***
Спустившись на первый этаж, парни тут же ощутили аромат свежего салата. Проскальзывая в сторону ванной, они замечают на кухне родителей, сидящих за столом, и Хлою у тумбы, помешивающую что-то в миске. Они вновь о чём-то мило беседовали, в то время как Лука не мог не думать о том, насколько подозрительно было бы сейчас зайти на кухню с Элиоттом одновременно. — Давай помогу. — Перенимая волнение Луки, тихо говорит Демори, пытаясь подступиться к стиральной машинке. — Нет, иди на кухню. — Уверенно отказывает младший, шустро насыпая порошок в нужное отделение. — Зачем? — Так менее палевно будет. — Бурчит Лука, начиная заталкивать костюмы в барабан. — Две минуты погоды не сделают. — Мотает головой Элиотт, пытаясь выхватить хоть одну вываливающуюся из рук Луки вещь. — Погоди. — Опять бурчит, опускаясь на корточки. — Твои... Штаны дурацкие! Зачем тебе только такие ноги длинные! — Продолжает ругаться Лука, с особыми нервами заталкивая не желающую, видимо, стираться в это утро штанину.***
— То есть, вы познакомились в баре? — Наклоняясь на стол чуть сильнее, удивляется Кларис. — Да, это было что-то вроде посвящения. И там пол универа, казалось, собралось. — Родители смеются, но вдруг затихают, отвлекаясь на вошедшую пару сыновей. — Доброе утро. — Говорят парни практически в один голос. — Доброе! — Улыбается первой Кларис. — Ого, что это тут у нас? — Лука с интересом заглядывает в миску с аппетитным салатом. — Да, это... — Смущённо говорит Хлоя. — Хотела сделать для вас хоть что-то, до того как уеду. — Неловко улыбается девушка, встречая удивлённый взгляд Луки. — Уже отъезд? — Да. — Лалльман замечает в её взгляде нечто новое, некую уверенность. Веру. Может быть в себя, а может в хорошее будущее. Жансон опускает взгляд на свою кружку, и Лука возвращается в реальность, замечая, как Элиотт проходит на кухню вместе с ним. — А чего вы не на работе? — Строя из себя саму безмятежность, он подходит к чайнику, делая вид, что всё, что его этим утром может волновать — нехватка чашечки кофе в организме. — А у нас уже отпуск. — Гордо протягивает мужчина, откидываясь на спинку стула — Отпуск? — Удивляется Лука, поворачиваясь, облокачиваясь руками на столешницу. Элиотт усаживается за стол, оказываясь лицом к родителям. Он оборачивается к Луке, как вдруг Хлоя, сидящая от него по правую руку, отдельно, пихает его локтём аккуратно. Встречаясь с ней взглядом, он замечает, как она водит пальцем вдоль собственной правой ключицы, вырисовывая круг, губами говоря: «засос»! Он инстинктивно тянет руку к собственной шее, с волнением поглядывая на родителей, которые, к его счастью, были слишком заняты наблюдением за раздосадованным Лукой. — Новогодний отпуск. — Подмигивает ему Ивон. — Да, меня тоже отпустили уже на каникулы. — Кивает Хлоя. — И меня. — Улыбается Луке Элиотт, успев незаметно застегнуть рубашку на оставшиеся несколько пуговиц. — Я что, один, как лошара, всё ещё учусь? — Янн тоже. — Успокоил. — Чайник щёлкает, и Лука отвлекается. — Кому-нибудь что-нибудь налить? — Кофе. — Моментально отвечает Элиотт. В его планах не было издеваться над Лукой, не было желания устраивать двусмысленные сцены перед родителями, но всё же он замечает сомнение в прищуре младшего и не может не улыбнуться. — Полторы чайной ложки и кипяток. — Беззаботно проговаривает Демори, и Лука отворачивается, доставая из шкафчика несколько кружек и банку кофе. — Вы вчера так незаметно вернулись. — Привлекает к себе внимание Кларис, Лалльман пытается подобрать нужную реакцию, но его затыкает следующий, не менее сложный вопрос матери: — Как вечер? — Элиотт замечает, как Лука поджимает губы, с особой нервозностью закапываясь ложкой в кофейную банку. — Отлично! — Отвечает Демори за двоих, сцепляя руки в замок. — Я, вот, успел познакомиться с несколькими друзьями Луки и, — Элиотт пытается вспомнить хотя бы одну деталь прошлого вечера, не связанную с его сводным братом, но даётся это ему крайне не просто, — зал был больше, чем на фестивале, где мы были все вместе. Определённо. — Глупо заканчивает свою речь он. — Это ни на что тебя не вдохновило? — Вдруг говорит Ивон, заставляя Луку напрячься только сильнее от непонимания смысла этого вопроса. — Может, на какие-нибудь иллюстрации? — Элиотт выдыхает с едва заметным расслаблением, но всё же закатывает глаза невольно, склоняя голову в бок так, словно это было не первое такое бодрое его утро, а вечер ужасающе насыщенного, переутомившего его до жути дня. — Опять ты об этом. — Элиотт отвлекается, замечая чашку кофе перед собой и ловкое приземление Луки на стул слева от себя. Он кивает ему благодарно, но вновь отвлекается на вопрос: — Ты рисуешь? — Обхватывая кружку с чаем крепче, с искренним удивлением интересуется Хлоя. Элиотт дёргает плечами, предпочитая не давать этой теме шанс на развитие. — Да, рисует, причем здорово. — Говорит отец гордо, желая приободрить сына. — Он и тебя рисовал. — Кивает Хлое Лука, получая удивлённый взгляд от всех присутствующих. — Кстати, Элиотт. — Неожиданно оживляется Лалльман, доставая из кармана шорт свой телефон. — Я тут давно хотел... — Сняв блокировку, тыкает пальцем по экрану Лука, не замечая, как Демори младший заинтересованно наклоняется к нему чуть ближе. — Показать. — Его палец замирает, мальчишка делает яркость экрана побольше и, разворачивая экран телефона к Элиотту, поворачивается и сам, но замирает тут же, оказываясь неприлично близко к лицу сводного брата. Сердце сжимается, но лицо не выражает ни единой эмоции. Элиотт же, словно ничего не произошло, наклоняет голову ближе к телефону, вглядываясь в фотографию объявления. — Что там? — С каким-то детским интересом спрашивает Ивон, делая очередной глоток кофе. — Конкурс рисунков. — Лука изо всех сил пытается прогнать волнение из собственного голоса, убеждая себя, что родители ничего необычного сейчас не заметили. — Думаешь, стоит попробовать? — С уже гораздо большим интересом реагирует на тему разговора Элиотт, отстраняясь, поднимая взгляд на Луку, замечая его покрасневшие уши. — Да, думаю стоит. — С излишней безмятежностью пищит Лалльман, встречаясь с ним взглядом, но, замечая улыбку на лице Элиотта, которая, как ему казалось, была до безумия откровенной, вновь