***
Машина останавливается в переулке, у четырёхэтажного, узкого, казалось бы, самого обычного для Парижа жилого здания, напротив которого всё ещё горела вывеска какого-то, по всей видимости, круглосуточного кафе, украшенного новогодними гирляндами. Выскакивая наконец из машины, Лука наполняет лёгкие морозным воздухом и тут же поворачивает голову к Элиотту, который, выходя из машины, блокирует её. Оглядываясь на дорогу, он наконец подходит к Луке, подмечая, как тот то опускает ладони в карманы своей куртки, то вытаскивает их, словно не в силах решить, куда их было бы лучше в этот момент деть. Останавливаясь в шаге от него, Демори щурится, замечая его нервозность, признаваясь самому себе мысленно, что и сам всё ещё ощущал ком волнения в сердце от не самой комфортной ситуации, с которой они столкнулись пару минут назад. — По-дурацки вышло, да... — Опуская взгляд, он гладит правой рукой Луку по куртке, у предплечья, и Лалльман, глядя в первую секунду на это неуверенное прикосновение, слыша эти слова, поднимает к его лицу взгляд, изумляясь тому, как хорошо его вновь понимают, как идентично чувствуют. — Забудем об этом. — Выдыхает младший и, словно только и ждал такой возможности, наклоняется, утыкаясь носом в чёрный шарф Элиотта. Его глаза закрываются блаженно, когда он чувствует, как его волос на затылке мягко касаются, а макушку обдаёт тёплое дыхание. — Да, забудем, — шепчет Демори и, сильнее зарываясь правой ладонью в его волосы, обнимает его плечи левой рукой, — всё-таки я хочу, чтобы твою голову в этот вечер занимало не возможное дтп, а то, как я медленно свожу тебя с ума. — Длинные ресницы мальчишки распахиваются резко, а тело обдаёт волна приятного тепла. — Чего-чего? — Отстраняясь, спрашивает Лука, на что Элиотт лишь изгибает раненную бровь, тут же хмурясь от боли, говорившей ему о том, что этот жест был не лучшей идеей. — Ты где набрался такой уверенности? — Ухмыляется Лалльман, стараясь игнорировать то, сколь успешно на самом деле Элиотт выводил его весь день своей загадочностью. — Стараюсь не отставать от тебя, — шепчет ему в губы старший и, разнимая объятия, берёт его за левую руку и поворачивается вместе с ним к парадному входу кирпичного, тёмно-коричневого здания с балконами, украшенными витиеватым металлическим ограждением. Луке безумно сильно хочется отшутиться, хочется съязвить, но в эту секунду он решает просто дождаться уже исхода этой поездки и тратит силы лишь на то, чтобы сохранять невозмутимость на своём лице. Только он не замечает, что, сжимая руку Элиотта крепче, выдаёт себя и своё волнение с головой, позволяя старшему от этого улыбаться довольно. Скрип высокой деревянной двери, шаги по ступенькам, каждую из которых мальчишка в своей голове подсчитал и мысленно сложил, приводят их на четвёртый этаж. «Автерпати?» — думает Лука, «пенная вечеринка?», «квартира его бабушки?», «комната с взрослыми игрушками?» — ошпаривает его самая безумная версия, заставляя вздрогнуть, когда Элиотт, остановившись у квартиры с номером «21», поворачивается к нему. — Хэй, я не на казнь тебя веду. — Усмехается он, прежде чем вставить ключ в дверь. — Я на это надеюсь. — Бурчит Лалльман, окидывая взглядом довольно холодную, мрачную в этот декабрьский вечер, лестничную площадку, всё так же не разрывая их сцепленных рук. Элиотт бы пошутил ещё, он бы подразнил его точно, ведь не часто выдаётся такой повод, но слишком много волнений они испытали даже в такой простой вечер, который целиком и полностью должен был пройти спокойно и благополучно. Но это бы не была жизнь, если бы всё шло по плану. Дверь открывается и Лалльман в какой-то момент даже зачем-то зажмуривает глаза на несколько секунд, но, когда его заводят внутрь, когда он чувствует аромат еды и тепло, которым его обдаёт приглашающая внутрь температура квартиры, он таки размыкает ресницы, следуя за тянущей его внутрь ладонью. Дежавю, какое-то приятное чувство разливается в груди, когда синие глаза концентрируются на разноцветных огнях гирлянды, украшающей левую стену узкого коридорчика, по всей видимости, являющегося прихожей квартиры. Дверь за спиной закрывается и Лука, хлопая ресницами, всё ещё не до конца понимая происходящее, переводит резко взгляд на Элиотта, именно в эту секунду почему-то четко понимая, что запах, который он тут же почувствовал ещё на входе, был запахом, который он давно знал, и который неизменно ассоциировался у него с частью Элиотта, которая влюбила в него Луку первой. «Какое из приготовленных мною блюд тебе нравится больше всего?» «Макароны с фрикадельками и соусом» — Где мы? — Спрашивает Лалльман, вглядываясь в лицо Элиотта, освещённое теплым приглушенным светом, не замечая даже, как на собственном уже появляется едва заметная улыбка. — В месте, где нас никто не потревожит. — Всё ещё зачем-то сохраняя загадочность, говорит Элиотт, и Лука, уже по собственной инициативе сплетая пальцы их рук, щурится задумчиво. — Это квартира Янна? — Озвучивает он первую догадку, что лезет в голову, но Элиотт на это лишь мотает головой. — Не совсем. Но эта квартира наша на один день. — По приподнимающимся бровям Луки старший понимает, что этого объяснения всё-таки недостаточно, поэтому, отводя взгляд к коридору на секунду, он улыбается, вновь встречаясь с ним взглядом. — Я снял её. — Чего-о? — Мальчишка отшагивает, поднося правую ладонь к