***
Второй раз Элиотту довелось насладиться тихим, размеренным посапыванием Луки рядом с собой. Но впервые ему удалось получить удовольствие от того, как был расслаблен он в его руках, вероятно, видя в своей голове уже десятый сон подряд. Этой ночью Элиотту всё же удалось заснуть и, наверное, это был самый крепкий сон в его жизни. Распахнув глаза от привычно поставленного на семь утра будильника на телефоне, Демори поспешил потянуться к нему рукой, дабы не разбудить взлохмаченное чудо, разместившееся на его кровати. Разворачиваясь, он не может сдержать улыбку, глядя на, в очередной раз, приоткрытый рот спящего Луки. Если за кем-то и интересно наблюдать во время сна, то для Элиотта этим человеком определенно всегда будет Лука Лалльман. Заставляя себя лишиться получаемого удовольствия от этого зрелища, юноша всё-таки поднялся с кровати, отправляясь в ванную. Закончив со всеми умываниями и бритьём, Элиотт вернулся в комнату и, замерев на несколько секунд, таки пошёл к шкафу. Недолго думая, он достал вешалку с аккуратно размещённой на ней одеждой. Нацепив на себя чёрную водолазку, штаны и пиджак, Демори с интересом повернулся к Луке. Где-то внутри он надеялся, что разбудил Лалльмана своим копошением, и тот мог смотреть на него всё это время, но ответом ему послужило лишь мягкое похрапывание. Вздохнув, он глянул время на наручных часах, в последний раз посмотрел на Луку и спустился на первый этаж, практически сразу начиная обсуждать с уже проснувшимися родителями их планы на неделю.***
— Лука, — Шепчет Элиотт, подпирая голову рукой, лёжа рядом с удивительно смело распластавшимся по кровати Лалльманом, который, казалось, не планировал просыпаться ещё пару лет. — Вставай, — в его голосе звучит улыбка. Десять секунд тишины и отсутствия ответа. — Эй, — Шепчет он ему мягко на ухо, и Лука морщит нос, отворачивая голову в другую сторону. — Спящая красавица, — Говорит он уже чуть громче, вырисовывая линию кончиком указательного пальца на выступающей ключице, — тебя поцеловать нужно, чтобы ты проснулся? — Себя поцелуй. — Бурчит осипшим голосом Лука, переворачиваясь на бок, спиной к Элиотту, заставляя его вскинуть брови, улыбаясь изумлённо. Лалльман может и упрямится, не желая расставаться с приятным сонливым настроением, но поза, которую он принимает, открывает Элиотту до безумия соблазнительную поясницу из под задравшейся белой футболки. — Знаешь, — вновь приближаясь к его уху, говорит Демори, — если классический поцелуй не сработает, я могу поцеловать и не только в губы. — Произносит томно он, проглаживая костяшками линию от поясницы, плавно перемещаясь кончиками пальцев к выступающей тазовой косточке. Лука втягивает живот от неожиданности и подскакивает моментально. Путаясь в покрывале, он разворачивается, принимая сидячее положение, и пытается сфокусироваться на образе своего сводного брата, что получается у него одним словом ужасно, так как из-за неожиданно яркого света приходится то и дело щуриться. — Ты… — Хрипит он возмущённо, но всё-таки отвлекается на растирание слипающихся глаз, в попытке прогнать сонливость. Лалльман кажется Элиотту сейчас настоящим котёнком, потирающим моську лапкой, и эта неожиданно возникшая в его голове ассоциация не может его не умилить. Поднимаясь, он протягивает ладонь к его лицу, заставляя отвлечься от своего нехитрого занятия и, приближаясь, целует его в уголок, к его удивлению, потрескавшихся губ. — Сколько сейчас времени? — Спрашивает Лука, прикрывая ресницы, успокаиваясь понемногу. — Десять двадцать. — А родители? Они… — К счастью Элиотта, контакт с удивительно синими глазами наконец возникает. — Они уже уехали. — Шепчет старший и, наслаждаясь умиротворяющей обстановкой, вглядывается в сонное лицо юноши. — А ты чего… Как на похороны вырядился? — Хмурится Лука, разглядывая чёрную водолазку перед собой. Демори усмехается, опуская взгляд, и дёргает плечами: — Захотелось войти в образ плохого парня. Бровь Луки изгибается, и лёгкая улыбка трогает уголки его губ. — Чёрные шмотки не обеспечат тебе подобный вид. — Зевает, — Хотя, ты уже его за собой закрепляешь, позволяя себе будить людей таким наглым образом. — Бурчит и, приподнимаясь на коленях, вновь плюхается лицом в подушку. Демори мотает головой, удовлетворённый очередным язвительным ответом, и глядя на расслабленно лежащего Луку несколько секунд, не может сдержать рвущийся порыв из-за в очередной раз задравшейся футболки. Когда-нибудь она доведёт его до инфаркта. Наклоняясь, он проскальзывает ладонью между простынёй и нежной кожей живота юноши, который в эту же секунду вздрагивает, напрягаясь. Вторая ладонь достигает его рёбер, и Элиотт, обхватывая его крепче, заставляет Лалльмана вернуться в прежнее положение, на колени, прижимая его к себе спиной. Демори снимает с него сонливость одной рукой. Рукой, мягко скользящей под футболкой меж его рёбер, поднимающейся к ключицам. Лука закусывает губу, судорожно наполняя лёгкие воздухом. Его губы приоткрываются, когда Элиотт, поглаживая его подрагивающий живот правой рукой, достигает его шеи левой, заставляя отклонять голову в сторону. — Тебе нужно умыться, — шепчет Демори, оставляя поцелуй между плечом и изящной шеей. — почистить зубы, — поднимается выше, смыкая губы на горячей коже, — и позавтракать, — проводится нижней губой по мочке его уха, едва ощутимо прикусывая её, заставляя Луку вздрогнуть. Демори целует его в затылок и, неожиданно отстраняясь, поднимается с кровати, заставляя Луку, ощущая неожиданно возникшую пустоту, обессиленно опереться руками в матрас, глубоко дыша. — Жду тебя внизу. — Довольно протягивает Демори и, в последний раз наслаждаясь той реакцией, которую он вызвал, покидает комнату.***
