***
Проснулся он довольно рано, хоть его голова и трещала от недосыпа. Слишком поздно его глаза удосужились закрыться, позволяя Демори наконец погрузиться в сон. Зевая, он натягивает на себя тёмно-серый халат и плетётся в ванную комнату. Неожиданно для себя он замечает у раковины Луку, чистящего зубы. Тот резво переводит на него взгляд через зеркало, но не оборачивается. Щурясь от яркого света, Элиотт подходит ближе и хватает свою зубную щётку, выдавливая на неё небольшую полоску пасты. — Тебе бы побриться, — неожиданно подаёт голос Лука, жуя щетку, прежде чем Демори успевает поднести свою ко рту, — а то похож на тысячу раз использованный туалетный ершик. Элиотт смотрит на его отражение, словно пытаясь вникнуть в полученный комплимент, и, лишь спустя пару секунд, наконец реагирует: — Окей, пусть так. А ты похож на парня, который хочет, чтобы ему надрали задницу. — Абсолютно расслабленный тон и он начинает чистить зубы, замечая смешинки в глазах младшего. Пытались они это скрыть или нет, но оба в этот момент были действительно рады тому, что им удалось сохранить взвинченные отношения без излишней неловкости и драмы. Родители приехали примерно через полчаса после их подъема. Казалось, Луку простуда даже пальцем не тронула, настолько энергично он выглядел. Встретив радостно родителей, парни тут же получили пакеты, переполненные сувенирами и вкусностями. Готовые уже нырнуть в тёплые объятия, они замирают, ловя на себе обеспокоенные взгляды Кларис и Ивон из-за ссадин на лицах их сыновей. Элиотт напрягается, замечая, как мать Луки взволнованно смотрит на разбитую губу сына: — А, это… — поспешил объясниться старший брат, но его прервали: — Да мы помахались тут разок. — Гордо заявляет Лука, положив локоть на плечо Демори. Этот жест выглядел довольно нелепо из-за их разницы в росте. Родители же на это, переглянувшись, лишь удивленно вскинули брови. — Сейчас всё хорошо? — Осторожно интересуется Кларис, бегая глазами от царапины на щеке Элиотта к разбитой губе Луки и обратно. — Всё хорошо. — Уверенно заявляются они в один голос и, удивлённые, поворачиваются друг к другу. Лука не может сдержать уголки губ, бессовестно тянущиеся вверх. — Вот и отлично. — Весело подытоживает Ивон, не желая лезть в разборки парней, и, подхватывая сразу несколько сумок, проходит вперед, подгоняя семью поскорее разобрать вещи, а Элиотта поспешить на пары. Пару раз братья еще перекидывались многозначительными взглядами при родителях, прежде чем Элиотт ушёл. Лука ждал от него чего-то. Сам не знал, чего именно, но ждал. Это было странно. Безумно странно. Буквально пара дней – и атмосфера в доме изменилась в корне, как, в общем-то, и у них в душе. Демори покинул дом через час. Лука, заваривая кофе на кухне, прислушивался к шуму заведённого двигателя во дворе и ощущал непонятную ему досаду, когда этот звук начал отдаляться. Он вздыхает тяжело, всё ещё чувствуя отголоски боли в рёбрах, окидывает взглядом комнату и вспоминает события прошлого вечера, ощущая, как руки невольно тянутся к лицу, желая скрыть самого себя от дурацкого чувства стыда. Раньше уход Элиотта для него был настоящим глотком воздуха. Сейчас же юноша чувствовал себя так, как будто давится частичками пыли, которые видит в долгожданных лучах солнца, просачивающихся сквозь плотные шторы.***
Пока Янн вместе с приятелями разбирался с двумя, в миг потерявшими всю уверенность, парнями, Элиотт замахивался и ударял кулаком по жалкому лицу свирепо, не сдерживаясь, заглушая собственную боль. Он казался ему сейчас нестерпимо мерзким, ничтожным, не имеющим и маленькой крупицы права, позволяющего хоть пальцем коснуться Луки. И сейчас, колотя его, раз за разом вжимая в землю глухими ударами, он пытался забыть, выбить из своей памяти, выбить из этой реальности, из жизни Луки все те страшные кадры, моменты, которые пришлось ему пережить из-за Жана Мореля. Он слышит хрип и какие-то лепетания, перемешанные с мольбами, останавливается на пару секунд, но голову вновь заполняет надрывающийся голос, другой. «Просто решил вот так пошутить…» «Спустили штаны…» «Я хотел умереть.» И нога сама, неконтролируемо, совершает ещё один резкий удар по рёбрам, пока Янн наконец не оттаскивает друга в сторону, убеждая остановиться.***