опускает взгляд на телефон. Мальчишка чувствует, как что-то мягкое вьётся вокруг его ног, и заглядывает под стол, тут же сталкиваясь взглядом с блестящими маленькими глазками собаки. — А Джой уже кормили? — Нет. — Лука считает это своим спасением, которое позволит ему естественно отвлечься от неловкой ситуации. Он наклоняется к Джой, треплет её за макушку и, замечая как она довольно высовывает язык, вдруг думает о том, что соскучился. Лука любил её за те многочисленные вечера, когда она приходила к нему и просто сидела рядом. Ей не нужно было ничего говорить, ей не нужно было объяснять, почему, когда матери не было дома, Лука срывался, оседая на колени. Почему он трясся от бессилия, от подступающих в очередной раз слёз беспомощности и неисполненного желания разделить свою душевную боль с кем-то. Артур знал о произошедшем, и он, безусловно, Луку поддерживал. Но боль от этого не притуплялась. Не было рядом человека, рядом с которым она бы наконец его отпустила. И в каждый из разов, когда все эти мысли окутывали Луку, замыкали его, мучили, Джой была рядом. И лишь сейчас он задумался о том, не было ли ей одиноко последние месяцы, во время которых выгуливал её чаще Элиотт, а сам Лука проводил с собакой, простым маленьким питомцем, бескорыстным существом, с которым он всегда был честен, времени в разы меньше, чем со сводным братом. Он не нуждался сейчас в её безмолвной поддержке так, как раньше, и почему-то эта мысль причиняла боль. Он лишь хотел, чтобы ей не было одиноко. — Кстати, я не говорил, мы хотели взять котенка у Артура. — Лука выпрямляется, глядя на родителей с лёгким волнением. — Да, Эли заикался об этом. — Мягкое, непривычное прозвище привлекает внимание Хлои и Луки и невероятно греет уши самому Элиотту. — Да? — Лука не решается взглянуть на сводного брата, поэтому лишь поднимает брови удивлённо. — Да, и мы не против. Только если возьмете ответственность за кормежку и лоток. — Говорит Кларис безмятежно, в то время как Ивон согласно ей кивает. Обсудив различные бытовые мелочи, приближающийся спектакль Луки и вернувшись вновь к теме питомцев, родители отправились с Элиоттом в гостиную примерять, где лучше было бы расположить когтеточку, а где подстилку для их нового члена семьи. — Значит, уже уезжаешь? — Лука подходит к Хлое, подмечая, что последние дни многие его обязанности выполнялись ею, хоть он даже и не просил её о подобном. Девушка кивает, принимаясь споласкивать кружки. — А отчим как, что-нибудь говорил? — Лука облокачивается одной рукой на столешницу. — Он звонил. — Она не поднимала взгляд, продолжая заниматься мытьём посуды. — Извинялся. Но я уже давно хотела съехать, это был вопрос времени. — Они наконец смотрят друг на друга, и Луке становится немного легче, когда он замечает улыбку на её губах. — А... У тебя как? Морель больше не лез? — Она вытирает руки об мягкое полотенце, замечая, как Лука поджимает губы задумчиво. — Да чёрт его знает. Пока не лез. Думаю, ему духу не хватит. — Жансон кивает, обдумывая его слова. Закончив с делами, встречаясь взглядом и замечая затянувшуюся тишину, они улыбаются неловко. — Знаешь, даже как-то странно, что тебя тут не будет. Родители нас игнорят, убегают вечно куда-то, зато, как я погляжу, с тобой поговорить всегда не прочь. — Она усмехается, опуская голову немного. — Они очень милые, серьёзно. Вам повезло. — Лука поднимает взгляд куда-то вверх, качает головой из стороны в сторону, взвешивая мысленно услышанные слова. Им действительно повезло. — Но... Они знают? — Голубые глаза моментально сталкиваются с карими. — Вы планируете им говорить? — Хлоя замечает, как юноша вздыхает напряжённо на этом вопросе. Она понимает в этот момент, что эта тема довольно сильно волновала Луку. — Планируем. — Коротко отвечает он, облокачиваясь на столешницу поясницей, сжимая ладони на её краю. — Всё будет хорошо. — Уверенный голос, заставляющий Луку поднять взгляд. Он улыбается с ноткой усталости в глазах и удивления в приподнятых бровях. — Отвечаю. — Девушка играет бровями, заставляя Луку фыркнуть от смеха. — Они очень понимающие. — Продолжает свою речь Хлоя, — и что уж я и успела понять — они очень вас любят. — Лука поджимает губы неловко. Ему действительно приятно это слышать. И ему действительно хочется в это верить. — Окей, у нас у всех всё будет хорошо. — Его голос становится энергичнее, и Жансон от этой перемены немного расслабляется. Лука отталкивается от тумбы, подходя к Хлое ближе, и, разводя руки в стороны, улыбается слишком гордо. — Дружеские объятия. — Говорит он уверенно, заставляя Хлою изумлённо усмехнуться. — Дружеские объятия. — Повторяет она за ним и, делая неуверенный шаг вперёд, обнимает его в ответ. На душе у обоих в эту минуту наступает покой. Впервые за всё время их знакомства Луке было так приятно её обнимать. Когда не нужно было играть роль, когда не нужно было обманывать ни её, ни самого себя. — Мне стоит начинать ревновать? — Слышится родной им обоим голос в стороне, и пара, чуть отстраняясь друг от друга, оглядывается. — Определённо стоит. — С вызовом заявляет Хлоя, обнимая Луку крепче, отчего он, удивившись в первую секунду, собирается с мыслями и, обнимая её сильнее в ответ, играет бровями, поглядывая на Элиотта, прислонившегося плечом к дверной раме, из-за её макушки.***
— Где-то в пять, ладно? — Они стояли возле университета. Элиотт улыбался, облокачиваясь на капот вычищенной до блеска машины, скрестив руки на груди. Этим утром он не отпустил Луку добираться до учебного заведения на своих двоих. Опасность Лалльману, когда у них с Демори всё было в порядке, казалась призрачной, почти нереальной, но черта с два он бы отказался провести с Элиоттом ещё пару десятков минут наедине. — А какие-нибудь вещи закупать надо? — Элиотт смотрит на Луку снизу вверх, замечая, как покраснели от холода руки Луки. — Нет, пока... — Лалльман замолкает, чувствуя, как Элиотт берёт его за левую руку, заставляя перевести взгляд на этот безобидный контакт. Любая близость теперь кажется некой прелюдией перед той страстью, до которой вы дошли. И это становится похоже на какую-то очередную игру, в которой вы должны строить из себя невозмутимость, хотя каждый из вас в этот момент думает о том самом. И что