Десять минут ожидания, закипевший чайник, покормленная Джой и Элиотта наконец посещает ощущение присутствия ещё одного человека в комнате. Оборачиваясь, он сталкивается с уже гораздо более ясным, внимательным взглядом Луки. Помявшись на месте несколько секунд, младший таки двинулся вперед, приковав собственный взгляд к фильтру с водой. Поджимая губы взволнованно, он открывает дверцу рядом с лицом Элиотта, и, стараясь выглядеть максимально спокойно, достаёт стеклянный стакан, тут же наливая в него воду. — Эй, ты в порядке? — Несколько глотков, как вдруг бархатный голос за спиной заставляет поперхнуться, закашлявшись. Демори в один момент приближается, пытаясь понять, стоит ли хлопать его по и без того хрупкой спине, как Лалльман тут же вытягивает руку в останавливающем жесте. На самом деле, Лука был до безумия смущён. Вечерний дурман сошёл, как и вся сонливость, и осознание прошедших событий в очередной раз ударили по голове, заставляя его мысленно закрывать лицо руками, словно Элиотт десятью часами ранее. — Всё в порядке. — Надломившимся голосом, держась за горло, протягивает Лалльман, окидывая наконец Элиотта ясным взглядом с ног до головы. — Так, какой у нас план? — Глупо спрашивает он, заставляя старшего облегчённо улыбнуться, опираясь руками на идеально чистую столешницу. Мысль о том, что Демори успел даже прибраться мимолётно пролетает в голове Лалльмана, когда он вместе со стаканом перемещается к столу и удобно усаживается на мягкой табуретке. — Сделать нам завтрак. — Играет бровями Элиотт, и Лука не может не улыбнуться, вновь поднося к губам стакан. Вальяжно, Демори вновь подходит к нему ближе, усаживается напротив и, опираясь локтями на гладкую поверхность стола, переплетает собственные пальцы, поднося их губам, щурясь хитро. — Что тебе приготовить? Лука смотрит на него внимательно, немного игриво даже, но, призадумавшись, лишь кривит губы неуверенно и дёргает бровями. — Ну, давай яичницу. — Говорит он безмятежно, неожиданно для себя вспоминая, что ни разу её не пробовал в исполнении Демори. Уверенный взгляд серо-голубых глаз неожиданно теряет весь запал, замирая. Элиотт хмурит брови невольно и, откидываясь на спинку стула, гладит подбородок задумчиво. Лука не до конца понимает этой реакции, поэтому, делая ещё один глоток, облизывая губы, спрашивает: — Чего такое? — Я просто… — Только не говори, что никогда не готовил яичницу. — Усмехается Лука, опуская взгляд на уже практически пустой стакан, но веселье немного спадает, когда протяженное молчание заставляет его вновь посмотреть на Элиотта. Старший мотает головой, поджимая губы, и Лука хмурится, пытаясь понять, в какие игры играет его старший брат в этот раз. — Ты шутишь? — Говорит он с сомнением в голосе и ставит стакан на стол. — Она ненавидела яйца. И никогда мне ничего подобного не готовила, а я ей тем более. — Дёргает плечами Элиотт. «Она — мама?» — промелькнуло в голове Луки вполне логичное предположение. — Тогда! — Хлопает он в ладоши, поднимаясь с места. — Это твой шанс. Считай, дебют! — Говорит Лалльман весело, и Элиотт удивляется слегка такой резкой смене настроения. Лука не хочет, чтобы Элиотт грустил, предаваясь воспоминаниям. И ещё больше не хочет, чтобы эти воспоминания висели на его шее тяжким грузом, неуверенностью в чём-либо или, не дай бог, недостатком. — Я пойду выгуляю Джой, — Говорит Лалльман бодро, подходя ближе к всё ещё сидящему на стуле Элиотту. — А ты давай создавай очередной кулинарный шедевр, — протягивает уверенно мальчишка и, перед тем как уйти, зарывается в спутанные волосы своего сводного брата, заставляя его прикрыть глаза от неожиданной вспышки наслаждения. Покинув кухню, Лука отчётливо ощутил, что энергии у него было в разы меньше, нежели он проявил минуту назад. Из-за резкой перемены в уличном градусе ему пришлось лениво поплестись на второй этаж, чтобы нацепить на себя тёмные джинсы, тёплые серые носки и такую же серую толстовку на молнии. Спускаясь, он чертыхается, что тут же привлекает внимание Демори. Элиотт выглядывает из кухни с вопросительным выражением лица, и Лука лишь мотает головой в ответ, собираясь развернуться обратно к лестнице — Да, блин, куртку зимнюю достать забыл. —Ну, — отзывается Элиотт, — можешь моё пальто пока надеть. Лука останавливается и, разворачиваясь, смеряет старшего забавным взглядом, так и вопящим: «Ты серьёзно?» — Ну а что? Оно должно было высохнуть. — Дёргает плечами Демори. — Ты может и выглядишь в нём как… — Разводит руками Лалльман, — Как чёртова супермодель. — Брови Элиотта приподнимаются, а на губах расцветает довольная ухмылка от неожиданного комплимента. — Но я в нём буду смотреться как скользкая килька в дорогом мешке. — Самокритично. — Едва сдерживает свой смех старший, на что Лука лишь кривит лицо, пытаясь передразнить самодовольство, расцветшее на физиономии Демори в один миг. Утеплившись наконец и собрав сотни ругательств, утепляя в подобный наряд и собаку, Лука таки вышел из дома, вдыхая морозный воздух. Было уже совсем светло, и на самом деле казалось, словно всё вокруг осталось таким же зелёным и благоухающим. Лишь тонкий ледяной покров на траве заставлял чувствовать наступление зимы. Луке не нравилось это время года. Но прямо сейчас свежий воздух отличным образом отрезвлял его одурманенные Элиоттом мысли.***
Ни Лука, шмыгающий носом, ни Джой, поджимающая лапы, не выдержали прогулки более длительной, чем в пятнадцать минут. Открывая входную дверь, с удовольствием ожидая тёплого аромата, что согреет его в один миг, в нос Лалльмана ударяет запах чего-то до жути подгоревшего. — Элиотт? — Тут же с лёгкой тревогой зовёт он, разматывая шарф, пытаясь понять, всё ли в порядке. — Да. — Твёрдо отзывается его сводный брат, и Лалльман немножко расслабляется, слыша его голос. Но, всё ещё не понимающий ситуацию, он спешит поскорее раздеться и отпустить собаку, довольную прогулкой, носиться по дому. Заходя на кухню, он ожидает увидеть беспорядок, раздрай, черные угли, сломавшуюся плиту — всё то, что он представляет себе, вдыхая тот запах, что царил сейчас на первом этаже. Но, появляясь на пороге, к своему удивлению, он подмечает, что на кухне всё так же идеально чисто, как и двадцать минут назад. Лишь сковородка на плите и стоящий над ней Элиотт, с волнением глядящий на своё творение, нервно постукивающий правой ногой, рушили мирную картину. — Хэй, — Неуверенно, с совсем неискренним задором говорит Лука, подходя ближе. — Всё в порядке? — Повторяет он вопрос, что задавал сам Элиотт ему сегодня утром. — Нет, эти ваши яйца — какое-то дерьмо. — Раздражённо бросает Демори, отходя наконец от плиты. Лука глядит изумлённо ему вслед и снова опускает глаза на потемневшую сковородку. Он впервые видит Элиотта таким злым. Да ещё и не по своей язвительной вине. — Что произошло? Может с газом какие-то