***
Накидывая пальто, Элиотт за пару шагов преодолевает крыльцо, направляясь к девушке, не особо скрывая на своём лице недоумение от её нахождения здесь в столь поздний час. Жансон мялась на месте, глядя на свою отсыревшую обувь, но, услышав открывающуюся дверь, вздрогнула и тут же подняла взгляд. — Элиотт, извини, я... — Начала лепетать она, с ужасом чувствуя, как ломается её голос от слабости буквально на каждом слове, стоило ей только увидеть его. Увидеть хоть кого-то, с кем она могла бы почувствовать себя в безопасности. — Привет. — Чересчур напряженно произнёс Демори, подходя ближе, но его удивлённый взгляд уже через пару секунд меняется на более встревоженный. — Что слу... Что с твоим лицом? — Внимание парня приковалось к припухшему, тёмному кровоподтёку на щеке девушки, когда он наконец подошёл к ней достаточно близко. — Что случилось? — С нарастающей тревогой в голосе продолжал спрашивать он, склоняя голову, желая найти ответ в заплаканных глазах. Реальность произошедшего наконец начала доходить до Хлои, когда появилась необходимость описать ситуацию словами. И от этой реальности её зубы застучали с новой силой, а волна слёз вновь подступила, заставляя жмуриться. — Эй... — Говорит он практически шёпотом, осторожно опуская руки на дрожащие плечи: — Тише, ты можешь мне рассказать. — Я просто... Эл, я не могу одна, я не справлюсь. — Эй, я же сказал, я помогу. — Он старался говорить уверенно и вместе с тем мягко, но состояние Хлои, такое, в каком он никогда её не видел, заставляло его чувствовать некий страх, ответственность за то, что она доверилась ему сейчас. Встречаясь с его обеспокоенным взглядом, она неожиданно чувствует, как всё внутри плачет от нежелания отпускать это тепло, эту заботу, от нежелания потерять его насовсем. Он здесь, он совсем близко, словно так и надо, словно этих недель разлуки и глупого игнорирования не было, словно ничего не менялось. Она тянется к нему инстинктивно и целует, пытаясь в этом поцелуе найти спасение, ощущая, как слёзы вновь подступают к прикрытым ресницам от того, как она скучала по этому теплу. Элиотт не сразу понимает, что происходит. Не понимает, потому что ничего не чувствует. Ощущения от поцелуя уже, казалось, давным давно сменили своё значение после того, как он коснулся губ Луки. После того, как ощутил никогда раннее им не испытываемое чувство жара, проносящегося по телу, и боли от того, как сильно сжималось его сердце. Сейчас же он не чувствовал ничего. Лишь через пару секунд пришло осознание, а за ним ярко ощутимое отторжение. Всё в нём закричало от неправильности происходящего и, хмурясь, он заставил себя надавить на плечи Жансон, отодвигая её от себя хоть на пару сантиметров. — Я же говорил, прости, но... — Безумная мысль, что Лука мог видеть это, заставила его сердце на секунду заледенеть. Быстро бросая взгляд на окна и, не замечая в них движения, Элиотт возвращает своё внимание к Хлое, заканчивая свою фразу: — Есть другой человек. — Это Лука? — Неожиданно уверенно спрашивает она, глядя прямо в серебряные радужки, и Элиотт напрягается с новой силой. Только сейчас пришло осознание, что никому ещё кроме Янна он не говорил о том, какие чувства у него были к сводному брату. — Да, это Лука.***
— Извините, что так внезапно, но я останусь сегодня у Артура, у него там в семье проблемы, нужна поддержка. — Элиотт вздрагивает от неожиданного появления Луки в гостиной и, оборачиваясь, изрядно напрягается, глядя на его лицо. Не успевает семья хоть что-то ответить, как Лалльман уже скрывается из виду в тёмном коридоре прихожей. Элиотт смотрит ему вслед, чувствуя неладное, как вдруг его отвлекает усталый голос Кларис: — Господи, у всех дома проблемы, что же это... — Напряжённо потирая лоб, говорит она и, чувствуя опустившуюся на её плечо в поддерживающем жесте ладонь Ивона, прикрывает ресницы. Они успели услышать историю их гостьи, которая так давно не заходила к ним, и вечер паре казался уже совсем не таким радужным. — Нужно... — Вновь поворачивается Элиотт в сторону прихожей, — Пойти за ним. — Зачем? — Удивленно спрашивает мать. "Как же?" — недоумевая, думает Демори младший, встречаясь с удивленными взглядами. Неужели он один заметил, как дрожал Его голос? Как ломался он на последних словах? Неужели он один это услышал? "Может, показалось?" — подумал мимолётно он, но быстро прогнал эту мысль. Нет. Что-то было не так. Лука даже не взглянул на него. — Эл, по поводу Луки, я должна кое-что сказать. — Взволнованный шепот Хлои, заставляющий Элиотта вновь отвлечься и нахмурить брови слегка. Ему кажется, что сейчас это совсем не то, на что следовало бы потратить время, но он заставляет себя хотя бы немного успокоиться и, оказываясь с девушкой на кухне наедине, выслушать её рассказ.***
— Я хочу улететь отсюда к чертям. — Повторяет Лука уже третий раз за последние пятнадцать минут, пока Артур наливает ему кофе, который Лалльман назвал практически сразу, стоило блондину только спросить: "Будешь что-нибудь?". С семьёй Артура Лука познакомился ещё в начальной школе. То ли потому что они знали его столько лет, то ли потому что Лука всегда умел удачно находить подход к старшим — принимали его в гости всегда охотно, особенно мать. Отец Артура же отчего-то всегда пускал холодные мурашки по телу Луки. Он не раз замечал, с какой серьёзностью мужчина говорил со своим сыном, и Лалльману далеко не всегда верилось, что в этом человеке есть хоть капля родительской любви — настолько безучастным он ему казался. В своей жизни он в принципе до Ивона не встречал ещё отца, который вызывал бы в нем тёплые чувства, поэтому он так завидовал Элиотту в первые недели. "Ему безумно повезло" — каждый раз думал он. — Ага, разбежался, а роль твою в спектакле кто отыгрывать будет? — Говорит Артур, поднося кружку с горячим напитком к столу. — Плевать. Ты говорил, если у меня всё пойдёт через задницу, мы улетим в Нидерланды и поженимся. — Артур знал, что Лука пару недель назад понял его шутку правильно, но сейчас его состояние действительно пугало. — Лука... — Я хочу ништяки, которые ты мне обещал после замужества. — Продолжает бурчать юноша, осторожно придвигая к себе кружку. — Я возьму сливки? — Неожиданно подрываясь к холодильнику, говорит Лалльман, не дожидаясь ответа. Артур слабо кивает, пытаясь понять, как лучше себя вести, какие слова лучше подобрать, и вздыхает устало. — Лука, что произошло? Что Элиотт сделал? — Лалльман замирает, и, оставляя