губам, и, повторяя за Элиоттом, смотрит вглубь коридора, но спустя буквально секунду вновь поворачивается. — Не проще было дождаться, когда родители уедут? — Говорит он зачем-то чуть тише, подступаясь к нему вновь. — Не проще. — Мотает головой Элиотт и, облокачиваясь спиной на стену, с удовольствием наблюдает, как Лука делает к нему ещё полшага. — Я хотел, чтобы тебе было комфортно, — говорит старший тише, склоняя голову немного вправо, — во всём. — Левая ладонь невольно тянется к чёлке Луки, поправляя её аккуратно. — Честно говоря, на самом деле я просто задрал Янна болтовнёй о том, что нас тревожит, и вот он, — Демори играет бровями, окидывая взглядом окружение, — посоветовал. — Он смотрит на Луку внимательно и не совсем понимает, почему тот молчит, почему бегает глазами по его лицу и не шутит, не пытается никак подколоть даже. — Раздевайся. — Говорит он резко и, выпрямляясь, стягивает довольно шустро с себя пальто, заставляя Луку, возвращаясь к реальности, нахмуриться. — А я пока, — спешит Демори уже начать стягивать с себя ботинки, словно куда-то торопясь, пока Лалльман, наблюдая за ним всё в таком же ступоре, стоит на месте. — Раздевайся. — Успевая сделать несколько шагов вглубь коридора, оборачиваясь на несколько секунд, повторяет мягко Элиотт, но Луку эта команда вновь ошпаривает не теми мыслями, неуместным предвкушением, хоть он и понимает, что говорили ему сейчас, скорее всего, лишь о верхней одежде. — И иди, когда услышишь. — Элиотт скрывается за левой стеной, отчего Лука, сжимая ладони в кулаки, делает неуверенный шаг вперёд. — Услышу что? — Спрашивает он в пустоту и, не получая ответа, принимается всё-таки расстегивать свою куртку и неряшливо стаскивать с себя обувь. На самом деле, завис он пару секунд назад от простого неверия в то, что в его жизни происходит. От очередного искреннего удивления тому, что ради них вытворял Элиотт. Справившись со своей простой задачей, он вновь смотрит в коридор, приглядывается к разноцветным маленьким лампочкам на левой стене и, делая шаг вперёд, замирает, когда квартиру наполняет музыка. Sound: Cigarettes After Sex — Keep On Loving You Брови ползут вверх, а ноги невольно делают ещё один шаг вперёд. — Да ну… — Шепчет он, не замечая, как улыбка вновь расползается по его лицу. Ещё несколько шагов вперёд — и он оказывается в центре, насколько он понимает, квартиры-студии, подмечая прежде всего то, насколько она по минималистичной отделке отличалась от внешнего вида здания. Боковое зрение подмечает движение слева, отчего Лука тут же поворачивает голову в эту сторону, сталкиваясь взглядом с довольным Элиоттом. Стоя у проигрывателя, того самого проигрывателя, который он получил от отца, Элиотт моментально отвечает на улыбку Луки и, пытаясь поймать ритм мелодии, качает головой, наблюдая за тем, как Лука чересчур вальяжной походкой к нему приближается. — Ты об этом спрашивал у Артура? — Ухмыляясь столь же довольно, спрашивает Лалльман, проскальзывая ладонями к талии Элиотта. — Что? — Возмущается старший, тут же меняясь в лице, отчего Лалльман только сильнее улыбается, скользя ладонями уже к его спине, опуская взгляд на сомкнувшиеся губы. — Так и знал, что сдаст. Поэтому и не сказал много. — Строя обиженный вид, Элиотт отводит взгляд, но, когда Лука прижимается щекой к его груди, щекоча пушистыми волосами его подбородок, смягчается, всё-таки обнимая его спину в ответ. — Да, я с сожалением понял, что не додумался раньше спросить у тебя твой краш в музыке. — Признаётся Элиотт, вдыхая аромат его волос, на что Лука, всё так же обнимая его спину, лишь закрывает глаза и улыбается, покачиваясь под ритм мелодии. — И кто из нас романтик? — Ехидничает старший, склоняя голову влево, намекая на любовный подтекст, которым отличались песни группы, которая однажды необъяснимо сильно Луке полюбилась. Лалльман выпрямляет голову и, глядя на его губы всё с таким же неприкрытым желанием, вновь по-дурацки удовлетворённо улыбается. — Стараюсь не отставать от тебя. — Проговоривает он, и Элиотт усмехается от осознания, что его вновь подкололи. — Откуда ты достал пластинку с ними? — Мальчишка, желая таки посмотреть ему в такие холодные по оттенку, но тёплые по настроению глаза, поднимает взгляд, но тут же с упоением ощущает, как Элиотт утыкается носом в его шею, слева. Секунд пять он ждёт ответ на свой вопрос, прежде чем слышит: — Ты душился чем-то? — Вибрация голоса Элиотта на открытой коже вызывает щекотку, от которой плечи Луки тут же дёргаются. — Нет, только душ принимал. — Не совсем понимая смысла вопроса, автоматически отвечает Лука, чувствуя, как сжимается сердце, когда ладони на его спине крепче сжимают ткань его рубашки. — Так... — мямлят младший, облизывая губы, прежде чем продолжить, — Откуда? — Пришлось покататься по городу утром. — Наконец получает ответ Лука, но, пропуская его через свой только-только расслабившийся мозг, замирает и, отстраняясь вновь, смотрит на Элиотта удивлённо. — Так ты из-за этого уезжал? — Демори на этот вопрос улыбается по-детски и дёргает плечами, а Лука от этого жеста вновь задумывается над тем, почему ему всегда так хотелось оставлять свои похождения с сюрпризами в секрете. Он вновь щурится, не получая точного объяснения, но, подмечая мысленно, что проигрыватель точно был из Их комнаты, пытается понять, видел ли он его утром, или Элиотт занимался