Мы с тобой не ровня!

Эсмеральда неохотно открыла глаза и чихнула. Было уже позднее утро, но с постели ей вставать жутко не хотелось. Она чувствовала себя отвратительно. У нее было такое ощущение, что ее нос залили смолой, в лоб закатали тяжелый свинец, и глаза у нее ужасно слезились. Со вчерашнего вечера и всю ночь ее знобило, и казалось, что в горло напихали много маленьких противных иголок. А под утро у Эсмеральды разболелась голова, и все тело ломало. Она захныкала и закуталась в одеяло. Не будет она вставать! Не может — и все тут! Судья вполне способен и без нее позавтракать — как-то же он это делал почти всю свою жизнь, пока Эсмеральда у него не появилась… Самой ей есть не хотелось совершенно. И как так получилось, что она заболела?! Эсмеральда припомнила, как два дня назад они с Фролло ездили гулять по лесу. Он все уговаривал ее одеться потеплее или, хотя бы, шаль с собой захватить — мол, на улице прохладно и ветер дует. А она судью не послушала, заупрямилась! Вот и поплатилась за свою самонадеянность… Эсмеральда опять звонко чихнула, закашлялась и шмыгнула носом. Судья Фролло сидел за столом и хмурился. Уже было поздно, а Эсмеральда была ранней пташкой, вставала чуть ли не раньше, чем он сам. Он допускал, что она могла бы обидеться на него за что-то, но ничего такого в последнее время не происходило — Эсмеральда была вполне довольна своей жизнью с тех пор, как он разрешил ей танцевать на улице и навещать Квазимодо на его колокольне в Соборе. Фролло даже не возражал, когда там появлялся этот гороховый шут, Клопен — в конце концов, Эсмеральда была так рада встречам с ним! К тому же, свое недовольство судьей она выпаливала сразу, не водила его за нос, чтобы он помучился, в чем его вина. Нет, что-то здесь было не так… Судья отодвинул стул и встал. Эсмеральда лежала, прикрыв слезящиеся глаза и пытаясь дышать ртом, когда скрипнула дверь, и в комнату вошли. Эсмеральда сразу же, не открывая глаз, поняла, что это пришел Фролло. Наверное, он еще и зол на нее, что она пропустила завтрак… — Я сейчас встану… — простонала Эсмеральда. — Еще чуть-чуть, и я встану, обещаю! На лоб ей опустилась теплая ладонь, и судья хмыкнул. — Никуда ты не встанешь, дитя мое, — заявил он. — Ты вся горишь! Будешь лежать в постели и принимать лекарства, пока не выздоровеешь! — Что, сейчас пригонишь сюда ораву лекарей? — Эсмеральда все-таки приоткрыла один глаз. — К черту их! — фыркнул судья. — Решил сам поиграть в лекаря? — несмотря на плохое самочувствие, она все же издала хриплый смешок. — Уверяю тебя, играть я не намерен. Я знаю гораздо больше, чем все эти недоучки. Большинство из них учились со мной, в том же учебном заведении, что и я, чтобы ты знала, — Фролло ухмыльнулся. — И я бы не сказал, что они были в этом усердны. — А ты, значит, был? — Эсмеральда тихонько застонала. — Да, — тихо, но твердо сказал судья. — Я — был. Поэтому не сопротивляйся и дай мне поставить тебя на ноги! Фролло не переставал интересоваться медициной даже после того, как стал судьей. И он видел, как именно учатся те, кто решил пойти по стезе врачевания. Большинству из этих калекарей он не доверил бы своего даже самого захудалого слуги. Поэтому в тех редких случаях, когда судья заболевал, лечить он предпочитал себя сам, не мучая себя при этом дорогостоящими и совершенно ненужными процедурами. — Мне нужно, чтобы ты обнажила спину, моя дорогая! — это было больше похоже на приказ. Эсмеральда судорожно вцепилась в свою ночную рубашку, и в ее покрасневших от болезни глазах отразилось воинственное упрямство. Судья сердито рявкнул: — Немедленно прекрати! Мне надо прослушать тебя! Снимай рубашку сию же секунду, или я прижму тебя к кровати, сдерну ее насильно и все же услышу, что там у тебя в легких, невзирая на твое