***
Вернувшись домой, парни неосознанно старались проводить больше времени с родителями. То ли потому что им не хватало семейной стабильности и они её восполняли, то ли потому что просто боялись остаться наедине. Каждый не был готов столкнуться с реакцией друг друга на произошедшее. Лука не жалел о том, что сделал этой ночью, но ему было стыдно. Щёки моментально заливались краской, стоило только вспомнить подробности своих ночных телодвижений. «Ещё и рукой туда пытался потянуться» — ругается про себя Лалльман, продолжая разбирать вещи. Крепкая хватка Элиотта за его плечо возникает перед глазами, и мальчишка моментально роняет из рук дезодорант, который достал только что из сумки. Чертыхаясь, он наклоняется за ним и замечает удивлённые взгляды семьи. — Да, руки не из того места растут, не обращайте внимания. — Отшучивается Лалльман, выпрямляется и, сталкиваясь с внимательным взглядом Элиотта, пугливо отворачивается. Закончив с вещами, поужинав, Ивон предложил перебраться с чаем в гостиную, чтобы между делом посмотреть их альбомы со старыми и, как он выразился, «уморительными» фотографиями. Элиотту эта идея показалась не особо радужной, в то время как Лука воспринял её чересчур воодушевлённо. Ивон знал, как тяжело его сыну давались воспоминания о матери, поэтому все фотографии с ней были собраны в отдельный альбом и убраны на верхнюю полку шкафа. Но не выкинуты. Он бы не смог. Да и всё ещё надеялся, что когда-нибудь Элиотт сможет смотреть на них со спокойной душой. Парни расселись так, чтобы между ними были отец с матерью, листающие страницы альбомов. Лука был восхищён. Ему до безумия нравилась реакция Элиотта, его смущение и прикрытое ладонью лицо, когда семья хихикала с фотографий, где он в возрасте в несколько месяцев отроду бултыхается голый в ванночке. Вот уж не думал Лука, что увидит его впервые голым в подобных обстоятельствах. Не то чтобы он вообще об этом много думал, но сейчас Лалльман был несказанно рад тому, что их семейные альбомы всё ещё оставались неразобранными где-то в многочисленных коробках подсобки. Он бы умер прямо здесь, если бы Элиотт увидел его изящную позу на горшке, которую он себе позволил семнадцать лет назад, и с которой до сих пор мама так сильно ухохатывалась. Телефон неожиданно вибрирует, и Лука старается быстро и достаточно незаметно посмотреть, что за уведомление ему пришло. Артур. Лалльман улыбается, и Демори замечает это моментально, вглядываясь в эмоции младшего. — Кстати, — подаёт голос Лука, глядя на родителей, — я всё забывал сказать. Выступление перенесли на понедельник, на университетский фестиваль. — Уже послезавтра? — Удивляется Кларис. — Фестиваль? — Переспрашивает отчим. — Да, это что-то вроде проводов заканчивающейся осени. — Неожиданно объясняет Элиотт, встречаясь взглядом с Лукой, на что последний кивает, поджав губы. — На самом деле, у универа просто остались неиспользованные деньги, выделенные на мероприятия. — Продолжает Элиотт. — Мы должны были выступать в театре только через две недели, но режиссеру предложили занять одну из локаций на фестивале, и мы не могли отказаться. Так и так это хорошая реклама предстоящей премьеры. — Разъясняет Лука, с волнением поглядывая на родителей. Ему безумно хотелось увидеть их во время выступления, но он знал, как много работы им обычно выпадало на понедельники. Ивон кивает понимающе и переглядывается с Кларис. — А во сколько это будет? — Карие глаза вновь смотрят на синие, взволнованные. — Наше выступление поставили на восемь, перед фейерверками. Как раз вот узнал. — Быстро проговаривает Лука, и Элиотт немного расслабляется, успокаивая себя мыслью, что Лалльман улыбался сообщению, связанному всего лишь с театром. — Ну, к восьми-то я думаю управимся! — Воодушевлённо отзывается Ивон, и Лалльман изумлённо поднимает брови, не в силах скрыть свою радость. — Нет, пап, правда, когда ты уже перестанешь столько работать? — Усмехается Элиотт. — Вот внуков мне приведешь, тогда может и подумаю о пенсии. — Подмигивает сыну Демори старший, в то время как улыбка на лице Луки в один миг ослабевает. Ему вновь стало страшно. Внуки. Затуманенный взгляд скользит по улыбающемуся, такому красивому лицу Элиотта и устало опускается вниз. — Значит, на завтра ещё репетицию поставят? — Привлекает к себе внимание Кларис, заставляя сына взглянуть на неё. — Да. — Тихо отзывается он и потирает лицо ладонью, пытаясь сбросить с себя неожиданно накатившую волну расстройства. — Хотели ещё на утро понедельника поставить, но у всех вроде как учёба. А нам ещё и поездку от универа устроили. Лишь бы успеть всё. — Утомлённо бормочет Лука, и Элиотт хмурится: — Какую поездку? Лалльман поднимает на него взгляд и чувствует себя до жути непривычно от того, что они вот так просто разговаривают друг с другом перед родителями. Что, казалось бы, в обычной семье — нормально. Но не для них. — Наше направление отправляют в какой-то центр соц-помощи, на край города. Я думал пропустить, если репетицию поставят, но это вроде как считают за день практики, поэтому тогда потом придётся отрабатывать. — Понял. — Кивает Элиотт, обдумывая услышанное. — Ты со всем справишься. — Бодро отзывается Ивон и мягко хлопает Луку по плечу, отчего тот невольно расплывается в улыбке. Ему действительно не хватало отцовского тепла, подобной поддержки все эти годы. — Ладненько, — бодро отзывается юноша, подскакивая с места. — Пора прибраться. — Воодушевлённо говорит он и собирает посуду. Элиотт моментально подхватывает это настроение и, поднимаясь, успевает взять лишь свою кружку и кружку Кларис, к которой тянулся Лука. Они замирают в неловком молчании перед родителями и, опомнившись, выпрямляются. — Какие же у нас отличные дети. — Шутливо протягивает Кларис, устраиваясь поудобнее на плече мужчины, на что тот лишь хрипло хихикает.***