его перевозкой уже во время вечеринки. Поджимая губы, Лука по привычке натягивает на свое лицо сомневающуюся физиономию, но, невольно переводя взгляд влево, вновь зависает. Глаза скользят по двухспальной кровати, укрытой белым покрывалом, и тёплого цвета гирлянде, растянутой по стене над деревянным изголовьем. — Ты что, ограбил магазин новогодних игрушек? — Выдыхает он изумлённо, не спеша поворачиваться обратно. — Всего лишь позаимствовал у пары-тройки знакомых. — Усмехается Элиотт, и, замечая, как Лалльман мотает головой едва заметно, но не поворачивается, склоняет голову к нему. — Почему гирлянды? — Слышит Демори очередной вопрос и немного призадумывается от него даже. — Ну, тогда, в моей комнате, — начинает объяснение он, — тебе вроде бы было хорошо, да и вчерашний разговор об украшениях... — Лука смотрит наконец ему в глаза и этот его неожиданно ясный, серьёзный взгляд вновь вводит Элиотта в замешательство. — Что... — Улыбка постепенно сходит с его лица, — перебор? И Лука, замечая искреннюю неуверенность в его голосе, не успевая сориентироваться с собственными действиями, выпрямляется и, замечая перед этим, как Элиотт с шумом втягивает воздух, целует его в губы, цепляясь ладонями за толстовку на его плечах, чувствуя, как успевшие согреться руки, скользят по его талии, сжимая её, притягивая к своему телу ближе. Лалльман никогда не привыкнет к такой заботе. И никогда, наверное, не сможет Элиотту достаточно хорошо объяснить в силу своей ещё дающей сбои честности то, что ему было «вроде бы хорошо» в тот вечер отнюдь не из-за гирлянд, и даже не из-за тарелки с ананасами, а от осознания, что его так сильно любил человек, которого он любит. Губы Луки кажутся Элиотту в эту секунду ненормально мягкими, незаконно приятными, срывающими крышу своей податливостью. Тепло его тела, как и запах, укрывали его, всё сильнее закрепляя мысль о том, что Элиотт и сам за этот вечер успел истосковаться по Луке, такому живому, такому льнущему и честному. — Всё просто здорово. — Выдыхает Лалльман наконец, нехотя отстраняясь от него спустя секунд десять поцелуя, вызывающего тянущее тепло внизу его живота. Он видит, как Элиотт облизывает свои губы, прежде чем, переводя дыхание, посмотреть ему в глаза и ответить: — Тогда это только начало. — Шумный выдох, сжатые от попытки сдержаться челюсти, и ещё один глубокий вздох. Лука, всё ещё взбудораженный от их поцелуя, тянется к нему вновь, но Элиотт, выпрямляясь буквально сантиметров на пять, пресекает попытку это продолжить, заставляя младшего этим жестом немного нахмуриться, но, подумав немного, перевести взгляд на кровать. Облизывая губы, Лалльман смотрит вновь Элиотту в глаза, играет бровями и, оставляя его в немом вопросе, отстраняется. Приближаясь к постели буквально в два шага, он плюхается на неё спиной. — А что будет дальше? — Говорит он энергично, приподнимаясь на локти, упирающиеся в упругий, как он успел оценить, матрас. Его губа оказывается невольно закусанной, когда он видит, как Элиотт приближается к нему. Глаза, пожалуй слишком хитрые, внимательно следят за тем, как Демори, оказываясь совсем близко, упирается правым бедром в край матраса, замирает на пару секунд и, опираясь левым коленом между его ног и руками вдоль плеч, нависает над Лукой, пробегая взглядом от его глаз к губам и обратно. Улыбка на лице мальчишки от этих внимательных глаз становится совсем неуверенной, а тело ватным. Только он хочет выпрямиться, потянувшись навстречу, как Элиотт вновь его остужает, наконец укладываясь слева от него, подпирая свою голову правой рукой. — Хочу бодиарт тебе сделать. — Отвечает наконец Демори, и дыхание младшего затихает, а его нижняя губа оказывается вновь закусанной. — Это как? — волнение в голосе Луки выдает то, что он знает "как". — Это когда я беру кисть, немного краски, — Элиотт поднимает ладонь над его грудью, и Лука тут же следит за этим действием глазами, в самом деле вновь задумываясь над красотой его рук — и веду ей вот так по твоей коже. — Его дыхание окончательно затихает, когда указательный палец Элиотта скользит медленно от пульсирующей вены на шее, у ворота, до кромки рубашки, где она была застёгнута на ближайшую пуговицу, — и вырисовываю то, что хочу. — Ладонь прижимается к груди Лалльмана плотно, и Элиотт чувствует его живое, уверенное сердцебиение, видит, как внимательно и в какой-то мере даже завороженно Лука смотрит в этот момент ему в глаза. — Шутка. — Словно ледяной водой окатывает одно единственное слово Луку, хмурящегося от того, что его полёт фантазии вновь бессовестно прервали. Он уже почти злился на Элиотта за его неопределённость в действиях. Он почти был готов протараторить: хочешь меня? Ну так бери! Вот он я, лежу, весь готовенький! — На сегодня я это не планировал. — Но по глазам Луки Элиотт видит — когда-нибудь можно будет попробовать. Внимая его четкому сердцебиению, он слишком увлекается и не замечает, что уже секунд пятнадцать Лука, сжав губы плотно, смотрит ему прямо в глаза, словно даже с вызовом. — Ты голоден? — Вдруг спрашивает Элиотт, и Лалльман уже почти готов съязвить, но, чувствуя, как ладонь с его груди мягко спускается к животу, он втягивает его от неожиданности, как и втягивает носом воздух, пропитанный, как бы он не старался не замечать, безумно вкусным ароматом. «Очень голоден, безумно» — скулит его сознание, отвечая