сопротивление! — И все равно ты — похотливый извращенец! — выдохнула Эсмеральда, неохотно стягивая ночную рубашку с плеч. — Ну, хоть старым не назвала… — буркнул судья. — Помолчи теперь. Просто дыши. Он прильнул ухом к ее обнаженной спине, внимательно слушая ее дыхание. Оно было жестким, клокочущим, словно в ее легких полно воды. Явно это было респираторное заболевание. И на обычную простуду не похоже. Еще вчера днем Эсмеральда была бодра и полна сил — болезнь накрыла ее всего за одну ночь… Значит, здесь придется пустить в ход все: целебные отвары, компрессы, горячие ножные ванны и растирание… Тело Эсмеральды было горячим, но сама девушка дрожала — видно, ее сильно знобило. Судья нахмурился. — Повернись. Теперь мне нужно прослушать тебя спереди, — велел он. Эсмеральда вспыхнула. Давно ей не приходилось сверкать перед ним своей обнаженной грудью, уже месяца четыре с того момента, как он чуть не изнасиловал ее… А вдруг опять начнет… — Не начну! — буркнул судья. — Я в этом не уверена, — прошептала Эсмеральда и осеклась. Она не высказывала своих подозрений вслух, как он узнал?! — Как ты?.. — У тебя все написано на лице, моя прелесть. Весьма красноречиво написано. Тут даже думать не надо было о том, что ты там себе навоображала, — ответил судья. — Повернись ко мне, замолчи и дыши! Она сделала, как он велел, и он снова прильнул ухом к ее телу, вслушиваясь. Похоже, сейчас он действительно был всецело занят тем, что происходит внутри Эсмеральды, а не видом снаружи. Он, прикрыв глаза и затаив собственное дыхание, вслушивался в ее легкие, и его тонкие брови хмурились. Фролло действительно думал о болезни Эсмеральды, но, когда он вынырнул из своего задумчивого состояния, то осознал, какой ему открылся вид. Пышная грудь — такая аппетитная, что у судьи потекли слюнки. Его язык дернулся во рту, когда Фролло подумал, с каким удовольствием он бы прошелся кончиком языка по этим напрягшимся от холода небольшим лилово-розовым соскам. «Держи себя в руках, идиот!» — рявкнул он себе, но его скулы все же покраснели. Фролло прочистил горло, оторвался от Эсмеральды и осторожно потянул ее ночную рубашку вверх, чтобы вернуть все, как было. — Я сейчас уйду и приготовлю тебе лекарство, — хрипло сказал он. — А ты завернись в одеяло и поспи еще. Ты уверена, что не хочешь есть? — Не хочу… — Эсмеральда закашлялась. — Тогда тебе и в самом деле лучше поспать, — судья помог ей улечься, накрыл одеялом и не удержался. Эсмеральда не успела прикрыть глаза, как ее виска коснулись губы судьи. Он снова поцеловал ее! И не в руку, а в висок! И Эсмеральда при этом не испытала никаких неприятных эмоций — наоборот, ей вдруг стало очень хорошо, несмотря на то, что она была больна. По всему ее существу разлилось приятное тепло! — Я скоро вернусь, моя дорогая, — голос Фролло прозвучал совсем рядом, его губы почти коснулись ее уха, и по телу Эсмеральды побежали мурашки. И почему она раньше не заметила, как чудесен его голос?! Низкий и глубокий, мощный, но при этом очень мелодичный — такой голос приятно было слушать, и Эсмеральда даже прикрыла глаза от наслаждения. Но при этом она испытала раздражение от самой себя — она стала реагировать на любые мелочи, связанные с судьей! А что же с ней будет, если все и дальше так пойдет?! Судья заметил ее смущение, и то, как она прикрыла глаза, когда он промурлыкал ей на ухо, и как внезапно вспыхнули ее бледные щеки. «Господи, — подумал он, — неужели она так смутилась из-за меня?! Пожалуйста, пускай это будет так! Ведь если она смущается, значит, чувствует что-то помимо спокойствия или раздражения, когда я рядом…» Он еле удержался от нового поцелуя в висок, но все же приструнил себя и вышел из комнаты Эсмеральды. Лекарство ей было необходимо. Несколько дней он отпаивал ее молоком