наиболее смущающе — вы знаете, что оба думаете об этом. Что за каждым неловким прикосновением кроется ураган ощущений, который вы помните, отголоски которого вы чувствуете, стоит только оказаться слишком близко. — Артур сказал, что всё даст. — Лука возвращает своему голосу уверенность, но тут же её теряет, встречаясь с теплотой взгляда, не стыкующейся с холодом серо-голубых радужек. — Ты правда хотел бы, чтобы я поучаствовал в том конкурсе? — Лука не сразу понимает, как разговор повернул в подобную сторону, но чувствует, что этот поворот ему приятен. Приятно, что Элиотт всё ещё об этом думает, что не отнекивается. — Да. — Твердо говорит Лука, сжимая ладонь старшего, чувствуя, как собственная согревается. Элиотт улыбается как-то по-детски и хочет уже пошутить. — Я хочу, чтобы ты попробовал это сделать. — Опережает его Лалльман. — Я хочу, чтобы ты... Пробовал что-то новое. — Элиотт не знает, в какой уже по счёту раз Лука застаёт его врасплох, когда он меньше всего этого ожидает. Демори замечает тень волнения в голубых радужках, в немного поджатых губах. Собственные пальцы незаметно, абсолютно естественно переплетаются с пальцами Луки, пытаясь выразить нежность, благодарность. И Лалльман вздыхает глубже, удивляясь, что простое соприкосновение рук способно заставить его сердце трепетать с такой силой. Он неожиданно задумывается о том, что не просто так существует расстояние между пальцами руки человека. Расстояние, как бы говорящее о том, что его должна заполнить чужая рука. Что лишь вот так, стоя рядом, держась за руки, что-то становится целым, единым. Неожиданно Лука замечает огонёк в глазах старшего, словно бы ему в голову пришла грандиозная идея. — Твой вечер свободен? — Неожиданно спрашивает Элиотт, сжимая руку юноши крепче. — Да, но... — Элиотт видит, как Лука опускает глаза, ослабляя хватку. — Мы не будем делать ничего неприличного. — Твёрдо говорит Демори, тут же сталкиваясь с изумлённым взглядом. — Я не! — Возмущённо выдыхает Лука, но замолкает почти сразу. — Я просто хочу попробовать... Кое-что новое. — Брови Лалльмана приподнимаются, а на глазах появляется прищур, выражающий сомнение. — Со мной? — Ну да. — Улыбается Элиотт как-то смущённо, заставляя Луку прогнать ненужные мысли и приковать внимание к внезапной искренности на лице Демори — Хорошо. Заберём котёнка, посмотрим, какая обстановка будет в доме и там решим. — Буду ждать звонка. — Играет бровями Элиотт, чувствуя, как свободное время перед парой Луки неумолимо заканчивается. Лалльман кивает, улыбаясь неуверенно. Он расцепляет их руки и, хватаясь за лямку портфеля, разворачивается, направляясь к университету. Элиотт поджимает губы, невольно сводя брови у переносицы. Отчего-то ему было особенно холодно, когда он смотрел на удаляющийся шаг за шагом силуэт Луки. Мальчишка останавливается, слыша трель звонка, дающую о себе знать даже сквозь закрытые окна. Спустя пару секунд он разворачивается, заставляя этим действием Демори приподняться, глядя на него с лёгким удивлением. Череда уверенных, быстрых шагов в сторону Элиотта, застывшего в немом ожидании. Лука подходит вплотную, ухватывается за ворот пальто обеими руками и притягивает его к себе ближе. Воздух покидает лёгкие старшего, когда их губы соприкасаются. Поцелуй получается коротким, быстрым, практически мимолётным. Настолько мимолётным, что Элиотт не успевает собраться с силами и вернуть телу, охваченному удивлением, контроль, чтобы коснуться ладонью горящей, он был уверен, щеки юноши. Лука уходит так же быстро, как подошёл. Кажется даже, он практически бежит по ступенькам. Он бежит так же быстро, как распространяется тепло в груди Элиотта, всё ещё чувствующего губами этот неожиданный прощальный поцелуй.***
В университете в этот день мало того, что было до невероятного скучно, так ещё и холодно. Чертыхаясь на весь свет, Лука бегал от одного преподавателя к другому, напоминая каждому о том, что если у него и были пропуски, то лишь из-за театра. А театр деканат почему-то особенно сильно любил. Луке хотелось как можно скорее выбраться из сковывающих его бетонных стен учебного заведения, в котором в этот день не было ни одного человека, с которым ему было бы приятно даже просто поболтать. В один момент он даже думал найти Янна, в надежде разделить с ним своё горе в виде университетских долгов, но нежелание находиться в толпе слишком долго взяло над ним верх. Останавливаясь на перерыве у окна, он опускает руки на подоконник, и, думая о событиях последних дней, волнуясь о том, как приживётся котёнок в новом доме, чуть хмурясь, всматривается в плотные, навевающие какую-то тоску облака. Ладоням становится холодно и, чуть выпрямляясь, Лука невольно вспоминает о том, что сидеть задницей на подоконнике прошлым днём ему было не менее холодно. Но рядом был Элиотт. Который грел одними своими руками, который грел одной лишь своей довольной от приглашения в театр улыбкой. Лука невольно вспоминает, вновь осознаёт, какие чувства двигали им прошлой ночью и почему ему так сильно хотелось сделать Элиотту приятно. — Ой, блять... — Шипит мальчишка, накрывая лицо ладонью, зарываясь нервно в волосы. В животе связывается приятный узел всё ещё отдающегося едва ощутимыми волнами наслаждения, а в сердце скапливается тоска от того, что Элиотта сейчас рядом нет.***