Вытирая вымытую посуду полотенцем, Лука нервно покусывает губы, ощущая волнение, что громкими ударами бьётся о его рёбра. Не думал он, что после всего остаться с Элиоттом наедине окажется для него таким испытанием. Смотреть на него ему просто не хватало уверенности, поэтому, пока Элиотт намывал последнюю кружку, Лука, отходя в угол комнаты, к шкафчику с посудой, ставил уже вымытые кружки на свои места. Тихо прикрывая дверцу, Лалльман делает глубокий вдох и медленно поворачивается к Элиотту, глядя на его широкую спину. Синий джемпер ему чертовски шёл. Как и любая другая одежда, к сожалению Луки. Сжимая ладони в кулаки, Лалльман вздыхает ещё несколько раз глубоко и открывает рот, чтобы сказать то, что хотел. Но всё, что ему удаётся – лишь хватать губами воздух, потому что язык просто не поворачивается из-за отсутствия необходимого количества смелости. Элиотт заканчивает со своим занятием и, взяв в одну руку кружку, а в другую полотенце, оборачивается. Сердце Луки моментально оказывается в тисках, и он выпаливает свою мысль быстрее, чем успевает подумать: — То, что я сделал той ночью, — лепечет он, и Элиотт замирает от того, что Лука сам осмелился поднять эту тему. — Не бери в голову. — Заканчивает Лалльман, и Демори хмурится от этой фразы. — В смысле? — Переспрашивает он, подходя ближе, всё так же протирая керамическую поверхность полотенцем. Сердце сжимается сильнее от его приближения, и Лалльман глупо отводит взгляд, чувствуя, как голос с каждой секундой становится всё неувереннее. — Я, как бы точнее... Просто поддался настроению. Элиотт останавливается на секунду, челюсти невольно сжимаются от напряжения. Ему абсолютно не нравилась перспектива списать ту ночь на какую-то случайность. И он не собирался позволять Луке так просто отмахнуться от того, что он сам тогда сделал. Демори аккуратно оставляет кружку вместе с полотенцем на столешнице, вновь поднимая взгляд на младшего. Лука прослеживает это действие и напрягается от мысли, что ни одно обстоятельство их в этот момент больше не разделяло. — Ты сейчас хочешь сказать что-то вроде «я тебе передёрнул, но ничего к тебе не чувствую»? — Уверенным тоном, хриплым тембром проговаривает Элиотт, приближаясь на один шаг, и Лука в один миг вспыхивает, поднимая на него удивлённые глаза. — Нет! — Выпаливает он, — то есть... Да, наверное. «Наверное» — Проносится эхом в голове старшего, и он делает глубокий вдох, заставляя себя успокоиться. Он подходит к Луке, пытаясь заглянуть в его глаза, но младший упрямо отводит их в сторону. Лалльману казалось, что уж лучше бы Элиотт его сейчас колотил, чем вот так просто стоял перед ним и смотрел. Прожигая, заставляя руки предательски дрожать, а дыхание учащаться. Элиотт даже с Хлоей ещё не расстался, но вот так просто сейчас позволял себе загонять в угол парня и смотреть на него настолько неприлично, настолько открыто, желающе. Sound: The Acid — Basic Instinct — Я говорил тебе остановиться. — Хрипло уточняет Демори, и Лалльман вновь опускает взгляд, всё больше походя на провинившегося щенка. — Ты же тоже получил удовольствие. — Слишком томно, тихо говорит старший, склоняя голову вправо, и, не имея возможности утонуть в синих омутах, вглядывается в длинные опущенные ресницы. — Просто использовал меня, чтобы сбросить напряжение. — Пытается вывести, заставить посмотреть на него, попасться в ловушку. И Лука делает это, поднимая голову, выдавая себя раскрасневшимися щеками, горящими глазами: — Господи, да что ты строишь из себя Деву Марию, ты сам виноват! — Шипит ядовито, не слишком громко, боясь быть услышанным родителями. — Я? — Вскидывает брови Элиотт и выпрямляется слегка. — Ты! Ты выглядел слишком жалко, я просто хотел тебе помочь! — Интересные у тебя способы оказания помощи. — Правая бровь изгибается, и Элиотт вновь приближается на полшага. — Часто такими приходится пользоваться? — Смотря по ситуации. — Стушевался Лука, отводя взгляд. Впервые в жизни Элиотт испытывает такую ненависть к собственному воображению, когда в одну секунду, без труда, представляет Луку в чужих руках, точно так же извивающегося в кровати с чужим человеком. Не с ним. Сердце больно сжимается от этого представления, и его брови напрягаются ещё сильнее. — Ты уже делал так кому-то? — Слишком ровно, холодно спрашивает он. — Не раз. — Быстро отвечает Лалльман, взглянув наконец ему в глаза. Уверенно. Упрямо. Элиотт даже опешил слегка на несколько секунд, чувствуя, как отчаяние подступает. Но эти хлопающие, дрожащие ресницы, сжатые ладони, вздымающаяся грудь, розовые щёки и поджатые губы заставили его успокоиться. Заставили насладиться этим видом в сотый раз. — Да врёшь ты всё. — Удовлетворённо выдыхает он, опираясь на стену кончиками пальцев над правым плечом Луки, — а врать ты совсем не умеешь. — Шепчет ему на ухо, пуская волну мурашек по шее мальчишки. — Что за чушь? — Возмущается Лалльман и, упираясь руками в грудь Демори, пытается отодвинуть его от себя. Но в этот момент они оба понимают, чувствуют, что эта попытка была совсем не схожа с той, что произошла между ними в первый раз несколькими неделями ранее. Лука не пытался спастись, даже убежать не пытался. Более того, где-то внутри он признавал, что это становилось его любимой привычкой, необходимостью — чувствовать Элиотта сильнее, ощущать его учащённое сердцебиение под руками. Демори склоняется над его шеей и, с лёгким трепетом вдыхая его аромат, шепчет, касаясь губами мягкой кожи: — Я был первым, с кем ты позволил себе подобное. Лука вздрагивает и съёживается, пытаясь закрыть доступ к шее, но Элиотт не позволяет ему это сделать, опуская руки на подрагивающие плечи. — Значит… — Шёпот, в то время как приоткрытые губы, упиваясь, скользили по мягкой коже. — Шея действительно твоё слабое место. — Я тебе сейчас втащу. — Угроза, произнесённая дрожащим голосом, заставляет старшего чуть ли не мурчать. — Не сможешь. — Довольно говорит Демори, и, облизывая от нетерпения губы, выдерживает небольшую паузу. Становясь ближе, теснее, он оставляет лёгкий поцелуй в ямке над ключицей, заставляя Луку этим действием судорожно втянуть воздух. Взъерошенные волосы