***
— Ты можешь меня не бесить? — Лука действительно пытался не обращать внимание на до противного довольную физиономию Элиотта, подпирающего лицо ладонями, и просто есть невероятно вкусный, по его мнению, суп. Но четыре минуты пристального взгляда заставили его правую бровь нервно дёргаться. — Ох, это явно не то, в чем я силен. — Играет беззаботно плечами Элиотт. — Это уж точно. — Фыркает Лука. — Зато в готовке, видимо, я всё-таки хорош. — Я бы вряд ли порекомендовал тебя поваром на корпоратив. — Обожаю, когда ты всем своим видом пытаешься показать, как тебе не нравится, но скорость и удовольствие, с которым ты ешь, каждый раз сдают тебя с потрохами. Лука дёргается, он вдруг чувствует невероятное смущение от того, что Элиотт, по всей вероятности, всё это время видел его насквозь. Эти мысли моментально отражаются на его лице, он хмурится недовольно и бьёт ложкой по краю тарелки, смеряя Демори сердитым взглядом. Элиотт подскакивает от такой реакции и смеётся, выставляя руки перед собой: — Всё, всё, ухожу. Только доешь, бога ради, мне тебя еще родителям нужно целым и невредимым возвращать. — Не очень это у тебя как-то получается. — Шипит он ему вслед и осознаёт, что снова сморозил что-то резкое, не успев даже подумать. Лицо Элиотта меняется, взгляд становится серьёзнее. Он поджимает губы и кивает, уходя. Лука не знает, что он должен чувствовать. Всё просто смешалось. Снова. Его ненависть, неуверенность. Злость за слова Элиотта. За его поступки. Он подкосил всё это одним лишь объятием. Теплом, которое он передал ему тогда. Трепетом, который вызвал. Вспоминая произошедшее вновь, Лука опускает взгляд на тарелку. В какой-то момент ему показалось, что Демори это было нужно даже сильнее, чем ему самому. Это пугало. Луке странно было видеть его таким… Эмоциональным, уязвимым. Тяжелый вздох вырвался из его груди, когда он управился с порцией самого лучшего супа, какой он только ел за последние полгода.***
Переодевшись в черный, тёплый джемпер, Демори поспешил спуститься вниз и проверить, справился ли Лука со своим ужином, но, к своему удивлению, нашёл он его уже посапывающим на диване. Уголки губ невольно вздрогнули на его лице. Было как-то необъяснимо приятно видеть эту картину покоя перед собой. Время близилось к девяти, и он вспомнил, что нужно было ещё выгулять Джой. Прицепив поводок к ошейнику собаки, надев пальто и шарф, он без особого удовольствия взял с собой зонт, потому что ливень до сих пор не планировал прекращаться. Чертов зонт не помог. В очередной раз разочаровавшись в назначении этого предмета, Элиотт вернулся домой наполовину вымоченным. Оставив верхнюю одежду на вешалке, парень закатал рукава и подхватил собаку, которая сейчас была похожа скорее на уроненный в грязь помпон, чем на красивого, пушистого шпица. Вытирая любимицу полотенцем, он заметил, что его ладони всё ещё были красными от холода, а волосы растрепались, из-за чего влажные локоны бессовестно лезли в глаза. Выпустив Джой из рук, Элиотт, под её энергичное цоканье, направился в гостиную. Лалльману нужно было ещё выпить таблетки и горячего молока с мёдом, прежде чем Демори отведёт его на второй этаж. Чтобы горло не разболелось. Лука всё так же сладко спал на диване, и, глядя на это, Элиотт вновь ощутил какое-то мягкое, опьяняющее чувство тепла, распространяющегося по телу, от увиденного. Присаживаясь на корточки, он, боясь напугать, аккуратно кладёт ладонь на плечо спящего юноши. — Лука, вставай, нужно ещё выпить молока с мёдом и… — Шепчет Демори, едва похлопывая его по предплечью, но отвлекается на неожиданное ёрзание младшего. Лалльман приподнимается на одной руке, а другой давит на плечо парня, заставляя его покачнуться из-за потери равновесия. Демори судорожно втягивает воздух, осознав, что лежит сейчас на