Стоит Луке только захлопнуть за собой дверь, как в прихожей разносится радостное, частое цоканье коротких лапок верной его подруги. Джой встречает хозяина, оживленно огибая круги вокруг его ног, что, как казалось Луке, было не совсем хорошей идеи из-за его сырых, грязных ботинок. — Лука? — Слышится голос Элиотта из гостиной, и стальные нотки в его интонации заставляют Лалльмана застыть. — Почему ты не позвонил? — Демори выходит в коридор, направляясь к только что пришедшему сводному брату крайне быстрым шагом. — Я... — Лука не успевает даже попытаться объясниться. — Я бы за тобой заехал. — Лалльман тушуется от такого напора. Он не до конца понимает, чем вызвана настолько бурная реакция. — Ты же не будешь меня каждый раз как ребёнка из садика забирать? — Отшучивается младший, но Элиотт лишь хмурится, устало потирая переносицу. — Лука, это опасно. — Наконец говорит он. — Что опасно? — Слышится голос матери. Парни оборачиваются моментально, замечая Кларис, выглядывающую из ванной комнаты, и немного напрягаются от того, что их разговоры в прихожей могли быть настолько слышны. Сердце Луки холодно сжимается от предполагаемого будущего, в котором его мать могла бы узнать об издевательствах. — Да, он пытается меня к себе в спортзал затащить. Говорит опасно мне, такому хилому, одному по улицам шляться. — Проговаривает Лука абсолютно расслабленно, упрямо игнорируя недоумевающий взгляд Элиотта. — В чём-то он прав. — Усмехается женщина, и, расслабляясь, возвращается к своим домашним делам в ванной комнате. — Эл, что это было! — Шипит Лука уже тише, опережая недовольство старшего. — Неужели ты не понимаешь? — В голосе Элиотта проскальзывает искренняя тревога, даже страх. Мучающий, не отпускающий, заставляющий даже Луку, когда до него доходит, замолкнуть. — Мне не выцепить Ролана. — Холод пробегает по спине Луки. — И пока я не могу этого сделать, я должен знать, что ты в безопасности. — Объясняется Элиотт таким тоном, с такой горечью в голосе, что Лалльман, наконец понимая всю глубину его волнения, стыдливо опускает взгляд. На самом деле, где-то внутри него самого идёт борьба. Он не желает чувствовать себя жертвой. И ещё больше не желает, чтобы мерзкие люди имели право вмешиваться в его привычные будни, заставляя его бояться, чего-то опасаться, без остановки оглядываться. Ему кажется, что он сильнее этого. Каждый раз, когда он без последствий проходит по улице, ему так кажется. Но, почему-то, он ни разу до этого не задумывался, что эта ненужная в сложившихся обстоятельствах смелость может причинить Элиотту боль. Нет, он больше не сомневался в том, насколько был ему важен. Он просто не думал, что кто-то может думать о подстерегающих его опасностях больше него самого. — Прости. — Практически шепотом говорит Лука, всё так же не поднимая взгляда. Всякое негодование в мыслях Элиотта улетучивается в один миг, когда он слышит этот тихий голос. Он оглядывается и, убеждаясь в их уединении, позволяет себе положить руку на изгиб шеи Луки, проскальзывая под слой куртки, к синему джемперу. — Прости, я просто... Я просто хотел ещё переодеться. Там холодно. — Мы бы заех... — Уже не так взбудораженно говорит Элиотт, но его перебивают: — Я знаю. Просто я... Я идиот. — Мотает головой Лука. — Ты не идиот. — Шепчет Элиотт, наклоняясь ближе, аккуратно целуя юношу в правый висок. Они недолго стояли ещё в подобном, рискованном положении и, решив поспешить с делами, отправились на второй этаж, предоставляя Луке возможность наконец "утеплиться".***
— Откуда у тебя такая огромная? — Элиотт с удивлением смотрит на чёрную толстовку, которая явно была Луке не по размеру. Он всячески старался не думать о гладкой спине, которую вновь увидел, когда минуту назад Лалльман снял с себя джемпер, не менее нервно натягивая на себя другую одежду. Лука открывает рот, поворачиваясь, чтобы ответить, но его перебивают: — Только скажи, бога ради, что не от бывшего. Лалльман хочет отшутиться, поиздеваться, но язык почему-то в эту секунду привычным образом не поворачивается. — Это Артур подарил, почти перед... Теми событиями. — Элиотт моментально понимает, о чём идёт речь, и, сжимая сильнее челюсти, обдумывает, как разбавить обстановку. — Я, конечно, понимаю, что у него со зрением проблемы. Но как он мог ошибиться в размере настолько? — Лука невольно фыркает от смеха, мысленно задаваясь вопросом о том, почему в своё время не додумался до такого подкола. — Он дарил "на вырост". Стебался, что я стану широкоплечим, брутальным. — Юноша выдыхает устало, — а к выпуску только сильнее истощал. Элиотт поджимает губы невольно от мысли, что его "истощение" могло быть связано с тем, что Луке пришлось пережить в школьные годы. Он не любил об этом вспоминать, слишком мерзко давила ненависть в грудной клетке от мысли, что кто-то мог причинить Луке боль. Лалльман замечает затянувшееся молчание, и, закатывая слегка рукава, говорит: — Ну, хрен знает. Зато она тёплая. Он не сказал вслух о том, какое эта вещь на самом деле имела для него значение. В выпускном классе, новой школе, в новом коллективе, где только сильнее хотелось зарыться под землю и спрятаться, лишь бы никто не увидел твоих ран и не наставил новых, она была отличной возможностью это сделать: скрыть свои тощие руки, узкие плечи, скрыть себя полностью и вспоминать. Вспоминать, как они сидели с единственным за всю его школьную жизнь другом, который его понимал, которому можно было открыться. Вспоминать как на расстоянии нескольких парт, они перекидывались бумажками, получая подзатыльники от учителя. Как Артур то и дело уговаривал закатать рукава посильнее, чтобы "бицепс" был покрупнее. На самом деле он знал, что Луке было не комфортно в собственном теле, видел, что он ни разу не надевал ничего обтягивающего, поэтому же, Артур догадывался, Лалльман так сильно ненавидел костюмы, в которых, как однажды выражался он сам: "выглядел как тощая килька". Артур вообще не умел делать подарки, но однажды, почему-то, ему показалось, что эта чёрная толстовка, за которую его взгляд так сильно зацепился в магазине, будет отличным вариантом либо для того, чтобы скрыть излишнюю худобу, либо чтобы действительно внушить Луке надежду, что его тело однажды таки примет такую форму, какую ему бы хотелось иметь. — Ладно. — Элиотт усмехается, замечая боевой настрой Лалльмана, подходя к нему ближе. — Поехали, утеплёныш. — Обнимает его за плечо, мягко направляя к выходу из комнаты.***