с козьим жиром и медом, травяными отварами, делал ей компрессы из медовой лепешки и растирал ей спину и грудь овечьим жиром. На пятый день Эсмеральда пожаловалась, что не может откашляться. Тогда судья приготовил для нее еще один отвар. Он принес стакан с отваром в комнату Эсмеральды, когда она позавтракала, и заставил ее проглотить столовую ложку этого лекарства. Эсмеральда поморщилась. — Что это такое? — спросила она. — Не узнала? — усмехнулся судья. — А ведь ты висела на этом растении в ту ночь, когда я поймал тебя. — Что?! Это плющ?! Но он же ядовитый! Ты хочешь отравить меня?! — она возмутилась. — Не говори глупостей, моя дорогая! — фыркнул Фролло. — Он ядовит, если его принять слишком много. Но в умеренных дозах это поможет тебе откашляться и выведет мокроту из твоих легких. Делай, что я говорю, и скоро встанешь на ноги! Он оказался совершенно прав. Через десять дней Эсмеральда была совершенно здорова, словно ничем не болела. Зато судья сделался мрачным, как туча, и очень нервным. От него так и исходила злость, от которой Эсмеральда успела отвыкнуть. Правда, он старался скрывать это от Эсмеральды, но раздражение все равно прорывалось наружу. Девушка недоумевала — она не делала ничего, что могло бы разозлить его. Наконец, она подошла к нему, когда он стоял в конюшне и молча гладил своего Снежка, и спросила: — Отчего ты так зол? Что я тебе сделала опять? Фролло посмотрел на нее долгим взглядом. — Дело не в тебе, — угрюмо сказал он. — Просто скоро начнется дождь, зарядит дня на три, не меньше. А я ненавижу сырость. Эсмеральда глянула на небо. Оно было голубым, ни единого облачка, и солнце сияло и грело во всю. — Ты уверен? — Эсмеральда вздернула брови. — Погода ведь прекрасная! Почти летняя. — Ненадолго… — вздохнул судья. Дождь полил на следующий день прямо с утра. Он был мелкий, нудный, по небу ползли свинцовые облака, порывистый холодный ветер завывал на улице. Судья сделался еще угрюмее. И Эсмеральда заметила, что он старается поменьше двигать левой рукой, словно ему было больно. Особенно отчетливо это стало видно за обедом. Тонкие пальцы Фролло, обычно такие ловкие, двигались так, словно онемели. Столовые приборы он держал весьма неловко, и Эсмеральда вздрогнула, когда судья вдруг уронил вилку. На лице Фролло отразилась глубокая скорбь. Перед ним лежало мясо, и, судя по всему, судья не мог его разрезать, потому что не мог удержать проклятую вилку! Эсмеральда решительно встала со своего места и подошла к Фролло. Он с недоумением смотрел, как она отбирает у него тарелку, ловко нарезает мясо и овощи на мелкие кусочки, и ставит это все перед ним обратно. Затем Эсмеральда с удовлетворением хмыкнула и вернулась на свое место. — Благодарю… — судья кивнул ей, и Эсмеральда спокойно кивнула ему в ответ. Вечером Фролло сидел в своих покоях и собирался с духом, чтобы снять с себя тунику. Сутану он уже стянул, с большим трудом — левое плечо болело так, что пальцы немели, и боль эта даже отдавала в голову. Дверь в комнату скрипнула, и в покои вошла Эсмеральда. Видно, она готовилась ко сну — на ней была ее ночная рубашка, а поверх нее — халат. Но в руках она держала стакан. — Что ты здесь делаешь? — хрипло спросил Фролло. — Я ведь вижу, что у тебя сильно болит левое плечо, — сказала она и подняла руку, обрывая его протесты. — Не ври мне. Просто позволь помочь себе. Я ведь позволила тебе лечить себя! Она умоляюще смотрела на него, и судья сдался. — Заходи, — вздохнул он. Эсмеральда закрыла дверь, приблизилась к нему и протянула стакан. — Выпей это, пожалуйста, — сказала она. — Что это? — Настой. Я приготовила его из ягод шиповника и боярышника. Судья протянул руку, взял у нее стакан и залпом выпил содержимое. Через некоторое время ему полегчало. Немного, но все же… Эсмеральда