значит ты уже большой

      Сначала Даша подумала, что показалось. Рыжая макушка мелькнула и быстро затерялась в утренней суете метрополитена. Да и мало ли в Питере рыжих ходят. Она вернулась к страницам учебника истории, стараясь выжить в суетящемся потоке людей. А потом снова, уже в вагоне, увидела волосы, рыжие. Кривая стрижка. Растрепанный уже с самого утра. С насиженного места вставать было жалко. Выйдут на станции, тогда точно догонит. А если он поедет дальше?       Решила вставать. Столыпинские реформы потеряли всякое значение. Встала, даже не стала оглядываться, чтобы не ранить душу. Место точно заняли. Даня торчал почти у дверей, в середине забитого и душного вагона, поэтому протиснуться к нему было целым испытанием. Даша бормотала извинения, не слышимые за стучащими звуками движения поезда. Чуть не задавила первоклассника, кому-то на ногу наступила, но все равно пробралась.       В середине вагона оказалось посвободнее.       Кашин выглядел потрепанным. В ушах у него был один наушник, другого не существовало в принципе. Отрезал специально, потому что «ну сама-то головой подумай, Даш, мы же ваще не думаем, когда у нас оба уха этим говном забиты.» Девушку он не заметил, даже когда та встала совсем перед ним. Вот и толку-то тогда с одного наушника? Кашин был сам не свой, смотрел задумчиво куда-то поверх её головы тяжелым взглядом. А потом Даша заметила. Справа всё его лицо было измазано в тоналке неподходящего оттенка. Приглядевшись, поняла — фонарь под глазом. — Привет!       Вагон резко остановился. Ее откинуло прямо на Даню. Объявили станцию. — О, Даша…       Людей прибавилось, их придавило к противоположной двери. Началась давка. Даня подвинулся, освобождая Даше место у стены.       Он жил на другой ветке и на метро-то особо не ездил. Они никогда здесь не пересекались. Да и Питерское метро утром не располагало к прогулкам. Даша решила, что он, наверное, и дома-то не ночевал. Вот и встретились.       На улице лицо Дани не посветлело. Хмурился он не от утренней толкучки. Он не говорил почти, не шутил. На Кашина редко находило такое состояние. Это беспокоило. Даша шла все равно, что одна. И только когда до школы оставалось всего пара кварталов, Кашин попросился покурить. Даша пошла с ним.       Они зашли в подвернувшийся двор-колодец. Самый типичный, не особо чистый, где стены вот-вот развалятся, а сквозь окна можно наблюдать чужую жизнь. Даша смотрела на прямоугольный кусочек неба, это месиво серых красок. Гадала, пойдет ли сегодня дождь.       Кашин курил, прислонившись спиной к стене. Уставший, вот-вот сползет по ней и ляжет прямо на асфальте. — Хреново? — Хуево, Даш.       Явно дома не ночевал. Даша не лезла, она точно знала, что ей лучше оставаться на этой стороне. На безопасной, законопослушной стороне. Та жизнь, грязная и горькая, на расстоянии вытянутой руки, когда твой друг — барыга. Слишком опасная дистанция. Девушка не была до конца уверена, пустит ли ее туда Даня, реши она шагнуть в это дерьмо. Но ведь по её, Дашиной, просьбе, дал добро Алине.       Лишний раз вспоминать об этом не хотелось. Кому-то сейчас определенно хуже. Она подняла глаза на Даню. — Почему не отоспался?       Кашин скривился. Сам жалел об этом. Сделал ещё одну затяжку и выдохнул: — Мать вчера доебали со школы, классуха названивала весь день, сука тупая, — голос у него был слабый, в интонации сквозила обида на мать или на классуху, понять было сложно.       Не эмоционировать здесь было трудно. У Кашина были проблемы с матерью. Он рассказывал как-то, что ее пару раз вызывали на педсовет. Даню ставили на учет из-за прогулов и неуспеваемости. Но в этом году Даня просто не мог успеть натворить дел, если только не… — Напиздела, что прогуливаю снова, а я нихуя! Я пропустил ебаную биологию два раза, Даш, два, мне по делам надо было, я че, виноват, что она в четверг последним? А она так разукрасила, как будто меня, бля, два месяца не видела. Я ей че, Тушенцов?       