Спектакль приближался, репетиции ставились всё чаще, и Лука действительно был благодарен Демори за то, что он, хоть и неведомо каким образом, но отпросил его от пар. Артура Лалльман предупредил о своей болезни ещё с прошлого вечера. Тот поругался на него немного, но пожелал под конец таки выздоровления и, если будет получше самочувствие – скорейшей встречи. В театре они не виделись последние недели, так как поставлены были на разные спектакли. Родители не переставая копошились, то и дело разнося вещи из чемоданов по их законным местам. Их лица были столь отдохнувшими, столь румяными и довольными, что Лука невольно заряжался этим настроением, глядя на них. Репетиция прошла, к его удивлению, быстро. Без лишних хлопот и ненужных споров. Они много смеялись, и вся эта атмосфера возвращала его во времена, когда он ещё не знал Элиотта. Странные времена. Он их практически не помнит. Каждый из актеров уже знал свои слова от и до. С особым вниманием режиссёр относился к одной из финальных сцен, где главный герой, истерически хохоча, размазывал краску по людям, которых обвинял в предательстве. Им нужно было отработать этот момент несколько раз, чтобы рассчитать количество тюбиков, которое им понадобится, и то, как в целом будет смотреться происходящее. Это был уже второй раз, и в каждый из них Лука чувствовал необычайное волнение, осознание собственного участия в чем-то неординарном, крышесносном, будоражащем эмоции. Вытерев всю краску, переодевшись, Лалльман перекинулся шутками со знакомыми, обсудил дальнейший план встреч и отправился домой. Элиотт неожиданно возвращается в его разум, стоит лёгким вобрать в себя холодный вечерний воздух. Необъяснимое тепло разливалось в груди от мысли, что Демори младший сейчас, вероятно, во всю уже готовил ужин. «Наверное, именно это люди чувствуют, имея большую и дружную семью» — думал он, прибавляя скорости, желая поскорее оказаться дома. Луке хочется простонать от удовольствия, когда, распахивая входную дверь, он чувствует, как его тут же встречает яркий аромат запечённого мяса. Наверное, Лука вполне смог бы сейчас посоревноваться с Джой в умении показывать всем своим видом чувство голода. Снимая ботинки и куртку, бросая портфель к обуви, Лука принужденно останавливается на пару секунд в прихожей и переводит дыхание. Успокоившись, он кивает самому себе и заворачивает на кухню, тут же встречая взглядом высокую фигуру, помешивающую нарезанную картошку в сковороде. Элиотт выглядел так же, как утром: белая рубашка, заправленная в чёрные штаны и такой же чёрный пиджак. Классика. Сдержанность. Как всегда. Но сейчас это почему-то его не раздражало. Лишь забавляло немного. Правда, сегодня его одежда была непривычно помятой, хоть это и прибавляло его образу какой-то дерзости. — Помочь? — Неловко подходит Лука и, встречаясь с внимательными серо-голубыми глазами, автоматически переводит взгляд на картошку, мысленно ударяя себя по лбу за неуверенность. — Какие мы инициативные нынче. — Довольно протягивает Элиотт, улыбаясь. — Просто надеюсь, что ещё получится спасти семейный ужин от твоих рук. — Боюсь, уже поздно, — с грустной миной пожимает плечами Демори, — но ты можешь помочь мне нарезать салат. — Кивает он на помытые огурцы, лежащие справа от него. — Отлично. — Лука заставляет себя ограничиться одним незамысловатым ответом и повернуться к доске, принимаясь шинковать овощи. Элиотт старается не смотреть на него. Правда