проблемы? — Усиленно он пытается найти логичное оправдание тому, что золотые ручки его сводного брата впервые приготовили что-то не идеально. Элиотт фыркает бессильно, вытягивает руку, пытаясь объясниться, но в итоге лишь бессильно ею машет, опуская. — Иди сюда. — Уверенно говорит ему Лука, и Демори, хмурясь в первую секунду, всё-таки подходит обратно, недовольно размещая руки на собственной талии. Лука открывает крышку, и ему в нос ударяет резкий горький запах. Он видит отлично пожаренный бекон, даже овощи какие-то, но пара яиц заставляет его щуриться непонимающе. — Нет, серьёзно, что пошло не так-то? — Вновь смотрит он на возмущённого парня, на что тот лишь запрокидывает голову, выдыхая. Элиотту абсолютно не нравится оказываться в таком неловком положении. Хоть он и видит, что где-то в синих глазах чертики да смешинки играют, но ему не нравится лишаться единственного достоверного способа пленить сердце Луки за пару секунд. — Я не понимаю. — Наконец говорит он, опуская взгляд на своё неудачное творение. — Ты же запекал нам торты всякие, имел дело с яйцами. — Перебивает его младший. — Ну те-то были сырыми! — Практически скулит Демори, и Лука едва не прыскает со смеху от такого отчаянного состояния Элиотта и его неожиданной серьёзности в этот момент. — Ты только вроде заливаешь их в сковородку, всё в порядке, они поджариваются… — Разъясняет он свои действия по стадиям, и Лука даже скрещивает руки на груди, стараясь состроить серьёзный вид, слушая его. — Но верхний слой жидкий! — Тычет Демори пальцем в растёкшийся желток. Брови Луки поднимаются изумлённо от того, как неожиданно открылась ему очередная слабость этого идеального человека. Элиотт смотрит на него и не может понять, почему улыбка, так сильно согревающая его, усмиряющая в один миг, расцвела сейчас на лице Лалльмана. — Чего скалишься? — Изгибает правую бровь старший, и из сжатых губ Луки всё-таки вырывается пара смешков. Взяв в руки лопатку, он тянется к яичнице и отскребает для себя наиболее «переживший» это нелепое сражение кусочек. — Не, не, не! — Неожиданно заводится Демори, пытаясь остановить юношу, который уверенно тянет лопатку к своему рту. Но Лука делает это. Он кладёт этот чёртов кусочек себе в рот, откладывает лопатку, глядит на застывшего в ожидании Элиотта и начинает уверенно пережёвывать. Около пяти секунд смелых движений челюстью и Лалльман всё-таки замирает, заставляя Элиотта вздрогнуть. Его лицо кривится и даже, кажется, на глаза подступают слёзы. — Воды! — Открывая рот, едва внятно хрипит он, размахивая ладонями. Элиотт подрывается в один миг с места, хватает оставленный на столе Лукой стакан, наливает воды и протягивает его Лалльману, который в доли секунды загребает его в свои руки, жадно выпивая содержимое. Охладившись, он наконец отрывает свои губы от гладкого стекла, поворачиваясь к Элиотту. Его взгляд сейчас был в самом деле жалобным, и это не могло не смешить Луку. — Зачем столько приправы? — Хрипит он, всё ещё чувствуя жжение во рту. — Да я, — бессильно сводит брови у переносицы старший, — Я не думал, что они так ужарятся! Брови Луки в очередной раз приподнимаются. Появляется какое-то неожиданное желание утешить его, успокоить, заставить расслабиться. Усмехаясь, он опускает голову, со звоном оставляя стакан на тумбе. — Ладно, я понял тебя. Хочешь, я научу тебя готовить глазунью? Демори смотрит на него удивлённо. Не думал он, что наступит момент, когда Лука будет учить его что-то готовить, но в ответ он лишь кивает, опуская взгляд на сковороду. Младший улыбается победно и, разворачиваясь, расстёгивает толстовку, снимает её и оставляет на стуле. — А ты всегда так… При параде готовишь? — Интересуется Лалльман, вновь подходя к плите. — Обычно я всё достаточно хорошо контролирую. — Невозмутимо отзывается старший, и Лука вновь прыскает со смеха. — А сегодня тебе просто захотелось всё сделать в одном цвете? Элиотт смотрит на него непонимающе и изгибает бровь. — Ну, в чёрном. — Фыркает Лалльман, поднося к губам сжатый кулак, пытаясь сдержать рвущееся от смеха прихрюкивание, и Элиотт наклоняет голову в бок, щурясь недовольно. — Вот же-ш… — Шипит он, пытаясь подобрать эпитет, который в полной мере передал бы не только дьявольскую вредность этого мальчишки, но и его красоту. Не получается. И он, замолчав, вновь поворачивается к плите. — Да ладно тебе, я же шучу. — Усмехается Лука и мягко поглаживает его по спине, тут же чувствуя, как Элиотт вздрагивает. Пара секунд молчания и Лалльман вновь не может сдержать присущее ему ёрничество: — Ты чего дёргаешься? — А ты чего меня трогаешь? — Невозмутимо, словно и озвучивая сам ответ, говорит Элиотт, не шевеля и бровью. Но Луке этого мало, ему всё ещё хочется отомстить за утреннее нападение. — Какой ты чувствительный, оказывается. И со всеми у тебя так? — Нет. — Коротко и быстро отчеканивает Элиотт, поднимая взгляд чуть выше. Но не поворачивается. Потому что знает, если увидит вновь эту привлекательную ухмылку – не сдержится. — Ты хоть не скорострелишь? — Вылетает из уст младшего быстрее, чем он успевает подумать, и Лалльман наконец затыкается, сталкиваясь со стальным взглядом. — А ты хочешь проверить? — Говорит Демори с такой пронзающей нервную систему интонацией, что у Луки пробегаются мурашки по коже. — Нет. — Уже гораздо менее уверенно отвечает он, и, медленно поднимая взгляд на потолок, усиленно пытаясь отвести глаза от острых скул, переводит их в сторону, отворачиваясь. Пара совершённых шагов к холодильнику, с целью достать новые ингредиенты, как вдруг Лука ощущает, что его тянут обратно. Демори взялся за ткань белой футболки на его спине и начал мучительно медленно притягивать его к себе, пока Лука не упёрся лопатками ему в грудь. — А мне кажется, что хочешь. — Охрипшим от накопившегося напряжения голосом говорит он ему на ухо, и Лука жмурится, сжимая кулаки. Элиотт позволяет себе кончиком указательного пальца коснуться выпирающих позвонков на шее юноши и медленно провести им линию по его позвоночнику, спускаясь ниже, к пояснице, вынуждая Луку от возникающей щекотки, а может и удовольствия, изгибать спину. Ноги Лалльмана подкашиваются от неожиданной ласки и горячего дыхания на его шее, и ему приходится опереться одной рукой на столешницу. Демори обходит