Даша выдохнула. Пронесло, могло быть и хуже.       Ей всегда становилось не по себе, когда Кашин рассказывал о своей жизни. В пене дней лицо у него было кирпичом, он выглядел тем самым человеком, который справляется с любым дерьмом, даже не меняясь в выражении. Даня шутил, улыбался, поносил все свои проблемы и, казалось бы, как баловень судьбы, наслаждался своим положением местного мудака. На людях всё так и было. Даше же знала чуть больше, хоть Кашин и редко выходил вот так на искренность. Обычно это случалось, когда он еще не успел отойти, взять себя в руки. Вот так, на эмоциях, рассказывал все начистоту. Это ненадолго. Пока они стоят в этом канареечном дворике-колодце, далеко от школы, где не видно ни одного знакомого лица, Кашин может себе это позволить. А уже там, выйдя на улицу, по которой ходят их однокашники, он натянет на лицо рядовой похуизм и пошагает на занятия.       Даша знала, что она должна хоть как-то ему помочь. — Сте-е-ерва. Мать вчера ходила на иголках, я тоже. Сегодня меня в шесть часов, не поленилась, в парадную выкинула, сказала, чтобы в школу шел, сказала… — запнулся, зрачки его задергались, — я такого никогда не слышал, в общем. Ну, я пошел к Даниле, на хату, на Маяковской, там все уже дрыхли. А хули нет, шесть часов, тихий час у людей начался. У него тоже. Его телка открыла, фифа такая, хорошо, что лифчик нацепила. Говорит, проблемы начались, вали отсюда, малой. Типа, говно полезло…       У Дани начиналась истерика. Даша не успевала следить за тем, кто и что сказал. Она, честно говоря, в душе не чаяла, что за Данила, что за телка и что за хата на Маяковской. И спрашивать не собиралась. А Даня все продолжал рассказывать, нервно, урывками. — Дань… — Да я знаю, что всё будет хорошо. Телки телками, я потом сам с ним договорюсь.       Даша думала о том, не забыла ли дома расческу. Главное, что косметичка точно была с собой. Она не могла помочь Кашину со всем тем дерьмом, но зато могла сделать видок поприличнее. Так, чтобы в отличие от нее, никому и в голову не пришло спросить, всё ли у него в порядке. — Дань, пригнись, пожалуйста.       Она любила заниматься всем, что связано с мейкапом. А Даня даже не стал спорить, когда подруга смыла тоналку странного цвета.       Кашина грызла обида. В школу не хотелось безумно. Назло просто. Но получить от матери снова в глаз не хотелось тоже. Лучше так. Он не хотел доводить ситуацию до того, что было прошлой зимой. Тогда она выкинула его в парадную и сказала забирать вещи днем, у входной двери. Как собаку выкинула. Он, черт возьми, старался ходить на все занятия, в отличие от придурка Руслана. А все равно доставалось. Даня не понимал, как у друга всегда получалось выходить сухим из воды так легко и просто. Тушенцова никогда и нигде не трогали: ни в школе, ни дома, ни даже тогда, когда он попутался с компанией Данила. Сука. Руслан как-то сказал, что у Кашина нет эмоций. Дане тогда, года два назад, это почему-то польстило. А со временем понял, что сам, из них обоих, на человека походил больше.       Даша расположила все свои вещи на небольшом портфельчике. Даня усмехнулся, потому что, скорее всего, кроме этого пакета с прибамбасами, в Дашину сумку вряд ли что-то вмещается.       Она аккуратно мазала пальцами по его лицу. Даня почти не двигался, и только когда она смешивала что-то темное чуть выше своего бледного запястья, мог рассмотреть все коробочки, флакончики и всю остальную дичь. Это было забавно. Ее монотонные движения были уверенными, а взгляд сосредоточенным. Даня приостыл наконец, успокоился. — И ещё… сейчас, потерпи еще пять минуточек…       Кашин поблагодарил её, прежде чем она с тихим «та-дам» встала напротив с зеркалом, и он успел что-то разглядеть. В ту же секунду он заразился ее улыбкой.       