маленькую коробочку со сливками на столешнице, поворачивается к собеседнику, опираясь спиной на металлическую поверхность холодильника. — Просто... — Лалльман открывает рот, чтобы начать рассказ, но картинки, вставшие перед глазами, моментально вызывают очередную волну боли и неприятного покалывания на кончике носа. Картинка перед глазами мутнеет, и он упрямо начинает потирать глаза ладонями, словно пытаясь стереть увиденное с сетчатки глаза, вырвать с корнем это мерзкое воспоминание. Но не получается. — Лука... — Поднимаясь с места, осторожно говорит Артур. "Элиотт никогда меня не любил" — сумасшедшая, но теперь такая реальная, раздирающая грудную клетку мысль практически простреливает его голову, вызывая глухую боль в висках. Лалльман тяжело вздыхает и, медленно сползая вниз по холодильнику спиной, усаживаясь на корточки, опускает голову, зарываясь в волосы руками. Лёгкие жадно требуют кислорода, и его спина вздрагивает от коротких, причиняющих боль, вздохов. Артур быстро опускается к другу, накрывая его плечи руками: — Хэй, не надо. Всё будет хорошо. Всё наладится, ты меня понял? — Артур, я... — Лёгкие дрожат, и Луке едва ли получается заставить себя поверить, что в его жизни наступит момент, когда он убедится, что одиночество покинуло его навсегда. — Ай! — Неожиданно вопит Лалльман, дёргаясь от возникшей острой боли в бедре. Распахивая глаза, он фокусируется на маленьком комке шерсти около своих ног — котёнке русской голубой породы. — Да ё-маё, как ты из комнаты выбрался. — Устало говорит Артур, подхватывая рукой проказника, и поднимается. — Вы так и не раздали? — Чуть отвлекаясь, говорит Лука, поднимаясь вместе с другом. — Почти. Два осталось — Малыш и Крепыш. — Вы их так назвали? — Фыркает Лалльман, подмечая, что перед ним махал лапами определённо Малыш. — Нет, это просто чтобы различать. Предпочитаю не давать им имён, всё-таки не в первый раз мама их разводит, надеясь, что раскупят, а потом не знает, куда деть. — И если не раздадите, то что? — С какой-то опаской задаёт вопрос Лука, не желая даже думать о неблагоприятных ответах. — Даже думать не хочу, если честно. — Что вы тут... — Слышится низкий голос в стороне, и парни поворачиваются моментально. Лука замечает то, как напрягся его друг от прихода отца, поэтому, быстро собираясь с мыслями, подаёт голос: — Здравствуйте! А я пришёл выбрать котёнка. Простите за столь поздний визит. — Ещё один? — Удивленно изогнул бровь мужчина, но, не дожидаясь ответа, изучив источник шума, махнул рукой и вернулся в спальную комнату к жене. Друзья выдохнули облегчённо, и, пока Лука пытался понять смысл вопроса мужчины, Артур повернулся к нему: — Выбрать котёнка захотел, значит? — Не хотел, чтобы из-за моего внепланового визита у тебя были проблемы. — Дёргает плечами Лалльман, и его внимание вновь переключается на изогнувшегося вниз лапами Малыша. — Можно? — С какой-то надеждой в голосе говорит Лука, глядя на вырывающегося из бережной хватки котёнка. Артур смотрит на друга с лёгким удивлением, но питомца в его руки всё таки даёт, с каким-то облегчением замечая, как уголки губ Луки приподнимаются. Около десяти секунд требуется пушистому комочку шерсти, чтобы привыкнуть к запаху незнакомца и удобно разместиться на его руках, инстинктивно запуская маленькие коготки в его свитер. Звонок в дверь отвлекает парней, но, не успевает Артур сказать и слово, как Лука, напрягаясь каждой клеточкой своего тела, вместе со своим новым другом на руках, срывается с места и уверенным шагом направляется в прихожую. Сам не зная, чего ожидать, где-то внутри он просто преследует мысль о том, что Элиотт всё-таки шёл за ним, что ему был не безразличен его уход. — Лука, погоди, это наверное... — Слова блондина, безжалостно проигнорированные, остаются за спиной, и Лалльман, распахивая дверь, замирает. Он хмурится, потому что в десять часов вечера на пороге квартиры своего друга он видит того самого кучерявого брюнета, любовь всей жизни Артура, с каким-то не менее озадаченным взглядом вперившегося в него. Артур догоняет Луку через пару секунд, и, видя гостя, с какой-то непреодолимой усталостью вздыхает, зарываясь в свои светлые волосы. — Я же говорил.. — Куда-то в пустоту кидает он, прислоняясь плечом к стене. — Ты. — С каким-то возмущением в голосе говорит Базиль, глядя на Луку. — Ты же... — Парень хмурится, переводя взгляд с Луки на Артура и обратно. То ли абсурдность разыгравшейся сцены, то ли ещё не потухшая истерика вызывает нотки веселья в настроении Лалльмана. — Вы... Вы что, встречаетесь? — Неуверенно складывает факты в своей голове гость, Артур устало потирает переносицу, подбирая мысленно объяснение, но Лука опережает его: — Ну, а что если так? — Блондин тут же пихает друга локтём, собираясь возразить, но его даже не начавшуюся попытку вновь перебивают: — Вы не можете встречаться. — Неожиданно утверждает Базиль, сжимая кулаки, заставляя Лалльмана своей фразой и жестом изогнуть правую бровь в немом удивлении, а Артура закрыть рот, поворачиваясь к нему. — Почему это? — С каким-то вызовом в голосе переспрашивает Артур. Он рискует, но неожиданно разыгравшийся в нём азарт заставляет его делать это. Он заранее успокаивает себя тем, что сведёт позже этот странный диалог на неудачную шутку. — Потому что... — Кулаки Базиля сжимаются сильнее, но у него не получается подобрать верные слова, а точнее, позволить себе признать и озвучить самые честные. Лука щурится и, спустя десять секунд задумчивого молчания, выдаёт: — Да ты втюрился. Артур закатывает глаза с желанием его заткнуть, но отсутствие ответа со стороны Базиля заставляет его повернуться, не сумев скрыть интерес в собственных глазах. — Я... — Уверенность пропадает из голоса их нового гостя, — Я пришёл за котёнком. — Пустив невольно разочарованный вздох, Артур расслабляется и кивает, говоря: — Проходи. — И парень уверенно протискивается мимо Лалльмана, словно утверждая всем своим видом, что он здесь не в первый раз, что он имеет право здесь находиться. Внезапно Лука начал пытаться найти ответ, что вообще планировал сейчас сделать или сказать и хотел ли он на самом деле в этот момент увидеть Элиотта на пороге этого дома. Лука признаётся себе: он всегда хочет его видеть. Но не всегда его сердце готово к подобной встрече. Поникнув, он приглаживает мягкую шерсть уже изрядно мурчащего кота на своих руках, разворачивается и молча идёт за парнями в комнату.***