старается. Но непонятная радость и уют начали накрывать его с головой, стоило ему только увидеть Луку на пороге кухни. Такого неловкого. Красивого. Наконец вернувшегося домой. Поджимая довольно губы, он продолжает помешивать своё блюдо и всё же позволяет себе мимолётно посмотреть на Луку. Небольшая деталь заставляет его взгляд остановиться. — У тебя тут... — Тихо говорит он, приподнимая руку, чтобы указать. — Что? — Не поворачиваясь отвечает Лука, будучи слишком сосредоточенным на своём непростом занятии. — Да… У тебя тут краска. — Заканчивает своё предложение Демори и мягко проводится кончиками пальцев по мочке уха юноши, стирая с неё зеленое пятно. Мурашки щекочут затылок. Лука вздрагивает и отходит на полшага резко, уклоняясь от пускающего дрожь по шее прикосновения. Он смотрит на Элиотта удивлённо, безумно, судорожно растирая мочку уха и тут же поглядывая на свои пальцы. — Такими вы в театре вещами промышляете? — Всеми силами Демори старается сохранить невозмутимый вид, но улыбка нахально расползается по его лицу, а голова игриво склоняется в бок. — Что-то вроде того. — Тихо отвечает младший и вновь отворачивается к доске. — Знаешь, твои уши... — Продолжает Демори. — Да, давай еще к моим ушам прикопаемся. — Перебивает его Лука, всё ещё не желая встречаться с ним взглядом. — Нет, они красивые. — И постукивание ножа затихает. — Как будто эльфийские, я таких раньше не видел. — Элиотт говорит искренне, улыбаясь самой интонацией, и Лука таки позволяет себе на него взглянуть. Не лучшее было решение. Потому что сердце от него встрепыхнулось словно птица от громкого выстрела. — Если это был твой максимум в отвешивании комплиментов, то я искренне сочувствую девушкам, которые на тебя повелись. — Изогнутая бровь, уверенный тон и безразличный взгляд возвращается к огурцам. «Какой же ты трус, Лука» — Думает Лалльман сам про себя и дёргается, замечая медленное приближение старшего. Элиотт распален. Опираясь рукой на тумбу, он наклоняется совсем чуть-чуть, становясь ближе, желая своими глазами увидеть мнимое безразличие на лице младшего. — Что это? — Неожиданный вопрос Луки и Элиотт чуть хмурится непонимающе. Прослеживая траекторию внимательного взгляда, он осознает, что Лалльман говорит о ссадинах на костяшках его рук. Демори моментально выпрямляется и прячет левую ладонь в карман штанов, а правой хватается за лопатку, продолжая строить из себя знающего своё дело, занятого повара. Он видел, слышал, что Лука так и не продолжил готовку, дожидаясь от него ответа. — Это что, кровь? — Голос становится ещё более взволнованным, и, взглянув на юношу, Элиотт понимает, что синие глаза уткнулись ему в грудь, на белую рубашку. Опустив голову, он замечает буквально пару маленьких коричневеющих пятен. «Твою мать» — ругается Демори про себя, переживая то ли из-за того, что до сих пор не переоделся, ибо опоздал и боялся не успеть приготовить ужин к приходу Луки, то ли из-за того, что рубашка может быть окончательно испорчена из-за двух незамеченных капель крови. — Ерунда, просто, вот, решил боксом на тренировках позаниматься. Лука смотрит на него несколько секунд внимательно, не двигаясь. — Ты сегодня ещё не был на тренировке. — Отчеканивает он, и Демори от этого только больше начинает ненавидеть себя за своё ущербное умение врать. — Ну, тогда можно считать это репетицией. — Уверенно отвечает он и поворачивается лицом к Луке, улыбаясь. Он подавлял его. Подавлял своим беззаботным уверенным поведением, тоном, взглядом. Лука замечает за Элиоттом занятную черту характера: он уходит от некомфортных для него вопросов не с помощью лжи, а с помощью своего обаяния и хитрости. Лалльман щурится, всем своим видом высказывая подозрение, но лишь фыркает недовольно в итоге, и возвращается к нарезанию салата. Ужин был чертовски приятным. Демори за эти несколько