Изгнанник

Иногда орчонок украдкой забирался на высокое крыльцо, проходил внутрь и со входной галереи смотрел на широкую панораму, расстилавшуюся перед ним. Чертоги лесного короля простирались перед ним, величественные, и лежали в полумраке. Вверх вдоль горы уходили лестницы, которые вели к покоям короля и знати (они помещались в кронах деревьев, и массивные стволы-колонны росли от земли вверх к ним), меж крон и леких ажурных кровель вниз проникал свет, рассеиваясь золотыми лучами, едва достигая комнат слуг и кладовых. В закрытых переходах и там, куда дневной свет не дотягивался, горели бледным светом кварцевые светильники, и магия заставляла их светиться постоянно. Стены были вырублены в скале или были сплетены из древесных стволов, сплетавшихся узорами, темными и еле заметными. Зрелище было, говоря откровенно, мрачноватым, хотя и величественным, и подземный дворец под горой был обширен и разветвлен, выходя и к подземным рекам, и к лесным тропам, и к вершинам холма, хотя украшен не так изысканно, как у великих королей прошлого. — Твое место — во дворе, — раздался сзади голос одного из эльфов-стражников. Сказано это было не со зла — скорее, просто холодное напоминание о своих обязанностях: иди туда, где от тебя есть хоть какая-то польза, а тут, чего доброго, запнёшься на ступеньках и сломаешь себе шею. Но Лаэ не огорчался — он если и не любил двор, то привык к нему, хотя и находил теперь, что новые его сородичи эльфы слишком уж склонны разводить грязь. Ему нравилось старое дерево, низкие крыши, покрытые мхом и поросшие травой, ушедшие в землю каменные стены, снятые с петель двери и плоские плиты из камня. И он помнил в нем все закутки и места, куда можно спрятаться, когда хочется хоть немного отдохнуть от бесконечной чистки котлов и подметания конюшен. В конце концов, к нему были добры, не били, разве что толкали иногда- больше в шутку, или когда стоял на дороге, и даже эльф-распорядитель всего пару-тройку раз огрел вожжами по загривку, когда видел, что лошадь снаряжена неправильно или разбит по неловкости какой-либо горшок. Боль можно было стерпеть любую — если бы это имело хоть какой-то смысл. Гораздо сильнее ранило его отношение к себе. Слуги его презирали, воины смеялись над его неловкостью, иногда давали в руки лук и давали выстрелить, а потом потешались, когда она соскакивала в обратную сторону;знать и придворные его просто не замечали, прикоснись он к нему им, считали бы себя запачканными. А уж стоило ему засмотреться на какую-нибудь эллет — и очень скоро ближайший эльф одергивал его и велел не смущать деву, которой внимание полуорка приятным не будет. Так что очень часто казалось ему, что он чужой тут, и эльфы никогда не примут его, хоть и позволяют работать у них. Но среди орков ему не было места, а люди тоже не стали бы кормить его просто так. Но он смотрел на себя и сам не мог испытать ничего, кроме стыда перед собственной тупостью, неловкостью и неспособностью сравняться с весёлым народом. Так прошли весна, лето и половина осени. Наступала зима. Работы стало чуть меньше, и Лаэ часто мёрз. Его спасала пара старых истертых шкур и плащ; но ночевать под навесом, как раньше, он уже не мог и тайком, опасаясь гнева смотрителя, устраивался на ночь на галерее, на лестнице или в одной из многочисленных кладовых. Его посылали в лес за хворостом и сухостоем, и он подолгу бродил, боясь сорвать живую ветку, возвращался продрогшим. Хуже всего было то, что пробираться в подвалы лесного дворца приходилось тайком, чтобы его не вышвырнули, поскольку во дворце от орка. ясное дело, не жди хорошего. Лаэ спасало то, что двор лесного короля стал малочислен, а подземные палаты и ходы были разветвлены