Цвет лица стал здоровее, ни фингала, ни мешков под глазами видно не было. — Ты футболку испачкал, дурень, — она усмехнулась и попыталась оттереть вещи Кашина от прилипчивой пыли рукой.       Даня Кашин все-таки очень любит своих друзей. — У тебя-то как дела? В школе пиздец такой произошел, я вчера захожу, а там турникеты ебаные, чел какой-то на вахте…       А в школе одноклассницы, смеясь, сообщили, что Руслан пришел раньше всех на физкультуру.       Тут, кажется, действительно все сошли с ума, пока она дома лежала с температурой. Это было хорошо, очень хорошо. В этом дурдоме, среди остальных, будет легче.       Весь больничный она пыталась отвлечься от страшных мыслей. Когда узнала о том, что случилось, долго ревела и не могла успокоиться несколько дней. Устроила пару истерик перед родителями, поссорилась на эмоциях. Она была заперта дома. Один на один с чувством вины. Перед Алиной.       Они подружками-то никогда не были, но пересекались часто. Болтали иногда, даже сидели за одной партой, если уроки были совместные. Так всегда бывает. А после того, как Даша узнала обо всем, то общаться пришлось. Ей нужно было подступиться ближе. Алина была вроде доброй. Не плохой. Про нее Даша пару раз наговорила таких гадостей в кругу друзей, что стыдно было. Особенно сейчас. Тихоня Алина, которую Даша всей душой ненавидела. До того, что в пальцах кололо, дышать было нечем от возмущения, слезы в глазах появлялись от обиды. От ревности.       Это оказалось так просто — выписать человеку билет в лужу с дерьмом.       Дашу тогда повело не по-детски. Воображала, что играет в какую-то компьютерную игру со стратегиями. Представлялось, что нужно сделать лишь пару каких-то продуманных, удачных ходов, и тогда жизнь точно станет проще. Почему-то и в голову не приходило, что жизнь — вообще даже близко, блять, не игра. А ещё не думалось, что, перейдя через черту, толкнув в пропасть другого человека, сама же не сможет отступить или начать все заново. Думалось только о том, что нужно ей самой. Тупая, глупая ревность.       А теперь Алины не было.       Все выходные Даша сидела в квартире с этим монстром. Ее сжирало. Она не знала, перед кем извиниться, что сделать, чтобы все вернулось и было, как прежде. До тех слов, до тех поступков. Да и черт с ним, пусть бы Алина и встречалась с Юлием Александровичем! Но была бы жива!       Даша опомнилась, когда уставшая женщина в поликлинике сказала ей о том, что Каплан совершенно здорова и может идти в школу. Снова нашел страх, но другой. Она была уверена, что все изменилось. Перед глазами вставали жуткие картины. Снилось, что все в школе узнали правду. О ней и Алине. О том, что Даша сделала. Снился спортивный зал. Она успокаивала себя тем, что не обязана быть ответственной за выбор почти совершеннолетней девахи. Получалось плохо.       Вышло, слава богу, по-другому: ее сразу унесло потоком бытовых мелочей, как только она встретила Кашина.       И сейчас она хотела побыстрее дойти до спортзала, чтобы подойти к Руслану, выдать какую-нибудь глупую шутку относительно его необычных утренних желаний. Сама Даша думала, что друг будет еще спокойно дрыхнуть до урока третьего, а может, вообще не придет. Но с новостью о Руслане пришла радость. Пока шагала, смаковала будущую встречу. Только сейчас поняла, как соскучилась по парню, с которым всего лишь прогуливала уроки. Хотя говорил он редко. Да и, честно говоря, Даша не всегда понимала, о чем. Она была далека от всего этого мира длинных иностранных фамилий и еще более непонятных названий. Руслан был… сложным. И уж точно совершенно не созданным для физкультуры. Даша так и представляла, что зайдет, нет, вбежит в спортзал и сразу увидит его. Отстраненный, в рубашке и выглаженных черных брюках, Руслан в этом большом угловатом помещении выглядит как человек, заблудившийся в витиеватых коридорах и попавший совсем не туда, куда нужно. Его недовольное лицо всегда как бы только поддерживает такую игру Дашиного сознания. И ей нравился весь этот рутинный ход вещей.       