***
Элиотт не мог заснуть, то и дело прислушиваясь к шорохам в соседней комнате, пытаясь выловить момент, если младший всё-таки покинет свое убежище. Но давящая тишина так и не была прервана ни скрипом открывающейся двери, ни тихими шагами, которые он успел научиться распознавать за последние недели. Элиотт твёрдо решил, что заставит Луку и самого себя встретиться утром и поговорить наконец о произошедшем. Переполненный уверенностью, он цеплялся за мысль о том, что нужно поставить будильник на более раннее время, но неожиданно напавшая на него усталость, остатки алкоголя и выжженной травы в один миг заставили его веки сомкнуться. Лука этой ночью уснуть не смог. Всё, что он мог для себя понять — ему нужно было убраться утром из дома как можно раньше, лишь бы избежать хоть малейшей вероятности контакта с Ним. Заметив восходящее солнце, Лалльман вновь поднялся с постели, обдумывая план действий. Прошмыгнув мимо комнаты Демори без единого звука, убедившись, что Элиотт на его телодвижения никак не отреагировал, не вскочил, не вылетел, он сумел ощутить, как сердцебиение начало возвращаться в относительно стабильный ритм. Ну, конечно же. Спит себе сладко, словно ничего и не произошло. Позавтракав, Лалльман отправился выгуливать собаку, надеясь, что ничего критического, что сможет пробудить Элиотта ото сна, не произойдет. Свежий воздух позволял телу хотя бы немного расслабиться. Возвратившись же, он вновь ощутил себя каким-то преступником, максимально осторожно открывая входную дверь. Тишина в доме давала надежду. Осмотревшись вокруг, он убедился в том, что находился на этаже всё ещё один. Собрав нужные вещи в портфель, надев куртку, Лука был уверен, что всё сделал успешно, но, шагнув в прихожую и встретившись с парой голодных глаз Джой, мысленно ударил себя по лбу. Развернувшись, он направился к контейнеру с кормом. Собака заметила давно уже ею выученную траекторию движения хозяина и радостно начала цокать лапами, тихонько потявкивая. Лука вздрагивает и шипит, вытягивая указательные пальцы, тщетно надеясь, что она поймёт этот жест. Но Джой лишь отскакивает и снова мчится к его ногам, еще громче заливаясь довольным лаем. Паника накрывает его. Дрожащими, неуправляемыми пальцами он хватает контейнер и открывает крышку, которая тут же норовит выскользнуть из его рук. Наспех насыпав неопределённую порцию в миску, он ставит её в положенное место, разрешает Джой начать свою трапезу и в панике поворачивается назад, чтобы закрыть корм. Звук быстрых, спускающихся по лестнице шагов заставляет его сердце замереть. Лука молниеносно закручивает крышку, рвётся в прихожую и сталкивается лицом к лицу с глубоко дышащим Элиоттом. Помятый, взлохмаченный, небритый, он смотрит на него внимательно, пугливо. Лука не может позволить себе встретиться с ним взглядом. Ему кажется, если это произойдет вновь — собрать его уже по кусочкам будет просто невозможно. Наспех хватаясь за ложку для обуви, Лалльман натягивает кроссовки, усердно игнорируя тот факт, что Демори принимается обуваться вместе с ним. Ботинок не поддается, пятка то и дело соскальзывает и Лука не может сдержать нервное ругательство. — Тебя, может… Подвезти? — Голос, который, кажется, он не слышал вечность. Голос, который выбивает из него весь воздух, заставляет замереть, как-то механически поворачивая голову к собеседнику. Лука смотрит на него изумлённо. Язык развязывается самостоятельно, инстинктивно: — В психушку себя подвези. — Ботинок моментально надевается, младший бросает ложку на место и вылетает из дома, вновь оставляя Демори наедине с собой. Чёрта с два он поддастся. Чёрта с два он сломается. Весь день он размышляет о том, куда рвануть, лишь бы не возвращаться домой как можно дольше, но мудрого решения для себя так и не находит. Встретившись с Артуром в привычное время — на обеде, Лука тут же получает лестный комплимент о необъятности его синяков под глазами. — Нет, бро, ты реально дерьмово выглядишь. — Да, спасибо, я уже понял. — Сухо отвечает Лалльман, с явным отвращением на лице ковыряя обожаемую им ранее картошку. — Оп, а