полу, прижатый разгорячённым телом Луки. Младший приподнимается над ним на локтях, смотрит своим помутневшим из-за температуры взглядом и вновь оседает. Что-то внутри Элиотта сжимается от этой близости. Это отличалось от того, что было между ними пару часов назад. В спокойной обстановке, в полной тишине, казалось, все органы чувств реагировали с особенной силой. — Ты мокрый и холодный, я от твоего присутствия только больше заболею. — Бубнит Лука ему куда-то в шею, пуская волну мурашек по затылку старшего. — Ну, так, а чего ты тогда на мне развалился? — Хотел напугать, как ты меня позавчера, — сердце Элиотта вновь защемило от стыда, — но мне неожиданно стало влом. — Брови дёргаются от неожиданности, Лука казался ему сейчас по-детски забавным, удивительно искренним. — А на самом деле силенок небось не хватает, да? — Ой, ну тебя нахрен, где там твое молоко. — Мальчишка отодвигается от него, стараясь встать как можно быстрее, а Демори никак не может сдержать усмешки от неловкости движений младшего. Начинало холодать. Лука поплелся на кухню, но Элиотт нагнал его, накрыв пледом с дивана. Лалльман без слов принял этот жест, укутываясь сильнее. Демори же пошел к шкафу, чтобы достать ещё один плед, ибо кофты, чтобы согреться, оказалось недостаточно. Разогрев молоко с мёдом, он поставил его перед Лукой, на что тот лишь благодарно кивнул. Себе же он снова решил заварить чай. — Ай, горячо! — Шипит Лука, кривя лицо. — Ну так, нечего спешить, расслабься. — Спокойно говорит старший, присаживаясь напротив. — Расслабишься тут с тобой. — Бурчит вновь Лука, пытаясь сделать ещё один осторожный, мелкий глоток. Эта фраза была незамысловатой, но что-то внутри Элиотта напряглось, и он, взволнованный, крепче сжал кружку в руках. — Извини меня. Лука вздрагивает от услышанного, он ещё не был знаком с извинениями Демори. Хотел, безумно хотел получить их, но был на сто процентов уверен, что они не смогут пересилить обиду, засевшую у него в груди. — Извини за те слова… Про детей, да и не только. — Виноватые глаза, метающиеся от рук Луки к его лицу и обратно. Лалльман опускает взгляд на молоко, закутываясь поглубже в тёплую ткань. — Я просто… Просто хотел унять твою язвительность и не понимал, что нёс. — Продолжил Демори и заметил, что лицо собеседника не изменилось ничуть. Он на него не смотрел, словно эти дурацкие слова вообще на него никак не влияли. — Согласен, дерьмовое извинение вышло. — Тяжело вздохнул он, нервно зарываясь пятерней в волосы. — Я прощу тебя, — Элиотт поднимает взгляд резко, — если ты мне расскажешь про свои рисунки. — Он вновь напрягается от неожиданно заинтересованного взгляда напротив. — Что, испугался? — Лука поглядывает на него хитро из-за приподнятой кружки. — Ты не должен был это видеть. — Демори откидывается на спинку стула, тяжело выдыхая. — Не расскажешь? Комната вновь наполняется молчанием, только в этот раз Элиотта. — Ладно, давай так: ты мне ответишь на мои вопросы, а я на твои, по-честному? — Лалльман не сдаётся, ему было слишком интересно узнать подробности того, что моментально умудрялось смущать старшего, заставляя его неуверенно отводить взгляд. Неожиданное предложение было заманчивым, невероятно заманчивым. Слишком много информации Элиотт хотел узнать о Луке, поэтому, в ответ лишь довольно улыбнулся. — Это же были комиксы? — Начинает своё наступление Лалльман. — Что-то вроде того. — Там был енот, да? — Да. — Элиотт щурится, поражаясь внимательности мальчишки. — И что он делает? — Пытается найти себе место в этом мире. — Беззаботно дёргает плечами парень, недолго думая. Но Лука чувствует, видит, что в этом ответе крылось что-то большее, что-то тайное. — И почему ты этого стесняешься? Элиотт напрягается, хотя этот вопрос и был логичен: — Не думаю, что в этом занятии