Демори щекочут его шею, а глубокое, шумное дыхание, которое он так отчётливо слышит под ухом — заставляет дрожать. Улыбка охватывала губы Элиотта, когда, зарываясь в мягкие локоны одной рукой, отклоняя голову Луки в противоположную от него сторону, Демори не чувствовал сопротивления. Лишь ощущал, как крепкая хватка на его груди ослабевала, переходя в мягкие, неосознанные поглаживания. Поднимаясь от ключицы к мочке его уха, Элиотт осыпает шею Луки мягкими, влажными поцелуями. Он не касается его кожи языком, но облизанные от волнения губы оставляют после каждого прикосновения мокрые звуки, заставляя Луку задыхаться от волнения. Элиотт отстраняется буквально на пять сантиметров, замечая прикрытые от удовольствия ресницы и губы, судорожно втягивающие воздух. Возвращая своё внимание к пульсирующей вене на шее, Демори улыбается и, смыкая ресницы, мягко дует на влажную кожу. Лука вздрагивает и, опуская голову, утыкается лбом ему в грудь, сжимая синюю ткань в руках сильнее. — Тшш… — Шепчет Элиотт и, зарываясь в мягкие волосы обеими руками, заставляет Луку посмотреть на него. Его сердце сжимается от одурманенного взгляда перед собой. Это ли чувствовал Лука той ночью? Таким ли он видел его тогда? — Расслабься, просто расслабься. — Передразнивает, на что Лалльман лишь моргает пару раз, тяжело сглатывая: — Ты просто кретин… — Хрипит и вздыхает взволнованно, когда замечает, как Демори склоняется к ещё нетронутой стороне его шеи. — Я тебе веник в задницу вставлю, если ты сейчас не остановишься. — Валяй… — Всё, на что Элиотта хватает, чтобы прерваться от поцелуев, ведущих к левой ключице юноши. Он не справляется. Он попросту тонет в нём и теряет контроль, скользя по шее ниже, позволяя поцелуям становиться всё более откровенными. Лука дёргается в его руках, дрожит и дышит глубоко, снося ему своим этим дыханием крышу окончательно. Рука старшего скользит по его шее с другой стороны и, останавливаясь под подбородком, аккуратно, медленно заставляет Луку отклонить голову к правому плечу. Демори проводит большим пальцем по нижней губе юноши, чувствуя в этот же момент, как он обжигает его горячим дыханием. Элиотт замирает, пытаясь привести мысли в порядок, утыкаясь кончиком носа в раскрасневшуюся от поцелуев ключицу. Лука неосознанно, инстинктивно гладит его по шее и Элиотт не выдерживает, оставляя укус на выпирающей косточке. Ноги в один миг подкашиваются, и Лалльман практически пищит, прикрывая рот ладонью. — Лука. — Слышится голос отчима в стороне, и Лука моментально распахивает глаза, отталкивая Демори от себя подальше. Взволнованно оборачиваясь к выходу из кухни, они никого не видят. — А когда официальная премьера вашего спектакля? — Слышится приближающийся голос в коридоре, и Лука застывает на месте. Элиотт быстро переводит на него взгляд и, понимая, что эти раскрасневшиеся щёки выдадут его с головой, давит младшему на плечи, заставляя присесть на корточки вместе с ним. Джой, уныло копошившаяся до этого вокруг пустой миски, моментально подскакивает к хозяевам, подставляясь под руки, требуя ласки. Отец заглядывает на кухню и, не сразу замечая парней, слышит в стороне голос Элиотта: — Двенадцатого декабря. — Парень улыбается, теребя мягкую шерсть, в то время как Лука боится и двинуться, глядя в одну точку. — О, вы тут развлекаетесь, смотрю. — Усмехается Ивон, глядя на переворачивающуюся на спину Джой. — А то. — отзывается Элиотт вновь и дарит своему отцу ещё одну уверенную улыбку. — Ну ладно. — Улыбается ему в ответ Ивон и наконец покидает их поле боя, позволяя им своим уходом облегчённо выдохнуть. Поджимая губы, Элиотт поднимает взгляд на оцепеневшего Луку. — Эй, ты в порядке? — Осторожно спрашивает он, но тут же сталкивается с искренним недоумением в синих глазах. — У тебя недотрах что ли? — Хмурится Лалльман. — Чего? — Кривится Демори, отпуская наконец собаку. — Давно не виделся с Хлоей, так решил со мной поразвлекаться? — Почему ты… — Элиотт искренне не понимал в этот момент, чем именно была вызвана эта перемена настроения. — Или тебе так нравится наблюдать, как перед тобой растекаются не только девчонки, но ещё и парни? — Лука выпрямляется, глядя на него сверху вниз, и Элиотт повторяет это движение, поднимаясь. — Нет, Лука, это не так. — Уверенно отвечает Демори, боясь сейчас осечься, сказать хоть одно неверное слово. — Тогда скажи, бога ради, о чём ты думаешь, когда вытворяешь подобное? Когда у тебя встаёт посреди ночи, или когда ты трогаешь меня так, как… Как нельзя. — Элиотт замечал подступающую панику, истерику в глазах младшего, и его это пугало. — Ты думаешь о своей девушке, когда лапаешь меня? — Я не… Он не думает. Он давно уже ни о ком, кроме Луки, не думает. — Скажи, это нормально встречаться с Хлоей и вылизывать мне шею одновременно? Тебе не кажется это хотя бы немного странным? Не кажется, что ненормально это делать, когда родители сидят в соседней комнате? Лука бил его этими словами наотмашь, ставя на место, возвращая рассудок в норму. Элиотт ничего не мог ему ответить. Дерьмовое чувство бессилия накрывало его, возвращая в тот вечер, когда Лука точно так же оттолкнул его, попадая каждым своим словом прямо в сердце. Лука Лалльман — потерянный мальчик, который боится любить. Но он цепляется за Элиотта, тянется к нему, хоть ему и страшно. Хоть он и нуждается так сильно в уверенности, мнимом доказательстве, что Демори не просто идёт на поводу своих желаний или инстинктов, а что он действительно испытывает к нему что-то серьёзное. Что-то, хотя бы отдалённо похожее на то, что испытывает он сам. — Ты хоть думаешь о том, что я чувствую в эти моменты? Уверенность Луки колебалась из-за того, что прошлой ночью он сам позволил себе прильнуть к нему. Просто сейчас его слишком напугало появление отчима. Слишком напугала мысль, что он мог узнать о том, что между ними происходило. Хотя Лука даже сам сейчас не понимал — о чём именно. Что думал об этом Элиотт. Что он чувствовал к нему. И чувствовал ли вообще. — Я