wolf's heart

Выспавшись, Зейн чувствовал себя превосходно. Он и спать ложился окрыленным, глядя на освещенные солнцем деревья. Сон его был спокойным, безмятежным — Малик не видел сновидений. Только чувствовал удивительную гармонию. Теперь, когда он поцеловал Лиама, когда Лиам поцеловал его, когда они поцеловали друг друга, его волк немного успокоился. Конечно, вскоре всего этого будет мало требовательному зверю, Малик его прекрасно знал, но пока он был доволен тем, что Зейн, наконец, сделал несколько шагов навстречу. Проснувшись чуть ближе к вечеру, когда все уже пообедали и занимались своими обыденными вещами, Зейн некоторое время отмокал в душе, предаваясь приятным размышлениям. Он хотел выглядеть получше перед — свидание это или нет? — встречей с Лиамом. Конечно, у них очень важная миссия, однако Малик всё равно не собирался показываться оборванцем. Может, Лиам и не считал его деревенщиной, но Зейн всё равно не хотел портить впечатление. Чувствуя легкий голод, Зейн забежал в кухню, чтобы сделать себе пару сэндвичей. Настроение было просто отличным, Малик даже напевал вполголоса. Может, Лиам уже ждал его, поэтому Зейн решил поспешить. Быстро покончив с перекусом, он взял себе яблоко в дорогу, сталкиваясь в проходе с Валией. – Вот это ты отжег за ужином! – радостно произнесла сестра, пытаясь перебрасывать ногой мячик для футбэга. Получалось с переменным успехом. – Все так удивились! Не то чтобы для кого-то было секретом, что ты влюбился, но, сам знаешь, из тебя слова не вытянешь, если ты решил хранить тайну. – Я опаздываю, – сказал Зейн, мягко обходя сестру. Валия схватила мячик для футбэга и побежала за ним, перепрыгивая с ноги на ногу. Сегодня у волчицы было игривое настроение. – Ну, колись, чем Вы занимались? Явно же не в шашки играли, – не унималась девочка. Мягкий мяч игриво поскрипывал в её руках. – Вы просидели у тебя всю ночь, до рассвета, а потом целовались на опушке... – Вэл, черт возьми! – воскликнул Зейн, погрозив смеющейся Валии яблоком. – Не выражайтесь, молодой человек, – прикрикнула с террасы мама. Малик застыл, пристально уставившись за окно. Мама и Дония учили Сафуу концентрации, что было очень полезно для волчицы её возраста. Постояв так ещё секунду, Зейн засунул яблоко в рот и принялся просовывать руки в рукава легкой куртки. – Я офастыфаю, – пробурчал он, безуспешно прыгая перед зеркалом на потеху играющей с мячиком Валии. – Фофом фогофорим. Выскользнув за дверь и обменявшись приветствиями с родными — Дония помахала рукой, мама чмокнула в щеку, Сафаа бросилась к нему на шею — он выскользнул на опушку и, закончив грызть яблоко, перекинулся в волка. Может, Лиам ещё не пришел к мосту, но Зейн не хотел опаздывать и заставлять его ждать. Он не успел поговорить с отцом по поводу того, как лучше подать Лиаму информацию о его сущности, — по словам мамы, Ясер чинил ставни с другой стороны дома — но Малик решил не спешить. У них было целое лето. И снова что-то сжалось внутри, когда Зейн подумал, что осенью Лиам уедет. Они и сами покидали загородный дом с наступлением холодов, но это было не то же самое. Лиам-то уедет насовсем, в большой город, где продолжит жить обычной жизнью, и как же то волшебство, что произошло между ними нынче ночью? Может, Пейн и не захочет, но у него там родные, работа, карьера профессионального фотографа... Найдется ли во всём этом круговороте место для простого парня Зейна Малика? Волку его мысли не понравились — он заворчал, щелкнул зубами и заставил его умолкнуть. В его понимании всё было просто: они хватают Лиама за загривок, и он остается с ними навсегда. Ведь так поступают, когда любят? У волков нет карьеры, нет работы, они живут сегодняшним днем, и опасения Зейна насчет их будущего зверь не разделял. Знал, что побежит за Лиамом, если он уедет. Вернет. А если Лиам начнет упираться, то волк будет жить рядом, под боком. Недругов станет отгонять. Если Пейн захочет кушать, будет ловить для него добычу. Волк никогда не разделяет понятия «любить» и «заботиться». Как можно любить и при этом не оберегать кого-то? Как можно заботиться и при этом совсем, ни капельки, не любить? Поэтому в волке нет лжи. Волк — не слово, а действие. Волк хватает добычу, если хочет. А не хочет — проходит мимо. Волк приводит пару в свое логово, если хочет построить семью. А если не хочет, то и нечего обнюхивать его пещеру. В лесу снова были посторонние запахи. Волк попытался пойти по следу, но чувствовал, что все обрывается у реки. Проклятые чужаки! Они прекрасно знают, как скрыться от преследования. Иногда их запах сбивался, его перебивала вонь каких-то растений — по всей видимости, они катались в ароматной траве, чтобы перебить свой естественный запах. Но наглецы смели метить территорию, а уж это нельзя было им простить. А ещё Зейн переживал. Он предупредил местных волков об опасности, но чужаки не знали о капканах. Пусть они и прибыли с целью присвоить себе чужое, никто не заслуживал смерти от лап охотников. Малик не простил бы себе, если бы увидел жену мэра в новой шубе из волка. Впрочем, когда он видел других мертвых животных, Зейн чувствовал себя не лучше. Особенно, если это были головы на «Стене Славы». Остановившись неподалеку от моста, Зейн повел носом. Он чувствовал запах Лиама поблизости, значит, тянуть не имело смысла. Наверняка Пейн захочет приласкать фамильяра, это затянется, и тогда Малик опоздает. Он спрятался в кустах, приготовившись вернуть человеческий облик, но вдруг почувствовал, что волк противится ему. Впервые в жизни, волк по настоящему противился ему. «Да что с тобой? – промычал Зейн про себя, пытаясь пробить брешь в крепком волчьем сознании. – Мне нужно увидеть Лиама». Волк напрягся, упираясь всеми четырьмя лапами в землю, из-за чего попытки сопротивления стали совсем тщетными — он распределял вес равномерно, и Зейн не мог найти слабое место, чтобы вырваться наружу. Зверь хотел, чтобы Лиам погладил его по голове, чтобы почесал его, чтобы они поиграли, покатались вместе в траве, и пока это не случится, уступать Зейну он не собирался. Малик почувствовал, что начинает терять контроль над ситуацией. Как он мог его не слушать, если волк и был им? Однако зверь продолжал непокорно биться. Его сознание было словно закрыто непроницаемым барьером, через который человек никак не мог пробиться. Зейн попытался сосредоточиться. Барьер состоял из воспоминаний, по большей части, связанных с домом Лиама. Там волк получал всё внимание Пейна и, в отличие от глупого человека, всегда добивался того, что ему нужно. Лежал в кровати Лиама, наблюдал за тем, как он готовит, спит, принимает ванную. «Я и есть ты, – напомнил волку Зейн. – Мы сейчас вместе его встретим. Ты и я, мы одно целое. Он коснется меня, и это будешь ты». Волк недоверчиво щелкнул зубами. Короткая борьба не принесла никаких плодов, и Зейну пришлось коснуться самого ядра. Уязвимого звериного сознания, которое так легко можно было повредить при неосторожном обращении. Однако выхода у него не было: Лиам уже ждал его на мосту, Малик не мог так сильно опоздать и проявить подобное неуважение. Пейн мог решить, что он забыл или для него это не важно. «Послушай, – мягко нашептал Зейн непокорной волчьей сущности. – Я его люблю, правда-правда. Не меньше, чем ты. Мне нужно сейчас занять твое место, потому что он ждет нас. Если ты уступишь, я смогу скорее освободить его зверя». «Ты всё делаешь не так, – откликнулась волчья сущность. – Ты не облизываешь его лицо, не бодаешь его лбом, не обнюхиваешь. Так его волк никогда не поймет, что он находится внутри». Зейн почувствовал, как его разрывает удивительная нежность. Звериная сущность была такой трогательной. Неотесанной, дикой, но очень преданной. Честной. Облизывать лицо! Он всерьез думал, будто это поможет! Но ведь у него были основания так думать. Волки ухаживают друг за другом. По-своему. «Прошу тебя, – попросил Зейн, вновь касаясь ядра. Ему не хотелось нарушать его целостность, поэтому это был лишь легкий импульс. Ощутимый, как он надеялся, но безвредный. – Мы ведь одно целое». Несколько секунд зверь будто размышлял. Зейн чувствовал, что ядро светится и увеличивается в размерах. Теперь касаться его было опасно — оно могло сжечь Малика дотла, и тогда Зейн уже никогда не смог бы стать человеком. И осмыслить себя человеком, что было более важно. «Ладно, – нехотя