не совсем на тот вопрос. — Да, немного. — Говорит Лука тихо, вновь опуская взгляд на губы Элиотта. — Отлично! — Говорит Демори неожиданно энергично, принимает сидячее положение и, хлопая Луку по бедру, от чего тот дёргается тут же, поднимается с кровати и командует: — Тогда пошли! Упираясь ладонями в матрас, Лука таки приподнимается и, глядя на спину Элиотта, вновь поджимает губы из-за размышлений о своей будущей тактике и, собирая мысли в кучу, отводит задумчивый взгляд в сторону. Глаза невольно цепляются за чёрный пакетик, лежащий на тумбочке, справа от кровати, и его руки тянутся к нему быстрее, чем Лалльман успевает подумать даже "зачем", просто лишь из любопытства. Находя в нём какой-то флакон, он щурится, вчитываясь в этикетку и, поднимая резко взгляд на Элиотта, остановившегося у какой-то коробки, стоящей возле проигрывателя, улыбается широко. — "Интимный гель-смазка"? — Произносит он достаточно громко, чтобы Демори замер и, спустя секунду, развернулся резко, цепляясь взглядом за изумлённо-довольное лицо Луки, всё ещё сидящего на кровати. Лалльман видит, как округляются его глаза, видит, как гуляют его желваки, а грудь приподнимается от взволнованного вздоха, и ему чертовски хочется сейчас смеяться от того, что он чувствовал сейчас себя какой-то мамочкой, запалившей наличие в комнате сына коробки с журналами для взрослых. Не успевает младший собраться с мыслями, как Элиотт уже подходит к нему быстро и, выхватывая из его рук вещь, которую он не успел положить в нужное, запланированное место, открывает ящик тумбы и завершает это дело, столь же резко его закрывая. Он выпрямляется, и, всё ещё глядя на тумбу, трёт губы правой ладонью и, игнорируя взгляд, которым его сверлили, пытается понять, нужно ли здесь какое-то объяснение. Лука, не выдерживая столь долгой заминки, всё-таки прыскает от смеха, отчего Элиотт, зарываясь обеими ладонями в свои спутанные волосы, разворачивается на пятках и, нервно их потеребив, заворачивает за стену.***
Sound: Cigarettes After Sex — Heavenly Произошедшая сцена и реакция Элиотта выглядели так глупо, так по-детски и неловко, что Лука, даже нахихикавшись вдоволь, просто не мог избавиться от довольной ухмылки. На самом деле он млел от того, что даже о таких мелочах Элиотт позаботился. Что он точно так же, как он, об этом думал и более того, готовился. Сердце сжимается от мысли, что весь этот вечер Демори осознанно планировал то, к чему могло привести их "свидание". Наконец поднявшись с постели, слыша звон бокалов, Лука неуверенно следует по шагам Элиотта, выглядывая из-за стены. Глаза тут же подмечают детали, которые он не успел разглядеть, тут же направившись от прихожей в объятия сводного брата. Кухонная, довольно небольшая зона, отделённая приподнятым уровнем пола, шкафчики, в один из которых в эту секунду долго и напряжённо смотрел Элиотт, были из тёмного дерева, такого же тёмного, как тумба, стоящая у постели. Взгляд скользит влево — к балкону, и Лука замечает стеклянный стол, стоящие вдоль него два тёмных дивана и кресла. У него не получается различить их цвет, потому что глаза сразу же цепляются за тёплые огоньки ещё одной гирлянды, только куда более короткой, нежели висевшая над кроватью, растянутой по спинке дивана, стоящего передом к виду из окна. Он улыбается невольно от этой картины и, проходя ближе, замечает на столе, по всей видимости, шампанское и два бокала. Элиотт же, так из шкафа ничего путного не достав, разворачивается и наконец замечает, что перед ним Лука, оперевшись ладонями на столешницу для готовки - ещё один элемент, отделявший кухонную зону, разглядывает его, вынуждая вновь напряженно выдохнуть. Лалльман видел по прищуру Элиотта, по его напряжённым губам, что он был смущён, а Демори в этот момент совсем не понимал, почему его так накрывало. Почему от таких, казалось бы, простых, очевидных для них, взрослых вещей, его заносило. Неужели мысль о сексе с Лукой и том факте, что этим вечером всё действительно может произойти его настолько ломала? Он отворачивается к духовке, проставляя нужную температуру для того, чтобы разогреть еду и, чувствуя спустя секунд пять прикосновение к своей спине, напрягается. О да. Ломала определённо эта мысль. Когда руки по его спине скользят ниже, к талии, грудь опаляет жаром и, к счастью или нет, Элиотт уверен, что этот жар не от духовки, потому что не могла она за пару секунд подняться до той температуры, которая завладевала каждой клеткой его тела вместе с каждым сантиметром, на который продвигались руки Луки. Демори оборачивается и, чувствуя, как Лалльман в эту же секунду к нему льнёт, вытягиваясь, всем своим видом показывая жажду поцелуя, опускает на его плечи свои ладони, вынуждая остановиться и, открывая глаза, вновь нахмуриться. — А, секунду, — говорит Элиотт, выскальзывая из его рук вправо, — я ещё хотел вот это. — бубнит он, успевая сделать несколько шагов, прежде чем слышит: — Эл, коснись меня. — Эти слова пронзают его тело, вынуждая застыть и, спустя пару секунд, напрягая брови обернуться. — Обними меня. — Определённо приказным тоном говорит Лалльман, сжимая свои ладони в кулаки крепко. — Ноги в руки и ко мне. — Мальчишка, дёргая бровями, опускает взгляд на секунду в пол, словно указывая Элиотту его место, на котором он должен был в эту секунду стоять, но Демори на это лишь всё так же глупо