есть смысл. — Ты не думаешь, или тебе кто-то это сказал? — Демори вновь изумляется этому напору. — Лука Лалльман, откуда у вас, черт возьми, такие познания в психологии? Неожиданный вопрос вводит Луку в замешательство, и он, удивлённый, прыскает от смеха. Один миг. И что-то внутри Демори сжимается, стягивается в единый клубок от накатившей волны чувств. Лука улыбнулся ему. Он рассмеялся от какой-то глупой, незапланированной шутки. Его шутки. — Но ты же все равно этим занимаешься, так в чём проблема? Элиотт совершает еще один глоток чая, не зная, что ответить, потому что сам точно до сих пор не понял, в чем крылся корень его проблемы. — Это были твои друзья? Те, кто сказал, что в этом нет смысла? — Нет. — Усмехается Демори. Ему было приятно, что Лука не сдавался. — Не отец же? Мотает головой, улыбаясь. — Мама? Улыбка застывает, Лука замечает что-то в его взгляде, что-то едва уловимое, уязвимое, хрупкое. Он вновь сумел подобраться к чему-то важному, спрятанному за пятьюдесятью засовами. Но Лука видел, как ему было тяжело от этого. Как он отводил взгляд. Как желваки играли на его лице от напряжения. — Ай, ладно, другой вопрос... Как ты нашел меня сегодня? Элиотт щурится, всё ещё пытается понять ход мыслей Лалльмана. — Мне просто повезло. Скромничает? Секретничает? Лука никак не может решить. Но единственное, что он знает – кому уж сегодня и повезло, так это точно ему. — Что за парни гнались за тобой? — Неожиданно подаёт голос Демори, всё ещё смущая Луку пристальным взглядом. — С нехилых таких тем ты начинаешь свою очередь. — Ой, а у меня есть какой-нибудь лимит в количестве вопросов? — Смеётся Элиотт, вскинув брови. — Смотря, какие будешь задавать. — Хитрая ухмылка. — Тогда начнем с чего-нибудь полегче. — Произнёс он мягко, всем своим видом создавая образ человека, ушедшего в глубокие размышления. Волнение бурлило внутри Луки, ему было крайне любопытно, на что может решиться Элиотт, какие вопросы он может себе позволить. — В кого ты уродился таким саркастичным? — Неожиданно выдает он, и Лука, опешив, вновь выпускает небольшой смешок. Демори, словно сытый кот, расплывался от удовольствия, видя его улыбку. — Знаешь, для шестидесяти четырех килограммов костей, обтянутых кожей, сарказм – моё единственное оружие. — Смеётся Лука, попивая молоко, хотя Демори всё-таки чувствует в этой фразе нечто большее, снова. Он улыбается. Было до дикого странно вот так просто сидеть и разговаривать, смотреть друг на друга и не шипеть, не язвить, не пытаться задеть за больное. — Чем ещё удивишь? — Играет бровями Лука. — Как ты понял, что ты гей? — Вау, Элиотт Демори, вы сегодня просто блещете оригинальностью. — Нет, правда, — улыбается старший, — меня всегда удивляло, сколько смелости нужно для того, чтобы... Принять это. — Это не смелость, это глупость. — Как-то устало выдыхает Лука, и эта реакция моментально подогревает интерес Демори. — Расскажешь? — И ты, как заботливый и надежный братишка, выслушаешь и утешишь? — Во всяком случае, я постараюсь не бесить тебя жалостливым видом. — Передразнивает его Элиотт. — Тебе придется очень сильно постараться. Лука смотрел на него, едва улыбаясь, впервые позволяя себе останавливать взгляд на этом красивом лице так надолго. Он пытался понять, насколько откровенным можно было быть с этим человеком. Стоило ли вообще говорить ему о чем-то конкретном, и пожалеет ли он об этих словах позже. Демори открывался ему понемногу. Лука видел, что это давалось ему нелегко, даже если желание сводного брата стать ближе было явным. Элиотт правда пытался стать ему роднее. Все эти дни. Недели. И он хотел хоть раз ответить ему тем же. — Лет в пятнадцать я познакомился с Артуром. — Ты влюбился в него? — Демори давно волновал уровень отношений этих двоих, но тревога из-за Луки в какой-то