Может быть, сегодня он решил сдать доклады. Хотя, не первым же уроком. Обычно их приносила Елизаветка, что-то торопливо говорила, мялась, краснела под недовольным взглядом Юлия Александровича. Извинялась, наверное.       И Даша ее понимала. Даша тоже краснела под взглядом Юлия Александровича. Любым.       Руслана она и правда заметила сразу. В том углу редко кто-то сидел, тем более в начале урока. Но что-то было не так. Даша думала подойти к нему, но не решилась, поэтому опять повернулась к шумной кучке одноклассников. Ребята расположились на скамейках, кто-то на полу. Все такие устало-веселые. Никому не хотелось переться на физру первым, но всем было приятно оказаться в привычной среде, среди знакомых лиц. Ее встретили радушно, прозвучала пара глупых шуток. —… видела нашего героя? К нему, кажется, наконец-то администрация приебалась…       Даша была центром внимания ровно с минуту, а после все снова переключились на Руслана. Кажется, обсасывать это будут ещё долго. Тушенцов был вне класса и этим выводил практически каждого в группе. Колкий, с длинным языком, он не каждого удостаивал чести слышать свой голос. Да, Дашу, признаться, тоже в свое время хорошо так подбешивал. Но у преподавательского состава их школы, кажется, был свой взгляд на Тушенцова. Практически все они прощали ему вольное посещение с начала прошлого года. Особое отношение. Руслан мог появиться к середине четвертого урока, мог зайти к Хованскому на урок без стука, мог вообще не приходить хоть неделю… В общем, много чего мог. Войдет, отчеканит коронное «извините» и пойдет к своей первой парте. Но с Юрием Михайловичем, по крайней мере, все было ясно. Тушенцов выиграл ему пару олимпиад, за что тот, видимо, получил свою долю ласки от администрации в виде премии. Но ведь выдающимися знаниями в области естественных наук Руслан похвастаться не мог. А страдать на химии со всеми — не страдал.       11«А» хотел справедливости. И восполнял ее отсутствие желчью и агрессией в сторону Руслана. Так было почти весь прошлый год, а потом все как-то притерлось, свыклось. Может быть, потому что Тушенцов не был особо щедр на реакцию, словно и вовсе не слышал ни обидных слов, ни смеха. И все продолжал ходить на занятия так, как хочется ему.       И вот это его явление народу на физкультуре было сродни ковырянию старой раны. Весь гной пошел наружу.       Даша пропускала мимо ушей все грязные слова, все колкости. Руслана эти «потуги малолеток», как он однажды выразился, вроде как не задевали. Поэтому Даша быстро выучилась не слышать все, что говорят в сторону друга. Она косилась на парня, пытаясь понять, все ли сегодня в порядке.       Был спокоен, сидел неподвижно, читал. Обычный Руслан. Он словно бы и не дышал. Иногда только рука поднималась, чтобы перевернуть страницу. Выходило неестественно, словно кто-то дергал за невидимые нити. Может быть, книга попалась особо интересная. Даша не понимала, было ли ему сейчас хоть капельку тяжело. Кажется, все было неплохо и…       У нее резко поднялись брови. Потом встряхнула головой и отвернулась, пока никто не заметил. Не хотелось пялиться на Руслана вот так откровенно, при всех. Они начали общаться совсем недавно, никто из одноклассников об этом не знал. И сейчас явно был не самый удачный момент намекать на что-то, даже взглядом.       Её это удивило: Руслан был в футболке. Большой, розовой, не по размеру. Он выглядел в ней таким простым и домашним, словно и не был сейчас самим собой в полном смысле. Даша почти не помнила его таким. Таким, каким он ей не особо нравился. Ей привычнее был его закрытый, строгий вид. Взрослый, что ли. Это было одной из его черт, которые заставляли собеседника держать спину прямее и не расслабляться.       Но футболка. Глупая, с детским рисунком, в которой Даша разве что спать бы легла. Это было больше в стиле…       Юлия Александровича?       