— Я немного волнуюсь. — Говорит Лука, выражая свои переживания не только интонацией голоса, но и уже довольно долгим постукиванием пальцев по обивке сидения. — Почему? — Элиотт не отводит взгляд от дороги. — А что, если Джой не примет его? — Да ну, с тобой же она как-то уживается. — Отшучивается Элиотт, тут же ощущая на себе внимательный взгляд. — Всё будет нормально. — Говорит он уже серьёзнее, но не менее мягко. — Джой у нас умная девочка. "У нас" — из раза в раз растекается в удовольствии Лука от подобных деталей. Дорога не занимает слишком много времени, и, вновь оказываясь около дома Артура, Элиотт удивляется, насколько сильно отличается этот двор от того, каким он его запомнил при вечернем освещении. Поднимаясь на нужный этаж, Демори то и дело оборачивался на Луку и удивлялся тому, как сильно он был напряжён. Словно, ей богу, они планировали взять не котёнка, а приёмного ребёнка — такая ответственность лежала на плечах Лалльмана, что он так боялся. Звонок в дверь, странное грохотание, пара секунд — и Артур появляется на пороге, завешанный пакетами. — Привет! — Говорит он парочке воодушевлённо, пытаясь выпутать пальцы из ручек пакетов. — Привет. — Улыбается Элиотт, неловко заглядывая в переднюю сетку небольшой сумки, пытаясь высмотреть в ней их нового члена семьи. — Родителей нет что ли? — Интересуется Лука, подмечая чересчур взбудораженное, громкое поведение друга. — Ага, все на работе. Вот, тут всё, что вам нужно: корм, игрушки, подстилка, только лоток надо будет ещё вам купить. — А сумка? — Удивляется Лука, принимая многочисленные пакеты. — Да ну, забирайте, у нас их уже ставить некуда. Мама будет только рада. — Отмахивается Артур, объясняя ситуацию. — У-ля-ля! — Неожиданно довольно протягивает он, замечая знакомую толстовку под расстёгнутой курткой Луки. — Что это мы вдруг про неё вспомнили? — Холодно, Артур, холодно. — Отмахивается Лука, не признаваясь даже самому себе в том, что действительно ожидал от друга какой-нибудь реакции. Ожидал, что он помнит эту кофту. — А что, Элиотт тебя недостаточно греет? — Ухмыляется блондин, облокачиваясь плечом на дверную раму. Лука закатывает глаза, желая ответить что-нибудь не уступающее по колкости, но неожиданно отвлекается на Элиотта, который в этот момент проводил какой-то свой, личный ритуал знакомства: Приподняв сумку чуть выше, высмотрев наконец в глубине неё малыша, Элиотт поднёс ладонь к сетке и, словно ожидая чего-то, замер. Покалывание на коже — и он жмурится слегка, осознавая наличие контакта. Боль пропадает и буквально спустя секунду он замечает сквозь пальцы, что его ладонь начинают обнюхивать. Лука не совсем понимает, что происходит, а вот до Артура доходит практически моментально: этот человек умел находить подход не только к самым вредным, не в обиду Луке будет сказано, представителям людского рода, но и к животным, оказывается. Лалльман не понимает, но ему это и не нужно. Можно было просто любоваться тем, как эти двое общаются на каком-то своём языке, и наслаждаться умиротворённостью, что растекалась в груди от этой сцены. — Спасибо. — Кивает Артуру Лука и подмигивает, получая довольную улыбку в ответ. — Надеюсь, вы вместе позаботитесь о нём. — Позаботимся. — Гордо говорит Элиотт, наконец опуская сумку. — Ты блестишь, как начищенный пятак. — Артур вновь улыбается хитро, переводя взгляд от довольной улыбки Элиотта к привычно нервному Луке и обратно. — Между вами что-то было? — Лука взволнованно наполняет лёгкие воздухом, сжимая ручки пакетов крепче, в то время как Элиотт лишь загадочно дёргает бровями. Пара секунд молчания, прежде чем Артур делает вид, что сдаётся, кивает и собирается уже прикрыть дверь. Парни разворачиваются, но почти сразу останавливаются, слыша за спиной: — Кстати, по поводу «вместе». — Лука, я забыл тебе ещё деталь сказать, когда ты спрашивал. Хоть вы и парни, но во время секса вам тоже было бы неплохо предохраняться. Челюсть Элиотта невольно приоткрывается, а Лука, в один момент, кажется, полностью наполняется злостью, перемешанной со смущением. — Ты... — Глупое шипение. Единственное, на что хватает залившегося краской мальчишку. Артур прыскает со смеху и тут же закрывает дверь, не дожидаясь, какие проклятия может получить в свой адрес сейчас. — Спрашивал, значит? — Слышится злодейское мурчание за спиной, и Лука закипает от этого только больше. Даже не взглянув Демори в лицо, он разворачивается на пятках и с топотом спускается по лестнице вниз, нехотя слыша за спиной довольное хриплое хихиканье.***
— Лука. — Пытается вызвать Лалльмана из своего напыжившегося состояния Элиотт уже третий раз. Лука дуется, но Демори не получается воспринимать это серьёзно. Слишком его радует мысль о том, что он говорил о подобном с другом. Что он в принципе так много об этом думает, чтобы начать задавать вопросы. Отрывая взгляд от лобового стекла буквально на секунду, он замечает, как младший беспрерывно сверлит взглядом сумку на своих руках, следя за котёнком. — А ты вот знал, например, что пассиву перед сексом надо готовиться? — Выдаёт внезапно Лалльман, и, Элиотт уверен, он бы сейчас точно поперхнулся, если бы пил. — Знал. — Коротко отвечает он, стараясь сохранять спокойствие и не зацикливаться на мысли о том, что себя, Лука, видимо, уже нарёк пассивом, раз в его голосе сквозило такое недовольство. — Откуда? — Читал. — Ты… Серьёзно гуглил? — Уголки губ младшего невольно приподнимаются, когда он замечает, что Элиотта этот разговор немного, но тоже смущает. — Ну, прости, до тебя мыслей о том, что я хочу парня не возникало. «Хочу» — что-то стягивается в узел внизу живота Луки, и он смущённо отводит взгляд к лобовому стеклу. Проматывая в голове все их предыдущие разговоры на подобные темы, Элиотт сводит брови у переносицы, задаваясь одним вопросом: — У тебя вообще был секс? — Лука поворачивает голову к нему резко, задохнувшись от возмущения. — Конечно! — С кем в последний раз? — Лука не понимает, откуда у старшего столько уверенности. И какого чёрта его вопросы настолько прямые, что он незамедлительно даёт на них ответы. — С Хлоей. — Подумав несколько секунд, выдаёт на блюдечке ответ Лука. — А у тебя? — Вопрос, на который, на самом деле, Лалльману не особо хочется знать ответ, потому что если кто-то был после Хлои… — С Хлоей. — Повторяет за ним Элиотт, и они замолкают на пару минут. Первый сдаётся Лука, не сдержав рвущуюся усмешку: — Она словно наш спонсор. — Прикрывая глаза ладонью, он облокачивается локтём на выступ у окошка. — Да уж. — Смеётся наконец вместе с ним Элиотт, мотая головой слегка. — А как его назовём? — Старается воодушевить Луку на более радужную тему разговора старший, мельком поглядывая на него, но не отрывая основного внимания от дороги. — Ой, я вообще плох в этих всяких именах. — Выдыхает Лука настолько устало, что у Элиотта не возникает никаких сомнений в его словах. — Джой мама назвала, хотела принести "радость" в дом, так и