его, заставляя повернуться, опуская ладони на твёрдую поверхность по обе стороны от бёдер Луки, заставляя его втянуть воздух взволнованно. — Да ладно тебе, — Задыхаясь, говорит Лука, замечая хитрый прищур в потемневших глазах. — Я же сказал, что шучу. Но Элиотт не отвечает, лишь смотрит на него внимательно. Демори склоняет голову в сторону, и Луке становится неловко под таким напором. Заглядывая за широкое плечо, он смотрит на часы, висящие на стене. — Тебе на пару уже скоро, я должен готовить. Какой-то чересчур напуганный взгляд возвращается к лицу Элиотта, и Лука замечает, что его глаза стали мягче, заботливее. Демори мотает головой, улыбаясь, и тянет руку к волосам Лалльмана, тормоша их аккуратно. Луке кажется, что это становится их личной традицией, дурной привычкой — касаться волос друг друга. — Ты так и не научился следить за языком. — А нужно было? — Лепечет Лука, пытаясь сохранять спокойствие. — Ну… — Ладонь Элиотта неожиданно опускается на грудную клетку юноши, от чего он в один миг замирает. Демори чувствует его сердцебиение так чётко, так явно, и не может не улыбнуться. — Тогда бы тебе не приходилось каждый раз так волноваться, после своей очередной выходки. — Не понимаю, о чём… — Элиотт наклоняется к его шее, зарываясь носом в мягкие волосы, и Лука тут же немеет. — Не приходилось бы так дрожать. Крепкие ладони опускаются на талию Луки, от чего тот дёргается, хватаясь за мягкие, приятные на ощупь, рукава чужого пиджака. Элиотт притягивает его к себе, и Лалльман чувствует, как затуманиваются, дуреют его мысли, как только в его нос ударяет родной, любимый аромат. Такой идеальный. Чистый. Он снова проигрывает. Sound: The Neighbourhood — Wires Демори влажно целует его шею, и Лука готов простонать, но, сдерживаясь, давит ладонями ему в грудь, заставляя отдалиться. — Нет, — Шепчет он, и Элиотт смотрит на него чуть хмурясь. — Я хочу. — Бурчит, вставая на носочки, стараясь дотянуться до шеи старшего. Пальцами он пытается оттянуть черный ворот, но лишь чертыхается безуспешно. — Чёртова твоя водолазка. И чёртов твой рост. Демори скалится от удовольствия. Делая глубокий вздох, он подхватывает Луку за бедра и одним резким рывком усаживает на столешницу, заставляя охнуть ошарашенно. Лука хлопает ресницами, не успев свыкнуться с видом лица Элиотта, находящегося на одном уровне с его собственным. Демори играет бровями и, мягко касаясь колен, которые укрывала ненавистная ему сейчас, плотная ткань джинс, медленно раздвигает их по сторонам, не встречая никакого сопротивления. Лука неуверенно кладёт руки ему на плечи, и Элиотт льнёт к нему вновь, обнимая хрупкую спину, чувствуя, как мягкие губы уже спешат исследовать его шею. Он соскучился по этому ощущению. Оттянутый ворот давит, но это напряжение только больше заводит его, заставляя сжимать ладонями тонкую ткань футболки. Лука извивается, периодически притираясь к нему пахом, и Элиотт практически не дышит в эти моменты, чувствуя, как окончательно теряет голову. Ощущает, как Лука касается языком его кожи и сам едва ли сдерживается, чтобы не укусить его за ухом, не вцепиться в него. — Ой, — Неожиданно шепчет Лука, пуская своим вздохом очередную волну мурашек по влажной коже. Элиотт отстраняется, пытаясь понять, в чём дело и тут же пьянеет от не менее одурманенного вида Луки, прикрывающего ладонью свои губы. — Я, кажись, пометил тебя. — Пометил? — Правая бровь изгибается, а улыбка вновь расползается на идеальном лице. — Ну, не зря же ты сегодня одежду с воротом выбрал. — Ага, то есть, ты это заранее запланировал, как увидел меня в этом наряде? — Совру, если скажу, что не подумал об этом. — Элиотт улыбается изумлённо и приближается к его лицу, замечая резко появившееся волнение на нём. — Что у тебя с губами? — Вновь возвращая внимание к мелким ранкам, спрашивает Демори, и Лука задумчиво растирает их пальцами. Этот жест не остаётся без внимания и желваки на скулах старшего начинают гулять от напряжения в этот же миг. — Не знаю… Перецеловался, наверное? Лука облизывает губы, произнося эти слова, и Элиотт оказывается практически на грани того, чтобы сорваться. — Не хочешь полечить минусом на минус? — Говорит он в сантиметре от расслабленных губ, обжигая их горячим дыханием. — Это как? — Едва ли слышимый шёпот. — Вот так. — Выдыхает и, не дожидаясь ответа, обхватывает нижнюю губу Луки своими, посасывая, заставляя брови младшего жалобно изогнуться, а дрожащие руки опуститься на его шею. Демори отстраняется, судорожно вздыхая, заглядывая в какие-то океанические глаза, пытаясь найти в них ответ, разрешение. Лука опускает ресницы, и этого оказывается более чем достаточно. Элиотт надавливает большим пальцем на его подбородок, и Лалльман податливо открывает рот, впуская язык Демори. Им жарко, слишком жарко. Не желая отрываться от Луки, Элиотт на ощупь стаскивает с себя пиджак и бросает его за спину, лишь отдалённо надеясь, что попадёт на стул. Лука обвивает его шею, словно говоря о том, что не позволит уйти, и Демори чувствует, как тесно ему сейчас было в этих чёртовых дорогих штанах. И не только ему. Спуская ладони на бедра Луки, что уже довольно уверенно прижимались к нему, Демори разрывает поцелуй, глубоко вздыхает и опускает взгляд. — Лука Лалльман, надевая такие узкие джинсы, вы сами провоцируете людей на подобные действия. — Да не такие они и узкие. — Лепечет, всё ещё пытаясь дотянуться губами до шеи, — Это ты просто видишь во всём какой-то намёк. Напридумывал себе чего-то, и нападаешь теперь. — Ах так, да? Я всё себе напридумывал? — Играет бровями, позволяя себе притереться об его кончик носа своим. — Да. — Одурманенно шепчет Лука, опуская взгляд на его губы. — Ну ладно. — Безмятежно отвечает Элиотт, поднимает ладони в жесте проигравшего и отходит от Луки на полшага. Как бы сильно он не хотел этого делать, но вид, который он за это получил, определённо стоил того: Растрёпанный Лука на столешнице, с раздвинутыми ногами, мятой футболке и раскрасневшимися щеками. Ещё и хмурится, ощущая в очередной раз холод и пустоту, когда Элиотт покидает его. Демори не отошёл слишком далеко, потому что был уверен в том, что произойдёт дальше: — Лука хватается за тонкую ткань водолазки и притягивает его обратно к себе. Победная ухмылка охватывает губы