На построении выяснилось, что 11 «А» был в полном сборе. Это был праздник и большая редкость.       Только для Юлия Александровича сегодня все было в порядке вещей. Он стоял, равнодушно проходился по списку учеников, попутно всех оглядывая, громко называл фамилии. Даша снова вслушивалась в гулкое эхо, которое всегда остается после его голоса. А ещё нравилось рассматривать его сильные и красивые руки. Журнал у физрука был классный, желтый, на обложке бегали мультяшные собаки. Стоя в шеренге, всё это вряд ли можно было разглядеть, разве только фон да какие-то пятна непонятные. Но Даша как-то подошла и попросила посмотреть поближе. Журнал оказался большим и тяжелым, в нем была куча записок, бумажек, исписанных убойным почерком. Жал на ручку физрук здорово, бумага от этого приятно похрустывала. И пока Даша рассматривала этот его «личный дневник», Юлий Александрович с самой теплой улыбкой начал рассказывать о том, что полгода уже как взял себе собачку, прямо как на журнале, корги вроде. Она тогда ещё долго умилялась мысли о Юлии Александровиче, таком большом и сильном, гуляющем с маленькой собачкой в парке. А потом в голову как-то сами собой начинали лезть мысли о том, что это их собака, что они вместе выбирают ей имя, вместе выгуливают ее в парке. И что Юлий Александрович дарит эту его самую теплую улыбку только ей, Даше, и никому больше. — Тушенцов, почему не в форме?       Все разом повернули голову к концу строя. Даша тоже. Руслан даже не посмотрел на физрука сначала, только плечами дернул.       И все-таки, футболка на нем смотрелась как-то совсем неправильно. — Юлий Александрович, а он же мастер спорта, мастер цеха, че ему? — крикнули. Кажется, кто-то из пацанов, — Руслану форма не нужна, он себе на жизнь другим трудом заработает!       Раздался неприятный смех. Препод не отреагировал ни на шутку, ни на гогот. — Тушенцов, я не буду… — У меня нет формы, Юлий Алексеевич.       Послышались смешки. Девушка рядом с Дашей засмеялась: — Тушенцов, ты либо на уроки ходи, либо память начинай тренировать, сладкий мой! А то у тебя там в голове всё ссохнет, кто же нашему Юрочке поможет? Кто утешит в тяжелые дни?       Шептались, конечно, но шумели не особо. Ждали реакции Руслана и Юлия Александровича, смотрели то на одного, то на другого. Даше все это не нравилось.       Физрук только пилил парня тяжелым взглядом. Руслан вскинул подбородок, руки сжал за спиной, мял пальцы, но взгляд не отводил. Даша и дышать забыла. Длилось это секунды три, но вокруг всех придавило. Молчали. Потом Юлий Александрович, все еще глядя на Тушенцова, назвал следующую фамилию с такой злостью в голосе, что Соболев дернулся, проорал свое «готов» и замер так, в одном шаге от основной шеренги. И только после этого мужчина как-то резко отвел взгляд. Продолжил проверять наличие формы. Всё снова потекло в обычном направлении.       Рядовой урок физкультуры. Быстрая ходьба, бег, разминка, упражнения.       Даша иногда поглядывала на Руслана. Волновалась. Уже на беге он, красный совсем, пошел к скамейкам. Дышал тяжело. Убрал со лба влажные волосы, пытался прийти в себя. Но бегать уже не пошел. Лица у пацанов были довольные, ехидные. Очередная несмешная шутка.       Юлий Александрович продолжал молча следить за бегущими ребятами. На Руслана он даже, казалось, не взглянул. Заметив это, через две минуты из ряда выплыла Катька, обмахиваясь руками. Пошла к скамейкам в противоположную сторону от Тушенцова. На губах была улыбочка, но фокус повторить не удалось. — Вы чо, Юлий Александрович? — Катя ошалело уставилась на мужчину.       Он стоял рядом с ней, рукой указывая на бегущих ребят. Лицо у него было серьезное.       Ровный темп бега сбился. Услышав визги Катьки, многие остановились, пытаясь понять, в чем дело. Число бегущих быстро сошло на нет.       