уступила волчья сущность. Зейн чувствовал, что зверь не очень верит в человеческое общение, однако очень уважительно относится к своей человеческой половине и отдает тело лишь поэтому. – Но, учти, я сразу же займу твое место, если что-то пойдет не так». Сейчас Зейн был готов на любое условие. Он уже очень хотел увидеть Лиама, обнять его и поцеловать. Трансформация прошла безболезненно, и Зейн, отряхнувшись от листьев, вышел к мосту, на котором уже стоял Пейн. Он смотрел на воду, периодически бросая в нее мелкие камушки. Сразу за этим движением слышался легкий плеск, вкупе с глубоким «бульк». Оркестр леса пробовал новый инструмент. – Привет! – сказал Зейн, подходя к Лиаму. Пейн обернулся, протянул руки, они обняли друг друга и, конечно, сразу за объятием последовал поцелуй. Зейн действовал смелее, теперь он цеплялся пальцами за самые мягкие на свете волосы, напоминающие молодую весеннюю траву. Когда их губы разъединились, Зейн чувствовал себя таким радостным, словно его гортань наполнилась сладостным нектаром. – Мой таинственный возлюбленный, – широко улыбнулся Лиам. Они взялись за руки и, спустившись с моста, направились вглубь леса. – Ты немного опоздал, я начал думать, что слишком сильно тебя смутил, и теперь ты не придешь. – Прости, красавчик, по ряду причин ты от меня ещё долго не отделаешься, – примирительно сказал Зейн и сладостно вздрогнул, когда понял, что Лиам обвивает его бок рукой. – Надеюсь, хотя бы одна из причин — твои чувства ко мне, – шепнул он ему на ухо. Малик негромко рассмеялся, когда дыхание Пейна пощекотало его. Всё было так славно, даже волк был спокоен и тих. Он чувствовал его тепло, его радость от того, что Лиам рядом, но зверь не пытался подавить его сознание и занять место человека. Поцелуи действовали на него благотворно. – Это основная и самая главная, – с нежностью ответил Зейн. И вроде всё было так просто, но он всё равно смутился. Поправив его волосы, Лиам улыбнулся. Его рука соскользнула с талии Зейна, пересекла спину, и они снова переплели пальцы. Никогда раньше Малик не думал, что так приятно держать кого-то за руку. Он испытывал трепет сродни первому полету птенца. Ты можешь погибнуть, но при этом живешь, паришь, рассекаешь крыльями воздух. – Показывай дорогу, проводник, – весело сказал Лиам. – Помни, что я тебе доверяю, так что не заведи меня в какое-нибудь ужасное логово. – За кого ты меня принимаешь, – деланно оскорбился Зейн. – У меня не логово, а фургон, чтобы перемещаться по штатам со своими жертвами. Пейн рассмеялся, и они двинулись дальше по тропе, в самую чащу леса, выискивая капканы и ловушки. Охотники совершенно распоясались. Во всех тех местах, где они охотились раньше, уже стояли капканы. И не просто капканы, а ловушки для больших зверей с крепкими и острыми железными зубьями. Такой капкан не просто перехватывал лапу — он переломил бы кость, превратил бы угодившую конечность в месиво. Глядя на такой капкан, Зейн испытывал только отвращение. Его мутило. Допустить, чтобы ночью в капканы угодило живое существо, они не могли, поэтому вооружились палками и схлопывали ловушки вручную, обезвреживая их хотя бы на короткий срок. Щепки летели с таким треском, что не оставалось сомнений — угодившее в такую ловушку животное умрет от боли и потери крови. Даже волк Зейна, обычно испытывающий лишь гнев, испытал что-то напоминающее страх. Появились и другие капканы, вероломно спрятанные за высокой травой. В такие мог и человек угодить, выбравшись в лес за ягодами, однако охотников это мало волновало, как не волновало их официальное открытие охотничьего сезона. Одна особенно крупная ловушка, с фирменным знаком на железе, не оставляла сомнений — мэр Кингсли тоже участвует в незаконном отлове животных. Только он мог позволить себе такое дорогое оборудование. От злости Зейна почти трясло. Мало ему продавать вековую древесину, глушить динамитом рыбу, убивать животных ради развлечения, а не пропитания, так мэр ещё и делал это таким варварским способом, плюя на законы, которые он сам же и подписывал. Но прогнил не он один, большинство жителей в городке, такие, как эта Зельда, поддерживали эту жестокость. Грей