наблюдала за тем, как его напряженное от боли лицо слегка расслабилось. — Я могу еще что-нибудь сделать для тебя? — тихо спросила она. Фролло подумал. Вообще-то у него было средство для облегчения этих болей. Пихтовое масло. Проблема была в том, что его надо было втереть в плечо, а Фролло было неудобно это делать. Прикоснуться к себе он бы не дал никому из слуг. Но сейчас это была Эсмеральда, и она сама предложила свою помощь. Фролло встал с постели, подошел к прикроватному столику и достал из ящичка ключ. Он протянул его Эсмеральде. — Видно, придется допустить тебя в святая святых — мою лабораторию, — буркнул он. — Я думала, что твоя святая святых — это библиотека? — Эсмеральда хихикнула. — Библиотека — это кладезь мудрости, — Фролло ответил ей смешком. — Смотри, будь осторожнее, не расколоти в лаборатории ничего. Ты должна принести пихтовое масло, оно стоит на полке возле большого стола, на котором полно стеклянных сосудов. Флакон надписан, так что не перепутаешь. — Ни о чем не беспокойся, — она с улыбкой взяла у него ключ и вышла из покоев. Лаборатория судьи находилась рядом с библиотекой. Она была гораздо меньше, но все равно очень большая, с огромными шкафами, где стояли банки со всякой всячиной. У окна находился громоздкий стол с целой кучей склянок, всяких приспособлений и горелок. Понятно, почему судья так ревностно относился к тому, чтобы лаборатория запиралась на ключ — а вдруг неловкий слуга, прибираясь там, что-нибудь расколотит? Эсмеральда подошла к полке, про которую говорил судья, и нашла флакон с пихтовым маслом. Зажав его в руке, она тщательно заперла дверь в лабораторию и вернулась в покои судьи. Фролло сидел на постели и ожидал ее. — Наверное, тебя надо этим маслом смазать? — неуверенно сказала Эсмеральда. — Ты ведь не будешь его пить? — Нет, — Фролло усмехнулся. — Его надо втереть в кожу, там, где больное место. — Тогда надо снять верхнюю одежду. Давай, я помогу, — Эсмеральда поставила флакон на столик и подошла к Фролло. Очень осторожно, чтобы не причинить ему лишней боли, она помогла судье снять тунику. — Теперь возьми флакон, налей немного масла на ладонь и вотри его в мое плечо, — сказал он. Эсмеральда легкими касаниями втирала масло в его кожу. Плечо у судьи было жестким, с крепкими мышцами. Эсмеральда, натирая его, заметила, что вся спина у Фролло была покрыта старыми шрамами. Она и не знала, что на спине у него творится… такое. В ту ночь, когда она впервые увидела судью обнаженным, он стоял к ней лицом, а спереди его кожа была чистой. Эсмеральда провела по шрамам пальцами, и Фролло вздрогнул. — Ты это сделал сам, когда фанатично каялся в своих грехах, или в детстве плохо себя вел? — поинтересовалась она и тут же прикусила себе язык. Фролло вполне мог и разозлиться — вопрос был слишком личным. Судья побледнел, и Эсмеральда подумала, что мало ей сейчас не покажется… Пожалуйста, отец, не надо розог, я буду Хорошим! — Когда я был маленьким, то очень хорошо себя вел… — прошептал Фролло. На него нахлынули тягостные воспоминания, и он сам не заметил, как рассказал Эсмеральде все. Клоду исполнилось десять лет, когда отец узнал, что он — левша. Худшего и быть не могло! Отец увидел, как Клод сидит над своим упражнением по правописанию и, неловко заслонив локтем лист, выводит на листе каллиграфическим почерком задание. Тут же на его плечи опустилась трость отца, и мальчик выгнулся от боли, закусив губы, стараясь не исторгнуть из себя крик и изо всех сил сдерживая слезы — это разозлило бы отца еще сильнее. А тот уже разошелся от гнева. — Ах ты дьяволово семя! Мой сын — левша, какой позор! Левая рука — от Сатаны, а ты пользуешься ей, как будто так и надо, проклятый недоносок! Клод задыхался от боли в спине, а отец все кричал и кричал. Наконец, он