пошло. — Ей подходит это имя. — Улыбается Элиотт, и Лука в очередной раз засматривается. Ему нравится, что Демори не мог сейчас его поймать на долгом разглядывании, поэтому он пользовался подобным шансом, как мог. — Нам, кстати, надо будет обдумать окончательно, кто, когда гуляет с Джой, и кто кормит... Ну, котён... "Нам" — вновь отдаётся эхом в голове Лалльмана. — Элу. — Резко поворачивается к нему Лука, и Элиотт впервые радуется засветившемуся красным, в нескольких от них машин, светофору. — Элу? — Переспрашивает Элиотт, удивлённо приподнимая брови. — Да. — Лука кивает, но, замечая довольную улыбку на губах Демори, почему-то смущается, отворачиваясь к окну. Элиотт молчит, наслаждаясь даже простой возможностью смотреть на профиль Луки. — Ты поиграл с нашими именами? — Он замечает, как губы младшего поджимаются, а сам он на секунду щурится, словно жалея, что произнёс подобный вариант имени вслух. — Мне нравится. — Взгляд Луки смягчается, неуверенно возвращаясь к Элиотту. — Похоже, конечно, на то, как меня зовёт Кларис, мы, возможно, будем путаться, но мне определённо нравится. — Лука делает медленный, глубокий вздох, прежде чем осознать, что улыбается. "Ему нравится".***
Несмотря на все волнения Луки, Элу прижился в новом доме крайне быстро. И кто особенно рад был его прибытию, так это Джой. То ли ей действительно не хватало компании в привычных домашних буднях, то ли был недостаточен процентный перевес мужчин в доме, а с появлением кота — всё встало на свои места. Луке не важно было, почему именно всё получилось так гладко. Он лишь волновался, не вцепится ли Джой в нового соседа на первых минутах, когда они гонялись друг за другом из гостиной в прихожую и обратно. Единственное преимущество, за которое Джой могла невзлюбить Элу с первых минут: он имел право забираться на диван. Но и это, как заметили родители, сидящие на нём, по коленям которых успел пробежать котёнок, прибавляло в домашнюю жизнь лишь больше озорства. Обсудив с родителями собственные эмоции, странное имя питомца, предполагаемый успех, и обязанности, которые теперь каждый имел, парни относительно естественно попрощались и направились на второй этаж "укладываться спать". Лука волновался, но признавал, что в Элиотте чувствовалась не меньшая заведённость, какой-то странный трепет и нетерпение, заставляющее Лалльмана то и дело задаваться вопросом о том, что же такое "новое" Элиотт хочет попробовать. Демори застывает возле двери собственной комнаты, не спеша её открывать. За десять минут до этого он отлучался от семьи под предлогом "внезапных дел", и сейчас Лука с прищуром пытался прочитать на лице старшего зловещий план. — Ладно, давай. — Облизывая губы, говорит Элиотт словно в пустоту, приоткрывая дверь. Лука не сразу отводит от его взволнованного лица взгляд, лишь через несколько секунд переключая внимание на тёплые, маленькие огоньки в комнате. Элиотт с трепетом наблюдает за эмоциями Луки. Младший сводит брови невольно и, делая шаг в комнату, второй, третий, понимает, что огоньки, так сильно привлёкшие его внимание — гирлянда, не слишком умело развешанная по одному углу комнаты, от письменного стола, к креслу, комоду и подоконнику. Лалльман оборачивается, глядя на Элиотта. Он ухмыляется, но ничего не говорит, замечая, как старший кивает в сторону стола. Лука переводит взгляд к цели и замечает небольшую тарелку. Чёртовы ананасы. Они вновь лежали на тарелке в каком-то особом, искусном порядке, возвращая Лалльмана в воспоминания месячной давности. Детская, искренняя радость распаляется в юноше, когда он невольно поджимает губы, чувствуя, как подступает слюнка от нетерпения ощутить любимый вкус. Желание язвить улетучивается, а неожиданная нежность подступается к Луке осторожно, незаметно, так же незаметно, как Элиотт проходит мимо него, заставляя дёрнуться от неожиданности. Обходя кровать, Демори останавливается возле тумбы. — Это проигрыватель? — Лука заставляет себя оторвать взгляд от ананасов, замечая, как Элиотт приоткрывает крышку устройства и ящик с довольно большим количеством пластинок. — Ага. — Отвечает старший, доставая одну из них, вглядываясь в надписи на упаковке. — Не замечал его раньше. — Лука подходит ещё на шаг, с интересом наблюдая, как Элиотт умело справляется с, казалось бы, довольно привычной для него задачей. — Да, на нём всякий хлам лежал. — Демори и не надеялся, что Лука заметит в комнате изменения, потому как даже задавшись целью "убраться", он лишь переложил некоторые вещи по местам. — Этому дружку довольно много лет, ещё с молодости папы достался. Лука кивает, вероятно, самому себе, потому как Демори был слишком занят размещением пластинки на нужном месте. Элиотт поворачивается на секунду и, замечая на лице Луки детское любопытство, улыбается, возвращаясь к своему занятию. Лалльман никогда ранее не видел подобного процесса, поэтому ему было действительно интересно за этим наблюдать. Интересно открывать Элиотта с очередной его новой стороны. С предельной аккуратностью опустив тонарм, Элиотт с удовольствием слышит следующие за этим действием звуки разливающейся по комнате музыки. Sound: Jacob Banks — Slow Up Довольный выполнением своей задачи, он поворачивается, тут же встречаясь с Лукой взглядом. — Эта песня что-то значит для тебя? — Задаёт Лука вопрос прямолинейно, пока смелость его не покинула, замечая, как Элиотт подходит к нему ближе. Демори дёргает плечами, улыбаясь. — Не знаю. Она довольно долго... Расслабляла меня. — Лука кивает, чувствуя, как сердце постепенно учащает ход от того, что они стоят друг от друга на расстоянии меньшем, чем вытянутая рука. — Это свидание? — Лалльман ухмыляется, но, замечая не меняющуюся, какую-то до боли интимную улыбку и тёплый взгляд Элиотта, тушуется. — Это то "новое", что ты хотел попробовать? — Может быть. — Демори отстраняется, обходя Луку, направляясь к письменному столу, отчего младший выдыхает, но сам до конца не понимает: от расслабления или от разочарования. — На самом деле, таких свиданий у меня действительно не было. — "Таких"? — Лука поворачивается, наблюдая за тем, как Элиотт достаёт с полки один из своих блокнотов. — Которые бы я хотел. И планировал. — Сердце Лалльмана заходится. Кажется, он уже совсем