момент заставила совсем забыть об этих переживаниях. — Что? — Лалльман отвлекается. — А, нет, у него там до сих пор своя сложная любовная история. От этих слов старший ощутил, как внутри него в буквальном смысле разжался капкан. Стало неожиданно легко дышать. Он слушал Луку внимательно, наблюдая за каждой переменой в его мимике, пытаясь увидеть в ней ещё какую-то скрытую информацию. — Он был первым, кто узнал о моей ориентации. Даже быстрее меня заметил, как я безбожно втюхался в своего одноклассника. Я долго не хотел признавать, если честно. Потом я познакомился с одним парнем в интернете, думал, что он живет в Англии, во всяком случае, он так говорил. Я рассказывал ему о всяких переживаниях своих, а он мне о своих. Ему, мол, тоже нравился его друг. Ну и… Элиотт ощущает, как его охватывает холод, когда губы Луки приоткрываются, чтобы продолжить, но неожиданно крепко смыкаются. — Однажды я пришёл в класс, и одна компания парней начала вслух читать переписку. Мою переписку с парнем из Англии. Оказалось, что нихрена он не из Англии. И не гей вовсе. Мой одноклассник Жан Морель, о котором ты спрашивал. Просто решил вот так пошутить. Их компания, видите ли, давно замечала во мне «странные» повадки. Вот, решили проверить, а я повелся. — Голос Луки был спокойным, да и весь его вид был неестественно беззаботным. Элиотту было жутко. — На этом всё закончилось? — Гулко выдыхает старший. Лалльман лишь горько усмехается от этого вопроса, — ага, если бы... — Прохрипел он, держась за горячий лоб. Не смотря на температуру в тридцать восемь градусов, его мысли на удивление были ясными. — Расскажи, пожалуйста. Я хочу знать, какого черта они до сих пор тебя преследуют. И именно в этот момент Лука в полной мере осознал, что никто, кроме Артура, не знал о произошедшем. Неожиданно стало страшно от мысли, что, если он поделится этим ещё с кем-то, эта история действительно станет реальной. Он действительно смирится с тем фактом, что это было правдой, не фантазией и даже не ночным кошмаром. — Если ты, конечно, этого хочешь. — Демори ни в коем случае не желал вновь оказывать на него давление. — Вся школа об этом прознала. Парень, который мне нравился, кстати, тоже, но он и слова мне не сказал. — Его глаза, казалось, стали стеклянными, — кто-то шутил в коридорах, кто-то толкал, кто-то бил. А я же, блин, не уймусь никак, — горькая усмешка, — вот в один раз и влетел во время драки в местного хулигана, я думал он размажет меня. Его многие боялись, а мне как-то и терять уже было нечего. Он, обматерив, тряхнул меня одной рукой, что я смачно приложился затылком об пол, как сейчас помню. — Лука снова усмехается, но в этой усмешке Элиотт чувствует что-то безумное, отчаянное. — Откуда-то нашёл силы встать, плюнул ему в подбородок - единственное до чего дотянулся. Вообще не думал. Само как-то всё произошло. А он, на моё тогда удивление, ничего не ответил, не ударил. — Лука откидывает голову, улыбаясь, — ой, если бы я просто перетерпел тогда, может… — Что он сделал, Лука? И Лука вновь на него смотрит, опускает взгляд невольно на почти допитое молоко, словно стыдясь, провинившись. — Что он сделал? — Ладони нервно сжимаются. Секунд десять молчания, нервно бегающего взгляда, и хриплый голос вновь ударил по ушам — Элиотт так чувствовал. Он так слышал. Неожиданно показалось, что их комната была изолирована от внешнего мира. Что был лишь его голос, его дыхание. — После уроков они подловили меня. Морель тоже был там, но он просто смотрел. Потащили за здание, к каким-то гаражам, называли педиком, отшучивались, мол, добегался. — Его взгляд всё так же оставался опущенным, а голос был быстрым, ровным, словно стараясь сократить время, на которое ему придётся вернуться в эти воспоминания. Дыхание Лалльмана участилось, и Элиотту