только об этом и думаю. — Тяжело выдыхает Демори, заставляя Луку своими словами судорожно вздохнуть. — Ну и что, по-твоему, должен чувствовать парень, который получает удовольствие от прикосновений своего сводного брата? «Получает удовольствие» — слова отдаются пульсацией в трепещущем сердце Элиотта. Голубые глаза округляются, и его губы невольно открываются в немом удивлении. В другой ситуации слова Луки заставили бы его ликовать, сковать Лалльмана в объятиях, но прямо сейчас он чувствовал в голосе младшего отчаяние, безнадёжность. И это грызло его изнутри. Потому что это он довёл его до подобного состояния. Потому что срывался уже не в первый раз, касался его, словно имел на это право, в то время как сам до сих пор не набрался даже смелости, чтобы сказать Хлое, что ничего к ней не чувствует, что оставляет её. — Я никогда не думал о тебе, как о развлечении. — Говорит он твёрдо, и брови Луки жалобно приподнимаются, выдавая то, как сильно он хотел услышать подобные слова. — И никогда не думал о том, чтобы… Использовать тебя. — Язык не поворачивался даже просто произнести подобные предположения. — Но ты с ней. — Спустя несколько секунд внутренней мольбы вновь подаёт голос Лука. — Ты встречаешься с ней, трогаешь меня, рискуешь семьёй и всё ещё остаёшься с ней, имея хоть какую-то опору, в то время как я являюсь для тебя чем-то запасным, чем-то удобным. — Это не так, Лука. — Элиотт боязливо кладёт ладонь на его плечо, но Лалльман тут же дёргается с места, отходя от него на полшага. — У меня такой опоры нет, Эл. Её нет. — Утомлённо мотает он головой, смотрит на него ещё секунд пять глупо и отворачивается. Обида давит на него изнутри, и Лука уходит, оставляя Демори на кухне одного. Неожиданно наступившая тишина вызывает глухую боль в груди Элиотта. Элиотт ненавидел себя в этот момент так явно, так искренне, просто за то, что собственной неуверенностью заставлял Луку чувствовать себя столь паршиво. Буквально пару минут назад он был в его руках. Буквально каких-то пару минут назад — он был счастлив. Сейчас же, когда Лука ушёл, чувство опустошённости накрывало его.***
— Там никого не должно было быть, поэтому, когда тот пацан появился из-за стеллажа, Эмма так заорала, что я просто не мог удержаться и захохотал. Ты бы знал, как у меня болел нос от её удара. — Смеётся Казас. — Нет, ну скажи, ты же тоже бы заржал? — Янн оборачивается, обращаясь к другу, но замечает Элиотта, зависшего около объявления о фестивале, в пяти метрах от себя. — Пойдёшь туда? — Интересуется Янн, возвращаясь к Элиотту. — Да, наверное... Но может нет. — Тихо отзывается Демори, заставляя себя отвернуться от плаката и продолжить свой путь в общую комнату отдыха. — Чертовски уверенно звучит. — Ухмыляясь, протягивает Казас, нагоняя друга. — Там же Лука будет выступать? — Элиотт дёргается на этих словах, хмурясь только сильнее, но так ничего и не отвечает. Янн чувствует неладное и щурится недоверчиво. — Ты так и не договорил, что между вами происходит. Шаги Демори замедляются, когда они подходят к приоткрытой двери кабинета. — Что ты к нему чувствуешь? — Янн не собирался в этот раз отступать. Слишком много противоречий бурлило в Элиотте. Он это чувствовал, он это видел. Демори замирает на пороге, прислоняясь плечом к дверной раме. Очередное отсутствие ответа заставляет Янна обернуться и увидеть абсолютно безнадёжное состояние друга, что смотрел в этот момент в одну точку как-то ошалело, практически безумно. — Эй, бро… — Осторожно говорит Казас, подходя ближе. — Я люблю его. Губы вытягиваются от удивления, а брови взлетают, казалось бы, до потолка. — Ты его… Что? Как брата? — Всё ещё надеется, что ситуация Демори была не настолько плачевна. Элиотт переводит наконец на него опустошённый взгляд и горько поджимает губы, едва заметно мотая головой. — Ну ты хренов Элиотт Монтекки — Выдыхает шокированно Казас, почёсывая затылок. — Чего? — Изгибает бровь Элиотт, удивляясь уже второму упоминанию пьесы Шекспира в разговоре об их с Лукой взаимоотношениях. — Умудрился втрескаться в человека, которого ну по всем параметрам любить не имеешь права. Нет чтобы, не знаю… — Жестикулирует Казас руками энергично. — Кстати, а Хлоя? Ты ей уже говорил? — Возвращается в реальность Янн, взволнованно глядя на друга. — Я пытался, точнее, пытаюсь… — Тихо говорит Элиотт и наконец отступает от двери, чувствуя, как внезапная вселенская усталость навалилась на его плечи. — У неё и без того дела паршивы, а тут я ещё масла в огонь подолью. — Проговаривает устало юноша, плюхаясь на стул, быстро, без интереса окидывая взглядом присутствующие в кабинете компании, каждая из которых занималась своим делом. — Ну, это всё же лучше, чем пудрить мозги сразу двоим. Ещё и себе. — Дёргает плечами Янн, усаживаясь рядом. — К слову, а он-то к тебе как относится? Потому что последнее, что я помню — искреннее недовольство при виде тебя. — Усмехается Казас, вспоминая первую встречу в столовой, пытаясь поднять другу настроение, но тот от этих слов только больше мрачнеет. Тарабаня пальцами по столу, Янн судорожно напрягал свои извилины, пытаясь придумать, как можно было разбавить напряжённую атмосферу, сложившуюся между ними. — Нет, ну вот на прошлой неделе ты говорил мне, что, возможно, ты гей, а сейчас заявляешь, что любишь Лалльмана. Что такого произошло за выходные, что твои ориентиры вот так просто определились? Элиотт смотрит на друга устало, проматывает в голове все те приятные, тёплые моменты, произошедшие в те даты, которые он многие годы считал худшими в своей жизни, и, откидываясь на спинку стула, зарывается в волосы, жмурясь. Казас уже привык к тому, что стоило только затронуть темы, делающие Демори уязвимым — тот тут же закрывался в себе, не позволяя приблизиться, не давая и возможности узнать личные подробности. Но Янн волновался, просто волновался за него. — Нихрена себе, университетский автобус перевернулся! — Слышится удивлённый возглас в стороне и неожиданное копошение ребят. Янн