огромными зрачками и совершенно сумасшедшими идеями дать по заслугам какому-то пареньку. Казалось, что сам Пак протрезвел, когда увидел друга в таком состоянии, одновременно заваливая вопросами. Впрочем, вряд ли Чонгук слушал, как и сейчас. Глаза его иногда непроизвольно закрывались, заставляя волноваться нервного омегу ещё больше, руки он на протяжении всего времени держал сомкнутыми, а позы его были статичны, казалось, что он превратился в восковую фигуру. Не этого ожидал парень от вечера.
Веки слипались, но Чимин ещё долго не мог успокоиться, стоя опершись на фонарь, провожая ночь в Сеуле и встречая холодный весенний рассвет... Пока где-то на другом конце города грудная клетка Ким Тэхёна разрывалась от музыки в очередном клубе.
VIP зона успокаивала, блестела тёмной кожей и каким-то потусторонним лоском, смотрела из-под чистого матового пола, гладила мягким светом ламп, контрастирующего с кислотной подсветкой квартиры знакомого, которая до сих пор пятнами ложилась на картинку клуба, хотя уже была далеко. В Тэхёне алкоголя больше, чем крови. В глазах его плавают тени силуэтов, искажённых наркотиками в ужасный мультик, а если точнее — кошмар.
На втором этаже было гораздо тише, в то время как внизу молодым людям разрывали барабанные перепонки хиты чартов, заставляя трястись плотными телами в одной большой волне.
В голове плавало жгучее недовольство ситуацией, смешанное с опьянением, превращая эмоцию в искажённый портрет из учебника с психологическими заболеваниями. Тэхён не хотел попадаться на эту удочку.
Его ногу гладила ухоженная белая рука, худая до очертаний таких же хрупких костей, как и её хозяин.
Его звали Дуонг. Он был омегой, чуть младше самого Кима, но наверняка старше Чонгука. От него пахло ирисом так, что хотелось воротить нос. Ещё у него были мягкие волосы и глубокие глаза, цвет которых он прятал под сумасшедшими линзами. Движения его были по-хищному плавными, но ненастоящими, и если следить за ними, то можно было понять, что каждое из этих движений было выучено, что он их постоянно контролировал, отчего руки его во время какой-нибудь случайности начинали дрожать, хозяин их не знал, что с ними делать, а оттого сам мог впасть в маленькую панику.
Впрочем, сам Тэхён не был свидетелем такого, лишь изредка подмечая что-то в поведении парня. Как и все корейцы этот омега следил за своим внешним видом, но сколько бы долго он не занимался собой, ничем он не выделялся. Он — брюнет, волосы его блестели холодом, и что-то внутри переворачивалось в Киме, когда он смотрел на эти них. И его ничуть не тянуло к этому парню. Даже как к человеку. Если бы не пара неосторожных движений и фотографий, что хранились на новом айфоне, грозясь всплыть за непослушание.
Поводок на шее Тэхёна очень быстро стал удавкой.
//
Наркотики
//
Ким промышлял этим, кажется, с самого начала обучения. Известность в модельном бизнесе дала ему какой-то призрачный авторитет. Впрочем первокурснику не было дела до сплетен, идущих за ним шлейфом, а после и впереди него. Но был в этом один плюс. Его быстро нашёл Намджун.
Поначалу это была настоящая дружба без какой-либо выгоды и принципов. Распространение наркотиков стало довольно прибыльным занятием, особенно под крылом Джуна, что уже нашёл проверенных покупателей. И пока круг потребителей расширялся под зорким наблюдением старшего, Тэ неосознанно подсаживает на иглу одобрения новых знакомых, а это становится чуть больше, чем авторитет красавчика.
Тэхён это видит, читает в глазах лёгкий испуг, когда говорит немного агрессивнее обычного и как дрожит, когда рядом с белым порошком рука. Страх не получить его возвышается над моральными принципами и честью, которой так дорожит каждый старшекурсник, ─ сын богатеньких родителей, кажется, видно, как тонет в жажде и зависимости чувства самодостаточности.
Тэхён ещё никогда не был зол, и никогда не подводил с товаром.
Тэхён умеет находить лучшее на рынке и, как оказалось, его связи в агентстве и разные знакомства являются неплохим помощником в мире чёрного бизнеса.
Тэхён стабильнее Джуна.
Тэхён нравится всем.
// У Джуна есть, были правила и одно из них было очень важным:
Не употреблять товар //
Тэхён свой в доску.