вот и твой натуральный сосед. — Протягивает блондин шутливо, отклоняясь на стуле назад, но тут же замечает, что Лука от услышанного замирает, нет, кажется, перестаёт существовать, становится прозрачным, не допускающим и мысли повернуть голову в сторону своего сводного брата. Артур выпрямляется. Улыбка сходит с его лица. — Что-то произошло между вами после моего ухода? — Долгожданный зрительный контакт с Лалльманом, продлившийся всего секунду. — Нет, всё в порядке. — Знаешь, Лука, в театре ты блистаешь, но сейчас твоя ложь выглядела до ужаса неубедительно. — Артур, — вновь поднятый взгляд, — всё правда в порядке, мы просто… Повздорили. Блондин смотрит на него секунд пять внимательно, пристально и понимающе кивает, внушая ему ложную надежду на то, что ему не придётся вспоминать произошедшее вновь. Он бы поверил, возможно, если бы только голос Луки не вздрогнул на последнем слове. — В общем, — друг облокачивается на стол обеими руками, пугая Луку серьёзностью своего голоса. — Если ты мне сейчас не расскажешь — я сам у него спрошу.***
— Ну что, пойдёте сегодня на вечеринку к Эмме? Она приглашает всех активистов. — Щебечут девчонки перед Казасом, рекламируя запланированное мероприятие с усердием и всем своим женским очарованием. — Хей, пойдем? Я слышал, она… Классная! — Оборачивается Янн к Элиотту, прислонившемуся к стене, довольно улыбаясь. Он уже давно заметил странное поведение друга, но списал это на последствия от ссоры с Жансон. — Ты издеваешься? Тебе ещё мало? Ты от вчерашнего-то отошёл? — Еле заметная усмешка в последнем вопросе. — Да ладно тебе, — легкий толчок в плечо, — один раз же живем. — Нет, мне нужно… — Демори не успевает закончить своё предложение, чувствуя, как его неожиданно притягивают в поцелуй. На пару секунд он застывает, пытаясь вглядеться, понять, и, лишь оторвавшись, наконец распознаёт смущенное лицо Хлои. — Если что, я не злюсь. — Шепчет она ему на ухо, улыбается игриво и возвращается в компанию своих подруг, проходящих мимо. Янн присвистывает, а Демори лишь продолжает хмуриться, пытаясь понять, вспомнить, на что именно девушка вообще могла злиться. Кто вообще мог на него злиться сильнее, чем Лука. Синие глаза, охваченные ужасом вновь заставляют его зажмуриться, прогоняя накатившее воспоминание словно кошмар. Голова шла кругом от происходящего. В последний раз он притрагивался к травке. — Я думал ты сам расскажешь, но… Кто наградил тебя таким боевым раскрасом? — Смеётся Янн, указывая на левую щёку Демори. Раздражение Элиотта становилось всё сильнее. Словно всё вокруг, каждая мелочь, каждый человек пытался напомнить ему о его проколе. — С Джой переигрался, набросилась. — Бубнит Демори и замирает на долю секунды, увидев в столовой Луку. Брюнет смеётся понимающе, но не успевает заметить перемену в настроении друга, потому что его внимание отвлекает толпа. Огромное количество людей, позанимавших практически все столики. Чертыхаясь, хватая поднос, Казас быстро увлекает друга на раздачу, надеясь, что они успеют ещё найти, куда приткнуться. — Тебе не кажется, что друг Лалльмана слишком часто на тебя пялится? — Проговаривает Янн, с удовольствием уплетая долгожданный обед. — Не знаю, возможно… — Без интереса отвечает Элиотт, глядя в кружку. Они сидели через столик от Луки, но старший всем телом ощущал то напряжение, что витало между ними, даже если они не смотрели друг на друга. Даже если не находились рядом. — Эй, друг, что-нибудь произо… — Янн тянется к нему, но неожиданно отвлекается вместе с другом на грохот отодвигающегося стула в стороне. — Демори, ну ты и сука. — Старший не успевает отреагировать, как перед ним возникает Артур. Всё, что он успевает заметить — замахивающийся кулак, который шустро перехватывает Янн: — Эй, ты охренел?! — Ты это, блять, другу своему скажи, чтобы руки не распускал. — Вырывается блондин моментально, вновь пытаясь схватить Элиотта за ворот. Янн продолжает его отталкивать, чертыхаясь. Внимание же Демори моментально сосредотачивается на взволнованном лице Луки: — Артур, твою мать, я же сказал, не надо! — Еще раз ты его хоть