В начале их школьного знакомства Артур и Лука даже грызлись частенько, в силу своих сложных характеров. Лалльман, искусно находящий подход к взрослым и умеющий более-менее держать в узде сверстников — всегда привлекал внимание. Красивое лицо, уверенность, выплескивающаяся то и дело из его ауры, могли подкоситься исключительно в моменты, когда он к кому-то привязывался. Не школьное нападение сделало его таким осторожным, таким недоверчивым. Эти черты характера всегда были с ним. Только, после полученного "урока", все те чувства, весь тот страх, что в нём был — усилились. С Элиоттом он готов был перешагивать через свои слабости из раза в раз. Только бы чувствовать Его, слышать, впитывать, наслаждаться. Но сейчас он совсем не ощущал себя ему нужным. Парни довольно долго сидели в комнате Артура, на ковре, и молча наблюдали за нелепой, попахивающей наигранностью дракой котят, которые не поделили уже и без того довольно разодранную игрушку. Телефон Артура в очередной раз вибрирует, прерывая неловкое молчание, и взоры Базиля с Лукой устремляются к их другу. Артур чуть хмурится, глядя на экран и, замечая излишний интерес, таки поднимает взгляд на парней: — Я отойду. Внимание Луки быстро переключается на малыша, что с особой резвостью отбивал надорванный кусок игрушечной мыши, не менее серой, чем сами котята. — Так ты тот самый Лука? — Неожиданно чётко произнесённые слова заставляют Лалльмана дёрнуться. — Тот самый? — Бросая мимолётный, сомневающийся взгляд отвечает вопросом на вопрос Лука. — Артур много мне про тебя рассказывал. — Дёргает плечами Баз, теребя короткие ворсинки ковра. Этот жест не проходит мимо внимания юноши, который тут же вспоминает тёплые, уютные объятия на полу, причиняющие в эту секунду ноющую, тянущую боль в сердце. — Так вы... — Довольно понуро начинает свой вопрос Базиль, но Лука в миг его перебирает, вглядываясь в поведение котят: — Нет, мы не встречаемся. — Тогда почему ты... — Торопится возмутиться парень, но Лука вновь его прерывает: — Хотел тебя проверить. И ты попался. — Лалльман наконец поднимает на него взгляд, изгибая бровь, и тянется руками к котёнку, который уже энергично направлялся в его сторону, бросив затею отнять игрушку у своего брата. Может, идея была навязчивой, но Лука упрямо видел в привыкшем к нему малыше Себя, а во втором, более упрямом, Артура. И, кажется, не он один: стоило блондину покинуть комнату, как внимание Базиля приковалось к Крепышу. — В смысле попался? — То ли продолжал строить из себя идиота, то ли искренне недоумевал брюнет, в то время как Лука абсолютно точно видел, как сильно напрягали его слова собеседника. — Я знаю, что ты влюблён в него. И даже не пытайся это отрицать. — Отчеканивает Лалльман. Возможно, он выглядел бы сейчас особенно угрожающе, если бы не маленький кот в его руках, которого он гладил с такой нежностью и аккуратностью. Базиль нервно сглатывает и, опуская взгляд на напряжённо сцепленные в замок руки, вздыхает пару раз, не в силах подобрать нужные слова. "Неужели я действительно попал в точку?" — изумляется мысленно Лалльман, всматриваясь в столь легко читаемые жесты, выдающие волнение Базиля с головой. — Но... — Вновь подаёт он голос. — Он же действительно гей? — Этот вопрос заставляет Луку приподнять брови изумлённо, а после, обдумав, прищуриться, не скрывая в своих глазах подозрения. — Мне кажется, не у меня такое нужно спрашивать. — Слишком недовольно отвечает Лука, но, замечая расстроенно опущенную голову собеседника, продолжает: — Откуда такие мысли? — Карие глаза встречаются с синими, и Лука впервые испытывает странное ощущение спокойствия и следующую за ним мысль о том, что в другой жизни они вполне могли бы быть с этим человеком лучшими друзьями. — По универу много всякого ходит. — Блядские люди. — Догадка Луки оправдывается — окружающие в очередной раз не могут найти что-то более интересное, чем личная жизнь чужих, абсолютно не связанных с ними, людей. Дверь скрипит неожиданно, Базиль поднимает взгляд тут же, а Лука дёргается от того, что Малыш в эту же секунду выпрыгивает из его рук, пугливо прячась за одним из портфелей. На пороге появляется Артур, как-то слишком нервно крутящий телефон в руках, и Лалльман напрягается вновь, замечая, что внимание его друга было приковано сейчас именно к нему. — Лука, там Элиотт. — Произносит словно приговор блондин. — Что? — Как-то по-детски, глупо переспрашивает Лалльман. — Элиотт пришёл. — Повторяет уже чётче Артур и безмятежно усаживается рядом с Базилем в турецкой позе. — Как? — Юноша всё ещё не верит ему и совсем не понимает причину такого спокойного поведения, — Откуда он знает вообще, где ты живешь? — Я сказал ему. — Всё такой же спокойный ответ и переключение внимания на вскарабкивающихся на его ноги котят. — Ты что? — Кажется, Лука задыхается от возмущения, приподнимаясь с пола. — Не выёживайся, вам нужно поговорить. — Артур говорит чётко и ясно, словно отчитывая вредного ребёнка. Он дружил с этим человеком слишком много лет, чтобы не быть готовым к его перепадам настроения. — Я не хочу сейчас с ним говорить. — С каким-то не соответствующим произнесённым словам страхом в голосе говорит Лука. В самом деле — ему страшно. Может быть, Элиотт скажет ему вернуться, чтобы родители не беспокоились. Может быть, он извинится за потраченное в пустую время на их недоотношения. А может, во что Лалльману было сложнее всего поверить, Элиотт объяснит ему ситуацию так, что у него не останется ни единого сомнения, и всё станет как прежде. Всё наладится. Но прямо сейчас — единственное, в чём Лука был уверен, так это в том, что он не готов нормально разговаривать. Даже слушать не готов. Его эмоциональное состояние сейчас было сравнимо с гейзерами, рвущимися из толщи грунта. Заденут разворошенную рану — завопит, не сдержится. Наговорит вещей, за которые ему самому будет стыдно. Он знает, что может ляпнуть сейчас что-то гораздо более обидное и ужасное, чем то, что он видел около часа назад перед своим домом. Он не хочет ранить Элиотта, но он такой, как есть. И он с этим не справляется. — Надо, Лука, надо. — Повторяет Артур, кивая в сторону двери, всем своим видом показывая, что кроме согласия в ответ ничего не примет.***