молчит, лишь изгибая брови изумлённо. — Ну, а если так, — говорит Лука чуть тише и, хватаясь за пуговицы на своей рубашке, расстёгивает несколько, прежде чем заметить, как Элиотт вздыхает глубоко, но и шагу к нему всё ещё не делает. Ладони младшего замирают и, спустя пару секунд, опускаются. — Наверное, мне всё-таки нужно было тягать гантели, чтобы иметь честь привлечь тебя. — Он отворачивается, и Элиотт, глядя на это, открывает рот, чтобы что-то сказать, но почему-то и одного подходящего слова в своей голове не находит. Глаза скользят по спине Луки, по спине его мальчика, одетого в ту самую рубашку, скользят по понуро опущенным плечам и взлохмаченным волосам, когда он спускается к столу и когда силы наконец возвращаются к собственным мышцам, позволяя сдвинуться с места наконец. — Ошибаешься. — Демори нагоняет его всего в три шага и, обвивая талию со спины, притягивает к себе ближе, проскальзывая мягко левой рукой под ткань недорасстёгнутой рубашки. — Очень ошибаешься. — Утыкаясь носом в шею победно улыбающегося мальчишки, он вдыхает аромат его кожи, пуская этим действием по шее Луки очередную волну мурашек, вынуждающую его откинуть голову ему на плечо расслабленно, закрывая глаза. — В чём именно? — Практически шепчет Лалльман, накрывая руки Элиотта своими руками, чувствуя, как пальцы гладят его рёбра под рубашкой, почти слишком щекотно, но слишком приятно, чтобы его останавливать. Потираясь губами о его кожу, Элиотт выдыхает шумно, прежде чем ответить, прижимая его к себе сильнее: — Ты дьявол. — Лука фыркает, но, ощущая, как Демори прижимается к нему бёдрами, облизывает губы, вздыхая глубоко. — Я знаю. — В голосе юноши слышится улыбка, когда он, отвечая, запускает свои пальцы под рукава толстовки, к запястьям Элиотта. — Я просто не хочу торопиться. — Объясняется Демори, проматывая в голове их диалог минутной давности, и Лука, слыша эти слова, разворачивается всё-таки к нему лицом, не разрывая объятий — В том, чтобы коснуться меня — не обязательно медлить. — Устраивает настоящую пытку Элиотту Лука, столь смело глядя ему в глаза и произнося вместе с этим подобные речи. — Лу, — практически скулит Элиотт, и, принимаясь не слишком в быстром темпе застёгивать обратно его рубашку, облизывает губы, — Позволь мне... — Ты хочешь растянуть удовольствие? — Перебивает его Лалльман, и Демори, оставляя незастёгнутыми пару пуговиц, встречается с ним взглядом, не в силах сдержать улыбку. — Что-то вроде того. — Качает он головой, замечая, как черты лица напротив смягчаются, но всё ещё не теряют своего хитрющего, присущего ему одному оттенка. — Посмотрим, как ты справишься. — Заявляет он загадочно, и Элиотт уже предчувствует, как именно Лука будет проверять своё "справишься".***
На самом деле, Лалльман дальше вёл себя более чем прилично. Но это, пожалуй, щекотало нервы даже сильнее, чем когда он в открытую Элиотта провоцировал — вот так просто сидеть вместе с ним на диване с гирляндой, попивать с довольным видом шампанское из бокалов и стараться не замечать пристального взгляда, пока Элиотт, словно под допросом, попавшись на удочку, которую он сам не заметил, отвечал на вопросы о том, что в университете, в котором они учились, ему больше всего нравилось, а что раздражало. Определиться со словами, на самом деле, было действительно не так просто, потому что он никогда об этом особо сильно не задумывался. Просто учился. Просто делал то, что ему говорили. Встречаясь глазами с внимательным взглядом Луки вновь, он облизывает губы нервно и, отставляя бокал на стол, выдыхает наигранно шумно. — Не думал, что тут будет так жарко. — Бубнит самому себе Элиотт, поднимаясь с дивана с целью проверить противень в духовке и, может быть, достать посуду. — Ну, ты можешь переодеться, я не против. — Замечая, что Демори идёт в сторону кухни, Лука поднимается вместе с ним с целью помочь с тарелками, хоть сам и малейшего понятия не имеет, что и где в этой кухне лежало. — Я не брал с собой сменной одежды. — Без задней мысли отвечает Элиотт, аккуратно заглядывая в духовку. — Так ходи без толстовки, мы оба парни, в этом ничего такого нет. — Столь же невозмутимо отвечает Лука, доставая из второго по счету шкафчика, в который он успел заглянуть, пару тарелок. И лишь в этот момент до Элиотта доходит его очередная провокация. — Ничего такого, да? — Поворачиваясь, щурится он, наблюдая за тем, как Лука, отставляя тарелки, поднимает на него свой невинный взгляд, опираясь на столешницу правой рукой. — Или хочешь, — мальчишка выпрямляется, — я отдам тебе твою рубашку, а сам так похожу. — Он уже успевает расстегнуть одну пуговицу, приговаривая: "свежо, нормально", как Элиотт таки перехватывает его руки и, вздыхая размеренно, потирает большими пальцами его запястья, по венам, вызывая неожиданный жар в теле Луки от простого, казалось бы, прикосновения. Лука заигрался. Ему просто немного ударил в голову алкоголь. Ему просто слишком сильно хотелось узнать то, как именно Элиотт его желал. Дыхание Демори, наклонившегося приятно близко, бьёт по ушам, тело слишком чутко реагирует на руки, держащие крепко его за запястья, и синие глаза, затуманенные немного, постепенно опускаются к вороту чёрной толстовки. Лука опускает взгляд на их руки, концентрируясь почему-то в этот момент на чёрных рукавах Элиотта. Сердце съёживается от неожиданной мысли: — Я думал, возненавижу