пальцем тронешь… — шипит блондин, вырываясь из рук друга. — А ты следи нормально за поведением своего бойфренда, и не придется потом за него разбираться со всеми! — Перебивает Казас, вновь толкая нападающего в грудь. — Ты погляди, еще один псевдонатуральный принц нарисовался. — Артур, давай уйдем, пожалуйста. — Голос, срывающийся на шёпот. Руки, уцепившиеся за предплечье друга. Этот жест заставляет отвлечься Артура и нервно сглотнуть Элиотта. Парень вздыхает еще пару раз глубоко, смотрит на Демори свирепо, но обращается при этом к Янну: — Просто научи своего дружка удовлетворять своё любопытство на шлюхах каких-нибудь, а не на нормальных людях. Элиотт хмурится, ощущая, как полученные слова вгрызаются в его грудь. — Что это было? — С сомнением поворачивается к другу Янн, проматывая в голове произошедшее. А Демори не может собрать мысли в кучу, пытаясь предугадать, как бы друг отреагировал на его рассказ. Он смотрит на него благодарно за такую умелую защиту, но одновременно с этим думает о том, что, наверное, более чем заслужил перехваченный удар.***
— Я пойду на ту вечеринку. — Уверенно заявляет Лука, когда друзья плетутся из университета. — Какую еще вечеринку? — Не сразу понимает верно Артур. — Эммы. Я не хочу сразу возвращаться домой. — Лалльман желал и вовсе остаться у друга на все эти чертовы три дня, но он знал, что и без него в его семье творилась полная чертовщина. — Понимаю, — вынужденный кивок, — но я не смогу с тобой пойти. — Почему? — У меня что-то вроде… Свидания. — Взмахивает юноша руками. — С Базилем? — Впервые за этот ужасающе длинный и тяжелый день улыбка трогает лицо Луки. — Нет, у него, кажется, появилась девушка. — Невесело усмехается Артур. — Ох, бро… Да мы оба в дерьме. — Тяжелый вздох вырывается из груди Лалльмана. — Это правда. — Похоже, тебе больше не понадобятся пособия… — Скрытая попытка разбавить напряжение вызывает благодарность в Артуре, заставляя его усмехнуться и слишком сильно потрепать Луку по голове.***
Вечеринка была тусклой. Практически ни одного знакомого, чересчур маленький дом для такого скопления людей, невнятная музыка и слишком тёмное освещение в конец портили настроение Луки. Помешивая трубочкой невнятную жидкость, Лалльман слышит женский голос позади. Рыжая девушка и какая-то блондинка с хохотом окружают его вниманием. — Привет! Ты не против был бы пообщаться? Сомнение в том, что можно было ожидать от такого странного знакомства, вероятно, отразилось на лице Луки в полной мере, заставляя девушек еще сильнее рассмеяться. — Прости, мы не хотели тебя смущать! Честно говоря, мы слышали уже, что ты гей. Поэтому не подумай, что мы там, не знаю, хотим от тебя внимания, секса или еще чего, — девушка икает и её подруга, молчавшая всё это время, заливается новой волной смеха. — Мы давно хотели подружиться с геем. — Улыбается смущённо она, собрав себя в кучу. Почему-то они выглядели сейчас настолько по-детски, нелепо, наивно и искренне, что Лука не сумел сдержать рвущуюся усмешку. Может, так выглядели все пьяные люди, но эти девчонки чем-то его зацепили, чем-то заставили отвлечься от негативных мыслей. — Я буду рад пообщаться, если вы подскажете, где здесь найти нормальную выпивку. — Усмехается он и тут же получает в ответ довольное, восхищенное восклицание подруг: — И покажем, и найдем, и дадим! — Хохочут они. Спустя двадцать минут странной, нелепой болтовни на абсолютно несвязанные между собой темы, заставляющие Лалльмана каждый раз смотреть на них удивлённо, с какой-то кривой, неверящей улыбкой, парень ощутил, что близился час навестить уборную комнату. Изящно извинившись за вынужденную разлуку, он усмехнулся в последний раз и поплёлся сквозь толпу в туалет, дорогу к которому новые знакомые объясняли ему десять минут назад на пальцах. Справившись с делами, Лука стоял у раковины, смотрел в зеркало и усмехался, вспоминая вопросы девушек, смущающие их самих же. Удивительно, но они его не раздражали. Скорее напоминали их пьяные дебоширства с Артуром, граничащие с неконтролируемым сумасшествием, стоило им переборщить с количеством