старшего, но он не спешит касаться его руками снова. Ему хочется проучить Луку, и у него это блестяще получается. Лалльман, заведясь окончательно, достаточно грубо хватает Элиотта за подбородок, притягивая к себе в новый поцелуй. Требующий, глубокий. Настолько, что Демори невольно мычит ему в губы, ощущая, как переплетаются их языки. Руки сжаты до побеления в костяшках, настолько ему хочется вцепиться в него, прижать к себе сильнее, ощутить горячую кожу Луки своей кожей. Но он этого не делает, и Лука готов скулить от недостатка Элиотта вокруг себя, на себе. Обхватывая ногами его бедра, юноша притягивает его, вжимаясь пахом в ярко ощутимое желание Элиотта, заставляя его тихо простонать, прикусывая губу младшего. Лука отстраняется, и глаза Демори вновь цепляются за безумно влекущий вид влажных, налившихся кровью, припухших губ. — Эл, хватит. — Практически молит его Лалльман, обхватывая лицо старшего, плавно зарываясь ладонями в его волосы. — О чём ты? Лука шумно выдыхает, недовольный, распалённый. — Коснись меня. — Требует, и Демори практически скалится от удовольствия. Чуть приоткрывая губы, он поднимает ладонь к его лицу и мягко касается выступающей скуловой кости. Лука тут же подставляется, пытаясь прильнуть к его ладони сильнее, ближе, прижимаясь к его груди, обвивая шею, зарываясь в мягкие волосы руками. Демори вновь запускает руки под его футболку, чувствуя, как Лука трясется от этих касаний, как он льнёт к нему, стоит Элиотту только провестись ладонью по изящной спине. Лука дышит глубоко ему в шею, и что-то в голове Элиотта наконец защёлкивается. Хмурясь, устраивая настоящую борьбу в собственных мыслях, Демори обнимает Луку крепче и, наклоняя на себя, спускает со столешницы. Лалльман совсем не готов к резкой смене высоты. Его ноги ватные, и Элиотт, замечая, как подкашиваются колени младшего, вновь прижимает его к себе крепче, поглаживая растрёпанные волосы ладонью, пытаясь успокоить Луку и себя самого, словно маленького ребёнка. — Нам действительно нужно бы поесть. — Выдыхает он шумно ему на ухо, и мальчишка смеётся ему в плечо, цепляясь ладонями за чёрную ткань. — Это уж точно. — Хрипит, обнимая широкую спину, возвращаясь мысленно в прошлый вечер, где была лишь одна палатка и крепкие объятия на двоих. Сейчас уже утро, но Лука всё так же сильно счастлив.***
— Я более или менее запомнил нюансы этого блюда. — Произносит весело перед уходом Элиотт, и Лука вздыхает измотанно. За это утро произошло слишком много событий. — Хоть что-то радует. — Ёрничает, но улыбается, и Элиотт знает, видит по нему, как на самом деле он доволен. — Увидимся в универе? — Да… Наверное. — Луку озадачил этот вопрос. Он ещё ни разу не задумывался о том, как они будут выглядеть на людях. Как друзья? Братья? Захочет ли Элиотт вообще демонстрировать, что имеет что-то общее с геюгой–Лукой Лалльманом? Поток его мыслей резко прерывается, как только он замечает неожиданное приближение Элиотта, мягко целующего его в губы и столь же шустро возвращающегося к порогу. — Увидимся! — Обнадёживая мальчишку, воодушевлённо бросает он и наконец закрывает за собой дверь. Несколько минут Лука вглядывается в недвижимую деревянную поверхность, не в силах осознать, что действительно остался сейчас в доме один. Собираясь с мыслями, он отступает на полшага и оглядывается медленно, удивляясь тому, как тихо было здесь сейчас. Как здесь было одиноко.***
— Итак, герой-любовник, рассказывай, что вы делали в палатке? Лука практически давится сэндвичем, который он безмятежно уплетал, радуясь тому, что друг не задал ему за весь день ещё ни одного вопроса, касающегося его сводного брата. — В какой палатке? Артур смотрит на него недовольно и скрещивает руки на груди, откидываясь на спинку стула. — Мне, знаешь ли, не так-то просто было находить отмазки, почему ребятам нужно идти в любое попавшее место, кроме как в эту чёртову палатку. И мне хочется знать, ради чего я так старался. — Но вы же… Фотографировались? — С волнением в голосе задаёт практически риторический вопрос Лалльман, наклоняясь к Артуру чуть ближе. — Ага, десять минут. А вы там проболтались около двадцати. Я пошёл относить мелкие декорации, как неожиданно наткнулся на влюблённо глядящие глазёнки своего лучшего друга, застывшего перед Элиоттом Демори. Щёки краснеют в один миг, и Лука пытается сконцентрировать всё своё внимание на недоеденном обеде, нервно кусая его и пережёвывая. — Так, слыш, прожора. Даже не пытайся сейчас улизнуть от ответа. — Артур грохочет стулом, подсаживаясь ближе, заставляя Луку практически отворачиваться, не желая раскрывать накопившуюся бурю эмоций. — Мне нужно что-нибудь, что меня отвлечёт. Давай, рассказывай. Разум Лалльмана цепляется за услышанное, заставляя его стать чуть серьёзнее. — Отвлечёт от чего? — Задаёт вопрос он, проглотив очередной кусок, поворачиваясь. Артур же лишь грозит ему пальцем, приподнимая брови. — Я же сказал – не меняй тему. Лука вздыхает тяжело, вкладывая в этот вздох всё свое возмущение, всё своё недовольство, и откладывает наконец недоеденный бутерброд обратно на тарелку. Несколько минут молчания и отличительной выдержки Артура, как Лалльман открывает рот, но, к сожалению блондина, тут же его закрывает. — Да бро, ну не тяни ты. — Недовольно говорит Артур, потирая ладонью лоб. — Мы целовались. — Говорит Лука чётко, практически перебивая его возмущение. Пять секунд молчания. Десять. И Лалльман всё же поворачивается к другу, который, к его удивлению, внимательно смотрел в этот момент куда-то вдаль, потирая пальцами губы. — А… Извини. — Говорит вдруг он беззаботно, поворачиваясь, — повтори-ка ещё раз, а то я засмотрелся на третьекурсника. Лука хмурится, он не ожидал подобной реакции, точнее, её абсолютного отсутствия. — Мы ц… — Нет, в смысле вы целовались?! — Наконец взрывается Артур, и Лука шарахается даже немного вместе со стулом назад, без удовольствия замечая десятки взглядов, устремлённых именно на них. Артур тоже их видит, поэтому, заставляя себя собраться в кучу, возвращается в прежнее, спокойное положение. — Как вы к этому пришли? — Спрашивает он уже тише, практически шипит, и Лука едва ли успевает перестать хмуриться из-за его неожиданного выкрика. — Я... Ну мы... — Бубнит непонятно он, проматывая множество