и запутаны, и он часто не встречал там никого, кроме таких же заплутавших, как и он, мышей или мотыльков. Но уж если встречи с другими эльфами и происходили, ничего хорошего они не несли. Он проснулся от того, что кто-то снова тыкал его носком сапога в бок, попадая по ребрам, и дергает за волосы. Едва приоткрыв глаза, он увидел раздраженные лица стражников. Он угадал среди них главного и встал перед ним. — Не прогоняйте меня, господин. На дворе холодно. — Но лошади стоят там в конюшнях, птицы — на насестах, что ж ты не попросился к ним? Дворничий говорил нам, что скотина тебя любит! — Готов поспорить, он забрался сюда только затем, чтобы урвать отсюда кусок из королевских запасов, — смеясь, предположил другой эльф. Лаэ заозирался и заметил, что и впрямь, в кладовой стоят бочки с соленьями; но накануне он так продрог, что ему было совершенно безразлично, что в них. — Я ничего не крал, господин, и не ел, — чуть не плача, отрицал все он. — Ах да. Вы же, орки, привыкли лакомиться крысами и слизняками, наша еда вам не по вкусу. Лаэ непременно сбежал бы однажды — все ж таки какое-никакое чувство собственного достоинства у него имелось, и он трезво полагал, что среди людей эльфу будет не хуже, но пока держался, поскольку крайнее упорство было ещё одной сильной его чертой. А потом однажды в середине холодного осеннего дня произошла встреча, заставившая его остаться. Во двор со своей небольшой свитой въехал король эльфов. Тут надо отступить ненадолго и сказать, что полгода до того король отлучался в гавани, провожая взглядом очередной корабль покидавших средиземье лориэнских эльфов. Все меньше Эльдар оставалось в Средиземье, и близились времена, когда дивный народ исчез бы совсем, оставляя о себе лишь память в сердцах людей — сперва ясную и отчетливую, но с каждым уходящим в небытие поколением меркнущую и окружённую ореолом неопределённости. Каждое прощание было горьким, и горечь эта отравляла сердце Трандуила, последнего из эльфийских королей остававшегося здесь. Возвращение не радовало его, как ничто не радовало его давно с тех самых пор, как покинули его сперва жена, а затем и сын. Но он оставался деятелен и берег свой народ, а потому вернулся в свои чертоги полный решимости усилить охрану и защищать спокойствие последних лесных эльфов. Одним словом, его занимали заботы, и потому "орчонка" он заметил только тогда, когда тот, запнувшись на ровном месте, встал как вкопанный, глядя на него и не замечая, что помои в ведре плещутся через край. Говоря точнее, сперва он не заметил нового слугу вовсе: задний двор считался грязным местом, так что полуорк с испачканной мордочкой составлял часть его пейзажа совершенно естественно. Но потом королю бросилось в глаза то, как откровенно тот его разглядывает. В глаза ему бросились на редкость грязная одежда и лохмы нечесаных пегих волос. Он посмотрел в ответ на него мрачно и сверкнул глазами, надеясь, что тот сбежит, как это делали все его большей частью ленивые и трусоватые слуги. Но тот стоял и даже не собирался, видимо, помочь королю спешиться или хотя бы поклониться. Конюший прогнал его взашей с глаз долой, но неприглядный вид полуорка запомнился Трандуилу. Да, лесной двор был далёк от совершенства и не слишком благородно или парадно выглядел, но полуорк, разглядывающий его с приоткрытым ртом, гордого эльфийского короля задел особенно. Он нахмурился, бросил ему пару злых приказов отойти, убрать за собой и скрыться с глаз, и тот шарахнулся, разливая остатки мутной воды окончательно, и скрылся за дверью амбара. Строго выговорив дворничему за учинённый им беспорядок, Трандуил вернулся в свои чертоги и вскоре думать забыл об этой досадной неприятности. Но