алкоголя. Внимание привлекает скрип двери. Лука поворачивается инстинктивно, и его сердце моментально холодеет, когда он узнаёт в одном из зашедших человек своего бывшего одноклассника. — Оп-па, ты же Лалльман? Тот самый голубой мальчик — виновник сегодняшних любовных разборок на обеде? Страх сковал его. Страх прогнал всё веселье. Всю беззаботность. Всю жизнь. Лука заставил себя отвернуться и закончить абсолютно ненужное ему сейчас мытье рук, дабы сбежать отсюда как можно скорее. Он ощущал, как крепкий, тошнотворный узел образовался в его животе, когда периферическим зрением он заметил приближение парней. Их было трое. Снова. Его живот заболел так, что ему казалось, если он сейчас получит не разрыв сердца от страха, то точно разрыв желудка, настолько неприятно ему было. Закрыв кран, Лука хотел было обернуться и, не вытирая руки, смотаться к чертовой матери, но не успел он этого сделать, как тучный парень облокотился на раковину рукой возле него и выдохнул на ухо ему мерзко: — Эй, Лалльман, ты же пришел сюда развлекаться? Ну так давай с нами. Лука отпрянул моментально, чувствуя, как холод пробирает его до костей от осознания, что незнакомцы загородили ему проход. — Нет уж, спасибо. — Из последних сил фыркает он и пытается пройти к двери, но тут же с ужасом ощущает, как его правую руку хватают, заламывают и его прижимают всем корпусом к стене. — Ой, не строй из себя невинность. Я уверен, ты не раз уже трахался с мужиками, что тебе стоит отлизать и мне, например? — Заплетающимся языком процедил потный после долгих танцев парень самые мерзкие слова, какие Лука только слышал в своей жизни. Его глаза распахиваются от испуга и отвращения, когда он ощущает, как мерзавец прижимается к нему пахом. Лалльман резко, инстинктивно, панически отводит левую ногу и давит ею на носок сзади стоящего. Лука не успевает сдвинуться и на метр, как получает глухой удар по лицу, сносящий его с ног. Пытается вглядеться в окружение, слизывая кровь с разбитой губы, подняться, но тут же ловит второй удар в солнечное сплетение, который выводит из строя его легкие, заставляя лишь бессильно хрипеть. Лука не слышит. Лука не видит. Страха не остается. Потому что, кажется, больше не остаётся вообще ничего. Чёртов Морель стоит в стороне и смотрит. Въедается своим взглядом и ничего больше не делает. Как всегда. «Какая-то… Чёртова жизнь Сурка». — Горько думает про себя Лалльман и замечает неожиданно вошедших девушек, являющихся для него последней, наверное, даже единственной надеждой на спасение. Главный обидчик приподнимается, прогоняет их парой ласковых, и дверь вновь захлопывается. Как захлопывается и его последний шанс на побег. Хрипя, Лука пытается подняться, но вновь получает удар ногой, только теперь по рёбрам: — Куда это мы собрались, вечер только начался. — Гадкий, омерзительный голос. Блядство. Просто блядство. Дышать нечем. Да и не за чем. Всё здесь, казалось, и без того пропахло рвотой и перегаром. Это не сравнится с детскими тисканьями Демори. То, как дерьмово он чувствовал себя сейчас — не сравнится ни с чем. Парни дёргаются в один момент, замечая за стеной странные звуки. Дверь распахивается через пару секунд и в уборную влетает виновница торжества, Эмма: — Придурки, там копы, быстро валите! — Казалось, она абсолютно не замечала Лалльмана, концентрируя всё своё внимание на парнях. Те переглядываются взволнованно и рвутся к выходу вместе с ней. Но чертов псих, получавший от происходящего особое, нездоровое удовольствие, позволяет себе, прежде чем уйти, вновь нагнуться к Луке ближе и прошипеть: — Ещё увидимся, Лалльман. — Заставляя младшего в сотый раз сдержать рвотный рефлекс. Оставшись, наконец, в одиночестве, он благодарит вселенную за то, что ему выпал шанс выжить на этой грёбаной вечеринке. Лука понимает, если его сейчас найдут копы избитым — могут повязать для дальнейших разбирательств. Вновь хрипит, практически скулит и неожиданно ощущает, как ему помогают подняться, подхватывая за плечо. Эмма. — Беги, слышишь, через окно, пошли. — Четко и ясно произносила она на фоне визга разбегающихся девчонок в коридоре.***