моментов того дня, всё отчетливее понимая, что словами это так просто не выразишь. — Ну? — Нетерпеливо подгоняет его друг, и Лука закипает: — Да, блять, Артур, ну вот скажи, как люди обычно к этому приходят? Парень не ожидал такой бурной реакции, поэтому, выпрямляясь чуть-чуть, задумывается. — Он первым тебя поцеловал? — И отчего-то этот вопрос неожиданно бросает Луку в краску, заставляя сжиматься ещё сильнее. — Он. Ну и я. — Сползает по спинке стула чуть ниже, пыжась. — Да Мы, блин. Артур выдыхает, глядя на эту картину. Как же сильно успел его друг погрязнуть в вязком болоте под названием "любовь". Хотя где-то внутри, он знал, чувствовал, что завидовал ему сейчас. — Ну и как он, серьёзно настроен? — Это заставляет Лалльмана глянуть на него неуверенно и снова опустить взгляд. Лука ещё не видел Элиотта, и не знает, могло ли на его настрой что-либо повлиять. Разговор с Янном или... С Хлоей. — Сердце сжимается холодно от этой мысли, но парня неожиданно отвлекает вскочивший со стула друг. — Так, окей, пойдём. — Говорит он уверенно, хватая Луку за запястье и утягивая его за собой. Первые пять секунд он плетётся за ним послушно, непонимающе, но, собравшись с мыслями, спрашивает наконец: — Куда ты меня тащишь? — Есть два места, где Демори обитает во время большого перерыва: столовая и общая комната. Лука замирает в эту же секунду, буквально врастая в пол. Была бы его воля — он бы и корни пустил. — Эй, чего т... — Нахрен нам к нему идти? — С нескрываемой паникой в глазах возмущается Лука, пытаясь вытащить свою руку из крепкой хватки. — Зачем мне твои слова, если я могу своими глазами на всё посмотреть? — Луке нечего ответить. На самом деле, целый день он ловил себя на попытках найти Элиотта в толпе. — Ты не хочешь узнать, достаточно его чувства сильны, чтобы подойти к тебе на людях и разрушить свою репутацию лучшего гетеро-красавчика универа за одну секунду? — Сказал так, как будто я зараза какая-то. — Лука хмурится, отводя взгляд. — Ты не зараза, и ты это знаешь. — Говорит Артур тише, сжимая запястье друга уже не так грубо. — Но так же ты знаешь, что общество другое. Оно... Тупое. — Дёргает плечами блондин, и Лука не может не улыбнуться, поднимая на него взгляд. — Откуда ты вообще знаешь, где сейчас Элиотт? — Ты всегда недооценивал мои мозги. — Играет бровями Артур, уверенно постукивая указательным пальцем по собственному виску, на что Лука лишь щурится недоверчиво. — Учитывая, что ты тоже умудрился запасть на натурала — мои сомнения вполне объективны. — Язвит. И теперь уже Артур строит недовольную физиономию, разворачиваясь, продолжая тянуть друга за собой. Лалльману на самом деле страшно, но он больше не сопротивляется. Внушает себе мысль, что это неизбежно, и совсем не замечает, как они успевают пройти несколько корпусов, в один миг оказываясь в паре метров от нужной, приоткрытой двери. Сердце грохочет в его груди, буквальным образом подступая к горлу, и заходя, опасливо выглядывая из-за спины друга, Лука практически сразу цепляется за чёрный силуэт. Элиотт сидит в конце кабинета с Янном, в этой своей водолазке, с закатанными рукавами, и оживлённо что-то ему рассказывает. "Надеюсь, не о том, как легко задурил мозги своему братцу Лалльману" — Пролетает мысль в голове Луки быстрее, чем он успевает осознать, и он готов ударить себя за неё, но Артур вновь его отвлекает, усаживая в середине кабинета за первый попавшийся свободный стол спиной к их цели. Сам же он вальяжно разваливается на своём стуле, сидя напротив, абсолютно нагло пялясь на Демори. Лука не может. Он хочет что-то буркнуть другу — но не может. Хочет съязвить — не может. Даже посмотреть на реакцию Артура не может, потому что ему слишком страшно, вот и глядит в пустоту, сквозь собственные руки, нервно теребящие рукава бордового джемпера. — Поздравляю, Лука Лалльман. — Юноша дёргается, но взгляд не поднимает. — Вы умудрились захомутать натурала настолько качественно, что он не может отвести от вас взгляд уже как семь минут. Лука смотрит на него изумлённо, закусывая губу, на что Артур лишь играет бровями довольно, продолжая наблюдать за Демори. — Ой, блять, он идёт сюда. — Говорит он уже тише, дёргаясь, но положение не меняет. — Что? — Задыхается Лука и хочет провалиться сквозь землю от того, что даже не достал какую-нибудь тетрадь из сумки для невозмутимого образа. В такие моменты он до ужаса завидует своему другу. Ему до трясущихся от недовольства рук хочется узнать, где и когда Артур стащил такую необъятную кучу смелости, и почему он не поделился ею с ним. Краем уха Лалльман слышит приближающиеся шаги, и его сердце перестаёт существовать. Стул рядом с ним отодвигается, он неожиданно чувствует обволакивающее его облако аромата Элиотта, и ему окончательно сносит крышу. — Привет. — Слышит он мягкий, с присущей только ему хрипотцой голос. Глаза Луки наконец поднимаются на Артура, недовольно пялящегося на Казаса, устроившегося рядом с ним, и медленно, неуверенно передвигаются вправо, моментально сталкиваясь с каким-то буквально обнимающим, ласкающим его взглядом голубых глаз. — Привет. — Чуть ли не пищит Лалльман и ненавидит себя за то, насколько слаб был перед Элиоттом. Синие глаза опускаются на чёрный ворот, и мальчишка сглатывает нервно, что не остаётся без внимания Демори. Сейчас события прошедшего утра кажутся Луке какими-то нереальными, совсем далёкими, ненастоящими. Слишком хорошими, чтобы быть правдой. — Я Янн Казас. — Весело говорит друг Элиотта, уверенно протягивая Луке руку. Весь день ему, нет, да уже целый месяц приходилось выслушивать влюблённые рассказы Элиотта. Поэтому, узнав наконец от друга, что их отношения продвинулись, он решил больше не тянуть кота за хвост. Элиотту приходит сообщение на телефон, но ни его хозяин, ни присутствующие не обращают на это никакого внимания. — Я подумал, что было бы неплохо официально, нормально познакомиться в спокойных условиях. — Говорит абсолютно безобидно Янн, и Лука, на удивление Артура и Элиотта, недолго думая, улыбается, пожимая протянутую ладонь. У Демори руки чешутся от недоумения, как его друг умудрился завоевать доверие Лалльмана вот так просто. Янн поворачивается к Артуру, и тот кривится недовольно, всем своим видом показывая, что не желает принимать одну из ролей