дней даже как-то отвык от такого совместного времяпрепровождения. Что ещё действительно делало его счастливым, так это довольные лица семьи, расплывающиеся от удовольствия, когда они пробовали еду, приготовленную им. Это были одни из лучших моментов. В этот вечер мама Луки никак не могла перестать удивляться сходству мужчин семейства Демори, а Ивон подмечал, что Лука чертовски походил на Кларис. — А голубые глаза от матери? — Неожиданно подаёт голос Лалльман и Элиотт в миг сталкивается с ним взглядом. Лука уже давно обратил внимание на то, что глаза Ивона были карими. Желание увидеть мать Элиотта, голубизну её глаз волей не волей подогревало его интерес. — Да. — Коротко отвечает Демори младший и вновь утыкается взглядом в тарелку. Неловкое молчание заставляет Луку вновь пожалеть о том, что он не только имеет язык, но и умеет им пользоваться. — Кстати, ты помнишь, что на этих выходных надо бы съездить в Ренн? — Разбавляет тишину Ивон, обращаясь к сыну. Лука не может не заметить, как напрягается кисть Элиотта, сжимающая вилку в этот момент. — Да. — Вновь коротко отвечает старший. Напряжение заполнило комнату. Его настроение изменилось неожиданно, резко, кардинально. Волнение охватывало Луку. Он вообще не понимает, что тут происходит. Не понимает, что за Ренн, и почему мать с волнением поглядывает на мужчину так, словно она в курсе того, о чем вели беседу Ивон и Элиотт. — В Ренн? — Привлекает к себе внимание Лука, давая понять, что он хочет знать, о чем именно идет речь. И Демори старший тут же осознает, что у них с ним как-то не было до этого возможности обсудить тему матери Элиотта и объяснить, что произошло. Он не был уверен, было ли это вообще важно. Да и надеялся, что сыновья однажды обсудят эти не самые лучшие воспоминания, если им самим это будет необходимо. — В субботу будет годовщина с её похорон, пять лет. — С каким-то излишним спокойствием на лице произносит Ивон, и Лука моментально ощущает холод, пронизывающий сердце, также замечая, как его мать с понимающим видом кивает. Лишь он один здесь ничерта не понимал. Что-то внутри него пустило трещину от полученной информации. Похорон? Каких к чёрту похорон? Лука проматывает в голове все прежние разговоры со своим сводным братом и пытается найти ответы, объяснение, почему всё еще не слышал об этом важном факте истории жизни Элиотта Демори. Всё это время он думал, что, вероятно, в их семье произошёл развод, без последствий, без лишних проблем. Чувства остыли, характером не сошлись, имущество не поделили. Но, извините, смерть? Всю свою душу Лука вытряс и подал Элиотту на блюдечке прошлым вечером, в то время как сам о нем ничерта не знал. Ему хотелось услышать больше, гораздо больше. Но он совсем уже не имел понятия, каким таким образом было бы возможно разрушить выдуманные барьеры Демори, чтобы подобраться к его истинным чувствам. — Поедете с нами? — Улыбается Ивон, и братья вновь встречаются взглядом. Элиотт выглядел неуверенно, уязвимо. — Да. — Быстро отвечает Лука и между ними возникает какой-то странный, необъяснимый контакт. Снова. Кларис же вновь понимающе прикрывает глаза, когда Ивон берет её за руку. — Кстати, а как твой спектакль? Мы сможем его посетить? — Вновь улыбается мужчина, стараясь разбавить обстановку. Лука удивляется неожиданному вопросу и, смущенный, практически сразу отвлекается. — А, да, он уже на следующей неделе. Я… буду рад вас там увидеть. Элиотт твердо для себя решает, что сделает всё, чтобы попасть на выступление Луки, когда, во время произнесения этих неловких слов сводным братом, ловит на себе его мимолетный взгляд.***