Элиотт ждал его дома на протяжении всего вечера. Он не знал зачем. Не знал, почему. Как и не знал, для чего. Днём Казас ясно дал ему понять, что в той ситуации Элиотт повёл себя как кретин. Был ли его порыв искренним, иль это были всего лишь последствия травки, суть одна — он в очередной раз переборщил. С семи вечера он подавлял в себе желание набрать злополучный номер телефона, который никогда в жизни ещё не использовал. В девять часов и двадцать одну минуту он позволил себе это сделать, списывая свой порыв на то, что Лука, куда-то умотав, забыл предупредить его погулять с Джой. Но ответа он не получил. А вот усиливающееся беспокойство — да. Самое идиотское, что может быть в жизни — ждать. Особенно, когда не знаешь, чего именно. Двадцать минут Демори стоял у окна, вглядываясь в темноту, вслушиваясь в барабанящие по крыше капли дождя, сжимая в ладони телефон, ненавидя себя за собственное бессилие. Двенадцать часов и тридцать семь минут — щелчок дверного замка заставляет его сердце встрепенуться. Срываясь с места, он быстрыми, тяжелыми шагами заходит в прихожую и замирает. Мокрый, никак на него не реагирующий, Лука снимает свои насквозь вымоченные кроссовки и, даже не поднимая взгляда, идёт к лестнице. Сердце застывает, когда Элиотт замечает ссадину на его лице. — Эй, что случилось? — Голос неожиданно садится и вопрос звучит чересчур напористо. — Ничего. — Холодно. Бессильно. — Что случилось? — Повторяет он громче, ощущая, как всё внутри него начинает закипать от неизвестности. Он перехватывает уходящего Луку за локоть и резко поворачивает к себе. — Отвали! — Попытка вырваться. Наконец-то. Элиотт получает хоть на малую долю наполненную жизнью реакцию и не может окончательно решить: рад он ей или нет. — Нет, ты не уйдешь, пока не расскажешь. — Отчеканивает старший и вновь хватает Луку за предплечье, не давая в очередной раз ушмыгнуть в свою комнату. — А нахрен тебе это знать? — Демори чувствует, как злость в его сводном брате вновь пробуждается. В этот момент Элиотт впервые позволяет себе мысль о том, что уж лучше Лука будет кричать на него, колотить, царапаться, чем покажется ему вновь в столь разбитом виде. — Что ты опять натворил? — Что? Почему обязательно я должен был что-нибудь натворить? — Негодование. Но всё такой же опущенный, хмурый взгляд. — Потому что, если тебе вмазали не за твой длинный язык, то я не знаю за что еще. — Элиотту становится холодно, когда вместо яркой вспышки злости он получает лишь едкую усмешку и тяжелый, хриплый выдох. Он мешкается лишь пару секунд и Лалльман тут же пытается воспользоваться этой слабостью, вырываясь. Демори не выдерживает. Хватая младшего за предплечье, он прижимает его к стене, блокируя любые пути отхода: — Нет, блять, Лука, рассказывай. — Да отвали ты я сказал! — Ещё одна тщетная попытка выпутаться из рук. Зрительный контакт — и что-то внутри вновь обрывается, ломается, когда Демори видит покрасневшие глаза Луки. Контраст синей радужки и розового белка отдавал безумием. — Кто это сделал и почему? — Ледяной, незнакомый ему самому голос заставляет Луку судорожно втянуть воздух. Он ненавидит. Ненавидит это всё. Ненавидит то, какой он слабый, тощий, беспомощный. Ненавидит природу за то, что та, наградив его особенностью, не продумала, каким волшебным образом он будет отбиваться от подобных нападок. Как? Как терпеть, если выбор делаешь не ты? Просто тебя вынуждают стоять на месте, вынуждают стену считать твои позвонки. И вынуждают тебя, смертельно измотанного, вспоминать всё дерьмо истории твоей жизни вновь и вновь. — Такие же дегенераты, как ты. — Шипит. — Которые видят во мне не больше, чем похотливую, бесчисленное количество раз использованную дырку. — Элиотта накрывает от услышанного, от этой злобы, от сочащегося яда. В какой-то момент ему становится действительно жутко от того, что он видел перед собой. Отчаяние. Истерика. Безумие — во всей его красе. — Что за чушь? — Еле выдавливает из себя он. — Ты хочешь знать, почему они это сделали? — Улыбка, от которой по спине старшего проходится ледяная