эту кофту. — Говорит Лука уже гораздо менее уверенно и энергично, отчего взгляд Элиотта становится внимательнее, а хватка мягче. — Возненавижу всё, что может быть связано с тем вечером. — В сердце старшего закрадывается волнение от этих слов и он уже хочет как-то отвлечь Луку, опуская их руки, проскальзывая пальцами к его ладоням, но младший неожиданно смотрит ему в глаза, улыбаясь одним уголком губ: — Но я всё ещё люблю твой рисунок. — Брови Демори напрягаются, губы открываются, чтобы что-то уточнить, но всё его внимание вновь переключается на глаза Луки, когда они опускаются к толстовке опять. — И ты в этой кофте выглядишь так здорово, что я просто не могу её ненавидеть. — Дёргая зачем-то плечами, Лука с какой-то неподдельной измотанностью прижимается лбом к его груди, с удовольствием подмечая вновь, что кофта точно была Элиоттом постирана, что самому ему сил не хватало к ней притрагиваться после того дня. — Какой рисунок? — Пробивается сквозь поток мыслей неуверенный вопрос вместе с прикосновением правой руки Элиотта к его шее. — А. — Лука выпрямляется слегка и, доставая из левого кармана джинс сложенную бумажку, разворачивает её, в раз третий за этот вечер вглядываясь в дорогой его сердцу рисунок. — Ты с собой его взял? — Не сразу, позволяя себе пару мгновений помолчать, реагирует Элиотт, глядя на Луку поражённо. Замечая, как тот в ответ лишь поджимает губы, хлопая опущенными на рисунок глазами, он понимает, что его мальчик вновь погрузился в какие-то размышления. — Я ещё кое-что... Приготовил. — Всё-таки получается у него привлечь к себе внимание Луки, и, кивая в сторону балкона, он улыбается, говоря: — Загляни в портфель. Лалльман, слыша это, тут же оглядывается в указанном направлении, и, находя глазами чёрный рюкзак у бордовых штор, вновь смотрит на Элиотта, щурится и, шустро складывая рисунок и возвращая его на своё законное место, довольно шустро спускается с кухонной зоны. На душе у Элиотта от прилива его энергии вновь приятно теплеет. Усаживаясь на корточки, Лука расстёгивает молнию, вновь смотрит на Элиотта, улыбающегося как-то загадочно, даже неловко немного, облокачиваясь ладонями на столешницу. Лука сам не замечает, как уголки собственных губ от происходящего ползут вверх. Он заглядывает в портфель, но вместо того, чтобы уткнуться взглядом в несколько блокнотов, его глаза цепляются за глянец, бликующий слабо из дополнительного, маленького кармана. Ухмыляясь, он проскальзывает в него ладонью и оборачивается, размещая между указательным и средним пальцем пару глянцевых пакетиков. — Вдруг понадобятся, да? — Ухмыляется он ехидно и Элиотт, глядя на него до этого беззаботно, в эту секунду, кажется, напрягается всем телом. — Блять, Лука, — реагирует он быстро и, подрываясь в этот раз на самом деле не так резко, обходит столешницу, — вечно ты. — спешит он к Луке, желая забрать незапланированно оказавшуюся в его руках вещь, но мальчишка, когда Демори к нему наклоняется, уворачивается тут же, хохоча. Всё происходит слишком быстро. Лука пользуется запрещённым оружием — смехом и теплом своего тела, поэтому, когда Элиотт, опускаясь на корточки, обвивает руками его талию, пытаясь выцепить из цепких рук пакетики, он утыкается подбородком в его плечо и, чувствуя, как оно подрагивает от волны смеха, замирает. Лука начинает успокаиваться секунды через три, как только ощущает, как руки у его рёбер, скользя по его животу, обхватывают его увереннее, плотнее, как только тёплое дыхание на шее точно его не отрезвляет, но хотя бы прочищает немного мысли. — Вот выведешь меня, — Лука от тёплого шепота, ему кажется, слабеет моментально и, позволяя забрать из своих рук презервативы, наблюдает за тем, как Элиотт медленно запихивает их в передний левый карман своих чёрных джинс, — даже не пытайся просить остановиться. — Мысль о том, что он оставил их в пределе быстрой досягаемости вызывает трепет в груди Лалльмана, плавно проскальзывающий к низу его напряженного от лежащей на нём руки живота. — А я разве когда-нибудь выводил и останавливал тебя? — Лука поворачивает голову немного, чувствуя, как трётся щекой об лоб Элиотта, как собственного лба касаются его волосы, но Демори же на этот вопрос лишь издаёт неопределённый звук. Лука не понимает, то ли он прокряхтел, то ли промурчал, но чем бы это ни было — его дыхание и вибрация голоса в очередной раз пустили мурашки по его шее. — Я хочу сделать с тобой столько всего... — Шепчет старший, окончательно укрывая тело мальчишки мурашками. — Ну так... «Сделай» — говорят синие глаза, опущенные на его губы, когда Лалльман разворачивается неловко в его руках, оказываясь в паре сантиметров от лица Элиотта. — Потом. «Потом?» — жалобно повторяют черты лица Луки, напрягаясь в нетерпении. — Ты не хочешь посмотреть на мои рисунки? — Невозмутимо спрашивает Элиотт, с удовольствием замечая, как Лука тут же встречается с ним постепенно проясняющимся взглядом. — Что? — В глазах мальчишки появляется блеск. Блеск, который Элиотт так хотел увидеть. Блеск, согревающий сердце маленького ребёнка, который в нём всё это время жил, который доверился Луке в тот вечер, когда он впервые запустил его в свою комнату и позволил просмотреть на все те многочисленные блокноты. — Я не был уверен, потому что знал, что... — Элиотт наконец отпускает его, переводя своё внимание вновь на портфель, а Луке так не хочется, чтобы он его отпускал, но он молчит, с вниманием наблюдая за тем, как он достаёт из портфеля небольшой скетчбук, — это смутит меня. — А ты любишь смотреть на меня в невыгодном положении. — Демори, держа блокнот в руках, сначала смотрит на него с сомнением, а потом, пролистывая, словно заманивая, наконец поднимает взгляд на Луку, с удовольствием замечая, что его глаза были сейчас похожи на глаза Джой перед завтраком. — Это что, жертва? — Отшучивается Лалльман, едва ли сдерживаясь, чтобы не выхватить из его рук манящую его вещь, наконец поднимая к его лицу взгляд. — Я не понял, ты хочешь или нет? — Элиотт захлопывает блокнот, отводя его за спину, отчего Лалльман дёргается тут же, приподнимая брови. — Хочу!***