не так эту сцену увидел Лаэ. Его глазам предстало, как во весь опор скачет всадник, белоснежный и высокий, в короне из алых цветов и золотых листьев, прекрасный, как день. Он не признал в нем владыку этих мест, но вспомнил, как о дивном эльфе рассказывала ему орчиха, а он воображал его себе в детстве могучим и статным воином. И вот он явился, воин из его детских грёз, чуть не сбив его и едва успев приструнить коня. Лаэ почтительно отступил, соскользнув босой ногой с каменной плиты и плеснув себе на ноги из ведра, которое тащил к отхожему месту, но сам даже не заметил этого, потому что следил за отзыв им неотрывно. Затем и всадник обратил на него свой взор, строгой и сияющий, и что-то произнёс, — кажется, "уйди" или "иди", — он плохо понимал эти оттенки слов, но ту де послушно поклонился, ещё сильнее сплеснув на пол, и скрылся с глаз так быстро, как смог, нырнув в первую попавшуюся дверь. А потом остановился, в тревоге прислушиваясь и украдкой рассматривая прекрасного короля вновь и вновь. Голос раздавался по двору, звучный и суровый, и Лаэ понял, что снова в чём-то провинился. Дворничий стегнул его потом пару раз порванной вожжой — невольно, и то была его обычная плата за непонимание. Он строго-настрого приказал ему не показываться королю на глаза и велел ночевать на заднем дворе прямо возле клеток. Но наутро его услуги понадобились вновь, и встречи с королём было не избежать. В следующий раз орчонок не отделался так легко. Через неделю утром Трандуил вышел во двор. Ему привели было коня, который шарахнулся в сторону: сзади начали отвязывать охотничьих собак, те рванулись, завидев Лаэ, тащившего таз с потрохами, и эльф, отвечавший за псов, не смог удержать их. Псы собрались вокруг Лаэ, тыкаясь носами, поскуливали, выпрашивая угощение, пока конюший не оттащил их, а эльф-смотритель зашиворот схватил "орчонка" и оттащил в сторону. не мешая его величеству выехать. Трандуил вскочил на коня и удалился вместе с несколькими придворными, пока Лаэ смотрел вслед их легкой кавалькаде и слышал их смех: они говорили, что псы чувствуют своего, и король улыбался им. Лаэ мог чувствовать обиду сколько угодно В следующий раз орчонок не отделался так легко. Через неделю утром Трандуил вышел во двор. Ему подвели коня. но правда была только в том, что Трандуил скоро забыл о нем и запомнил лишь очередную его неловкость и несуразный вид. Он не ведал, как "орчонок" любуется им и мечтает хоть об одном благосклонном взгляде. У него было мало возможностей попасться ему на глаза: другие слуги благоразумно думали, что их королю мало удовольствия любоваться орочьим отродьем. Что ж, жестокость Трандуила не так уж обижала Лаэ, хоть он и не надеялся на иное отношение и был так очарован эльфийским владыкой, что простил бы ему многое. Но скоро он убедился, что от владыки эльфов исходит не один лишь свет, и что гнев его вызвать легче, чем благосклонность. Да, лесной король обладал вспыльчивым характером и не терпел никаких выходок перед своим носом; правда, он был и великодушен, но на грязных немытых полуорков, которых и без того держали при дворе из одной лишь милости, это, очевидно, не распространялось. Тем временем лесные эльфы готовились к новой войне, поскольку на подступах к лесу орки и люди, что служили тьме, чувствовали себя все свободнее, и даже тропа сквозь лес становилась небезопасна. Все способные держать в руках оружие эльфийские воины собирались, чтобы очистить путь и границы со стороны темной крепости. Само собой, Лаэ никто не доверил бы меч или лук, так что всё, что он делал — чинил лошадиную сбрую и чистил чужие доспехи, получая тычки за нерасторопность, как всегда. В нужное время стройный ряд воинов