Все затаились, ждали продолжения концерта. Не день, а праздник. — Это нечестно! Почему Тушенцов-то, блин, сидит, а все бегают?! Я думала вы нормальный мужик, Юлий Александрович, не начинайте, хоть вы-то!       Топни она ножкой, картина типичной женской истерики была бы полной. Класс Катьку готов был поддержать на все сто, все были вовлечены в представление. Только Руслан, сидя на скамейке, наблюдал за всем равнодушно, словно речь велась вовсе не о нем. Даше показалось, что в какой-то момент он и вовсе отвернулся.       Лицо у Юлия Александровича потемнело. Он подошел ближе к девушке, пригнулся слегка. И все равно был выше ее на две головы. Катька тушевалась: сделала шаг назад, озираясь по сторонам, взглядом пытаясь найти поддержку в одноклассниках. Пожалела, что рот открыла. Спасать ее никто не спешил, а препод выглядел злым. Очень. — Катерина, ты мои уроки, в отличие от него, — он рукой показал на парня, сидящего на скамейке, — посещаешь три раза в неделю, скажем, почти всегда. Но ты его видела вообще? Я, по-твоему, хочу, чтобы в этой школе трупов прибавилось, а?       Все замолчали. Эхо от этого последнего «а» еще каталось по всему огромному пространству зала, но разговор был окончен.       Снова побежали, а на разминке Руслан присоединился к классу. На этот раз никто даже бровью не повел.       Неожиданное напоминание о том, что случилось, вернуло всех с небес на землю. Отрезвило.       В спортзале после всего находиться было физически тяжело. Все как-то резко погрузились в себя, переглядываться стало неловко. Смотрели в основном в пол и на физрука, когда тот называл следующие упражнения. Машинально слушались, автоматически выполняли задания. Тишину нарушали только звуки шагов и голос Юлия Александровича.       До конца урока никто так и не решился начать разговор, шевелиться начали только со звонком. Юлий Александрович, не вылезавший последние пять минут из-за своего стола, обернулся и сказал: — Тушенцов задерживается, все остальные свободны, — и снова отвернулся, хмуря брови.       Зал пустел быстро, уйти хотелось всем. Кроме Даши, наверное. Она глянула в сторону друга. Он потирал плечи, дышал тяжело. Взмок весь. Она ждала, что тот тоже на нее посмотрит. Почему-то казалось, что тогда все станет понятно. И то, почему Руслан пришел на физкультуру, и почему Юлий Александрович был не в настроении, и все остальное.       Но вместо этого Руслан уставился куда-то в пол. Тогда она сама подошла ближе.       Лицо у него было уже не такое красное, а вокруг губ все белело. Дышал он шумно. Волосы еще влажные. Заметив Дашу, Руслан посмотрел на нее пустыми уставшими глазами. Как будто и не на человека вовсе. Она снова не могла понять, о чем он вообще думает. — Мне подождать?       Хотелось, чтобы кивнул, сказал «да», хотя бы взглядом выразил свое согласие.       Она снова не удержалась и кинула быстрый взгляд на Юлия Александровича. Он хмурился, всё еще писал что-то в своем журнале, такой сосредоточенный и серьезный. И всё сразу забылось. Ей всегда было тяжело уходить из зала именно из-за этих «быстрых» оглядок, попыток рассмотреть его повнимательнее, запомнить. Как будто она еще не выучила все его черты, не знает все выражения его лица, не увидит потом в коридоре, в столовке, в конце концов, снова здесь, на физкультуре. Увидит. И не раз, но почему-то Даша всегда ловила себя на том, что тупо стоит и пялится. Было страшно, что в один миг Юлий Александрович повернется, поймает ее взгляд и все поймет. — Нет, спасибо, Даш. Я сам.       Уже пришлось оторваться. И все-таки, стоя совсем у двери, она обернулась. В душе скреблось это ощущение неправильности. Розовая футболка. Может, кто-то подарил? Даша и правда не видела его в такой одежде с позапрошлого года. Думала, что он просто вырос из такого стиля. Да и ей было неважно. Они тогда не общались и к тому не стремились. Тогда, такой Руслан, старый, был для нее просто очень шумным парнем из класса, с шутками ниже пояса, десятью граммами в кармане и равнодушным взглядом. Даша была уверена, что все поменялось: поведение, шутки, отношение к наркотикам. Думала, что осталась только острая бесстрастность в глазах.       