оборачивается, и Элиотт устало возвращается в прежнее положение, с сомнением глядя в ту же сторону, что и его друг. Sound: Ramin Djawadi — Separation — Кто там был? — Взволнованно отзывается девушка, придвигаясь ближе к телефону в руках парня. — Социологи вроде. Сердце Элиотта затихает. Колючей проволокой страх сковывает его грудь. Янн с волнением поворачивается к другу, когда тот, медленно, практически не дыша, поднимается со стула, направляясь к человеку, что озвучил эту новость. — Откуда ты это узнал? — Быстро и чётко спрашивает Элиотт, заставляя юношу вздрогнуть от этого тона и взволнованно поднять на него взгляд. — В беседе знакомая написала. — Бормочет парень, пытаясь понять, почему эта новость могла так заинтересовать Элиотта Демори. — Где это произошло? — Продолжает напирать Элиотт, практически не моргая, пугая ребят своим неожиданным, тихим безумием. — В двенадцатом округе, в перекрёстке на Шарантоне. — Переводит от телефона на него взгляд блондинка. Элиотт кивает словно самому себе и отступает на пару шагов. Недолго думая, он разворачивается на месте и быстро направляется к выходу. — Эл, погоди, ты что удумал? — Янн, поднимаясь со стула, перехватывает его за предплечье, останавливая, но Демори моментально освобождает руку. — Я найду его, Янн, найду. — Повторяет Элиотт уверенно, глядя ему в глаза, но Казас пугается только сильнее, подмечая для себя, что ни один мускул не дрогнул в этот момент на лице его друга.***
Быстро забрав пальто из гардероба, вылетая на улицу, Элиотт практически бегом доходит до парковки. Шумно хлопая дверью, он заводит машину и умело выруливается от университета буквально спустя несколько секунд. Тошнота подступает к горлу от паники, охватывающей его. Он не может даже представить, не может позволить себе представить варианты произошедшего. Картинки сами встают перед глазами, но он упрямо прогоняет их, пролетая по кварталам с недопустимой скоростью. Он быстро выстроил маршрут на навигаторе, но тот слабо помогал, потому что стрелка то и дело перелетала не на ту полосу, путая Элиотта и заставляя его нервничать только сильнее. Красный свет на светофоре и Демори с силой ударяет по рулю, прикусывая костяшки на левой руке. Он не может. Просто не может себе представить, чтобы с Лукой что-нибудь случилось. Он не может позволить себе сейчас представить его в состоянии, даже отдалённо напоминающем то, в каком он в последний раз запомнил свою мать. Он не может, но он это представляет. Представляет и чувствует, как ком подступающей истерики, подступающих слёз давит на него, а режущие нити страха только сильнее сжимают его сердце. Он не переживёт это. Он не переживёт, если больше не сможет увидеть его. Если не сможет увидеть его улыбку. Почувствовать его тепло, ощутить его запах. Увидеть нахмуренные брови, переполненные эмоциями глаза. Если он никогда больше не услышит его хриплый, тихий голос рядом с собой. Он не сможет, он не справится. Элиотт быстро понимает, что оказался на нужном месте, заметив несколько полицейских машин и скорую помощь. Демори выходит из машины, хлопает дверью и замирает на пару секунд, окидывая взглядом происходящее. Перекрёсток ограждён, несколько разбитых машин и перевёрнутый на бок автобус. Сердце бьётся глухо, почти неслышимо. Элиотт неуверенно продолжает шагать вперёд, обходя скопившийся вокруг аварии народ. Глаза цепляются за знакомые лица двух девушек, сидящих у задних дверей скорой помощи. Рука одной из них перебинтована, но в целом они выглядят хорошо, практически невредимо. — Эй, привет. — Глупо говорит он, и пара подруг в миг отвлекается от своего разговора, узнавая в незнакомце Элиотта Демори. — Что тут произошло? — Тихо спрашивает он, боясь услышать, есть ли жертвы, есть ли серьёзно пострадавшие. — А-а… — Неуверенно протягивает блондинка, как её тут же хлопает по плечу подруга. — Не обращай внимания, она просто всё ещё отходит. Элиотт хмурит брови невольно, всё ещё ожидая ответа. Его ногти впивались в кожу сжатых кулаков с момента, как он вышел из машины. — Мы выезжали на зелёный, как неожиданно справа выскочила легковушка. Наш водитель пытался избежать столкновения, поэтому решил попытаться увернуться, но поворот был слишком резким, поэтому автобус опрокинулся. — Коротко и ясно разъясняет ему брюнетка, и Элиотт взволнованно прикусывает верхнюю губу. — Есть пострадавшие? — Раненные, да, но вроде без серьёзных жертв. Больше даже досталось легковым машинам, что ехали за автобусом. — Невесело протягивает незнакомка, и Элиотт вновь окидывает взглядом дорогу, чувствуя, как сердце неприятно сжимается от напряжения, повисшего в воздухе. Sound: Ramin Djawadi —The Mountain Between Us — А Лука? Лука Лалльман, вы его видели? Девушки переглядываются моментально, и эта непонятная реакция заставляет сердце парня на несколько секунд взвыть. — Его здесь нет. — Что? — Еле слышимо отзывается Демори, чувствуя, как лёгкие перестают сокращаться. — Его здесь нет. Он же вроде с первого курса, а на этом автобусе ехал только второй. Элиотт отступает на полшага. Он всё ещё не может поверить в происходящее. Окидывая взглядом окружение, он внушает себе, впитывает в себя мысль, что Луки здесь не было, что его это не коснулось. Что он точно должен быть в порядке. — Спасибо, спасибо вам огромное. — Облегченно выдыхает он наконец, и девушки, хоть и удивлённо, но улыбаются ему в ответ, замечая, как сильно успокоили его их слова. Элиотт плетётся в сторону своей машины, ощущая, как жизнь постепенно, медленно возвращается к нему. Сердце болит от желания увидеть Луку, убедиться, что он в порядке, что он невредим, что он в безопасности. Без каких-либо сомнений Демори достает телефон и набирает так сильно нужный ему сейчас номер. Десяток протяжных гудков, но никто не отвечает. Волнение всё ещё отдаётся в его сердце быстрыми, не сильно приятными ударами. Парень смотрит несколько минут на экран и, собравшись с мыслями, вновь начинает тыкать по нему пальцами. Артур отвечает буквально через десять секунд. — Хэй, — невесело начинает разговор Элиотт, — ты не знаешь, куда конкретно поехал Лука? — Опять ты. — Чертыхается на конце провода собеседник. — Он никуда не поехал. — Что? — Нам поставили репетицию, и он решил никуда не ехать. — Раздражённо повторяет Артур, — я как раз туда иду. — Буду там через десять минут. — Чего? Заче… — Элиотт обрывает разговор, не успев даже услышать ответ. Ему плевать. Плевать на всё. Лишь бы увидеть его. Услышать. Почувствовать.***