состоявшейся только что сцены. — Ты, конечно, сам бешеный какой-то, — Говорит Казас, и троица вскидывает брови удивлённо, — но я извиняюсь за грубость или неверные слова, что мог позволить себе при последней нашей встрече. Протянутая рука, внимательный прищур блондина, и он всё-таки принимает добродушный жест. Артуру нравятся честные люди. Элиотту и Луке же Янн сейчас кажется каким-то объединителем народов, парнем с удивительно огромным обаянием, не от мира сего. Лишь к этому моменту Лука начинает замечать перешёптывания окружающих и их внимательные взгляды. Он чувствует, как мелко дрожат его руки, поэтому, сжимая их, он опускает их под стол, к себе на колени. — Тогда сразу к делу, — Неожиданно говорит Артур, опираясь локтями на стол, глядя на Элиотта, взор которого только что был прикован к взволнованному юноше. — Ты серьёзно настроен по отношению к Луке? — Янн закатывает глаза, потому что до смерти наслушался рассказов своего друга, потому что он знает чувства Элиотта от и до. Лука смотрит на Артура недовольно, практически закипая, но неожиданно чувствует нежное поглаживание на своей руке, заставляющее его забыть абсолютно обо всём. — Более чем серьёзно. — Улыбается Элиотт, на что Артур лишь хмурит брови на долю секунды. — А Хлоя? — Голос блондина ровный, уверенный, чуть ли не осуждающий, и это не может не напрягать Янна, внимательно переводящего взгляд от своего друга к Артуру и обратно. Сердце Луки неприятно сжимается, когда на пороге кабинета он замечает Жансон. Элиотт замечает её практически в эту же секунду. Девушка приподнимает телефон, сжатый в руке, и Демори тут же достаёт его из кармана, чертыхаясь. Лалльман больше не чувствует тепла на своей ладони. И, провожая вместе с Артуром и Янном встающего Элиотта взглядом, сцепляет пальцы в замок, пытаясь предугадать дальнейшие события. Кто-то ждёт звонкой пощёчины, кто-то громкой перепалки, а кто-то боится примирительных объятий. Они говорят недолго, буквально несколько минут, но челюсти Луки сжимаются до боли от напряжения, когда он видит с какой заботой Элиотт смотрит на Хлою. Когда он видит её подавленное выражение лица. У Луки с Хлоей не было подобного. Никогда. И ему от этого страшно. Может, он недооценил ту связь, что была между Демори и Жансон? Может, она была ему гораздо важнее, чем он думал? Может, он рано позволил себе понадеяться? Демори кладёт ладонь на её плечо, она кивает, опуская голову, и, бросая мимолётный взгляд на Луку, уходит. Элиотт возвращается, но в сердце Луки всё ещё полный беспорядок, неизвестность, перемешивающаяся с нарастающей болью, которую он ещё только боится ощутить. — Вы поговорили? — Спрашивает Янн, и Демори, усаживаясь на прежнее место, кидает взволнованный взгляд на Луку, который смотреть на него не спешил. — Нет, мы только договорились встретиться. Вечером. Артур видит состояние друга, видит озабоченность Элиотта этим состоянием, и не может не ощутить всё-таки лёгкую волну смирения со сложившейся ситуацией. Он хочет дать им минуту передышки, поэтому отвлекается на Янна, разворачиваясь к нему резко. — Так, ну и как давно вы знакомы с Элиоттом? — Этот неожиданный вопрос заставляет Казаса нахмурить брови, выпучивая глаза, но, замечая неуверенно тянущуюся ладонь своего друга к Луке, он понимает, что к чему, и подхватывает настрой Артура, отвечая. Лука совсем ничего не слышит, пытаясь прожечь дыру в столе от того, насколько сильно было напряжено его тело, как забита была каждая его мышца. Неожиданно, но он вновь ощущает ладонь Элиотта на своей. Демори приподнимает руку юноши, и мягко сплетает их пальцы, заставляя Луку прикрыть ресницы, поджимая губы от нахлынувших чувств. Страх всё ещё отдаётся в его учащённом сердцебиении, но младший всё же сжимает его руку в ответ. Элиотт едва ли слышно выдыхает, когда чувствует холодные пальцы, сжимающие его ладонь. Тепло вновь разливается в его груди. Они поглядывают на своих друзей, которые, к их удивлению, даже смеются в какие-то моменты, но совсем не слышат их, концентрируя всё своё внимание лишь на крепко сцепленных ладонях. Как и не слышат звонок, прогоняющий за минуту практически всех людей из этого кабинета. Лука порывается встать вместе со своим другом, но Элиотт не отпускает его руку, удерживая на месте. Артур, загадочно играя бровями, кивает, накидывая лямку портфеля на плечо и, переглядываясь с Янном многозначительным взглядом, оставляет вместе с ним не насытившуюся друг другом парочку в одиночестве. — Надо идти. — Тихо говорит Лалльман, сжимая руку Демори, противореча этим действием собственным словам. — Надо. Я просто хотел сказать... — Элиотт всё же расцепляет их пальцы, поднимая ладонь к опущенному лицу, касаясь ровной линии подбородка, поворачивая его к себе. — Я уйду, когда ты уже будешь в театре. — Лука хлопает глазами и не может отвести их, пленившись заботливым взглядом. — Но когда вернусь — ты уже точно не сможешь от меня избавиться. — Лука усмехается невольно, опуская глаза на губы Элиотта. — Опять придётся терпеть твоё присутствие. — Демори улыбается шире, убеждаясь, что, раз Лалльману хватает энергии на резкие слова, его настроение не настолько плохое, и, обхватывая ладонями его лицо, оставляет нежный, довольно продолжительный поцелуй в лоб, заставляя Луку прикрыть глаза от наслаждения.***
Вернувшись домой с театра, Лука одинаково сильно хотел и боялся увидеть Элиотта дома. Последние полчаса он только и делал, что проверял свой мобильный, чем раздражал коллег, и не один раз погружался в свои мысли, срывая репетицию. Дома его тут же встречает Ивон и, после небольшой беседы о том, как прошёл его день, беззаботно отвечает на вопрос о месте нахождения Элиотта то, что Демори младший вышел прогуляться около сорока минут назад. Сердце съёживается с новой силой от того, как много времени оказалось нужно этим двоим, чтобы просто "поговорить". Лука не хотел об этом думать. Он не хотел из-за этого переживать, поэтому всячески пытался себя отвлечь. Пытался даже уборкой заняться, но Элиотт успел всё вылизать начисто ещё до его прихода. Нервный, дёрганный, он поднимается в свою комнату и собирает залежавшиеся на кресле вещи, прихватывая с собой и злополучную футболку с серыми шортами. Лука подходит к стиральной машине, укладывает кучу поверх