стало страшно. Он вдруг подумал, что зря вообще затеял этот дурацкий разговор о прошлом, зря заставил его это всё вспоминать, терзать себя. — Они хотели посадить меня на бутылку. Заранее приготовили её. Глаза Демори расширились, а легкие слиплись. — Спустили штаны, двое держали, Морель в том числе. А тот, в которого я плюнул, раздевал. Лука нервно покусывает губы, хмурясь. — Я царапался, кусался, кричал, думал, умру прям там. Не от боли, так от стыда. Элиотт инстинктивно хотел прикрыть рот рукой, но она тут же дернулась в сторону, словно не могла найти себе место. Он не хотел это слышать. Он не хотел в это верить. — Артур подоспел. Мы должны были встретиться, но я опаздывал. С двумя учителями он застал их, прежде чем они успели сделать со мной… То, что хотели. — Как ты… — Я хотел умереть. Всё внутри сжалось, завыло от боли. — Учителя всыпали им отстранение от занятий на несколько недель, всего-то. Мама заметила, что что-то во мне изменилось, пыталась со мной поговорить, но, я бы скорее сбросился откуда-нибудь, чем заставил бы ее пережить подобное. Она отвела меня к частному психологу, и, кстати, знаешь, что он сказал? — Взгляд возвращается на Элиотта, и его бросает в дрожь. — Что реакция одноклассников вполне нормальная, правильная. Что я действительно странный. И что мне лучше не психолога посетить, а психиатра. Элиотту хочется сорваться с места, хочется обнять его, укрыть от этого дерьма. Он сам не желает верить. Даже мысль допускать, что Луке пришлось подобное пережить. Встретить столько ублюдков и справляться при этом со всем этим давлением самостоятельно, в одиночку. Его разрывало изнутри. — Мама перевела меня в другую школу через две недели. С Артуром мы связь сохранили. И, вот я здесь. — Он снова приподнял брови на секунду и улыбнулся, словно рассказывал эту историю в тысячный раз, словно это его совсем не трогало, не ранило. Но Элиотт видит, как мелко подрагивает нижняя губа юноши. Видит, как трясутся его ресницы, как пальцы то нервно сжимают кружку в руках, то неожиданно отпускают её, не сумев найти себе место. И ему было невероятно больно от всей этой картины. По-прежнему хотелось верить, что это просто выдумка, или просто какая-то чужая, незнакомая, выдуманная история. Но не его, не Луки. Просто не мог себе представить, как Он пережил это вообще. В одну секунду все фразы Элиотта, все его грубые действия показались ему самому в сто крат грязнее, неправильнее. И от этого стало еще более мерзко от самого себя. Лука не мог поднять взгляд. Казалось, от напряжения он натянулся словно струна. Словно коснись его – и он порвётся, рассыпется. Демори просто не мог больше смотреть на эту боль. Поднявшись со стула, он увидел, как челюсти Лалльмана сжались, а глаза быстро глянули на место, где только что сидел старший. Обойдя юношу вокруг, Элиотт снял с себя плед, расправил его и укрыл им Луку от самой макушки, поверх того, что давал ему ранее. Он неуверенно, чувствуя дрожь в теле младшего, обхватил его руками, утыкаясь подбородком в торчащие из под покрывала волосы. Лука распахнул глаза от изумления, но ничего не сделал, не сказал. Просто не смог. Близость с этим человеком каждый раз выворачивала его душу наизнанку, ломала все границы, замки и запреты, какие он только мог построить в своей голове. Впервые он рассказал об этом. Впервые он вспомнил это так явно, так по-живому страшно, по-настоящему больно. — Ты же понимаешь… — Шептал ему Элиотт. — Что всё это произошло в твоей жизни лишь для того, чтобы сделать тебя сильнее. А Лука не понимал. Он вообще никогда об этом не думал. Не хотел. Боялся, просто сломается окончательно, если лишний раз вспомнит. — Это в прошлом. Это осталось в прошлом. — Повторял Демори, мягко тыкаясь кончиком носа в макушку Луки. Лалльман чувствовал, что