Стоящий напротив двери с номерком "79", глядящий в окно подъезда, Элиотт поворачивается резко на щелчок замка. Дверь открывается, и ему кажется, что он получает нездоровую дозу кислорода, видя наконец Луку, закрывающего за собой дверь, но не спешащего поднять на него взгляд. — Ты забыл куртку. — Лепечет Демори первое, что приходит ему в голову, протягивая мягкий пуховик. "Как и все остальные свои вещи" — ядовито, причиняя боль самому себе, мысленно заканчивает фразу Элиотта Лука. — Спасибо. — Сухо отвечает он одним лишь словом, принимая вещь, и Элиотт хмурится невольно из-за давления, что неожиданно опустилось на его плечи на этой лестничной площадке. — Ты бы не хотел поговорить? — С опаской говорит Демори, склоняя голову, но Лука вновь игнорирует его попытку создать зрительный контакт, отвлекаясь на надевание куртки. "Нет", "Нет, нет и ещё раз нет" — Кричит каждая клетка в разуме Лалльмана, но, вздыхая глубоко, он всё же даёт другой ответ: — Давай. Можно на крышу, там никто не помешает. — Лука кивает в сторону верхнего этажа и, поднимаясь на одну ступеньку, убеждается, что за ним следуют. Элиотт не совсем понимал, что можно было сейчас ожидать от сводного брата, но, держась за мысль о том, что Лука знает этот район лучше, всё же поднимается с ним наверх. Луке же сейчас казалось, что ему настолько же сложно было держать себя в руках, насколько вампиру избегать желания выпить всю кровь, до последней капли, из артерии своей смертной любимой. Sound: Ólafur Arnalds — Gleypa Okkur Наполняя лёгкие холодным воздухом, Лука засовывает руки в карманы куртки, стараясь зрительно концентрироваться на огнях города, которые раскинулись перед ним. Париж уже начинали украшать к новогодним каникулам, поэтому зрелище ему сейчас казалось в разы красивее, чем когда он был здесь в последний раз. Если бы он только мог сейчас насладиться этой красотой. — Почему ты ушёл? — Голос, заставляющий сердце Луки сжаться и замереть на месте, оказываясь от Элиотта на расстоянии четырёх метров. — Почему? — Спокойно переспрашивает младший, поворачиваясь, и лёгкая волна страха прошибает Демори от полученного наконец взгляда синих, практически чёрных сейчас, глаз. — Может, потому что ты привёл её? — Первый прокол, после которого Лука с силой прикусывает губу, отворачиваясь. Но для Демори же это является зацепкой, нитью, которая, как ему кажется, могла бы помочь распутать всё то недопонимание и напряжение, что повисло между ними за последние несколько часов. — Погоди, дай объяснить. — Элиотт делает шаг к нему навстречу, неприятная картина встаёт перед глазами Луки моментально, и он вновь срывается: — Как можно объяснить то, что ты целовался со своей бывшей? — Лука хмурится, поворачиваясь к нему. — Она меня поцеловала. Это разные вещи. — Всё наконец-то встаёт на свои места и самое неприятное из предположений Демори оправдывается. — Как у тебя всё просто оказывается. — Лалльман совершает короткий, расслабленный шаг к Элиотту, приподнимая удивлённо брови. — Просто встречаться со сводным братом, просто сосаться с бывшей, если она целует первой. Класс, мне бы так. — Он проговаривает это размеренно, но не менее язвительно, и это действительно первая секунда за весь вечер, когда Элиотт чувствует, как злость подступает к нему в полной мере: — Замолчи. — Лалльман, словно ошпаренный, затыкается в эту секунду, вспоминая, что лишь раз видел Элиотта в подобном состоянии, и тот был лишь после вечеринки и нескольких, вероятно, косяков. — Ещё что? Может мне съехать? — Холодная волна прошибает Элиотта от такого предложения. — Ну, чтобы не мешать вашему счастью — Лепечет младший первое, что приходит ему в голову, ощущая, как неприятно колет грудь от того, как сильно ему не нравилось спорить с Элиоттом. Как сильно ему не хотелось даже видеть на его лице подобных, совсем не счастливых эмоций. Лука совсем потерялся. Он совсем не знает, где ему место. И есть ли оно у него. — Нет никакого у нас с ней счастья. — Неожиданно севшим от эмоций голосом говорит Демори, делая ещё один шаг к юноше. — А что же... — Лука! Хоть на секунду уйми свой эгоизм и выслушай. — Голос старшего повышается, и Лука вздрагивает, приподнимая брови жалостливо, выдавая все те накопившиеся за прошедший день эмоции. — Отчим домогался её. И избил. — Слова эхом отдаются в черепной коробке младшего. Лишь спустя четыре секунды голос возвращается к нему: — Что? — Элиотт доволен тем, что его наконец услышали, но всё произошедшее за сегодня, всё то, за что он должен был и за что хотел отвечать, вызывало в его голове ноющую боль. — Я говорил, у неё проблемы с ним. Но я не думал, что всё дойдёт до такого. — Демори зарывается ладонью в волосы устало и, поднимая взгляд на застывшего Луку, поджимает губы. — Её мир рушится. Мы пережили свой личный круг ада, Лука. — Он неуверенно сокращает расстояние между ними на ещё один шаг. — Сейчас проживает его она. И мы должны помочь ей. Мы, Лука, слышишь? Мы. — Лалльман впитывает каждое сказанное Элиоттом слово, разбирает его по буквам, выстраивает мысленно в полученные предложения и раз за разом пытается их правильно воспринять. Демори протягивает к нему ладонь, но Лука вздрагивает, невольно отступая от него на шаг. Всё это до боли напоминало их первую близость, когда Элиотт впервые позволил себе коснуться его. Луке было страшно. И ему страшно сейчас. Но в этот раз не из-за того, что Демори может причинить ему вред, а из-за того, что Лука уже давным-давно ранен этим человеком. Бесповоротно. Прямо в сердце. Его улыбка ранит его. Его тепло ранит его. Его поцелуи жалят сильнее, чем укус змеи, просто потому, что с Ним Лука чувствует хоть что-то. Он испытывает чёртовы эмоции, ощущает, как эта нашумевшая в человеческом мире любовь разъедает его сердце каждый день, делая уязвимым. И сейчас он лишь пугливо пытается понять: можно ли как-то избавиться от этой боли? Можно ли её избежать? Наступит ли когда-нибудь момент, когда эта зияющая рана заживёт? — Лука, иди ко мне. Доверься мне, пожалуйста. Я бы ни за что не сделал тебе больно. — Такие необходимые, прекрасные слова — и сердце Луки вновь рыдает, потому что оно не справляется с той силой, с которой бьётся рядом с этим человеком. — Но мне было больно, Элиотт. — Хриплый выдох, заставляющий Демори замереть. — Мне было больно из-за тебя. — Челюсти старшего сжимаются, и он готов поклясться сейчас, что это худшее, что он только мог услышать от дорогого ему человека. — Я чувствовал, как. — Лука смотрит куда-то в землю, ощущая, как трясутся его губы от накативших воспоминаний. — Как... — Сжимая кофту на груди, практически не дышит, пытаясь подавить ком в горле. И Элиотт не выдерживает этой картины, делает последний шаг, протягивая руки, чтобы