that blood, that sweat, those tears

Когда-то давно, раньше, чем конец Хаоса, дальше, чем Пандуссия, был материк. Пусть не внушит тебе иллюзий древность истории: в королевстве на том материке, как и на множестве других, известных и безымянных, забытых и никогда не познанных, поклонялись Чужому. Все поклоняются Чужому, но каждый народ — по-своему, и черноглазого бога там боялись так же сильно, как близнецов. Крадущие души, так их называли; считалось, что каждому досталась лишь половина от целой, и потому они голодно рыскали в попытках заполнить пустоту. Близнецы не проживали и дня — их убивали. Родители или повивальные бабки, или жрецы, но такие дети не выживали никогда. Даже смерть одного не исцеляла душу другого. Так верили в том королевстве. Но благородной крови не указ суеверия. Когда у королевы родились два мальчика — в одну лунную ночь, окрасившую их волосы в серебро — об этом не узнал никто. Только самым доверенным лицам они рассказали, что ребёнок был не один. Мать молилась Чужому каждую ночь, отдавала кольца и гребни, камни и кости. Ему не было нужно ничего, но он смотрел с интересом, как дети подрастали. Один всегда был в сиянии света при дворе, другой обучался в тени и тишине — защищаться. Сражаться. Быть тихим и бесшумным. Они менялись ролями через день, и никто не замечал подвоха. Им было шестнадцать, когда чума пришла в их замок и унесла жизни матери и отца. В шестнадцать один из них взошёл на трон, второго короновали тайно; они продолжали делить одну жизнь на двоих. Чума растекалась по городу реками жадных крыс. Никто не знал, как бороться с ней, алхимики терпели поражение за поражением, древние манускрипты ничего не знали об эпидемиях. Тела сжигали в ямах, диких кошек ловили в лесах и выпускали в город — это не помогало. И когда казалось, что хуже быть уже не могло, заговорщики обнаружили, что юных королей было двое. Приговор был вынесен им до рождения: не допускалось иных мыслей, близнецы навлекли проклятие на город. Близнецы должны были умереть. Покушение удалось лишь на одного из них. Младший, лукавый король заслонил брата от удара меча. Его смерть не была лёгкой. Старший всегда был быстрее и скрытнее. Всё возвращалось в Бездну.

***

Как многие, за кем черноглазому богу было интересно наблюдать, младший встретил его по ту сторону. Он взмолился, но не о жизни, как все остальные: он молил помочь его брату. Увести его от беды. Чужой слушал его и одновременно видел: город начал гореть. Заговорщики обвинили старшего в убийстве и открыли правду об их якобы проклятых душах. — Дай мне своё сердце, — велел Чужой, и младший король немедленно схватился за стилет. Кровь текла вверх, когда он вскрывал свою грудь, стиснув зубы — в Бездне было не так больно, а пульс… ему точно уже не понадобился бы. Вопреки суевериям, сердце у него было целым. Чужой сжал пальцы на дрожащем куске плоти и бережно провёл второй рукой поверх. — Пожалуйста, — едва слышно снова попросил младший. Бездна уже начала размывать его силуэт, но Чужой не отпустил его так просто. Он собрал дымку, которой становился король, на пальцы, и начертал свою метку на сердце. — Ты будешь вести своего брата. Никто, кроме него, тебя не услышит, и ты не исчезнешь, пока не умрёт последний человек, который был тебе дорог. Сбежавший король нашёл подарок, едва проспав пару часов на одном из чердаков города в квартале, где всех уже забрала чума. В его голове звучал знакомый смех, почти истерический. «Ну, привет, брат».

***

— Он победил чуму? У Ви в этом вопросе был почти шкурный интерес. Он лежал головой на коленях у своего бога, закрыв глаза. В Бездне не было сна, можно было лишь забыться в историях, которые Чужой полюбил рассказывать ему в последнее время. У него их было множество. И все они были правдой. — Нет. Это королевство было обречено. Может быть, они бы справились вдвоём, но суеверия сгубили всё. После смерти старшего я забрал его сердце тоже. Я храню их здесь, чтобы то, что осталось от их душ, не растворилось в Бездне окончательно. — А мне покажешь? — Ви приоткрыл один глаз, вглядываясь в черноту. Чужой провёл пальцами по его волосам. — Может, когда-нибудь.