забыл про ананасы. — Что это? Ты мне ещё рисунки покажешь? — Элиотт усмехается, замечая на лице юноши искренний, неожиданно возникший восторг. — Не совсем. — Он откладывает блокнот на край стола. — Я хочу нарисовать тебя. Лука открывает рот, но, подумав, вновь его закрывает. Он не понял. — Ты же рисовал уже меня? — Лалльман пытается сохранять спокойный вид, вальяжно отступая к кровати, усаживаясь на неё, в то время как Элиотт абсолютно расслабленно продолжал за ним наблюдать, облокачиваясь одной рукой на край стола. — По твоему разрешению не рисовал. — Руки мальчишки цепляются за покрывало. Тактильное воспоминание. Та самая кровать. Лука подскакивает резче, чем он хотел, запихивая ладони в карманы джинс. — Ну, почему бы и нет. — С дуру, с лёту отвечает он, избегая зрительного контакта, приковывая собственный взгляд к тарелке с ананасами. — Мы, типа, как в "Титанике"? — Отшучиваясь, Лука подходит к столу, ловко подхватывая вилкой один из аппетитных ломтиков, радуясь, что хоть это он может сделать успешно. — Нарисуешь меня, как одну из своих француженок? — Всё ещё пытается разбавить обстановку, но молчание затягивается, и ему, жующему, приходится повернуться к Элиотту, обнаруживая вопрос в его глазах. — Ой, да ладно тебе. — Откладывает вилку, облизывая губы, что не проходит мимо внимания старшего. — Эта шутка по всему интернету гуляет. — А ты, я погляжу, не раз смотрел этот фильм, да? — Элиотт держит себя в руках. Старается. — Да... С мамой как-то пришлось. — Лукавит младший и, чувствуя, что метод "от противного" слишком опасен, вновь отходит в сторону, избегая кровати, избегая Элиотта, спасаясь обществом гирлянды, концентрируя всё своё внимание на ней одной. — Так ты согласен? — Элиотт спрашивает мягко, но его голос ударяет по перепонкам Луки, заставляя обернуться. — Ну, да. — Дёргает плечами юноша, не имея даже представления, как именно это будет происходить. — Хорошо. — Выдыхает облегчённо Элиотт, отталкиваясь от стола, делая шаг к Луке, и его облегчение неожиданно передаётся и младшему, заставляя даже заинтересоваться тем, каково это — быть "моделью". Каково это — быть моделью Элиотта. — Но сначала разденься. — Луку оглушает неожиданная просьба. Элиотт подходит ближе, расстёгивая рукава собственной рубашки. — Чё? — Кажется, Лука задыхается от возмущения, отшагивая. — Голым я тебе позировать не буду! — Элиотт улыбается. Ещё один шаг. Ещё одна расстёгнутая пуговица. — Чё ты раздеваешься? — Где-то на задворках сознания Лука думает о том, что, наверное, похож сейчас на загнанную мышь, жалкого зверька, на которого неумолимо надвигался капкан. — Элиотт, мы не в «Титанике»! — В последний раз возмущается Лалльман, упираясь ладонями в грудь Элиотта, жмурясь, чувствуя, как он опускает руки на его плечи. — Я хочу нарисовать тебя в своей рубашке. — Тихие, чёткие слова на ухо, заставляющие сердце перевернуться. — А я пока надену твою, слишком большую толстовку. — Демори отстраняется, глядя на Луку заботливо, переводя ладони к его шее, замечая, как он поднимает взгляд. Элиотт не ожидал увидеть в синих радужках такой испуг, такую загнанность. Он не ожидал, что прошлая ночь настолько на него повлияла. Это подстёгивает его держать собственные желания под контролем, следить за собственными действиями и порывами, пока Лука сам не будет к ним снова готов.***
Успокоившись, слопав все ананасы и, как бы Лука не смущался, переодевшись в рубашку Элиотта, он, сытый и довольный, вновь оказался на кровати сводного брата, который в этот момент сидел на кресле, в нескольких метрах от него. Сейчас, именно вот так, в его комнате, в его слишком широкой рубашке, всё ещё сохраняющей его запах, на его кровати и под его взглядом Лука жил. "Садись, как тебе удобнее" — Сказал Элиотт десятью минутами ранее, и Лука впервые в жизни подумал, что не имеет абсолютно никакого понятия, как бы ему было сейчас удобнее. "Может, у него на коленях?" — дурная мысль ударяет в голову, вызывая желание хлопнуть себя по лбу, дабы избавиться от неё. "Тебе не обязательно на меня смотреть" — предупредил Элиотт без задней мысли, в то время как Лука мысленно возмутился, словно бы его застали за неприличным делом, словно он действительно только и смотрел на Элиотта, а тот всё это время об этом знал. — Ты всегда рисуешь ручкой? — Они встречаются взглядом, и Лука хочет деть свои руки куда-нибудь, хочет хоть как-то унять волнение, но у него это не получается. — Не боишься, ну... Накосячить? — Возможно, он задавался подобным вопросом, потому как сам точно не справился бы с рисунком без стирательной резинки. Он вообще всё, скорее всего, стёр бы и разорвал. — Не боюсь. — Усмехается Элиотт, возвращая внимание к блокноту. — Я достаточно хорошо успел запомнить черты твоего лица. — Лука поджимает губы, кивая самому себе, сцепляя руки в замок крепче, чувствуя, что сам загнал себя туда, куда не стоило. Щупая пальцами ног ворс ковра, Лалльман упрямо старался успокоиться, старался просто сидеть, пытался расслабиться. Мысли об ананасах немножко кружили ему голову, когда он вспоминал их объятие, первый раз, когда он ему открылся. Воспоминания уносят Луку слишком плавно, слишком неожиданно, и он, чувствуя, словно бы это было сейчас; губы, целующие его в макушку, руки, обнимающие его сзади; вздрагивает, распахивая ресницы, моментально сталкиваясь с внимательным, анализирующим взглядом. — Что такое? — Расслабленным, каким-то непривычно серьёзным, особенно привлекательным тоном спрашивает Демори, и Лука начинает волноваться только сильнее. "Пиздец" — думает он, радуясь тому, что не видел ранее Элиотта рисующим. Элиотт, полностью углублённый в своё любимое занятие, определённо сильно менялся. Не то чтобы он не владел своим телом в обычной жизни. Отнюдь, владел, и порой слишком уж хорошо и неуместно. Но, сейчас, он смотрел необычайно смело, уверенно. Лука знал, что сам ему дал на это право, но совсем не думал, что ему окажется настолько неловко под этим взглядом. Мысль тонкой нитью проскальзывает в его голове. Ассоциации. Он наконец вспоминает, когда видел уже подобный взгляд и вновь дёргается, чуть выпрямляясь. Брови Элиотта приподнимаются, ожидая объяснения. Если Луке захочется это объяснить. "Дурацкий