обнять его. Чтобы прогнать все те неприятные, ужасные мысли, которые могли только возникнуть по его вине. — Нет. — Хрипит Лука, слабо надавливая ему на грудь, с ужасом ощущая, как он за пару часов успел соскучиться по этому теплу, по этому запаху. — Элиотт, ты не был моим. — Мотает головой юноша, произнося вслух каждую мысль, что мучила его сейчас. — Ты был таким чужим, когда обнимал её. — Нет, Лука, нет. — Демори вновь приближается и, замечая, как его мальчик опускает голову, прижимается к нему лбом, осторожно касаясь ладонями его плечей. — Ты вообще никогда не был моим. — Едва слышимо шепчет Лука, оставляя несколько мокрых пятен от слёз на куртке. — Я твой. — На выдохе говорит Элиотт, закрывая глаза, чувствуя, что озвучивает самую очевидную для него вещь — он и его сердце уже давно принадлежит лишь одному человеку — Луке Лалльману. Лука замирает, повторяя мысленно услышанные слова и, выпрямляясь неуверенно, всё-таки заглядывает ему в глаза. Чёртов Элиотт Демори. Чертов неизвестный ему когда-то идеальный парень из столовой сейчас смотрел в его глаза так, словно одни эти глаза были самым важным в его жизни. А Лука растворяется в нём. Снова. Он теряется в этом тепле, чувствуя, как слабеет, чувствуя, что сил для борьбы за свою спокойную, давно забытую зону комфорта совсем не осталось. — Кто я для тебя? — Как-то бессильно говорит младший, пытаясь в очередной раз понять, один ли сходит с ума. — Просто, пожалуйста, скажи, что это не твоё любопытство, и это не... — Лука. — Язык не сразу повернулся произнести нужные слова, но, как только он встретился с юношей взглядом, как только в очередной раз попал в капкан этих ярких, мерцающих радужек, укрытых пеленой слёз, всё неожиданно стало просто. Может быть, есть вселенная, где ему не хватило духа объясниться. Может быть, есть вселенная, где Лука его не простил. Но только не на этой крыше. И не под этим небом. — Я люблю тебя. — Говорит Элиотт своим мягким, тихим голосом, глядя прямо ему в глаза, и Лука смотрит на него в ответ как-то ошарашенно, неверяще даже, но Элиотт видит в синих радужках надежду, что-то, за что у него почти получается ухватиться. Аккуратно, боясь напугать, боясь позволить себе в этот миг лишнее, он протягивает ладонь к его лицу, моментально замечая, как Лука прослеживает глазами это движение, словно дикий зверь появление незнакомца. Едва ощутимо, выдыхая максимально тихо, Элиотт касается его щеки кончиками пальцев, проводя линию нежного прикосновения к его подбородку. Губы Луки сжимаются, а глаза закрываются невольно, и он концентрирует всё свои органы чувств на этом прикосновении. Элиотт становится ближе, прикасаясь к его лицу уже второй рукой и, позволяя Луке почувствовать его тёплое дыхание на своей коже, мягко целует его в лоб. Ему не хватает его тепла, не хватает Луки сейчас, всегда, поэтому, чуть наклоняя голову, он целует его над правой бровью, спускается к щеке и повторяет своё незамысловатое, но такое личное прикосновение. Элиотт чувствует, как холодная ладонь касается его шеи и всё внутри него в этот момент переворачивается. Лука осторожно спускает руку к его груди, прислушиваясь к сердцебиению. Вновь. Его слова греют. Его тепло успокаивает. Вновь. Наконец, Элиотт прижимает его к себе крепче, практически касаясь губами его уха, и Лука позволяет ему это сделать. — Я люблю тебя. — Шепотом, на выдохе повторяет Демори, пытаясь согреть, пытаясь не просто броситься этими словами, но и передать свои чувства хоть как-то, как он только может, лишь бы Лука ему поверил, лишь бы он не закрылся от него навсегда. И Лука верит. Опускает мокрые ресницы и ныряет в этот омут с головой, протискивая руки под толстую ткань пальто. Как после первого их поцелуя, он обхватывает его спину крепко, прижимая к себе, умирая от того, каким родным он ему стал. Вновь.***
— У нас, может, будет новый сосед... — Шмыгая, говорит Лука ему куда-то в шею. — По поводу Хлои не переживай, мы с родителями уже думаем, как провернуть по документам, чтобы её заселили в общежитие от университета без обязательной встречи с опекуном. — Я не о Хлое. — Мотает головой Лука, щекоча подбородок старшего взъерошенными волосами, и отстраняется чуть-чуть. — А... — Элиотт неожиданно расслабляется. — А о чём тогда? — Мы должны забрать у Артура котёнка. — Говорит юноша уверенно, глядя ему в глаза, стараясь придать своему виду непоколебимость, но Элиотту от его физиономии лишь хочется расплыться в улыбке. — Должны? — С интересом Демори смотрит в загоревшиеся глаза Луки. Лалльмана слишком смущала необходимость произнести фразу "я не хочу, чтобы он оставался в одиночестве" или "я вижу в нём себя", поэтому, прижимаясь вновь лицом к его тёплому джемперу, а если быть точнее — тёплой груди, отвечает: — Да, должны. — Хорошо, мы подумаем над этим. — Зарываясь в мягкие, любимые волосы рукой, отвечает Элиотт, не особо скрывая тот факт, что, наверное, согласится практически на любую авантюру, которую только сможет предложить ему Лука.***
Успокоившись и вдоволь наобнимавшись, парни наконец спустились с крыши обратно к квартире. Лука, не желая лишний раз тревожить родителей Артура, написал ему сообщение, чтобы тот открыл дверь, надеясь, что он до сих пор не спит. Пара минут ожидания — замок вновь издаёт щелчок, и на парней смотрит заинтересованная пара карих глаз, в которой с первой секунды читался вопрос "Помирились?" Лука поджимает губы неловко из-за стыда за столь эмоциональную сцену, развернувшуюся час назад и за то, как быстро она сбавила свои обороты, стоило Элиотту только прийти. Лалльман чувствовал себя чересчур эмоциональной, даже немного истеричной, девчонкой, но усердно прогонял эту мысль прочь. — Мы пойдём домой. — Немного осипшим голосом произнёс Лука, встречая удивленный взгляд друга. — Точно? — Точно. — Лалльман наконец позволяет себе улыбнуться, и Артур заметно от этого расслабляется, переводя взгляд на стоящего в стороне, словно не при делах, Элиотта. — И, мы сможем взять завтра малыша?... — Неуверенно говорит Лука, только сейчас задумываясь о том, поладят ли они с Джой. — Серьёзно? — Чересчур громко переспрашивает Артур, воодушевившись, и, обернувшись с опаской через плечо, вновь обращается к парням: — Конечно, я всё подготовлю, и напишу список необходимых покупок для него. — Супер. А... С Ним как? — Лука едва заметно кивает, намекая на предпоследнего их гостя. — Ну, он остаётся на ночевку. — Брови Луки ползут вверх: — Быстро вы, голуби, спелись. — Практически присвистывает Лалльман, получая недовольный взгляд в ответ. — Ничего такого. — Артур вновь зачем-то оборачивается через плечо, обдумывая свои слова, — Точнее, я ещё не понял. — Он довольно тугой, так что, удачи. — Кладёт руку ему на плечо Лука, и Артур щурится, пытаясь высчитать процент искренности в словах друга. — Вам тоже. — Подмигивает Артур игриво, прежде чем наконец с ними попрощаться.***