дрожь. — Может, потому что я педик? Или ошибка природы? — Элиотт невольно хмурит брови от каждого полученного предположения. — Или, потому что я, оказывается, даю направо и налево? — Голос становится громче, руки старшего на предплечьях мальчишки сжимаются сильнее. — Потому что у такого ничтожества, как я, никогда не будет детей, например? — Лука кричит, тянется к нему, вдалбливая слова в черепную коробку, чтобы они заполняли её, чтобы Элиотт помнил о том, что сам позволял себе произнести подобное, что он позволял себе так думать. И у Луки получается. — Или, потому что я, блять, не такой? Ненормальный? Потому что у меня какие-то психические отклонения? — Голос становится тише, срывается. И Демори готов поклясться, что видит слёзы в его глазах. Готов поклясться, что это самое безжалостное, что он только видел в своей жизни. Ломающее его кости изнутри, задевая обломками и без того кровоточащую сердечную мышцу. — Элиотт, отпусти. — Бессильный хрип, граничащий с мольбой. — Кто это сделал? — Демори перебивает его, легонько встряхивая юношу. — Какая разница? — Лука вновь позволяет себе встретиться с ним взглядом. Ужасно осознавать, что в насильной хватке этого человека ему находиться было не так противно, как в той, в которой он оказался часом ранее. Ужасно, когда ты вообще имеешь возможность сравнивать. — Блять, большая, я найду их и разберусь с ними. — Практически рычит старший от накрывающей его злости, от желания хоть как-то избавиться от, казалось бы, уже физической боли. — Зачем тебе с ними разбираться, если ты такой же? — Лалльман как-то бессильно, безжизненно склоняет голову в бок, приподнимая брови. — Что? Что ты несешь? — Чем больше Элиотт видел, позволял себе видеть, насколько уязвимым, насколько слабым Лука выглядел сейчас перед ним, тем сильнее была ярость, растущая в нём от мысли, что кто-то позволил себе воспользоваться этой его уязвимостью. Лука совершает пару выдохов и выпрямляет голову, глядя прямо в его потемневшие, серо-голубые омуты: — Давай, посмотри мне в глаза и скажи, что сам никогда не задумывался о том «а как бы это было, поваляться с ним»? Парень открывает рот моментально, чтобы возразить, но с ужасом, отражающимся на его лице, вспоминает свои мысли при первой их встрече. Синие глаза наполняются болью от осознания, что старший не противоречит ему сейчас. Лука мотает головой и истощённо ударяется затылком о стену. Элиотт смотрит на него, вглядывается в прикрытые ресницы, брови и покрасневшие веки, в напряжении которых всё еще отражалась тень его слабости, его слёз. Он смотрит на губы Луки и сводит собственные брови от сожаления, от грёбаного бессилия, видя на них глубокую ссадину. — Я бы никогда… — Говорит он тоном, заставляющим младшего открыть глаза хоть на пару секунд. — И ни за что не стал бы тебя к чему-либо принуждать. Лука выпрямляется, смотрит на него оценивающе, бесчувственно. — Да? Именно поэтому сейчас вжимаешь меня в стену и не даешь уйти? — Демори осознаёт услышанное и наконец замечает, с какой силой всё это время держал предплечья младшего. С такой, что, скорее всего, останутся синяки. — Ты действительно ведешь себя не лучше, чем он. — Последняя фраза и Элиотт отпускает его в один миг. А Лука с ужасом чувствует себя пустым, каким-то бесформенным даже. Что без рук Элиотта он не имел толком больше сил, чтобы стоять на ногах. Он отшатывается на пару сантиметров, видит, как дёргается Демори и мотает головой устало, с горем пополам идя к проклятой лестнице. Старший порывается пойти следом, чтобы подхватить, но Лука замирает в эту же секунду: — Не иди за мной! Пожалуйста. И Элиотт останавливается. Чувствует себя нашкодившим ребёнком. Провинившимся псом. Грёбаным насильником, который, вероятно, довёл Луку своими тупыми фразами до такого же состояния вчерашним вечером. Увиденное поразило его. Увиденное надломило его. Но что-то внутри него наконец встало на место. Он понял точно одно — никогда и ни за что он не позволит увиденному повториться. Ни один чертов человек не посмеет больше довести Луку Лалльмана до подобного состояния, пока он рядом.