схватил Клода за левую руку и так дернул, что в плече послышался хруст. И Клод не выдержал — заорал так громко, что прибежала мать. — Что ты с ним сделал? — тихо спросила она, и ее глаза так и горели на помертвевшем лице. Она выглядела столь ужасно, что отец впервые в своей жизни не знал, что сказать. А на его лице отчетливо проступил испуг. Клод извивался на полу, сжимая левое плечо, рука отнялась до самых пальцев, но кричать он больше не мог — воздуха не хватало. Он просто тихо скулил, молясь, чтобы эта чудовищная боль ушла. — Это отродье дьявола — левша! — рявкнул отец. — И поэтому ты сломал ему руку, так? — страшно прохрипела мать. Перед глазами у Клода все помутилось, и последним, что он запомнил, было — как его всегда такая кроткая и послушная мама с воем несется к отцу и вонзает ему в лицо свои ногти, оставляя на нем глубокие кровавые борозды… Когда Клод очнулся, то понял, что лежит в постели. Сломанное плечо адски болело. Он содрогнулся, вспоминая, как мама вцепилась в лицо отцу — верно, он ее избил до полусмерти… Его лба коснулась прохладная рука. Мать, целая и невредимая, сидела рядом и гладила его по голове. — Мама? С тобой все хорошо? — прошептал Клод. — Он ничего мне не сделал, если ты спрашиваешь об этом, мой дорогой, — мать мягко улыбнулась. — Когда твоя рука заживет, мы отправим тебя в колледж Торши. Ты ведь так любишь учиться, правда? — Да… Но я не хочу оставлять тебя… с ним. — Ничего не бойся. Тебе будет лучше в колледже, сынок. Ты будешь приезжать ко мне на каникулы, и никто не будет отвлекать тебя от учебы, — она поцеловала его в лоб. — Он мне ничего не сделает, не беспокойся об этом. Отец и вправду притих. Только бросал на выздоравливающего Клода мрачные взгляды. Мальчик вздохнул с облегчением, когда покинул этот дом. Только вот левая рука почти не работала. Каждое движение сопровождалось болью, и Клод старался поменьше двигать ею. Это заметил один из учителей — старый монах-итальянец отец Анселмо. И как-то после занятий он остановил Клода в одном из коридоров колледжа. — А ведь я тебя запомнил, любезный отрок! — весело блестя своими маленькими черными глазками, сказал отец Анселмо. — Очень усидчивый, твои ответы наиболее полны, и ты весьма красноречив. Но я заметил, что ты почти не двигаешь своей левой рукой. Отчего это? — У меня было сломано плечо, святой отец, — тихо ответил Клод. — И ты полагаешь, что если будешь меньше им двигать, то твоя рука заживет быстрее, так? — Да, святой отец… — Так вот, милый мальчик, ты глубоко заблуждаешься! — отец Анселмо воздел указательный палец. — Если ты хочешь, чтобы твоя рука вновь обрела подвижность, ты должен превозмогать эту боль! Ты должен двигать этой рукой, разрабатывать ее и терпеть так долго, как только сможешь. Ты готов к этому? — Да, святой отец! — в глазах Клода зажглась надежда. Лишиться своей руки ему не хотелось. — Тогда я покажу тебе специальную гимнастику для твоего плеча! Только упражняйся каждый день, не пренебрегай этим. — О, благодарю вас, святой отец… Только… пока моя рука плохо действует… Что мне делать? — Клод скорбно наморщил лоб. — А что ты делал до этого? Как записывал свои лекции? — удивился монах. — Я их запоминал, святой отец… — Глядите-ка на него, запоминал! — монах в восторге расхохотался. — Однако, знания твои действительно хороши… У тебя прекрасная память, мой мальчик, тебя можно только поздравить с этим! Но мне в голову пришла одна мысль… Я могу научить тебя пользоваться одинаково хорошо обеими руками! — отец Анселмо загорелся этой идеей. — Все, что ни делается — все к лучшему! Учись использовать свои недостатки и промахи во благо себе, тебе это пойдет на пользу. Эти слова Клод запомнил на всю жизнь. — Тот старый монах действительно помог мне тогда, — судья вынырнул из