— Так вы что, помирились что ли? — Беззаботно спрашивает Артур, жуя картошку фри. С вечера договорившись наконец встретиться, они уселись на следующий день в макдональдсе. — Я не знаю, вообще не понимаю. — Мотает головой Лука, тыкаясь трубочкой в стаканчик с колой. — Что тут может быть непонятного? — Опирается локтями на стол его друг. Лука поглядывает на него и снова опускает взгляд на стакан, продолжая помешивать тающие кусочки льда. — Я рассказал ему о… — Лука запнулся. — О чем? — О Том. Том самом. — Всё еще не может поднять взгляд. Артур щурится, вдумываясь в полученную неоднозначную информацию, и, спустя пару секунд, его глаза неожиданно распахиваются. — И… И что он? — С опаской интересуется парень, убирая руки от картошки, — утешал тебя в своих крепких братских объятиях? — Пытается отшутиться, но тут же замечает, как Лука дёргается, опуская голову только ниже. — Погоди, что, серьезно? — Вскидывает брови, прижимаясь спиной к спинке стула, — но он же… Не знаю, стебал тебя, насильно чуть не завалил. — Продолжал давить Артур, пытаясь найти здравый смысл в этой истории. — Он извинился. — Всё, что Лука может ответить. Он правда не знает, как объяснить словами то, что происходило между ними. Он не знает, возможно ли это вообще. — Аа-а, извинился, ну это прям в корне меняет дело. — Сарказм и Лука всё-таки начинает раздражаться. — Блять, Артур, он спас меня от шайки Жана в ту пятницу. И Артур знал об этом. Лалльман рассказал ему по телефону в тот же день. Но ему было слишком страшно вот так просто доверять друга человеку, поведение которого так резко менялось, а поступки разнились. Блондин вздыхает бессильно и неожиданно вспоминает интересную новость: — Кстати, про Жана. Его нехило так кто-то разукрасил. Да и, насколько слышал, всю его компанию тоже. — Лука замирает, вспоминая вчерашние детские оправдания Элиотта. — Что? — Артур вновь замечает перемену в настроении его друга. — Может… Может это был Элиотт. — Неуверенное предположение и нахмуренные брови. — Таки замарал свои идеальные ручки ради тебя? — Артур помнил слова Демори о том, что он «разберётся» с обидчиками Луки, но на деле, он действительно слабо верил, что Элиотт решится это сделать. Что ему не окажется плевать. — Да черт его знает…***
Этим вечером Лука был намерен вытянуть из Элиотта всю информацию. Убедиться, был ли он связан с последним происшествием. Сам не знал зачем. Не мог определиться, приятно ему будет это выяснить, или его признание только больше введёт в замешательство. Но Демори дома не оказалось. Кроссовки были на месте, собака тоже, а ужин готовила, к удивлению Лалльмана, его мать. Лука ощущал, как раздражение только больше наполняло его от неизвестности. У родителей же спросить о том, где его сводный брат сейчас находится, упрямость не позволяла. Вернулся Элиотт лишь к ужину. Бессмысленные бытовые беседы и невероятное желание Луки поскорее выйти из-за стола и выцепить Демори в какой-нибудь комнате заставляли младшего нервно ёрзать на стуле и то и дело отвлекаться на собаку, вьющуюся вокруг его ног. — Как там Хлоя? Хорошо провели время? — Неожиданно задаёт вопрос отец, Элиотт поднимает на него глаза и невольно переводит их на Луку. Лалльман раздражён. — Да, было весело. — Коротко отвечает Элиотт и отвлекается на стакан с соком. — Её давно у нас не было, можешь как-нибудь снова пригласить. — Улыбается Кларис, а Лука только больше распаляется от того, что Жансон, оказывается, уже не раз бывала в этом доме, а родители с такой радостью её принимали. Ему не нравился ход этого разговора. Ему не нравилось, что его вообще как-либо задевали вопросы, связанные с девушкой Демори. Ему не нравилась эта уязвимость. Зависимость настроения. Вероятно, они с Элиоттом действительно стали хорошими... Друзьями? Братьями? Дружными соседями? Да к черту все эти определения. Не важно. Важно было то, что Элиотт был волен делать всё, что захочет. Он ничего не должен был Луке после нескольких, вероятно, братских, милых объятий. Но это понимание ни коим образом не прогоняло из него чувство тоски, неожиданно