Оказавшись дома, Лука никак не мог отделаться от ощущения, внушающего ему мысль о том, что он не был здесь несколько дней, вместо нескольких часов. Родители уже ушли спать, а Джой, выбегая из кухни, радостно зацокала лапками, встречая парней. Сняв куртку, Лука присаживается к ней. — Ну что, успела соскучиться? — Говорит он мягко, теребя пушистую шерсть. Элиотт проходит мимо него, заставляя поднять на себя взгляд, останавливается у порога кухни, кивает и вновь поворачивается к Луке. Странная тишина повисает между ними, когда Лалльман понимает, что Хлоя, по всей видимости, на кухне. Элиотт подходит к нему и, опускаясь на корточки, кладёт руку на его плечо, наклоняясь чуть ближе. — Она хотела бы с тобой... — Лука хмурится, неосознанно выдавая всю свою тревогу. — Обсудить возникшие недопонимания. Ты сможешь с ней сейчас поговорить? — Осторожно спрашивает Элиотт, всем своим видом показывая, что у Луки есть свобода в выборе, убеждая, что никто его не будет заставлять что-то делать. — Смогу. — Потратив несколько секунд на то, чтобы собраться с силами, отвечает Лука. — Хорошо, я тогда пока в душ схожу. — Улыбается удовлетворённо Элиотт и, наклоняясь, целует Луку в губы, заставляя его втянуть воздух взволнованно. Он касается его губ так же быстро, как отстраняется и уходит в ванную комнату, оставляя Луку в прихожей в полном замешательстве. Пару минут Лалльман смотрит ему вслед, собираясь с духом. Поднявшись наконец с пола, он решает, что целью его прихода на кухню будет стакан с водой, поэтому, совершая глубокий вздох, он направляется к нужной комнате, но, оказываясь на пороге, замирает на долю секунды. Ему было всё ещё больно смотреть на Хлою, сидящую с кружкой чая за их кухонным столом, но лишь в этот момент он сумел разглядеть синяк на её лице. Её вид, её история об издевательствах вызывали какое-то давно забытое ощущение дежавю. На самом деле, в какой-то мере он понимал её в этом плане. Как понимал и то, почему она не могла легко отпустить Элиотта. В него было просто невозможно не влюбиться. — Привет. — Дрогнувшим голосом спешит сказать она, боясь, что Лука развернётся и уйдет через секунду. — Привет. — Слишком тихо отвечает он и перестаёт наконец так откровенно рассматривать её лицо, переключая внимание на фильтр с водой. Лука молча берёт стакан, наливает в него воду и идёт к столу, усаживаясь напротив гостьи, нервно постукивающей пальцами по кружке. — Расскажи мне о своём отчиме. — На долю секунды Жансон хмурит брови от неожиданности. Она хотела поговорить с ним об их ситуации и уж никак не ожидала, что ему захочется обсуждать её личные проблемы. — Я не думаю, что... — Просто расскажи. Мне интересно и... Я думаю, я пойму. — Хлоя замолкает, глядя в его глаза, впервые замечая, как сильно изменился его взгляд с последнего раза, когда они вот так спокойно сидели рядом друг с другом. — Ладно... — Она вновь смотрит на кружку, задумчиво покусывая верхнюю губу. Несколько минут ей требуется, чтобы мысленно разобраться с тем, что на самом деле она чувствовала. Горечь стояла в её горле многие годы. Горечь от удушливого запаха табака и перегара, что с каждым месяцем становился дома только сильнее. Горечь от нежелания возвращаться в собственный дом. Горечь от страха не найти спасение хоть в ком-нибудь. — Когда он только появился в нашей семье — я была счастлива, дома было уютно, — дёргает плечами она, не поднимая глаз, — но потом... Потом всё получилось так, как получилось. Она сделала глоток уже остывшего чая, и взгляд Луки вновь зацепился за кровоподтёк на её скуле. Было больно понимать, что "получилось" отражается сейчас синяком на её лице. — Как ты... Выбралась вообще? — Девушка опустила задумчивый взгляд на кружку. — Я вдарила ему настольной лампой и побежала, куда глаза глядят. Звонила Элу, но... — С этим особо ничего не сделаешь, но, Лука... Я бы хотела поговорить немного о другом. — Лалльман приподнимает брови, ожидая продолжения, и делает глоток, подмечая, что вода была чересчур холодной для него сейчас и, возможно, ему тоже стоило налить чаю. — Когда мы поступили и я увидела тебя, — она усмехается, — ты мне очень понравился. — Лука поджимает губы, всё ещё не понимая, почему они не говорили о подобном раньше. — Ты был ярким, рядом с тобой было спокойно и весело и, как-то, ты тоже обратил на меня внимание, и я была счастлива. — Она поднимает взгляд на него, и Лалльман замечает, что об этом говорить ей было в разы легче, нежели об отце, и он её прекрасно понимал. Хлоя стабильно и крепко держала на лице маску счастливой, весёлой, лёгкой на подъём девчонки. И, однажды, она действительно воодушевилась, встретив Луку. Он был полон энергии и задора. Он не был особо крупным по телосложению и не внушал впечатление опасного парня. Но в нём чувствовалась какая-то сила, стойкость, с которой он отвечал на грубости в свой адрес и уверенность, с которой он решал возникающие вопросы в группе. Ей нравилось его общество, было отчего-то спокойно и легко. Может быть, между ними и не было любви вовсе, даже искры не проскочило, но они точно были связаны духовно. Ей так казалось. — Лука, я такая дура. — Неожиданно дрогнувшим голосом говорит она, опуская взгляд на свои руки. — Извини, что ударила тебя тогда. — Почему? — Глупо спрашивает он. — Элиотт рассказал мне. Про Мореля. — Лука напрягается в один миг из-за неуверенности в том, что именно знала о нём девушка. — Через пару недель наших с тобой отношений он подошёл ко мне в коридоре. — Лалльман не ожидал подобного продолжения рассказа и, хмурясь слегка, наклонился ближе к столу, опираясь на локти. — Мне показалось, он довольно открытый, задавал вопросы про универ, какие у меня впечатления от первого курса и всё такое. А потом спросил про тебя. — Пару секунд они молчат, пытаясь предугадать, какие эмоции на лицах друг друга последуют дальше. — Сказал, что вы были одноклассниками, спрашивал, как у нас дела, а я и ляпнула, что мы счастливы. — И всё? — Что-то не стыковалось в единый пазл в голове Луки. — Это он сказал