ты, блин, художник" — шипит про себя Лалльман, ругаясь на неоднозначность сложившейся ситуации. Будучи сейчас "моделью", он не может пустить очередную шутку, не может подколоть Элиотта за его закрадывающийся в душу взгляд. Вообще ничего не может сделать, чтобы разбавить напряжение, в то время как сам Элиотт успешно продолжает, словно иголкой, пронзать его своими серо-голубыми глазами, попадая в уязвимые места. В эту секунду он смотрел на Луку и ему больше не нужно было разумное объяснение тому, почему ему так хотелось на него смотреть. Он всматривался в черты его лица, в скулы, в его губы и вспоминал, буквально в эту же минуту чувствовал, каково было их касаться. Провожая глазами линию его рук, запястий, с упоением ощущал, как они обнимали его этим утром, и, он более чем уверен, обнимут его ещё не раз. — Ты смотрел на меня. — Говорит Лука тихо, в этот раз цепляясь взглядом и пальцами ног за ковёр крепче. — Да? — Всё такое же уверенное, отчужденное, говорящее, что он занят чем-то более важным, чем-то не позволяющим отвлечься: попыткой сохранить Луку и этот момент собственными руками на бумаге. — Когда ты целовался с Хлоей, в начале года, на втором этаже. — Лука моргает пару раз, облизывая пересохшие губы. "Окей, ну и нахрен я это сказал вслух" — трещит в голове. Пластинка давно закончилась, и комната, без того заполненная тишиной, становится ещё более беззвучной, когда Лука обращает внимание на то, что звуки шкрябающей ручки затихают. Сердце колотится, когда он поднимает взгляд на Элиотта, скользя от его ступней к сложенным ногам, к его рукам и к вызывающим желание убежать взгляду. — Я смотрел на тебя. — Соглашается Элиотт. Вдох мальчишки: медленный, беззвучный, но такой глубокий, что лёгкие отдают несильной болью. — Ну ладно. — Глупо выпаливает Лука, вновь опуская взгляд, сцепляя ладони, опуская их на колени, всем своим видом говоря: разговор не имеет продолжения. Убегает, спеша закрыть слишком долго волновавшую его тему. Элиотт усмехается, и, хоть Лалльман признаёт зарождающееся от этой усмешки в его груди тепло, чувствует он в эту секунду себя не менее глупо. Шум аккуратных, накладывающихся друг на друг штрихов наконец вновь разбавляют тишину, позволяя Луке выдохнуть чуть спокойнее. — Тебя это смутило? — Лалльман не ожидал продолжения, поэтому, услышав его, нахмурил брови, глядя на ковёр так, словно он провинился перед ним. То, что он чувствовал тогда не складывалось в предложения в эту секунду так просто. — Почему ты смотрел Так? — Вырывается вопрос с уст младшего сам по себе. — Как? — Тот взгляд встаёт перед глазами, Лука его чувствует и, понимая, что никогда в жизни не сможет описать это словами, решает вновь отказаться от развития этого смущающего разговора, который сам завёл: — Отстань. — Бубнит Лука, и Элиотт не выдерживает, фыркая, заливаясь. Смешок за смешком. Бархатно. — Я закончил. — Успокаиваясь, Демори выпрямляется слегка, намекая, что Луке так же можно сменить положение. — Правда? — Юноша с интересом поднимает взгляд, с радостью замечая, что Элиотт вновь смотрел на него как прежде. Как смотрел всегда — словно Лука единственное, что он перед собой видел. В два шага сокращая между ними расстояние, Элиотт усаживается слева от Луки, не спеша показывать ему содержимое блокнота. Он ждёт, когда юноша перестанет смотреть на скетчбук, словно кот на игрушку, и вновь встретится с ним взглядом. Это происходит, и Элиотт усмехается. Ему хочется убрать выбившуюся прядь со лба Луки, но он сдерживается, переключая внимание на его эмоции. Он кладёт на его колени блокнот, наблюдая за тем, как Лука опускает на него взгляд, как аккуратно обхватывает его края пальцами, бегая взглядом по изображению, по аккуратным линиям, что заставляли его дыхание сбиться. Sound: Jacob Banks — Every Age — Я улыбался? — Он фокусируется на собственном силуэте и чувствует, как щёки понемногу начинают гореть. Трепет проходился по его телу от мыслей о том, как Элиотт прорисовывал ворот рубашки, его губы, волосы, шею. — Ты улыбался. — Элиотт касается его плеча своим плечом, желая встретиться с Лукой взглядом, и его желание вновь исполняется. — Что касается этого вечера... — Демори опускает взгляд на руки Луки. — Я лишь хотел сказать. — Он тянется к его правой руке, касаясь её аккуратно, ощущая, как она едва заметно приоткрывается, соглашаясь с этим прикосновением, ожидая продолжения. — Тебе не нужно делать что-то необычное, чтобы мне было приятно. — Лука отвечает на это касание, поглаживая кончиками пальцев запястье Элиотта, мягко обхватывая его. Они чувствуют сердцебиение друг друга, касаясь пальцами слабо виднеющихся вен. Все плохие воспоминания рядом с Лукой уходят на задний план. Все переживания и страхи перестают существовать, когда он просто рядом, когда он смотрит на него, когда улыбается. — Просто... "Будь рядом" — шепчет сердце Элиотта несмело, осторожно, словно просит слишком о многом, словно это было бы слишком нагло с его стороны — попросить о подобном. И он произносит это вслух. Лука поднимает на него взгляд, изгибает свои брови, умудряясь вложить в одно это мимическое движение усмешку, удивление и улыбку. Как мог сделать только он. — Ты помрёшь от тоски без меня, да? — Усмехается Лука и сам совсем не понимает, даже на секунду не задумывается о том, насколько он может быть в своих словах прав. Не может знать, как сжимается сердце Элиотта от этой родной улыбки, от правдивости услышанных слов, которые должны были являться шуткой. Демори поджимает губы, мотая головой, и ждёт. Всё ещё ждёт, когда Лука позволит ему эту наглость — поверить, что он будет рядом. — Буду. — Как-то по-детски гордо, вздёрнув нос, утверждает Лука, но, спустя секунду, слабеет, замечая слишком жалобно приподнявшиеся брови сводного брата, его тянущиеся к нему руки, напряжённо сомкнутые в одну линию губы. "Я буду рядом" — кричит всё естество Луки в объятиях Элиотта, не соглашаясь с вопросом, а утверждая собственную мысль, мольбу. То, о чём он сам только и мечтает — иметь право находиться с ним рядом. И ему мало этого "рядом". Ему хочется быть внутри. Хочется, чтобы всегда, даже когда Элиотт не одет в его толстовку, а он не одет в его рубашку, он знал и чувствовал, что они друг другу принадлежат.