Лисье солнышко

      Они пытались уехать. Последних денег хватило на покупку билетов. Вокзал городка Невшатель встретил их холодным безразличием и безлюдьем. За день до этого у них заглохла машина, и не где-нибудь, а в пятнадцати километрах от ближайшего населенного пункта. Не было никакого смысла держаться за это средство передвижения. Номера незарегистрированные, но вполне знакомые разведчиками, которых послали их ловить. Поплотнее закутавшись в одежду, они вместе двинулись вперед по пустынной дороге — вместе, русский и немец. Далеко на линии горизонта за всем этим лениво наблюдали швейцарские горы со снежными шапками на своих каменистых головах.       Они совсем не разговаривали теперь. Теперь уже нет. Никто не желал делать больно другому. Один раз Штирлиц все же попытался выяснить планы своего бывшего начальника, попытался поговорить с ним по-человечески. Закончилось это все ссорой, второй явно не собирался озвучивать то, что было у него на уме. А может не хотел признаваться, что никакого плана у него и не было никогда. Он сделал, что должен был — увез Макса от потенциальной угрозы. Увез в неизвестность, рискуя его потерять там же. Но неизвестность куда лучше мучительной смерти. Так ему тогда казалось. И вроде все как обычно: все то же взрослое, серьезное лицо. Темные глаза, которые всегда излучали уверенность и были проницательны, как и их владелец. Руки, к которым хочется прикасаться. Просто так, без всякого намерения. Просто хочется. Имя было зачеркнуто, а над ним вписано другое. Максим Максимович Исаев. Оно сильно резало слух, когда Шелленберг впервые услышал его из уст самого Максима. «Не произноси его больше в моем присутствии», — было брошено с отвращением. Уже потом, шагая по сырому темному асфальту, Вальтер бесчисленное количество раз повторил его про себя. Навсегда запомнил, уже и не выбьешь это сочетание букв из головы. Один раз он случайно произнес имя русского разведчика вслух. Еле слышным шепотом, но так как Штирлиц шагал рядом, то услышал. — Да? Тот взгляд, которым наградил его Шелленберг, заставил замолчать и попытаться самому ответить на два очень волнительных вопроса, возникших в голове.       На билете был указан номер купе, которое находилось почти что в самом конце поезда. Мужчины стояли в тамбуре, аккуратно складывая документы по карманам и сверяя номера, когда в другом конце коридора возникли еще двое. Тот, что повыше, брюнет, был одет в гражданский костюм и серое пальто свободного кроя, а второй в характерную светло - зеленую форму. Первый указывал пальцем на раздвижные дверцы ближайших к нему купе, видимо призывая открыть их и проверить пассажиров. — Смотри, — севшим от страха голосом обратился к Штирлицу бригадефюрер. Тот отвлекся и повернулся. Как только он увидел, кто находится сейчас с ними в одном вагоне, осторожно оттянул Шелленберга за руку, поближе к дверям, которые изначально были закрыты и выходили прямиком к железнодорожным путям. Общими силами их удалось раздвинуть и кое-как спрыгнуть на землю, причем на последней ступеньке Шелленберг запнулся, но приземлился не на сырой гравий и не на рельсы, а в объятия Исаева. — Осторожнее, прошу тебя. Пойдем скорее. Они даже не успели полностью преодолеть пути, как из-за товарного состава выскочил еще один полицейский в форме. — Стоять! — громогласный приказ гестаповца заставил разведчиков со всей силы рвануть прочь. Впереди, чуть поодаль от станции, темной стеной стоял лес. Деревья, деревья, и еще раз деревья. Мелькавшие перед глазами и сбивавшие с толку всех участников погони. В отдалении послышался раздраженный лай. Умирать, так вместе. Шелленберг резко остановился, доставая пушку. Неужели собрался стрелять? На снег мордой вниз рухнула застреленная овчарка. Почти догнала.       Люди, не евшие ничего вот уже около трех дней, бежали наверное лучше, чем сытые, натренированные и уверенные в своем выигрыше спортсмены. У спортсменов был выбор. У них не было ничего, кроме животного инстинкта самосохранения, гнавшего вперед, вперед из последних сил. Штирлиц упустил момент, когда рядом не стало слышно тяжелого дыхания и звука разлетающегося из-под ботинок снега. Исчез темный силуэт. —  Вальтер! Вальтер!!! Ноги вязли в мокром, хрустком снегу. Полы пальто то и дело цеплялись за корявые ветки, торчащие низко на стволах деревьев. На одной из таких остался висеть небольшой клочок ткани, зацепленный коварным сучком. Сердце с силой билось в грудной клетке, и от этого бегущий задыхался, терпел болезненный ужас, руководящий им, и продолжал преодолевать лесной лабиринт, только не напрямик, а меняя направление преимущественно в восточную сторону. Быстрый поворот головы назад — ни криков, ни выстрелов больше не было. Лая собак тоже. Не может же ночной кошмар длиться вечно, верно? Когда-то же ты должен проснуться? Когда-то же должен…       Будто в каком-то дурмане, он все шел и шел, не чувствуя ни холода, ни усталости, ни стреляющей боли чуть ниже плеча. На растрепанных и влажных волосах заиграли солнечные зайчики. Кроны редели, и через пару минут русский оказался на небольшой поляне, окруженной уже знакомым лесом. Снега здесь не было, лишь сухая трава и одна поваленная сосна. Тяжелые облака в небе уступили место теплому весеннему солнцу, позволили пролить немного света на застылую землю. «Ты потерял свое лисье солнышко», — с катастрофической обреченностью заключил Штирлиц. Пропади пропадом эта мерзкая, слепящая глаза звезда. Настоящее солнышко осталось там, позади. Непонятно, живое, или уже мертвое. Воображение нарисовало убийственную картину: вот Шелленберг лежит на ледяном насте, а рядом с ним неподвижная собака с пулей во лбу. Вместо венков головы обоих украшают крупные алые пятна. Реквием по ним прощебечут дикие птицы, копать могил никто не станет. И последним упоминанием будет сухое предложение из дела.

«Застрелен такого-то числа, месяца, года, полицейскими при исполнении. Уничтожен, как враг Рейха и государственный предатель.»

       Размышления готового упасть на колени и завыть от отчаянья и усталости Исаева были прерваны приближающимся треском. На поляну явно пробирался человек. Трясущимися руками мужчина поднял пистолет. Наконец из-за зарослей голого кустарника показался тот, кто должен был оказаться вооруженным до зубов служащим Гестапо. Или по крайней мере изголодавшимся по общению, обросшего по колено бородой скитальцем, который бы рассказал трагичную историю о том, как после пьянки с друзьями-охотниками заблудился в этой местности десять лет назад. Но это был всего лишь замученный, трясущийся, перемазанный грязью Шелленберг. Увидев направленный на себя пистолет, он, совершив огромное усилие, поднял руки вверх. В левой ладони он сжимал лоскут из точно такого же материала, из которого было сшито теперь уже изрядно поношенное пальто штандартенфюрера. Казалось, разомкнуть руки и разорвать объятия оба не смогут теперь никогда. Вальтер, уже не стесняясь, рыдал, пряча исцарапанное ветками лицо на груди у Отто. — Лисье солнышко, — сквозь слезы прошептал тот, любовно гладя немца по голове.