возникающей во время подобных разговоров. Руки и язык чешутся от нестерпимого желания съязвить, отвлечься и отвлечь их, лишь бы они уже перестали об этом говорить. Джой крайне вовремя привлекает внимание Луки своим копошением с игрушкой вокруг его стула. Пока Кларис убирала посуду, а семейство Демори с интересом обсуждало личную жизнь Элиотта, Лука сполз на пол и начал энергично тормошить собаку, которая моментально подхватила игривое настроение хозяина, то и дело цокая лапками, отбегая в сторону и подбегая обратно. Элиотту не хотелось говорить. Тем более об этом. Ему лишь хотелось то и дело оборачиваться через плечо и следить за пушистой макушкой, но не Джой, а Луки. Приятно было снова видеть в нём энергию, видеть его улыбку. Меняя тему, он наконец отвлекает отца от разговоров о Хлое, и, предлагая Кларис помощь в уборке, тут же поднимается со стула и берет свою тарелку со стаканом. Элиотт делает пару шагов и замечает, как вдруг под его ногами появляется Джой, бегущая за игрушкой. Демори отшатывается от неожиданности, но сохраняет равновесие. — Ох, Элиотт! Твоя футболка. — Спешит к нему Кларис, замечая пятно от сока на белой ткани. — Оп-па, — протягивает он, опуская голову. В последнее время его одежде доставалось больше, чем ему самому, — да ничего страшного, пойду застираю. — Улыбается парень и, оставляя посуду на кухне, направляется в ванную комнату. — Лука! Пойди и извинись. — Хмурится Кларис. — За что? — За то, что под ногами мешаешься, вместо того, чтобы помогать. Лалльман хочет уже закатить глаза, но сдерживается, не позволяя себе демонстрировать этот жест перед матерью. Поэтому, он лишь вздыхает устало и заставляет себя подняться с пола, считая это происшествие хорошей возможностью остаться наедине. Облокачиваясь на дверную раму ванной комнаты плечом, он тут же видит Элиотта, стоящего перед ним с голым торсом и застирывающего испачканную вещь в раковине. Луке нравилась эта комната. Она была довольно просторной и уютной. Тёмно-коричневый кафель на полу, бежевый на стенах, большая ванная — всё это отдавало непривычной роскошью, неожиданно доставшейся им для использования. Демори замечает младшего моментально и, бросая на него короткий взгляд, продолжает тормошить футболку под горячей водой. — Какими судьбами? — Интересуется он, не оборачиваясь. — Меня прислали извиниться. — Покусывая губу, отвечает Лалльман, глядя на отражение старшего. — Не за что. — Усмехается Элиотт, закрывая кран. — Вот и я так думаю. — Уверенные слова, заставляющие голубые глаза снова взглянуть на него. Элиотт ничего не отвечает. Смотрит на Луку пару секунд внимательно, радуется где-то внутри, замечая, как сильно старается младший не опускать взгляд ниже его лица, и просто начинает выжимать ткань, возвращая внимание к своему занятию. Щелчок двери отвлекает. И Демори вновь поднимает взгляд. — Значит, родители приехали и это снова стало важным? Элиотту требуется секунд семь, прежде чем он понимает, что Лука цитирует его же слова о Хлое. Интерес внутри подогревается и, оставляя наконец футболку, он одной рукой облокачивается на раковину, а другую деловито засовывает в карман домашних серых штанов. Лалльман ёжится от того, насколько изящно выглядел его чертов сводный брат в этот момент. — А что такое, ревнуешь? — И Лука вспыхивает изнутри как спичка. Элиотт видит это. Чувствует. И ему это безумно нравится. — Да. — Резкий ответ и спесь моментально сходит с его лица от неожиданности. Лука делает шаг навстречу и сжимает губы, строя грустную мину: — Знаешь, как-то не хватает в последние дни внимания братского, заботы вот этой всей семейной, что была, когда я болел. — Проговаривает Лука, подходя ближе, театрально опуская взгляд, становясь перед Элиттом у раковины, начиная выжимать футболку вместо него. Вся эта игра заставляет Демори следовать глазами за каждым его