стоял перед лицом старших военачальников и эльфийского короля, а в чертогах оставались одни девы. Стоял перед Трандуилом и отряд оставшихся стражей; их было так мало, что теперь оружие в руки приказали взять всем, и Лаэ не составил исключения. Неловко выпущенная стрела ушла так сильно в сторону от мишени, что чуть не вонзилась в щель между легких доспехов другого стража. И теперь его неумение выстрелить метко вызвало не взрыв хохота, а гнев. Трандуил проскакал к нему, схватил и выволок вперед, передо всеми, уверенный, что этот полуорк сделал так единственно из глупого желания пошутить или напугать смеявшихся над ним. — Высечь это отродье, чтобы знал, как позорить меня и моё войско! Увидев испуганное лицо "орчонка" и слыша дрожащий голос и заверения. что у него и в мыслях не было пугать остальных или потешаться, он скривился от отвращения. Начальник отряда принес свежие розги; он не хотел наказания и даже сам попытался оправдать его в глазах владыки, уверяя, что "орчонок" так слаб и бездарен, что точно сделал это не со зла. Но приказ был приказ, и раздался свист плети и вскрики, сперва громкие, затем слабые и перешедшие в сдавленное рыдание. Для Лаэ то было не столько больно, сколько унизительно: теперь его позор видели все, и становилось ясно, что у короля эльфов он не вызывает ничего, кроме омерзения. Его отослали обратно во двор, а отряды уехали. Постовые разошлись по местам, и ему оставалось то же, что и всегда: вычищать конюшни, пользуясь тем, что лошадей увели, и выметать двор дочиста, чтобы эльф-смотритель не огрел его снова за грязь. Высекли его не больно, и плеть почти не рассекла кожи, хотя кое-где и образовались ссадины, которые зудели. Он пробовал войти в воду, чтобы обмыть их, но вода охлаждала спину лишь ненадолго и заставила гореть их ещё сильнее. Эти дни он зря надеялся провести в тишине: двор по причине отсутствия остальных слуг остался на нем почти полностью, и не было ни минуты отдохнуть и перекусить, если только не есть с собаками из общей миски. Он по-прежнему прислуживал стражникам и следил за животными на скотном дворе, и привык, что любую грязь относят на его счет. Иногда ему хотелось снова упасть и разрыдаться — собственно, теперь стесняться было некого, разве что главного стража, который считал это признаком крайней его избалованности и не забывал напоминать об обязанностях. Лаэ всхлипывал от боли и унижения. Зад горел огнём после порки. Всё время хотелось почесаться, но опасаясь града насмешек, он даже не пытался. Сколько он здесь? Почти год. Он так старается быть послушным, делать всё как скажут, а получает только насмешки и тычки. Конюший ругается, воины презрительно фыркают, девушки шарахаются от него. От этого становилось тоскливо, но жалеть себя тоже было некогда. Меж тем отряды лесного короля в степи, разбив несколько разрозненных орочьих банд, встретились с отрядом ривенделльских эльфов во главе с обоими принцами. И поскольку они находились ближе к владениям лесного короля, чем к благословенной долине, Трандуил учтиво пригласил их отдохнуть после долгой погони в свои владения. Лес, старый, разросшийся и могучий, показался сыновьям Элронда необычным, но они бесстрашно шли сквозь чащу и даже задержались, погнавшись за парой огромных пауков, которые так и не перевелись в этих местах. Так что их ждал, и во двор они въехали позднее остальных, когда воины Трандуила уже успели спешиться и вернуться в покои или разойтись по караулам и казармам. Слуги тоже не утруждали себя и считали, что после вылазки вправе наградить себя парой часов сна. Потому двор был пуст, не считая Лаэ, который, завидев издалека двух знатных всадников, тоже поспешил отойти в сторону, чтобы