Руслан поплелся в сторону Юлия Александровича. И только сейчас Даша заметила, что черными сегодня были не брюки, а джинсы. Обида подступила прямо к легким.       Больничный даром не проходит.       Катька в раздевалке рыдала. Дрожала, не могла успокоиться. Впустили даже пацанов. Все собрались вокруг, никто не переодевался. Некоторые пытались привести Катьку в чувства, все остальные стояли, словно током пораженные. Она сидела на стуле, а перед ней на коленях — Соболев. У него было серьезное участливое лицо. Он снова говорил свои речи звучным голосом, соблюдая все драматические паузы, грамотно расставляя акценты. Держал ее за руки, она, кажется, и слушать не хотела его манифесты. Пыталась вырваться, отвернуться. Драма в самом разгаре. Роли распределены. — Пидор, он, Катя. Ясно же все! — Что ясно, что, дебил? — взвыла Катя, — отпусти меня, идиот! — Особое отношение, — высказал Коля громко, так, чтобы все услышали, отпустил ее наконец и встал гордым петушарой, — а вы что думали, физрук чем-то лучше алкоголика нашего? Ни-ху-я. Такое же быдло лицемерное. На словах я может тоже, прошу прощенья…       Послышался гул согласия. Некоторые ребята закивали. В этом всеобщем одобрении лицо у Коли сделалось довольное. Ребята расслабились, полились ненапрягающие шутки. Теперь уже не только в сторону Руслана.       Юлий Александрович перестал быть авторитетом. Он этого не заслужил. Он был прав. Он делал свою работу.       Даша хотела многое сказать, но промолчала. Засунула руки в карманы, смотрела то на Катю, то на Соболева, то на распахнутую дверь раздевалки. Через нее было видно и опустевший коридорчик, и вход в спортзал. Руслана и Юлия Александровича было не видно. Только синий-синий пол и больше ничего. Она сжала губы, сжала руки в карманах. Руслан должен был сказать «да». Тогда бы она осталась. Не была бы здесь.       Ребята продолжали шуметь по поводу случившегося. А Даша не знала, на кого злиться: на класс, за то, что не понимают, на Руслана, за то, что молчит, или на себя, за то, что не может сказать им ничего поперек? Она стояла здесь, с ними, и делала вид, что тоже является частью коллектива. А значит — поддерживает общественное мнение. Лгунья. Самая настоящая лгунья.       Занятия были похожи на бесконечную киноленту, отснятую на иностранном языке. Она не могла сосредоточиться на словах учителей. Знакомые слова и выражения не приобретали смысл, а разбегались по кабинету. У Даши не было сил на погоню за ними. В полусне она ходила с одного урока на другой, а едва дошагав до своего места, утыкалась в локоть. Все думала о том, как исправить ошибку, что сделать, как будет правильно, стоит ли оно того. Но в голове не приживались смыслы, только образы. Всплывал то Юлий Александрович, то Алина, то Столыпин — и перед всеми она виновата.       В какой-то момент ливанул дождь. Она засмотрелась, проходя у окон на втором этаже. Одно из них было открыто, в душный коридор ворвался свежий воздух. Особенный, осенний. Но кабинет экономики был на этаж выше, в другом крыле. Едва оторвавшись от подоконника, Даша приготовилась выслушивать крики Юры Михайловича. В голове встал его громкий истеричный голос. Она ускорила шаг, на лестницах перепрыгивала через ступеньку. Но когда она уже заканчивала с сочинением безапелляционного оправдания, позади чьи-то раздались быстрые шаги. Дернули за плечо. Даша обернулась резко.       Это был Руслан. Он выглядел встревоженно. Волосы так и остались в творческом беспорядке с физкультуры. Только в глазах кричала паника. — Даш, мне нужна твоя помощь.       Она только сейчас разглядела — на футболке у Руслана была большая счастливая собака. Корги.