движением, действием, пытаясь предугадать, понять. «Какого черта он творит» — думает он, нервно сжимая кулаки. «И какого черта он закрыл дверь». А Лука просто хотел поговорить, чтобы никто не отвлек, не помешал. Но, казалось бы, привычный дерзкий ответ на его же язвительность в этот раз что-то в нём задел, вынудил завестись. Элиотт смотрит на него, смотрит на напряжённые руки, скручивающие ткань, на его изящный профиль, опущенные ресницы, практически затянувшуюся рану на губе. Смотрит на его ухо, которого он позволил себе коснуться губами когда-то, и чувствует волнение, прокатывающееся по телу. — Ты не ответил на мой вопрос. — Говорит он слишком томно, наклоняясь слишком близко. Лука застывает, боясь повернуться: — Я ответил. — Бормочет он не слишком уверенно, не до конца понимая, о чём идет речь. Встряхивает выжатую футболку, обходит Элиотта и, приближаясь к ванной, вешает её на батарею. — Ты бы хотел, чтобы я был для тебя больше, чем братом? — Во второй раз этот вопрос и уверенная интонация старшего выбивают весь воздух из лёгких Луки, но черта с два он позволит Демори это заметить в нём. — И кем ты мне будешь? Мамочкой? — Лука поворачивается к нему, облокачиваясь на край ванны. — Нет, буду тебе... Партнером. — Играет бровями Элиотт, засовывая вторую руку в карман. — В чём? В спектакле «Ромео и Джульетта»? Тебе не надоело еще играть? — С горем пополам Лука сохраняет невозмутимый вид. Элиотт усмехается от этого ответа, чуть опуская голову. Но, выпрямляясь, вновь вглядывается в эмоции Луки, пронизывая его своей уверенностью. — Хорошо, тогда буду твоим… Любовником. — И Лука резко поднимает ресницы, смотря на него неверяще, дёргаясь от того, что Демори делает ещё один шаг навстречу. — Ой нет, спасибо, кто будет рад такому любовнику. — Фыркает он, поднимаясь, подходя ближе к стиральной машинке, вправо, чтобы иметь пути отхода, в случае чего. Элиотту хочется смеяться, и он вскидывает брови от такой быстрой реакции. Он успокаивает себя тем, что объяснит позже своё поведение Луке, да и самому себе, как шутку, небольшую шалость, на которую его вывел Лалльман своими резкими ответами: — И что же во мне не так? — Интересуется, пытаясь поймать зрительный контакт. — Ты напыщенный. — Подмечает Лука, оборачиваясь. Он считает, что его аргумент обоснован, особенно тем поведением, что Демори позволял сейчас себе. — Ты не меньше. — Хитро улыбается Элиотт в ответ, приближаясь на полшага. — У тебя причёска стрёмная. — Бросает Лалльман быстрее, чем успевает подумать. Нагло врет, ведь не раз уже размышлял о том, как бы это было – зарыться в его идеальные волосы рукой, растрепать их, оттянуть. Элиотт сдерживает улыбку и, молча, вновь подходит к Луке, заставляя его пятиться, насколько это вообще было возможно. — Да ты фонарный столб. Кто захочет встречаться со столбом? — Лепечет Лука, раздражаясь тому, каким неловким и мелким себя чувствует каждый раз, когда Демори вот так просто подходит к нему, окружает своим присутствием, не даёт и шанса отвести от него взгляд, потому что он повсюду, он везде. Его тепло везде. Его запах. Его Дыхание. И всё, что остается Луке — судорожно пытаться выровнять своё, успокоиться, отвлечься. — Ммм… И при каждом столбе у тебя руки так трясутся? — Охрипшим голосом довольно протягивает Элиотт, заставляя Луку в панике сжать кулаки сильнее и поднять глаза, в миг выдавая себя и своё волнение с головой. Демори сводит брови изумлённо, сталкиваясь с выплёскивающейся за края синевой и облизывает губы, нервничая. Лёгкие спешно наполняются воздухом, потому что он просто не выдерживает, не справляется с теми чувствами, что вызывает в нём Лука, выглядящий сейчас перед ним… Так. Так открыто. Так искренне. Так уязвимо. Крепкая ладонь поднимается к его лицу и Лука жмурится, выдыхая. Едва ощутимо, словно коснись – и он рассыпется, Элиотт