— Лука, черт возьми, почему именно тебе вечно кто-нибудь названивает? — Ругается мужчина, в очередной раз протягивая Лалльману его телефон. — Да там авария просто случилась, вот мама и испереживалась, слишком много новости смотрит на работе. — Виновато проговаривает Лалльман, на что мужчина лишь недовольно кривит губы, складывая руки на груди. — В последний раз. — Просит Лука небольшой перерыв, складывая ладони в умоляющем жесте. — В последний раз.***
— Да, мам, да. — Повторяет Лука уже в пятый раз слова о том, что он в порядке, находясь в небольшом проходе между театром и соседним магазином, потому что только там он мог говорить спокойно, не перекрикивая уличный шум. Потирая устало глаза, Лука смотрит на небольшой кусочек неба, который открывается его взору между бетонными стенами. — Да, всё точно нормально. Пожалуйста, успокойся, я тебе попозже сам позвоню. — Говорит утомлённо он и, опуская взгляд, замирает. В метрах десяти от него стоит Элиотт. Растрепанный, запыхавшийся, измотанный, изумлённый. Лука никогда его таким не видел. Он никогда не видел в его глазах такое волнение, такую тревогу. Ему кажется даже, что это иллюзия. — Мам, я перезвоню. — В последний раз говорит Лалльман и вешает трубку, не отводя взгляд от Демори. Элиотт делает один шаг вперед. Второй. Третий. Ускоряет свой темп, заставляя сердце Луки ускориться вместе с ним. Дыхание Лалльмана затихает, в то время как сам он только сильнее вглядывается в непривычные эмоции на лице старшего. Когда их разделяет два метра, Элиотт протягивает руки и, приближаясь окончательно, крепко обнимает юношу за плечи, прижимая к себе сильнее, пытаясь почувствовать его, пытаясь убедить себя, что это реально. — Лука… — Практически скулит он, и Лалльман готов сейчас поклясться, что Элиотт, обнимая его, дрожит. Демори гладит его плечи, лопатки, зарывается в волосы на его затылке и вновь проводится ладонью по выпирающим позвонкам, в то время как кончик его носа всё так же утыкается в хрупкую шею. Элиотт повторяет его имя из раза в раз, заставляя себя свыкнуться с мыслью, что это по-настоящему. Что он жив. Что это его тепло, что он действительно его чувствует. — Лука… — Шепчет он, сжимая мальчишку в своих объятиях ещё крепче. — Эл, что случилось? — Спрашивает тихо Лалльман, утыкаясь лицом ему в плечо. — Это я должен спросить. Господи, — ругается он, сильнее зарываясь в ворот серой толстовки, — я оторву голову тому придурку, который забирает у вас телефоны на репетиции. — Элиотт выпрямляется чуть-чуть, желая увидеть его лицо, желая насладиться им. Лука замечает, что его ресницы мокрые, чувствует, как трясутся руки, которыми Демори гладит его по щекам, и не может поверить в происходящее. — Почему ты не поехал с группой, это же вроде нельзя было пропускать? — Тихо спрашивает Элиотт, упиваясь красотой Луки, упиваясь синевой его глаз. — Потому что я засранец. — Отшучивается Лука быстро, хотя сам в этот момент не может наглядеться на эмоции Элиотта, на его чувства, что буквальным образом сейчас были вывернуты наизнанку. Элиотт смеётся хрипло и прижимается к нему лбом. — Ты точно засранец. — Ты тоже думал, что со мной что-то случилось? Лука знал ответ, это было очевидно, но он хотел услышать это от Элиотта. Хотел убедиться, что причиной его волнения был действительно он и его благополучие. Всё те же ужасающие картинки встают перед глазами Демори. Самые мерзкие, убивающие его сюжеты пролетают перед глазами, и он жалобно сводит брови у переносицы от нарастающей боли, которая возникала в его сердце даже от простой мысли о том, что он мог его больше не увидеть. Что он мог потерять его, как потерял её. — Лука… — Всё, что может прошептать в ответ Элиотт, вновь обнимая его, жмурясь, пряча ненужные, откровенные слёзы. Лука изумлён. Он не ожидал, даже не думал, что мог быть так ему важен. Демори снова прижимает его к себе сильнее, и у младшего даже возникает мысль пошутить, что такими темпами сводный брат переломает ему кости, но он молчит. Молчит и наслаждается. Левая рука вновь зарывается в волосы на затылке юноши, и Элиотт с трепетом, судорожно вдыхает его аромат. Такой живой, такой настоящий. Руки мальчишки сами тянутся к нему, и Лалльман наконец обнимает его спину. Неуверенно. Аккуратно. Чувствуя это, Элиотт неосознанно прижимает его к себе вновь, пытается вздохнуть глубоко и, чуть выпрямляясь, оставляет мягкий поцелуй на виске юноши. Глаза Луки неожиданно начинает щипать от этой искренности. Словно они вместе, словно ничего в мире не может им помешать сейчас. Элиотт чувствует, как его плечи начинает мелко потряхивать, а сам Лалльман прячет своё лицо в широком вороте пальто. Выпрямляясь, Элиотт пытается посмотреть на него, но Лука упрямо отводит взгляд, стараясь спрятать свои эмоции. — Эй… — Шепчет Демори, обхватывая его лицо руками, — а ты-то чего ревёшь? — Нет, ну а чего ты тут такую драму развёл? — Хмурится Лука, имея желание стереть с лица дурацкие слёзы, но его руки всё так же остаются на спине старшего, потому что ему совсем не хочется разнимать эти объятия. — Может пойдешь в театр со мной играть? Нафиг тебе твой юридический. — Бубнит Лука, опуская взгляд. — Я подумаю над этим предложением. — Улыбается мягко Элиотт, стирая большим пальцем стекающие слёзы с раскрасневшихся щёк. — Приходи. — Бормочет Лалльман, позволяя себе вновь взглянуть ему в глаза. — Что? — Приходи на наше выступление. Я буду рад тебя там увидеть. Брови Элиотта приподнимаются, а губы охватывает искренняя улыбка. — Приду, точно приду. — Повторяет он и целует его в лоб, заставляя Луку судорожно выдохнуть. Они не знали, в какой именно момент эти касания стали для них нормальными. В каком момент они стали такими личными, такими нужными.***
