Sweet Dreams

Вселенная действия: мир Ковчегов из серии Кристель Дабо — «Сквозь Зеркала» В роли старшего интенданта ковчега Полюс Торна — Том Хиддлстон. Драконы — клан к которому принадлежит Торн. «Читать» вещи — способность жителей ковчега Анима, умение считывать историю тех, кто прикасался к вещи, талантливым «чтецам» удаётся узнать историю вплоть до изготовителя. «Читать» живые существа и необработанные минералы — невозможно. *** Торна вынудили заключить политический брак с жительницей ковчега Анима для определённой выгоды. Ни Торн, ни его невеста этого не хотели, но… *** Ты потягиваешься, проснувшись, и возишься, устраиваясь удобнее на руке мужа. Повернув голову вправо, ты легонько целуешь змеящийся по белой коже шрам на предплечье. Торн беспокойно шевелится, притягивая тебя ближе. Повернув голову влево, ты так же касаешься губами шрама на плече. Рука мужа дергается, перемещая твою голову на его грудь, обвиваясь вокруг твоих плеч. Вторая рука, прежде расслабленно лежавшая вдоль его длинного худого тела, опускается на твою талию, заключая в поистине стальные объятья. Торн стонет, просыпаясь, и тут же утыкается носом в твою макушку, жадно вдыхая запах волос. Он что-то тихонько ворчит, понемногу успокаиваясь и расслабляя закостеневшее тело, пока твои руки ласково скользят по его ребристой, испещренной шрамами коже. Ты знаешь их все, все 56. Каждый найдешь и с закрытыми глазами.  — Т/И? — голос Торна звучит глухо и надломлено.  — Я здесь, — шепчешь ты, касаясь ладонями его щёк.  — Я просто боялся… — его серые глаза, обычно сверкающие сталью, сейчас затянуты туманом.  — Я знаю, я тоже иногда боюсь этого. Но нет, всё хорошо. Мы вместе. Слабая улыбка трогает его тонкие губы. А потом он целует тебя. И ты вспоминаешь. Нет. Вы вспоминаете вместе. Это первое воспоминание, которое вы делите на двоих. Первое из многих. ***  — Я не хотела этого брака! — взвизгнула ты, со всего маха впечатывая ладонь в лежащие перед носом жениха бумаги. Попутно ты сбила хрустальную чернильницу, и её содержимое поползло по лакированной поверхности стола, по листам с цифрами, затекло под твои пальцы.  — Я знаю, — сухо ответил Торн. Он вдруг положил свою руку поверх твоей, обхватывая длинными тонкими пальцами твои, безнадежно пачкаясь в чернилах. Он отчего-то не торопился спасать свои важные документы, вытирать лужу, так портящую его вылизанное до скрипа рабочее место. Ты подняла на него изумленный взгляд. Сейчас жених сидел за столом, так что тебе не пришлось запрокидывать голову до хруста позвонков. Сейчас вы были почти одного роста.  — Я знаю, — повторил он, впиваясь своими ледяными глазами в твои. — Я тоже не хотел…  — Тогда почему? — ты не договорила вопрос, сбившись под его взглядом, но всё же собралась. — Из-за договора?  — Нет, — тон бесстрастный, но пальцы сильнее сжали ладонь, переплелись с твоими пальчиками, потянули на себя. Ты подалась вперёд и тут же зашипела от боли, врезавшись в край стала косточкой таза. Эта деревяшка была такая же высокая, как и её хозяин, и такая же жёсткая.  — Тогда почему? — повторила ты, чувствуя, как тебя пробирает дрожь. В серых глазах Торна металось что-то незнакомое, необъяснимое. То, чего прежде ты там не видела. То что пугало, но и манило тоже.  — Я не хотел этого брака, когда только подписывал договор, — ответил он, поднимаясь со стула и аккуратно, но уверено, обводя тебя вокруг стола, заставляя встать ближе, почти впритык. Ты подняла голову, стараясь рассмотреть лицо жениха, а он же склонился, чтобы видеть твоё.  — Я не хотел этого брака, когда прилетел на твой ковчег и увидел тебя. Маленькую, растерянную девочку, — продолжал Торн, поднимая твою руку выше и не отпуская её. Ты молчала и лишь хмурила брови, отчаянно не понимая к чему он ведёт.  — Я не хотел его, я был уверен, что если тебя не убьёт наша зима, то сожрут придворные, — жених прижал твою ладонь к своей груди, там, где быстро и гулко билось его сердце. Прижал, нисколько не заботясь о том, что на белоснежной ткани его рубашки останется чернильный отпечаток твоей руки.  — Не сожрали, и не убила… — почти шептала ты, завороженная его действиями. Он лишь кивнул и продолжил:  — Я не хотел его, когда понял, что ты на самом деле обладаешь силой. Не силой своей Семьи, а своей собственной, внутренней, несгибаемой силой.  — Но, Торн, тогда я совсем не понимаю… — ты лепетала, уже сама подаваясь к нему, тянулась ближе, хотела услышать его ответ и страшилась его.  — Но я хочу его сейчас. Хочу, Т/И! И ненавижу себя за это, — он на секунду опустил веки, и ты увидела, как дрожат его ресницы, как нервно шевелятся губы, не в состоянии говорить дальше. Ты вытянулась в струнку, несмело касаясь пальчиками свободной руки его острой скулы, словно успокаивая, поддерживая. Ты сама не понимала, откуда взялся этот жест, но твоё тело словно зажило своей собственной жизнью, не спрашивая мнения у твоего разума, который, впрочем, сейчас не был способен отдавать мало-мальски дельные команды. В голове висел густой туман, серый, как глаза Торна. И в этом тумане плавали сказанные им слова.  — Я не хочу твоих рук, или твоего таланта. Я хочу тебя. Я не имею никакого права на это желание, но ничего не могу с собой поделать. Я не могу никак это изменить, просто… — его горло сжал спазм, но он справился с собой, — Я знаю, что ты ответишь. Я знаю, что не могу даже надеяться, но… Я опасен для тебя. Я. Не зима, не придворные интриги, ни Миражи, ни Шевалье, никто другой и ничто другое. Я опасен. Я разрушу тебя, как разрушал всё, что любил. Но… Я не могу ничего с собой поделать… Ты видела, как крепко он сжал челюсти, борясь с внутренним порывом. Ты чувствовала, как он весь напрягся, превращаясь даже не в дерево, а в мрамор, жесткий и холодный. Он пытался уйти от тебя. И от себя. От своих чувств. Но вот ты не желала, чтобы он уходил. Ты увидела его настоящего и больше не хотела терять это. Словно ты получила дар клана Нигилистов, позволяющий видеть истинную суть иллюзий.  — Торн? — тихонько позвала ты, а он вздрогнул как от удара, — Торн, ты же знаешь, ты сам сказал, что я сильная, что я сильнее чем ты думал. Так может, я сильнее и чем ты думаешь теперь?  — Т/И, — твоё имя слетело с его губ как мольба. — Ты… Он снова потерял дар речи, а ты сейчас «читала» его. «Читала» словно одну из тех вещей, с которыми приходилось работать. Хотя прекрасно знала, что твой дар не распространяется на живые существа. Ты видела в нём всё одновременно. И растерянного одинокого мальчишку, нежеланного и нелюбимого, который так старался заслужить добрые слова хоть от кого-то, который так хотел стать своим, но был для всех чужаком. И строптивого вспыльчивого юнца, которого могла усмирить лишь тётушка, единственный человек, любивший его. И взрослого мужчину, страдавшего от новых, незнакомых чувств, с которыми он впервые в жизни не знал, что делать, но которым не мог противиться. И снова малыша, который помнил, как собственная бабушка душит его, новорожденного, подушкой. И снова мужчину, трепещущего от страха опять быть отвергнутым. Мужчину, который привык быть отвергнутым.  — Я, — твёрдо ответила ты, — Я. Я смогу, я выдержу, переживу. Я буду рядом, я буду любить тебя, если ты…  — Я люблю тебя, — перебил тебя Торн, до боли сжимая твою руку в своей, — Я не имею на это никакого права. Не заслуживаю этого. Но ничего не могу сделать. Я люблю тебя, Т/И. Я не могу просить, не имею права даже надеяться. Но я…  — Каждый имеет право на любовь. И каждый её заслуживает, — теперь перебила ты и свободной рукой потянула его за воротник рубашки, заставляя склониться сильнее, приближая его лицо к своему, — Я буду любить тебя. Я уже люблю тебя. Потому что… потому что знаю тебя, потому что люблю… Торн поцеловал тебя. Неловко и несмело, боясь получить отпор, отказ. Но ты сильнее льнула к нему, сжимая в кулачке рубашку, поднимаясь на цыпочки, и отвечала так же неловко, но со всеми вспыхнувшими чувствами. Туман в голове менял окраску с серого на золотистый, а затем на ярко-оранжевый, как солнечный свет, бьющий сквозь сомкнутые веки. Торн обхватил тебя за талию и усадил на край своего стола, чтобы сравняться в росте. Усадил и замер недвижно, с закрытыми глазами, едва дыша, судорожно сжимая пальцами ткань твоего платья. Ты мягко улыбнулась и поцеловала его сама. Сначала в висок, отмеченный шрамом, потом в рассеченную другим бровь, в переносицу с болезненной морщинкой, в уголок сжатых тонких губ. А потом… А потом он вздохнул глубоко и порывисто и снова поцеловал тебя. Со всей любовью, со всей, болью и отчаянием. И ты целовала в ответ, обнимая его за шею, зарываясь пальчиками в светлые волосы, прижимая к себе, дыша им, стирая его боль и отчаяние, даря то, о чём он мечтал больше всего на свете. Любовь.  — Неужели это может быть правдой? — спросил Торн, прижимаясь лбом к твоему лбу.  — Может. Это она и есть. И всегда ею будет, — улыбнулась ты и потянулась за новым поцелуем. И с каждым вашим движением губ, с каждым вздохом одним на двоих, каждым ласковым касанием, ты чувствовала, как ледяная маска Торна соскальзывает, тая, открывая для тебя совсем другого человека, горячего, любящего и любимого. ***  — Это и была правда. Есть она. И всегда будет, — бормочешь ты в целующие тебя губы и чувствуешь, как они растягиваются в улыбке.  — Всегда будет, — глаза мужа сияют теплом, — А нам пора вставать, сегодня запланирована прогулка, а драконята ждать не станут.  — Ох, точно, наши драконята, никогда не ждут, — улыбаешься ты, сладко потягиваясь в крепких объятьях, и нехотя начинаешь подниматься. Ваши дети — серьезная сила, с которой лучше не спорить. По крайней мере не в папин выходной.