и эти, чего доброго, не стегнули по спине за то, что не убрался с их пути. Элладан и Элрохир въехали в пустынный двор за заросшим травой покосившимся частоколом. Похоже было, что здесь пусто; единственный слуга, невысокий и худой, которого они издалека приняли за эльфенка, испуганно отошел. Когда сыновья владыки Ривенделла впервые увидели этого юношу, они с изумлением переглянулись. По слухам они знали, что Трандуил приказал выпороть полуорка за его нерадивость и неспособность учиться и понимать элементарных вещей, но перед ними был не полуорк, а эльф, — хоть он и выглядел так, словно рос среди диких зверей, а не жил при королевском дворе. Пусть немного ниже остальных, но эльф. Но как же ужасно он выглядел! Спутанные и давно не чёсанные волосы, одежда с чужого плеча, поношенная, грязная и висящая мешком, — ему не хватало только привязи, чтобы окончательно походить на запуганного зверька. И, похоже, он боялся каждого встречного, поскольку завидев их, прихрамывая, отошел. В худой ссутуленной фигуре читался страх, в хромоте сказывалась привычка ходить босиком. В руках парня было тяжёлое ведро с водой, а в глазах только тоска и обречённость. И тем более диким это показалось сыновьям Элронда, которые видели, как в Ривенделле привечают всех и учтиво обращаются с каждым. Они уже осмотрелись и поняли, что лесные эльфы живут просто, не храня высокого искусства, не создавая каменных палат и не поддерживая тонких манер. Но они не были и жестоки — а меж тем Элладан и Элрохир не могли понять, что с этим несчастным эльфенком. Он повернул к конюшням и даже не вздрогнул, когда его окликнули. Он почти не научился понимать синдарин. Знал только брань и те эпитеты, которыми его награждали другие, а ещё несколько простых слов. Первым заговорил Элладан: — Эй, поставь ведро и подойти к нам. Лаэ почти ничего не понял, вздрогнул, и естественно уронил ведёрко, да так «удачно», что окатил и себя и подошедшего близко эльфийского князя. Ещё больше сжавшись, он ждал криков и брани, но их не последовало. — Элладан, он, похоже, нас не понимает. Его что, ничему не учили? Элрохир подошёл к Лаэ. Твёрдая рука легла на его плечо. Он показал эльфу ведро и тихо повторил: — Поставь ведро, — затем слегка подтолкнул его вперёд, и снова проговорил действие, — иди к нам. Лаэ подчинился, всё ещё морщась от боли. Оба принца отвели его подальше от посторонних глаз. Элрохир, не церемонясь, сдёрнул с него грязные штаны, и парень почувствовал как рубцы от плети смазывают чем-то резко пахнущим,а потом боль вдруг ослабла почти стихла. Штаны вернули обратно: — Идём, поешь с нами. Барашек сегодня очень вкусный. Они привели его к столу, который, по обычаю лесных эльфов, был устроен тут же, снаружи, на поляне перед дворцом. Мало кому это понравилось, но никто не посмел перечить двум эльфийским принцам, которых позвал король. В глазах "орчонка" стояли слёзы — он сам не сказал бы точно, отчего всё так сжалось внутри теперь, когда к нему впервые были добры и снисходительны. Его никогда не звали есть с остальными, считали, что у него нет манер. Да их и не было, не научили. Он робко попробовал кусочек мяса. Было вкусно и он, не сдерживаясь, чуть ли не рыча как пёс, начал вгрызаться в еду, пугая остальных, чтобы не отобрали. Элрохир покачал головой, посмотрел на Лаэ и тихо заговорил: — У нас не принято отнимать еду, не рычи. Это некрасиво. И не торопись, пожалуйста. Лаэ ничего не понял, но слова, сказанные без агрессии и грустный взгляд эльфа подействовали лучше окриков. Он кивнул и стал есть медленнее, когда понял, что теперь он под защитой, и его никто не прогонит. — А давай его заберём? — предложил Элладан, — он же здесь совсем одичает.