мне, что ты гей. — Её голос становился тише и, было заметно, что рассказ с каждым фактом давался ей тяжелее. — И... Сказал, что ты любитель уводить парней, а со мной встречаешься лишь "для прикрытия". — Ты поверила ему? — Слишком тихо, напряжённо спрашивает он, имея лишь одно желание — понять, чего Жан смог добиться своими махинациями. — Не совсем, я... Он сказал, что ты делаешь это не в первый раз, что слышал о том, что ты снова начал встречаться с девчонкой, хотя сам недавно целовался возле какого-то клуба с парнем. Мне было мерзко это слушать, это всё было как-то... Неправдоподобно. Тогда он сказал, что скинет мне какое-то фото. Я не особо хотела ему верить, но настроение было подпорчено. А после следующей пары я увидела уведомление. — Девушка замолчала, и, порыскав несколько минут в собственном телефоне, протянула его Луке. Юноша хмурится, чувствуя, как холод охватывает его грудную клетку. От того, что ему было уже совсем некомфортно, неприятно видеть себя, целующего другого человека. От того, что за ним действительно всё это время следили. Он помнил тот день. Ему не нравился ни клуб, в который его привели. Ни то, что этот парень вдруг пожелал тискаться в людном месте. — Это... Это было в выпускном классе, ещё до универа, я больше не видел его после окончания школы. — Я знаю, я показала это сегодня Элиотту. — Девушка вновь опускает взгляд виновато, и Лука напрягается, кажется, каждой клеточкой своего тела. — И мне жаль, что я сделала это с плохим умыслом. — Как он отреагировал? — Сказал, что это было давно. Мол, ты ни разу не был в такой куртке, и волосы у тебя тут короче. — Хлоя вздыхает, потирая ладонью лоб. — Он гораздо умнее. А я такая идиотка. — Закрывая лицо руками, говорит она, и Лука, выдыхая, чувствуя неожиданную волну облегчения, откидывается на спинку стула. Он смотрит куда-то в пустоту, не веря своему счастью, не веря в то, насколько Элиотт был в нём уверен. — Я не открылась тебе. А ты не открылся мне. И мне очень жаль, что всё между нами получилось вот так. — Впервые за несколько месяцев Лука смотрел на неё без сомнения, без навязчивой неприязни или тревоги. Это было действительно здорово ощущать — спокойствие. — Но я рада, что у нас есть он. — Улыбается мягко она, но, спустя пару секунд, вновь напрягается. — Я его не заслужила. — Я тоже. — Слишком неожиданно и быстро отвечает Лалльман, заставляя Жансон поднять на него взгляд. — А мы похожи. — Улыбается вновь она. — Может, у нас что-нибудь и получилось бы? — Вряд ли, — улыбается он невольно, — я, увы или нет, всё-таки по... — Опрятным парням в восхитительно начищенном пальто? — Да, вроде того. — Усмехается Лука, неловко теребя волосы на затылке. Хлое, как и Луке, впервые за всё это время было настолько легко. Никто не держал на лице масок, никто больше не притворялся неестественно сильным или счастливым. Им просто напросто впервые было весело и спокойно рядом друг с другом. Ему всё ещё больно от того, какими злыми могут быть люди. Но впервые для него появился просвет. Бетонный кусок напряжения под именем Хлоя Жансон наконец распался на маленькие кусочки и развеялся. Наконец-то.***
Лука, закончив с разглядыванием себя в зеркало, приоткрыл дверь ванной второго этажа и в этот же миг заметил стоящего у его комнаты Элиотта. С какими-то раздумиями смотрел он на металлическую ручку, по всей видимости, не решаясь зайти. Тянущее тепло растекалось в сердце Луки, возвращая к жизни, заставляя поверить. Полюбить с новой силой. Бесшумно, словно маленький зверек, подкрадывается он к Элиотту сзади, запуская руки вокруг талии, заставляя Демори вздрогнуть от неожиданности. — Так ты ещё не спишь. — Стараясь казаться беззаботным, спрашивает Демори, но ответом ему служит лишь мягкие, повторяющиеся движения, когда Лука трётся лбом об его спину, об мягкую ткань его кофты. Нежность — всё, что он может сейчас чувствовать. И, ловко разворачиваясь в руках Лалльмана, Элиотт до безумия хочет заглянуть ему в глаза, убедиться, что он в порядке. Но, при ощущении лёгкого надавливания на плечи, заставляющего отстраниться, Лука только крепче обвивает его спину, вжимаясь в крепкую грудь. — Лука... — Всё так же мягко пытается отклониться Элиотт, чтобы коснуться его лица, но Лалльман, слыша собственное имя, произнесённое этим хриплым, родным голосом, обнимает его сильнее, заставляя даже отшатнуться, упираясь спиной в стену. Элиотт сдаётся и, зарываясь в мягкие волосы, обнимает своего мальчика максимально бережно, трепетно, вдыхая его аромат, чувствуя, как лёгкие щекочет этот приятный запах, как сердце заходится от чёртовых цитрусовых ноток, что всегда присутствовали в его шампуне. — Прости меня. — Вибрацией проходится голос по его груди. — Прости за то, что я такой. — Эй, ты о чём вообще? — Лёгкое волнение вновь посещает мысли Демори. — Прости, что я такой идиот, что не могу говорить нормально, срываюсь постоянно, только всё порчу. — Эй, Лука... Может, я только за твой острый язычок тебя и люблю, а? Будет обидно, если ты избавишься от такого привлекательного качества, не думаешь? — Лалльман отстраняется наконец, глядя на него непонимающе: — Как ты... В смысле, ты это любишь? — Появляется каждый раз безудержное желание тебя отшлёпать за резкие слова, но, как видишь, я держусь молодцом. — Элиотт старается быть серьёзным, но, не выдерживая напора этих серьёзных глаз, сдаётся и прыскает со смеху. — Придурок. — Мотает головой Лалльман, вновь прижимаясь щекой к его груди. — Вот как, например, сейчас. — шепчет с усмешкой Элиотт, проглаживая ладонью путь по талии юноши к ягодицам, обтянутым джинсовой тканью. Громкий шлепок разносится по коридору, заставляя Луку практически подпрыгнуть на месте, вжимаясь в Элиотта тазом, но только сильнее усугубляя этим действием ситуацию. — Ты, ты ударил меня! — Практически шипит Лука, глядя на Элиотта ошарашенно. — О да, будь готов, что каждое резкое слово будет теперь сопровождаться наказанием. Лука завороженно в этот момент смотрел на Элиотта, гладящего на него в ответ из под длинных ресниц с каким-то вызовом, недоброй игривостью. Из-за разговора об ударах Лука неожиданно вспомнил о произошедшей днём ситуации и неприятной встрече. Лёгкое волнение прокатилось по его телу и тут же выдало себя в опущенных вниз глазах Луки. — Что такое? — Спрашивает Элиотт уже чуть серьёзнее. — Морель. — Всё внутри старшего в одну секунду напряглось от произнесенного любимыми губами имени. После сегодняшнего рассказа