Переместившись на тот же диван, на котором они сидели прежде, Лука, заведя под себя ноги, с огромным нетерпением и должным вниманием разглядывал новые заполненные страницы блокнота, почти не замечая, с каким волнением Элиотт за этим наблюдал: сцепляя ладони крепко, бегая взглядом от очередной открывшейся страницы к лицу Луки, в попытке найти на нём определённую реакцию, он поджимал и облизывал губы то и дело. Сначала Луке попадется множество зарисовок с Джой и Элу, от которых уголки его губ то и дело приподнимаются, переходя в искреннюю улыбку и периодические усмешки, отдающиеся волнами тепла в сердце Элиотта. — Это когда он у миски опять заснул? — Интересуется по-детски воодушевлённо Лука и, отрывая наконец от блокнота взгляд, замирает, замечая необычную теплоту на лице Элиотта. — Да. — Отвечает мягко, коротко Демори, но Луку почему-то от этого мягкого ответа пробирает не по-детски и, возвращаясь успевшим стать немного смущённым взглядом к рисункам, он переворачивает страницу и закусывает губу тут же. Это вынуждает Элиотта с интересом опустить взгляд вниз. Ах, да, очередной порыв души: Лука спящий. Лука, сидящий в телефоне на диване. Лука, смотрящий фильм. — Я много думал над тем, что нарисовать на тот конкурс, о котором ты говорил. — Лалльман вновь замирает и, сглатывая, встречается с Элиоттом взглядом. — Дело в том, что всё, что последние месяцы рисуют мои руки — связано с тобой. — Правда, в последнее время тебя я рисую лишь тогда, когда мы с родителями. — Почему? — Выдыхает Лука, стараясь игнорировать то, как приливает кровь к щекам, как подрагивает его голос от не столько смущения, сколько переизбытка чувств и какой-то непонятной даже гордости и трепета иметь честь быть желанным Элиоттом Демори в подобном смысле. — Потому что когда мы наедине — заняты другим делом. — Улыбается Элиотт, откидываясь на спинку дивана левым плечом, на что Лука с каким-то нервным выдохом улыбается. «Заняты друг другом» — отбивает очевидный факт ускоренное сердцебиение мальчишки, когда он вновь опускает взгляд на рисунок. Пальцы скользят по линиям, дыхание становится каким-то быстрым, но коротким и тихим. Улыбка сходит с его лица и Элиотта, на самом деле, это даже немного пугает. Он, наблюдая за этим, немного хмурится, но, только решаясь что-то спросить, останавливается, когда Лука поднимается со своего места резко. Откладывая аккуратно блокнот на стол, разводя ноги, он садится на колени к Элиотту и, обвивая его шею руками, молча утыкается лицом между его ухом и собственным плечом. — Ты чего? — Спрашивает Демори осторожно, поднося свои ладони к его спине. Шумный выдох и ставшие ещё более крепкими объятия — служат ему единственным ответом, потому что Лука сейчас объяснить ничего не может. Всё, чего ему сейчас хочется — чувствовать Элиотта. Любым способом, любой ценой. — Такой ты тактильный. — Улыбаясь, расслабляется всё-таки Элиотт, чувствуя, как правая ладонь Лалльмана, опустившись, уже успела забраться у его спины под толстовку, проскальзывая пальцами по позвоночнику. — А ведь знаешь, — Выдыхает Демори ему на ухо, отчего плечи Лалльмана дёргаются от пробежавшейся по ним дрожи, — есть пары, которым не особо нравятся прикосновения. Лука, переводя дыхание, закрывая глаза ненадолго в попытке прогнать внезапно накатившую на него волну эмоций, отклоняется назад немного, чтобы заглянуть Элиотту в глаза, спрашивая: — Это как? — Тихий, столь приятный Элиотту голос, преданный взгляд и ладонь, гладящая его кожу. — Не знаю. — Честно отвечает старший и, обнимая его крепче, целует мягко в ключицу, слыша, как датчик температуры извещает о том, что разогрев еды завершён. Нужно бы выбираться из этого сладкого капкана. Нужно, но так не хочется. — Жарко. — Бубнит Элиотт Луке в шею, стараясь не обращать внимания на то, как Лука ёрзает на его коленях. — Открой окно. — Предлагает младший гениальную мысль, но сам объятия разнимать даже не спешит. — Тогда тебя продует. — Мотает головой Демори, поглаживая его поясницу правой рукой нежно. — Тогда разденься. — Шепчет Лука и Элиотт тут же склоняет атакованное слишком эротичной идеей ухо к собственному плечу. — Лука-а! — Воет он и, щекоча рёбра мальчишки, вынуждая его этим хитрым шагом с него перевалиться на бок, наконец встаёт с дивана, направляясь к кухне. На самом деле, у Лалльмана не было цели поддеть Элиотта. На самом деле, он просто делал, что действительно хотел: касался его. Пока они были в месте, где никто точно не мог им помешать, он хотел наслаждаться этими минутами и дозволенностью в полной мере.***