— Вы подъезжаете? Отлично, я занял места. Хорошо. Если что – звоните. Элиотт вешает трубку, кладет смартфон в карман каппучинового пальто и взволнованно растирает ладони, оглядываясь. Его удивляло количество людей, которых он видел вокруг. Практически все расставленные на улице стулья были заняты. Всё-таки он был несказанно счастлив от того, что родителям удалось выделить время на этот вечер. Что у него появился шанс вновь увидеть искреннюю улыбку Луки. Неловко проходя между сиденьями, пара присоединилась к Демори младшему буквально через пять минут после звонка. — Ну у вас тут и лабиринты. — Усмехается изумлённо Ивон. — И не говори, сам полчаса вокруг бродил, пока не наткнулся на самодельную карту. — Мы вовремя? — Улыбается Кларис, поглядывая на часы. — Да, вот-вот начнётся. — Кивает Элиотт. Он чувствует себя маленьким ребёнком перед премьерой какого-то до жути важного мультфильма. Он так давно хотел увидеть Луку за любимым занятием. Так давно хотел узнать, чем он живёт, что его так радует, увлекает. И сейчас, он не может скрыть волнение, уже четвёртую минуту подряд постукивая ногой по земле. Включается музыка, первые актёры выходят на сцену, начиная выкрикивать свою речь, и Элиотт изумляется. Он не привык к такой экспрессивной подаче сюжета. Но эта неожиданная черта не делает его менее интересным. Сердце замирает, когда на сцену выскакивает растрёпанный парень в широкой хлопковой рубашке, заправленной в черные штаны с подтяжками. Элиотт не может не изумиться, не умилиться, наблюдая за Лукой в подобном наряде. Воздушная рубашка, узкие рукава, подтяжки – просто нечто. Что-то, что он не может описать словами. Что-то, что заставляет его расплываться в улыбке уже пятнадцать минут, игнорируя воодушевлённые комментарии родителей. Лука прыгал, вступал в диалог, оживлённо махал руками, хохотал, кричал. Господи, он жил. И Элиотт чувствовал это. Он это видел и был несказанно счастлив просто от того, что имеет возможность за этим наблюдать. Какой-то подарок судьбы, какое-то сокровище – доставшееся ему. Но, будь у него возможность, Элиотт отдал бы что угодно, лишь бы все эти яркие эмоции мальчишки принадлежали ему одному. Главный герой, насколько Элиотт сумел понять, — художник. В течение оживлённых действий он творит и вместе со своими помощниками сталкивается с многими трудностями и препятствиями в творческом пути. Всё наваливается на него и, в конце концов, он сходит с ума, видя в каждом из своих старых друзей – врагов, обманщиков, предателей. Они пытаются успокоить его, но он отталкивает их, швыряется в них кистями, обливает краской, лишь бы они не приближались. Достаётся и Луке, из-за чего ладони Элиотта невольно сжимаются от волнения. Воспоминание тонкой нитью проскальзывает в его голове. Измазанное в краске ухо, изумлённые глаза Луки и покрасневшие щёки. Очередная волна нежности проходит по его телу. Вибрация в телефоне отвлекает его, и Элиотт, нехотя опуская голову, смотрит на экран. Хлоя: Может ты ответишь мне? Хлоя: Элиотт, если ты хочешь расстаться скажи прямо, только ответь уже хоть на одно сообщение, пожалуйста. Губы поджимаются виновато и Демори хмурится. Он сжимает смартфон в руке и поднимает взгляд на бегающего по сцене Луку. Его голос. Его взгляд. Его колючесть. Его прямолинейность. Его тепло. Его аромат. Он не может всё это отпустить. И никогда не сможет. Элиотт прикусывает губу и возвращает своё внимание к телефону. Спектакль подходит к концу, и актёры выстраиваются в ряд, совершая поклон. Палец замирает над кнопкой «отправить». Люди поднимаются с мест, хлопают и смеются. Элиотт смотрит на Луку, когда он, широко улыбаясь, воодушевлённо машет рукой, глядя на своих родителей. Палец наконец касается экрана, и он блокирует телефон, убирая его в карман. Расходясь по сторонам, актёры в последний раз благодарят зрителей за внимание, и Лука, замедляя в один момент шаг, встречается с Элиоттом взглядом. И Демори готов поклясться. Он улыбается ему. Ему одному.***
Sound: Molotov Cocktail Piano — When the Party's Over (Instrumental) Пока остальные актёры общаются со зрителями, фотографируются с ними и обсуждают повороты сюжета, Лука спешно пытается оттереть с кожи размазанные пятна краски мокрой тряпкой, находясь в палатке с инвентарём, за сценой. Это были гуашевые тюбики, поэтому сильных проблем возникнуть не должно было. Но нервы, трясущиеся руки и отсутствие зеркала заставляли его тереть одно и то же место на руке уже две минуты подряд. Ладонь замирает, когда Лалльман замечает у выхода из палатки знакомый силуэт. — Привет. — Слышится бархатный голос в темноте. Элиотт делает шаг вперед, и Лука, волнуясь, наполняет лёгкие воздухом. — Привет. — Отвечает он ему тихо, поджимая губы. Что-то в Элиотте было сейчас незнакомое, другое. Что-то в нём изменилось этим вечером. — А где родители? — Задаёт вопрос младший, не выдерживая затянувшейся между ними тишины. — Послали меня за тобой, чтобы мы не разделились в толпе. — Улыбается Демори, медленно проходя мимо пакетов с неиспользованными частями декораций. Лука кивает понимающе и вновь опускает взгляд на свои испачканные руки. — Ты был прекрасен. — Неожиданные уверенные слова заставляют Лалльмана быстро поднять взгляд, замечая, что Элиотт остановился, глядя на него сейчас так искренне, так… Нежно. — Правда? — Выдыхает Лука, сжимая тряпку в руках сильнее. — Да. — Не моргая, не сдвигаясь с места ни на миллиметр, отвечает старший. — Спасибо. — Юноша вздыхает судорожно, чувствуя, как узел волнения всё сильнее скручивается в его животе. — Как и всегда. — Лука замирает, когда Элиотт совершает короткий шаг ему навстречу. — Лука, — Демори стоит в метре от него, и Лалльман чутко ощущает, как слабость накрывает его. — Можно ли мне тебя