Уиллоу прославил себя, как охотничий край, но разве это было единственное, чем можно было похвастать? Иногда, когда ночь была слишком темна, Зейну хотелось собрать вещи и бежать, бежать так далеко, как только могут его ноги, лишь бы никогда не видеть родной край, в котором правило беззаконие. Но кто тогда спасет несчастных животных от театра человеческой жестокости? Сколько бедняг будет умирать от болевого шока, намертво схваченных капканом? У Зейна не было ответов на этот вопрос. Он знал, что должен остаться. Бороться, пока есть силы, даже если он будет один. Но теперь он не был один. Появился Лиам, которому было не всё равно. Он не находил в охоте ничего привлекательного, он тоже считал это всё жестоким, неистовым, кровавым развлечением. Несправедливость смыкала руки на его горле с такой же силой, с какой она душила Зейна. И Пейн был готов дать ей сдачи. Он готов был бросаться на копья грудью один. Как и Зейн. Обезвредив порядка тринадцати капканов разной величины, Зейн и Лиам чувствовали себя страшно усталыми и вымотанными. Их обоих мучила одна и та же мысль — это не всё. С началом охотничьего сезона подтянутся и другие люди, обычные жители, кто-то будет ловить зайцев для еды, и у них уже не будет права ломать их оборудование. Нужно было что-то делать, вот только что — вопрос. – Не расстраивайся, – сказал Лиам, примирительно сжав руку Зейна в своей. – Мы что-нибудь придумаем. Обещаю. – Я тебе верю, Лиам. Знаю, что ты это искренне. Знаю, что когда ты веришь в то, что говоришь, то обязательно это делаешь, – ответил Малик, глядя на Пейна с непередаваемым чувством нежности и тепла. Вздох против воли вырвался из груди. – Мне просто жаль, что мы не можем переубедить людей. Показать, как это неправильно. – Лезть людям в голову мы не можем, – сказал Пейн, остановившись у большого куста. – Но мы можем продолжать бороться. Вместе мы справимся, даю слово, – он невесомо коснулся губ Зейна, как будто запечатлел эту клятву их поцелуем. – Останешься у меня сегодня? Уже стемнело. Не хочу, чтобы ты шел один. Зейн красноречиво улыбнулся. Ему не нужен был повод, но приглашение прозвучало очень приятно и заманчиво. Они двинулись дальше, по тропинке, освещенной ярким лунным светом. Другие бы заплутали в этой тьме, но Зейн хорошо знал лес, родной, как его собственное тело. Да и Лиам чувствовал себя так, будто ему знакомо каждое дерево. Что бы они сделали? Приготовили бы ужин на двоих в уютной кухне Пейна. Сели бы в гостиной Лиама, на диван, разложили бы еду на столике, разделили бы друг с другом трапезу. Заварили бы ягодный чай. Они бы говорили обо всём на свете, периодически прислушиваясь к царственным звукам леса, к ночному уханью совы... уханью? – Слишком тихо, – произнес Зейн, замирая. Ни птиц, ни мелких млекопитающих — будто всё живое в лесу вымерло. Животные совсем притихли, даже змеи не шуршали в траве. Малику стало неспокойно. Он оглянулся, только ветви качались на ветру. – Ни единого звука, ты слышишь? – Ничего не слышу, – согласился Лиам, пристально вглядываясь в лицо Зейна. – Это плохо, да? Малик потоптался на месте, чувствуя, как внутри собирается ком. По желудку разливалось липкое ощущение. Они забрели слишком далеко. Он хорошо знал лес: оба их дома находились в равной удаленности. В любом случае, следовало поспешить. – Пойдем-ка отсю... Зейн остановился, как вкопанный, сухая ветка жалобно хрустнула у него под ногами. К ним медленно подбирались три волка, оскалив острые зубы. Чужаки. Голодные и очень свирепые, ведомые лишь урчанием своего желудка, жаждой присвоить себе чужое. Те самые, которых Малик силился отыскать, но так и не смог. Послышался легкий рев, обозначающий призыв к атаке. Свои волки никогда бы не посмотрели на них так враждебно, не издали бы злобных звуков — обошли бы стороной. Не привлекли бы внимание. Волки-чужаки бежали прямо на них, и пусть сейчас сознание Зейна было человеческим, он знал, что они договариваются пуститься врассыпную и атаковать с трех сторон. Об этом говорили их глаза. Раньше, чем Зейн успел сообразить, как ему поступить, он уже обратился и с рычанием бросился на врагов. Он не мог позволить им растерзать Лиама.