своих воспоминаний. — Он научил меня пользоваться правой рукой и помог восстановить левую. Я хорошо владею обеими руками, только вот левая стала отказывать мне с возрастом, это начинается перед дождем, или когда наступает сырость. — Поэтому в твоем доме всегда тепло… — тихо сказала Эсмеральда. — Да. Этот дом не достался мне по наследству. Я долго копил свое состояние, пока не смог построить дом по своему вкусу. Трубы здесь расположены так, чтобы тепло от камина отапливало весь дом, а не какую-то его жалкую часть. Что с тобой, моя дорогая? — он обратил внимание на то, как Эсмеральда закусывает губу. И в ее глазах стояли слезы. Неужели это из-за него?! — Твой отец… — прошептала она. — Он бил тебя все время, пока ты был ребенком. Какое же он… чудовище… — Да. И боюсь, что я сам стал таким чудовищем, — задумчиво сказал Фролло. — Нет… Я никогда не слышала от Квазимодо, чтобы ты его бил, — Эсмеральда отрицательно покачала головой. — Да, ты был с ним жесток, но ведь ты не бил его? — Нет. Никогда не бил… — глаза судьи затуманились. — Пальцем его не коснулся. Но боюсь, что от моих слов он получал боли не меньше, чем я от побоев своего отца… — Но ты ведь признаешь это? — Эсмеральда вгляделась в его тоскливые глаза. — А твой отец? — Он до самой последней минуты считал, что все делал правильно, — горько усмехнулся судья. Эсмеральда со вздохом уткнулась в его спину, и Фролло застыл, боясь спугнуть этот момент. — Можно я останусь у тебя сегодня? — вдруг спросила она. — Ты действительно хочешь этого? — сердце судьи гулко стукнулось о ребра. — Да. Не хочу идти к себе, — сказала Эсмеральда. «И оставлять тебя одного в таком состоянии», — добавила она про себя. — Тогда оставайся, — судья внешне был совершенно спокоен, но внутри него так и полыхнула радость. Эсмеральда помогла ему раздеться и облачиться в ночную рубашку. Они улеглись на постель судьи, и Эсмеральда прижалась к нему, поглаживая его больное плечо. — Могу я тебя еще кое о чем попросить, моя дорогая? — судья неожиданно подал голос. — О чем? — Позволь мне поцеловать тебя. Она нависла над ним, с возмущением глядя в его заблестевшие глаза. — Тебе палец в рот не клади — всю руку отхватишь! — укоризненно сказала Эсмеральда. — Я не буду домогаться. Но твой поцелуй принесет мне облегчение, — лицо Фролло было умоляющим, и Эсмеральда сдалась. — Ладно, — заявила она. — Но без дальнейших приставаний! — Я ведь пообещал, — он улыбнулся, заправил ей локон за ухо и потянулся к ее губам. Судья легко касался ее губ своими, ни на чем не настаивая, но Эсмеральда все же приоткрыла рот — хотелось посмотреть, что будет дальше. Его язык скользнул между ее зубов и коснулся ее языка. Эсмеральда судорожно вздохнула. Это было… сладко. Волнующе. У нее мурашки побежали по телу, а внизу живота вдруг вспыхнуло. Ее лоно запульсировало и увлажнилось. «Боже, если он продолжит это делать, я…» — она тяжело задышала и ответила на его поцелуй. Фролло с трудом удержался от стона. Он уже начал возбуждаться, когда в левое плечо болезненно кольнуло. — М-м-м… — он все-таки оторвался от Эсмеральды и откинулся на подушки, глядя в ее покрасневшее лицо и потирая свое плечо. — Все еще болит? — выдохнула она, пытаясь отвлечься от того, что с ней только что произошло. — Да… Проклятье, я чувствую себя развалиной! — Фролло с раздражением раздул ноздри. — Зря ты так. Это бывает и у тех, кто гораздо моложе тебя, — она ободряюще погладила его по груди и улыбнулась. — Значит, уже не считаешь меня стариком? — он беззлобно усмехнулся. — Нет, — она удобно устроилась у него на груди. — Думаю, что нам пора спать. — Ты права, — он приобнял ее за плечи, коснулся носом ее волос и с удовольствием вдохнул ее запах. «Прямо как тогда, в соборе…», — подумала Эсмеральда, проваливаясь в сон.