поцеловать? — Длинные ресницы распахиваются, моргая часто, и Лука, не веря своим ушам, перестаёт дышать на какое-то время. — Нет. — Твёрдо отвечает он, и Элиотт хмурит брови невольно, испугавшись. — Я... — Мямлит Лалльман, опуская взгляд на свои руки. — Я весь в краске, ты испачкаешься. Тепло разливается в груди Демори, и он в один миг расслабляется, подходя к Луке ближе. Он мотает головой, улыбаясь, и говорит: — Это неважно. Лалльман пятится и дышит глубоко. Страх неожиданно накрывает его. — Элиотт, нет… Ты же, вы же с Хлоей, вы вместе. — Он упрямо отводит взгляд, понимая, что пропадёт прямо здесь и сейчас, если посмотрит на него. Если вновь увидит ту нежность, ту заботу, с которой сейчас смотрел на него Элиотт. — Мы больше не вместе. — Уверенно отвечает Элиотт, и глаза Луки поднимаются невольно, без разрешения, глядя на Демори ошарашенно. — Что? — Мы с ней больше не вместе. — Повторяет старший ещё тише, мягко обхватывая лицо Луки широкими ладонями. — Нет. — Лука сопротивляется, пятясь, но Элиотт лишь кивает успокаивающе, вновь подходя к нему. Луке стало страшно. Безумно страшно. Сейчас он в полной мере понимал суть происходящего. Слова Ивона о внуках третий день отдавались эхом в его голове, пока он усердно пытался подавить в себе непрошенные чувства к своему сводному брату. Элиотт гладит его по щеке бережно, и синие глаза невольно опускаются на его губы. Сердце колотится, отдаваясь вибрацией на кончиках его пальцев. Лука смотрит вновь в его голубые, тёмные в этом освещении глаза и чувствует, как сильно он к нему привязался. Как сильно накрывала его необходимость в нём, в его тепле, в его присутствии. Как сильно он стал от него зависим. — Элиотт... — Голос ломается, превращаясь в тихий хрип. — Ты не можешь. «Мы не можем» — жалостным возгласом проносится мысль в голове Луки. — Могу. — Отвечает Элиотт, наклоняясь к его губам, и Лука понимает, что обречён. Лалльман выпускает из рук грязную тряпку и неуверенно тянется ладонями к бежевой рубашке. Около минуты они смотрят друг на друга, гадая, кто первым сорвётся, ощущая, как пропадает окружающий шум, словно в мире остались лишь они одни. Только их руки, взгляды и тихое, но вместе с этим такое шумное дыхание. Лука прикрывает ресницы и трепет проходится по телу Элиотта от этого жеста. Он больше не может терпеть. Просто не может больше ждать. Закрывая глаза, неуверенно, он наклоняется и целует верхнюю губу Луки, с упоением ощущая, как через одну секунду Лука целует его нижнюю. Судорожный вздох вырывается из его груди, когда руки Лалльмана перемещаются на его шею. Элиотт отстраняется от него буквально на несколько сантиметров, очарованно глядя в блестящие перед ним глаза. Горячее дыхание опаляет его губы, и он чувствует, видит в Луке всё то накопившееся желание, которое сам таил в себе долгое время. Им сносило крышу из-за запретности происходящего. И не потому что они оба парни, и даже не потому, что они сводные братья. А потому что они оба знали, что хотели этого очень давно, что могли лишь мечтать о том, чтобы это желание оказалось взаимным. Грезили о том, чтобы оно было столь же сильным. Поглаживая его скулы большими пальцами, Элиотт наклоняется к Луке, соприкасаясь с его носом кончиком своего. Лука хотел поцеловать его. Поцеловать мальчика, который многие годы был одинок. Поцеловать парня, который его спас. Поцеловать человека, который избавил от одиночества его самого. И он делает это. Тянется к его губам, ощущая, как сильно накрывает желание быть ближе, желание ощущать его отдачу, чувствовать, что Элиотт этого хочет, что ему это тоже нравится. Уже увереннее касаясь его, Элиотт изгибает спину, ощущая, как губы Луки толкаются ему навстречу. Трепет щекочет его грудь, а руки сами тянутся к его лицу, желая приласкать, выразить всю ту нежность, что он в нём вызывал. Поглаживая одной рукой подбородок, второй Элиотт гладил его волосы, прижимая юношу к себе сильнее. Лалльман тихо стонет ему в губы, и Демори хмурится от накрывающего его безумия. Как же он ему нужен. Сейчас. Всегда. Младший зарывается в его спутанные волосы, наслаждаясь тем, что ему можно. Что ему это позволяют. Сердце колотится в его груди, и Лука вздрагивает, чувствуя, как слабость охватывает его колени. Он переминает тонкие губы своими и лишь изредка позволяет себе коснуться их кончиком языка, тут же с наслаждением ощущая, как руки Элиотта сильнее сжимают его волосы на затылке. Лука оттягивает его нижнюю губу, прикусывая мягкую кожу, и Элиотту кажется, что это самое прекрасное, самое интимное, что было в его жизни. Они чувствовали счастье, они чувствовали свободу друг в друге и упивались ею, пытаясь быть ближе. Настолько близко, насколько вообще могли. Элиотту хотелось, чтобы его пальто было больше, шире, чтобы можно было укутать в нём Луку, укутать себя и скрыться от всего мира. Забыть обо всём. Забыть об обязательствах, нормах, мнении окружающих, и просто обнимать его так вечно. Целовать безостановочно. Около десяти минут нежности и вырвавшихся на свободу чувств — и Лука наконец заставляет себя отстраниться. — А родители… — Шумно выдыхает он, в то время как Элиотт продолжает оставлять лёгкие поцелуи на его нижней губе. — Где родители? — Заканчивает свою мысль Лука, стараясь заглянуть в помутневшие от чувств глаза. Элиотт делает глубокий вдох, тщетно пытаясь успокоить лёгкие, и нежно трётся о его щёку. — Скажем, что отмывали тебя от краски. — Шепчет на ухо, вызывая удовлетворённую улыбку на губах младшего. — А вообще, этим-то мы сейчас и займёмся. — Уже увереннее говорит Элиотт севшим голосом, выпрямляясь. Лука смотрит на него недоумевающе, в то время как руки старшего плавно опускаются на его талию и, замерев, прижимают юношу за неё к себе сильнее. Лалльман шипит, втягивая воздух, и Демори, широко улыбаясь, ныряет к его шее, оставляя поцелуй под мочкой уха. — Нет, ну ты точно извращенец. — Язвит Лука, с удовольствием отклоняя голову назад, чувствуя, зная, что Элиотт сейчас улыбается.