ему не хватало воздуха. Замерев ещё тогда, когда Элиотт пошёл в его сторону, он мог ощущать лишь тепло на своих плечах, слезы, размывающие картинку перед собой, и радость от того, что Демори не мог увидеть его лицо. — Это больше не повторится. — И Лука вжимает голову в свои плечи ещё сильнее, закутываясь в заботливые, такие незнакомые ему объятия. — Я не позволю этому повториться. — И он жмурится, пуская пару мокрых дорожек по щекам. Тут же утирая их краешком ворсистой ткани, пытаясь сдержать вынужденные пошмыгивания и вздрагивания тела от того, что лёгкие всё ещё пытались тщетно вобрать в себя воздух. — Всё будет хорошо. — Шёпот и лёгкий поцелуй в макушку сквозь мягкую ткань. Лука сдаётся. Рвано, бессильно выдыхает. Его плечи бессовестно вздрагивают и Элиотт, чувствуя это, обнимает его ещё крепче. Сердце Демори сжимается, когда он ощущает на своей руке неуверенное касание тёплой, дрожащей ладони. Это нечто большее, чем… Всё. Всё, что вообще было в его жизни. Соприкосновение губами со всеми девушками, с которыми он только был, сухие объятия, совместные ночи — ничего не могло сравниться с тем, что он испытывал, когда этот хрупкий, совсем расклеившийся в его объятиях мальчишка держал его за руку так, словно это было его последним шансом на спасение. Никогда жизнь не была для него настолько осязаемой. Никогда прежде он не думал, что сумеет однажды обхватить её руками.***
Лука смог успокоиться лишь минут через десять. Глаза припухли от его слёз и медленно начинали слипаться от неожиданно накатившей сонливости. Рассказ, эти воспоминания забрали у него всю энергию. Но ему всё еще не хотелось отпускать согревшуюся под его рукой ладонь. Тихое тявканье в ногах его отвлекло. Джой сидела на полу перед ними и всем своим видом показывала обиду от недостатка внимания. Лука улыбнулся ей мягко. Он представил, как, вероятно, выглядел со стороны в крепких руках Элиотта, и тут же ощутил, как заходится сердце от этой картинки. Ему неожиданно стало неловко, стыдно от того, каким слабым он мог показаться ему сейчас. Делая вид, словно всё в порядке, словно Демори не мог слышать его всхлипов, не чувствовал дрожь в его теле, не держал его за руку всё это время, Лука выпутывается из объятий и тянется на пол к собаке, которая тут же переворачивается на спину, довольно подставляя живот. Он чешет её и улыбается, используя этот короткий миг для осмысления произошедшего, для попытки понять, как ему вести себя дальше. Но, неожиданно, Джой выскальзывает из его рук, забегая за спину. Элиотт опустился на корточки вместе с Лукой, и собака моментально отреагировала на его присутствие. Лука нервничает. Он не готов посмотреть ему в глаза. Он знал, как, будучи заплаканным, нелепо сейчас выглядел. — И, всё-таки, меня она любит больше. — Улыбается Демори, перебирая пальцами шерстку Джой, подставляющейся под руку. Лалльман изгибает бровь и поворачивается, тут же встречаясь с довольными голубыми глазами. Его снова подловили. Он медленно протягивает ладонь к лицу Демори и легко проводится кончиками пальцев вдоль мелких царапин на его щеке, щурясь. Вся шутливость старшего спадает моментально. — Ты это заслужил. — Тихо говорит Лука и Элиотт смотрит на него пристально, долго, не моргая. Младший вздрагивает, замечая, как тот тянет руку к его лицу в ответ. Демори мягко проходится по его нижней губе подушечкой большого пальца, едва уловимо касаясь ссадины. Зрительный контакт. — А ты это нет. И Лука судорожно втягивает воздух, неуверенно опуская свой взгляд. Элиотт так быстро научился находить к нему подход. Так быстро отыскал все его слабые места, и так легко умудрялся рушить все его стены безразличия и спокойствия одними единственными фразами, что чувство беспомощности перед ним с каждым разом накрывало Лалльмана всё сильнее.