неё, тянется за порошком и не успевает заметить, как одежда, одна за другой, начинает падать с ровной поверхности. — Да твою-ж ты мать! — Шипит он, пытаясь схватить налету непослушные футболки. С горем пополам он возвращает их в прежнее положение, и, доставая из шкафчика довольно густой кондиционер, начинает наливать его в колпачок, внимательно следя за выливающимися миллилитрами. Жидкость течёт невыносимо долго, и он, чуть дёргая бутылкой, охает, когда из неё начинает течь густая волна, выливающаяся из колпачка через края. Хлопая ресницами, он быстро выплёскивает эту, по его мнению, мерзость в нужное отделение и, спеша к раковине, кидает туда колпачок. Черта с два он займётся ещё раз стиркой будучи на нервах. Врубая холодную воду на полную мощность, он раздражённо трёт свои руки, хотя давно уже понимает, что они чистые. Лука тянется к полотенцу, но стоит ему до него дотронуться, как оно падает. Какой-то задушенный стон вырывается из его груди, когда он его поднимает. Глаза болят, голова болит. Он нужен ему. Sound: Misha Mishenko — 56.4907° N, 4.2026° W Без какого-либо желания Лука вынужденно возвращается к стиральной машинке и лениво начинает перебирать вещи, не особо внимательно проверяя карманы. Одна за другой кофты летят в барабан, как вдруг Лалльман останавливается, нащупывая в своих вчерашних шортах какую-то бумажку. Он хмурится, разворачивая её и неожиданно замирает, вглядываясь в её содержимое. Руки слабеют, как и всё его тело, и ему кажется сейчас абсолютно неплохой идеей бросить это всё и пойти перекусить, да чаю выпить. Уверенно, мимолётно кидая взгляд на обнимающихся в гостиной родителей, Лука уходит на кухню. Ставит чайник, достаёт кружку, кладёт в неё пакетик и сыпет нужное количество сахара. Пара секунд задержки и глубокий вздох, прежде чем он вновь поднимает трясущуюся ладонь с рисунком. Лука уверен, если бы он курил, сейчас бы точно затянулся. Он вглядывается в силуэт спящего ёжика, рассматривает лежащего рядом с ним енота, и его лицо не выражает ни единой эмоции. В то время как его сердце плачет. Он прекрасно понимает, чем вызвано всё это вечернее волнение. Он знает, что это из-за Элиотта. Знает, что это из-за того, что он с Хлоей. Но он хочет ему верить, правда хочет. Но ему страшно. Для него вопрос не стоит в том, действительно ли желает Элиотт встречаться с парнем. Потому что Лука чётко осознает, что для себя никогда бы эту участь самостоятельно не выбрал бы. Ему всегда было слишком страшно быть не таким, как все. Быть ненормальным. Элиотт внушает ему обратное, но Луке всё ещё кажется, что он до конца не понимает этих вещей. Не понимает, каково это — просто не быть таким, каким, казалось бы, должна была создать тебя природа. Каково это — повсеместно встречать косые взгляды или, не дай бог, издевательства. Каково это — не иметь возможности завести с любимым человеком ребёнка, имеющего голубые глаза от тебя, отца, и светлые волосы, например, от матери. Лука правда не уверен, готов ли Элиотт всё это принять, потому что сам он, спустя столько лет, до сих пор со всеми этими вещами в своей жизни так и не смирился. И, где-то внутри, он даже не хочет, чтобы Элиотту приходилось это переживать, потому что это слишком сложно. Слишком тяжело для человека, который и без того успел испытать страдания в своей жизни в полной мере. В какой-то момент он даже задумывается, а не лучше было бы сейчас схлопотать амнезию и просто забыть Элиотта? Чтобы не было так страшно. Чтобы не было такой ранимости, шаткости. Но он вновь опускает взгляд на рисунок и поджимает губы, закрывая глаза ладонью. Ни за что бы он согласился забыть его. Даже если бы он разбил его сердце. Даже если бы он собственными руками разорвал его в щепки. На его жизни, так или иначе, Элиотт Демори навсегда оставил яркий и глубокий отпечаток. Его губы всё ещё целуют его. Его руки всё ещё обнимают его. Он всё ещё так явно ощущает тепло Элиотта, что его внутренности в эту же секунду сводит от мысли, что он может его больше никогда не испытать. Ни за что бы Лука его не отпустил по своей воле, как бы эгоистичен его поступок ни был. Дверной замок щёлкает пару раз, и Лалльман вздрагивает, напрягаясь всем своим телом, каждой клеточкой, каждым нервом. Аккуратно, но быстро сворачивая бумажку, пряча её в карман джинс, Лука стремительно цепляет свой взгляд за чайник, надеясь увидеть закипающие пузырьки. Лалльман слышит шаги позади себя и, наверное, впервые испытывает такой живой, яркий, разрывающий его изнутри страх. Он не может повернуться. Ему безумно страшно посмотреть на Элиотта и увидеть в его глазах вину. Услышать что-то вроде: "прости, я думал, что у меня прошли к ней чувства, но..." или "мы поговорили, и я понял, что эти отношения слишком важны для меня..." Сердце скулит от боли из-за мыслей, переполняющих его разум, и Лука жмурится, осознавая, что Элиотт подошёл к нему. Что вот он, стоит позади него, точно так же как утром. Только сейчас всё может в один миг измениться. Разрушиться. Молчание, напряжение, повисшее в помещении, как вдруг Лука ощущает нежно скользящие руки от его локтей к крепко сжатым ладоням. Элиотт подходит к нему ближе, прижимается к его спине, ждёт пару секунд и, склоняя голову, целует его в плечо. Кислород возвращается в лёгкие Луки, когда он чувствует это. Не верит, но впитывает, запоминает, живёт этими едва заметными движениями. Демори трётся щекой об его ухо и накрывает его ладони своими. — Приготовишь мне глазунью? — Спрашивает он тёплым, медовым, бархатным голосом, и Лука вновь возвращается к жизни. Потому что он всё ещё с ним. ----------------------------------------------------------------------------------------------- Простите, но я не могла не создать примечание после главы. 5:04, ребята, я реву. Как же я их люблю. Должна сказать, что могла закончить эту главу аля с затравкой на треволнения, стекло и прочее, но здесь и сейчас мне просто хотелось, чтобы они были счастливы. Мне нужно будет отлучиться снова, чтобы расправиться с работой, но, я верю, это займёт не больше недели. Но знайте, сюжет есть, стекло есть, любовь есть, они живы и я вернусь вместе с ними. А пока, я до одурения буду счастлива увидеть ваши мысли, доводы и простые, живые, как эти ребята, эмоции. Люблю вас безумно!