Тэхён очаровательный и харизматичный парень, что будет молчать о ваших грязных секретах и даже поможет вам, когда вы будете захлёбываться пеной от передоза, а в ваших глазах плавать облако страха смерти.
Тэхён не боится этого облака.
Парню без семьи и любви нечего терять, а потому он не откажется от голубого льда даже после того, как услышал хруст челюсти, сломанной только ради одного этого пакетика.
Принцип один: не до зависимости.
Нет правил, всё равно, кто покупает: ребёнок, молодая шалава или друг, всё равно, откуда деньги, даже если они испачканы кровью, главное —пройти проверку Намджуна на верность, а дальше можешь метаться между ног Кимов жалкой псиной, протягивая им несколько сотен, обещая отдать оставшиеся деньги потом.
Грязь вокруг не волнует, а в ней уже он по локоть, пачкаться дальше не страшно после того, как очередной покупатель хватает пакетик завёрнутый в фольгу, пряча его во внутренний карман. Иногда они с ним такие же честные, как и на смертном одре, иногда же уверенно лгут в глаза, что вернут ещё одну сотню баксов через неделю, обещая вернуться за товаром.
Тэхён не обижается.
Тэхён знает, что они могут рвать глотки ради амфетамина.
Тэхён знает, как глубоко он погряз в этом деле.
Тэхён знает, насколько прогнило окружение.
Хуже всего осознавать, что ничем не лучше.
И поэтому он попался. Попался на камеру Дуонгу. Статья 228*. Статья 316*. Лёгкий смешок и невероятно хитрый шантаж.
Дуонг влюблён. И пока он влюблён, он будет заставлять любить в ответ Тэхёна, пока в памяти его телефона существует фотография распространения наркотиков, а ещё будет заставлять продолжать продавать.
Улыбка ползёт по лицу, кажется, заставляя трескаться слой тона, когда Тэ приобнимает за талию омегу. А всё это так наигранно и глупо, что Кима тошнит, чувствуя себя ничем не лучше отца. Но он делает. Потому что так ему шепнули на ухо, потому что затянули удавку посильнее, потому что на айфоне всё ещё хранятся фотографии, благодаря которым жизнь может быть разрушена.
Если бы Тэхён был заинтересован в отношениях, Дуонг бы вполне мог завоевать его сердце без этого. Он был невероятно хорош собой, даже если половина его лица это был правильный мейк. Он был чертовски хорош, потому что старался быть таким или хотел казаться. У Дуонга была хорошая фигура, по меркам общественного мнения даже идеальная. На него было приятно смотреть в куртке или лёгком пальто, в рубашке, особенно красив он был в классических брюках, но ничего такого он не носил. Парень любил одеваться в совершенно странные экстравагантные костюмы, превращая свою фигуру в один большой кислотный ком.
И как-то эта идеальная фигура, плывущая жаром только от одного нахождения с Кимом, неправильно ощущалась рядом.
И как-то неправильно скользила по ткани джинс рука. Всё было неверно в этих чертах, в этой фигуре, над которой он старался каждый день в спортзале.
— Слушай, может сегодня мы перейдем на новый уровень отношений?
Рука Дуонга резко поднялась от колена, приближаясь к паху, тело напряглось, предвещая вполне естественную реакцию, но ожидаемого результата всё ещё не было и это заставило парня крайне разочароваться.
— Я нетрезвый, не получится, ─ лёгкая улыбка, подаренная Дуонгу была знакома, что всё в порядке, — мне нужно идти.
Приглушённый свет лампы осветил волосы, блестящие теплом, что упали на лоб, потеряв укладку. Тэхён был расслаблен, несмотря на всё, и благодарен паре цветных таблеток.
— Что ж, ты понимаешь, что в следующий раз не уйдешь, Тэ? — тянул его имя, расплываясь в удовольствии, что может звать его, пытаясь не обращать внимания, как быстро уходит он от него, как сжаты его кулаки и как последний взгляд стреляет искренним презрением прямо в глаза.
Но Тэхён всё ещё на поводке.
Впрочем, это не важно, когда сердцевина ладони снова начинает холодом чертить воспоминания о тёмный глазах, что-то незнакомое дрожит под рёбрами. Как бы ощущался этот холод на месте, где недавно была тёплая ладонь омеги? И стоит одной глупой мысли проскочить в бесконечном урагане, как сердце Кима роняет короткий удар, впиваясь острыми углами в лёгкие.
Чонгук пахнет карамелью и миндалём.
Бэд трип накрывает с головой.