убирает несколько прядей с его лица, наклоняясь, пытаясь заглянуть в его закрытые глаза. — Лука… — Шепчет он, и Лалльман сжимает губы ещё сильнее, ощущая горячее дыхание на своей щеке. Элиотт не хочет его держать. Не хочет допустить и мысли у Луки, что его к чему-то принуждают. Он лишь смотрит на него, вдыхает и едва касается, чтобы, в случае чего, младший смог бы его оттолкнуть, обезопасить себя. Лука отворачивает голову от его лица и Элиотту открывается сносящий крышу вид шеи, пульсирующей на ней вены и родинки, желание коснуться которой моментально пускает трещину по его самоконтролю. Зря он это сделал. Зря. Лука боится открыть глаза. Боится, что поддастся. Боится, что придётся признать, что причина его учащённого сердцебиения – Элиотт. Что трясет его не от страха, не от ужаса, а от трепета и приятного волнения, возникающего из-за этой непозволительной близости. В какой-то момент ему кажется, словно Демори и вовсе пропал из его личного пространства, но горячее дыхание на шее заставляет его застыть. Едва ощутимо, неожиданно, Элиотт проводится кончиком носа от ключицы Луки до его уха, и мальчишка вздрагивает, втягивая голову в плечи. Он упирается руками в его грудь и, кажется, обжигается от температуры бархатной кожи. Внимание приковывается к маленькой татуировке Демори над сердцем. Какая-то небольшая надпись, но его голова отказывается думать о её значении. Единственная мысль, что сейчас сводит Луку с ума – он касается его. Кожа к коже. Чувствуя, как грудная клетка под его руками вздымается, упирается только сильнее от желания быть ближе. Он втягивает воздух, что есть силы и делает последний шаг назад, вздрагивая. Элиотт не оставляет его и, вновь подходя, мягко касаясь двумя пальцами его подбородка, приподнимает голову Луки, заставляя посмотреть на себя. — Элиотт, стой. — Шепчет жалобно Лука. — Нет. — Осипший голос и отказ, выраженный в медленном мотании головой. — Элиотт… — Хрипит Лалльман, смотрит вниз и снова заглядывает в помутневшие от нахлынувших чувств глаза, — я вляпался. Демори замирает. Бегает глазами от розовых губ к синим радужкам, замечая в них замешательство. Разум медленно начинает возвращаться к нему и, сводя брови на секунду, он смотрит вместе с Лукой под ноги и вскидывает брови, замечая под пятками младшего творчество в очередной раз не дождавшейся прогулки Джой. — Твою мать… — Выдыхает Демори и, поднимая голову, вновь встречается взглядом с дрожащим от рвущегося наружу смеха юношей. Он видит на его лице невероятную гамму эмоций, видит его сжатые губы, напряженные щеки и, спустя пару секунд, не выдерживая, прыскает вместе с ним от смеха одновременно, уткнувшись головой в его хрупкое плечо. ---------------------------------------------------------------------------------------------------- Я не хотела, чтобы этот текст мешался наверху, поэтому: Лучшие читатели на свете, спасибо вам огромное, что остаётесь со мной! Вы в буквальном смысле мой двигатель и энергия. Но я должна, вероятно, расстроить вас и саму себя, потому что на две следующие недели вынуждена пропасть из-за чертовой сессии, кучи чертежей, макетов и подготовки к экзаменам. Я бы хотела параллельно писать главу, но на этой неделе, сидя за ней каждый день по несколько часов, сделала вывод (как и вы ,вероятно, из-за такой задержки), что это все-таки практически невозможно. И я либо просто свалюсь от переутомления (+ глава будет не такой качественной, как могла быть, а этого я не хочу ещё больше), либо не закрою сессию вообще. Поэтому, я хочу напомнить, как сильно вас люблю и как благодарна буду, если вы поймёте меня и будете ждать продолжения вместе со мной. Всё это время я все равно буду постоянно думать о нашей истории, обдумывать дальнейший сюжет и, благодаря этому, после всей дурацкой учебы, я уверена, главы будут появляться с прежней скоростью ❤