Хлои мнение Демори об этом человеке стало ещё хуже, хотя, казалось, презирать кого-то сильнее было невозможно. — Он пришёл сегодня, не знаю, следил или нет, с Артуром из ТЦ выходили, и он тут как тут. — Он лез к тебе? — Голос стал немного жёстче, а ладони на плечах Луки сжались чуть крепче. — Предупреждал, что Ролан может снова ко мне полезть из-за драки… С тобой. — Брови Элиотта дрогнули от последнего предложения. Почему-то в тот день, глядя в глаза паршивцев, переполненные страхом, он наивно посчитал, что тех разборок будет достаточно. — Да и, честно говоря, я не нехило так удивился от рассказа Хлои. — Лука опустил взгляд с какой-то абсолютно неуместной виной. — Да, я знал, что он мудак, но, Лука, тут, кажется, нечто большее. — В смысле? — Лалльман вновь поднимает на него взгляд, наполненный непониманием. — Он настолько переходит рамки, что… Может это любовь какая-то нездоровая? — Любовь? — С искренним изумлением, даже каким-то презрением в голосе практически выплёвывает красивое слово Лука, кривя лицо, всем своим видом выражая то, насколько мерзко ему было даже подумать о том, что «любовь» может иметь и подобную форму. — Лезть к тебе ещё со школы, преследовать вот так, фотографировать, пытаться отгородить от тебя лишних людей, доказывать им что-то, показывая недокомпромат. — Лука дёргается, вспоминая слова Хлои о том, что Элиотт видел фотографию с поцелуем. — По поводу того фото, ты же знаешь… — Насколько я понимаю, это был тот самый парень из театра? — Да. — Словно провинившийся щенок вновь мешкается Лука перед тем, как дать ответ. — Тебя не разозлило это фото? — Лалльман сам не до конца понимал, зачем он задаёт подобные вопросы, но ему было действительно интересно узнать, что думал Элиотт об этом всём. Поджав губы и поразмыслив несколько секунд, вглядываясь в ненормально синие глаза Лалльмана, Демори прикусил губу и сказал чересчур серьёзно: — Меня злит, когда кто-то пытается испортить твою жизнь. — И я прослежу, чтобы никому не удалось это сделать. Несколько минут они смотрят друг на друга, пытаясь предугадать, кто сделает следующий шаг, и каким он будет. Лука прислушался к своим ощущениям, неожиданно замечая, что руки, прижатые к лопаткам Элиотта, окончательно согрелись, настолько тёплым он был. Настолько его согревали как слова, так и простые прикосновения к этому человеку. Абсолютно случайно, не успев даже понять, как и зачем, Лалльман мысленно задался вопросом о том, до какой температуры, какого жара они могли бы друг друга довести. И эта безумная мысль, хоть он и старается её быстро прогнать, всё же успевает отразиться на его лице лёгким румянцем. Элиотт склоняет голову на пару сантиметров, пытаясь понять, чем вызвана неожиданная тень смущения на лице юноши. — Ты чего это запомидорился? — Усмехается Демори, протягивая ладонь к горячей щеке, но Лука уворачивается ловко, протягивая собственную ладонь к металлической ручке двери. Элиотт замечает попытку сбежать и, успевая улыбнуться шире, перехватывает младшего за запястье, разворачивая к себе, а после, сделав шаг ближе, прижимает Луку к стене, заставляя его вздохнуть взволнованно, сталкиваясь взглядом с хрустальными радужками. — О чём ты думаешь? — Очарованный неожиданной сменой настроения Лалльмана, Элиотт чувствует, как разгорается огонь и в нём самом. — О том, что ты нагло лезешь в моё личное пространство. — Стараясь не выдавать участившегося дыхания, проговаривает чётко Лука, цепляясь пальцами за край собственного свитера. — А ты, конечно, против того, чтобы я в него нагло лез? — Передразнивает его Элиотт, опускает руки на плечи младшего, ощущая, как они вздрагивают в эту секунду, и, медленно спускается по предплечьям к напряжённым ладоням, с острым желанием переплести их пальцы. — Что это? — Говорит Элиотт серьёзнее, поднимая правую руку юноши тыльной стороной вверх, аккуратно касаясь подушечками пальцев мелких, но довольно свежих ссадин на его костяшках. — Это... — Неловко повторяет Лука, глядя на собственную руку. — Просто сложный день — с неуместным весельем говорит он, смотря на Элиотта уже более мягко, надеясь, что он не примет это на свой счёт. Но Элиотт принимает. Не может отделаться от мысли, что он определённо был связан с этими ранами. Челюсти сжимаются крепко, и он протягивает кисть к своему лицу. Демори тихонько дует на его раны, и Лука пропадает. Он вглядывается в его опущенные ресницы, переводит взгляд на его отточенную горбинку носа и, в конце концов, останавливается на губах, что так бережно пытались притупить боль в его руке, обжигая кожу своим тёплым дыханием только сильнее. Лука выдыхает, в очередной раз признавая свой проигрыш и, освобождая свою руку, подносит её к затылку Элиотта, зарывается в его волосы ладонью и, словно боясь не успеть сделать что-то важное, тянется к его губам, заставляя Демори замереть, распахнув глаза от удивления. Совсем не много нужно было времени старшему, чтобы окунуться с головой в тот раскалённый поток чувств, который в нём вызывал Лука. Вот так. Именно так было правильно. Именно с ним. Элиотт сводит брови у переносицы от приятного трепета внизу живота. Он быстро реагирует, обхватывая нижнюю губу Луки увереннее, обнимая его хрупкую талию крепче, прижимаясь к его телу теснее. Он чувствует, как Лалльман из раза в раз проводит правой рукой по его затылку, словно тщетно пытаясь распутать его волосы, чувствует как левой ладонью он цепляется за его плечо, стараясь быть выше, ближе, и Элиотт улыбается. Душой улыбается от того, как ему сейчас хорошо. Убеждаясь, что ради таких моментов он готов вытерпеть любое бедствие, любую катастрофу, лишь бы этот мальчик оставался рядом с ним, вот так, близко, почти внутри, в его руках. Лука отстраняется от него буквально на пару сантиметров, пытаясь поймать зрительный контакт в той буре, что отражалась в глазах напротив. — Сегодня ко мне? — Шепчет он, брови старшего приподнимаются, и Лука уже знает ответ, замечая маленькие морщинки от улыбки на его щеках. — Можно к тебе. — Элиотт чувствовал разгорающийся интерес от того, что впервые услышал приглашение в личное пространство своего сводного брата. — Только у меня не такая большая кровать, как в твоей комнате. — Зачем-то уточняет Лука, разворачиваясь к своей двери, и Элиотт улыбается ещё счастливее. — Не думаю, что буду против лишний раз к тебе поприжиматься. — Говорит он младшему на ухо, с удовольствием замечая, как тот, открывая дверь, пускает довольный смешок.