Хоть порция Луки с теми самыми макаронами и фрикадельками по его же желанию была не очень большой, но уплетал он её с особым удовольствием и должным вниманием к каждому кусочку на своей тарелке. Элиотт буквальным образом наслаждался этим зрелищем, давно уже управившись со своей порцией, наблюдая за этим всем со стороны. Телефон, раз в четвертый вибрируя на столе, отвлекает Элиотта от Луки, а Луку от долгожданного ужина. — Очередное смазанное фото от Янна, — усмехается старший, — как напьётся, так хоть альбом создавай, — Лука улыбается, наблюдая за тем, как кривятся губы сводного брата от усмешки. — Отключу сеть, — уверенно говорит он, и Лука в эту секунду задумывается о том, что как бросил свой телефон в куртке, так о нём и не вспоминал. — Янн говорил о твоей разгульной жизни. — Внезапно выдаёт младший. — Много у тебя было девушек до Хлои? — Слопав всё наконец до последней крохи, интересуется беззаботно Лука, делая уже третий глоток из второго за вечер бокала. — Ты хочешь узнать, насколько я опытный в сексе? — Столь точная формулировка застаёт врасплох Лалльмана, вынуждая зависнуть на несколько секунд в раздумьях о том, каким будет его следующий ход. — Ну, в том, что ты в сексе с парнями неопытный, я уже знаю. — Проговаривает он довольной интонацией, поднося бокал к губам. — Лука, думаю... — Элиотт облизывает губы и, наблюдая за тем, с каким вызовом юноша смотрит ему в глаза, улыбается уголками губ, прежде чем продолжить. — Моих умений будет достаточно, чтобы довести тебя до судороги удовольствия. — Лалльман совершает глоток резко, благодаря всех богов за то, что успел это сделать, прежде чем до него дошло услышанное. Держа бокал всё так же вальяжно, он опускает взгляд и переводит дыхание. — Посмотрим, — второй раз за вечер говорит он уверенно и, выдавая рвущуюся ухмылку, вновь делает глоток.***
Элиотт, разливая по бокалам остатки напитка, успевшего немного развязать и без того развязного с ним Луку, улыбается, пока тот энергично рассказывает ему о том, как Кларис отреагировала, когда впервые увидела своего не особо активного или даже хотя бы немного социального сына на сцене. — Ты никогда не говорил про своего отца. — Опуская бутылку на стол, аккуратно поднимает давно интересовавший его вопрос Элиотт. Бокал, который Лука успевает взять в свои руки, останавливается над столом, когда до мальчишки доходит суть сказанного. — Да нечего особо говорить. — Демори подмечает, как безмятежно сводный брат дёргает плечами, делая всё-таки глоток и, замечая пристальный взгляд серо-голубых глаз, поджимает губы, осознавая, что этого ответа недостаточно. — Они развелись, когда мне было лет... Десять, наверное. — Лука опускает бокал и, откидываясь на спинку дивана, вздыхает глубоко. — Помню, что они много ругались. — Знаю, что он изменял. — Брови Элиотта приподнимаются, но лицо едва ли выражает какие-то эмоции, когда он поворачивается к Луке корпусом. Глаза скользят по хрупкой шее, но он быстро берёт себя в руки, останавливаясь взглядом на его безмятежном лице, понимая, что, несмотря на его расслабленность, это была не самая лёгкая для Луки тема. Хотя его язык и был развязан то ли от алкоголя, то ли от доверия между ними, достигшего новой отметки, что определённо не могло не радовать. Как бы то ни было, Демори решает для себя, что Луке лучше в этот вечер больше не наливать. Это Элиотт со спиртным давно и плотно был знаком, Лука же с ним, насколько они выяснили, практически не сталкивался. — Я помню, — Лалльман щурится, постукивая пальцами по обивке дивана, глядя куда-то в потолок. — Помню, он ударил её. — Демори хмурится на этих словах. — И не могу быть уверен, было ли это единственным разом. — Подобное отношение, а точнее, в целом — такая сцена в голове Элиотта совсем не вязалась. Какой бы хорошей его фантазия ни была, но после всей той нежности, что он каждый день наблюдал между Кларис и его отцом, избиение казалось чем-то абсолютно нереальным. Сердце колет осознание, что, должно быть, именно поэтому Лука с особым волнением относится к наконец полученному счастью матери. — Он делал и тебе больно? — Элиотт задаёт ещё один аккуратный вопрос и облокачивается на спинку дивана плечом, рядом с Лукой, осторожно, словно боясь потревожить. Юноша мотает головой, и это на какой-то миг успокаивает Элиотта, но, когда мальчишка замирает и, моргая, покусывает губу, он вновь напрягается. — Ему было слишком плевать на меня. Да и на нас. — Говорит он до такой жути безэмоционально, что ладони Элиотта сжимаются невольно. — От этого, наверное, и было больно. Но не тогда. — Лалльман дёргает плечами и, неуместно улыбаясь, поворачивает к Элиотту голову, — тогда я мало что понимал. Наблюдая за тем, как Лука точно так же поворачивается к нему, на левый бок, Элиотт протягивает руку к его лицу, убирая со лба в очередной раз сбившиеся пряди. — Расскажи ещё. — Говорит Демори тихо, касаясь кончиками пальцев его виска, наблюдая за тем, как ресницы Луки смыкаются на пару секунд расслабленно. Он в самом деле не хотел бередить старые, возможно даже, затянувшиеся раны, но вместе с этим знал, как здорово впервые в жизни кому-то о подобном рассказать. Рассказать — и отпустить. А Элиотт, успев Луку всё-таки неплохо узнать, к собственному сожалению был уверен, что он дай бог лишь с Артуром имел возможность этим поделиться. — Она часто плакала. — Без лишних уговоров продолжил Лалльман свой рассказ, не спеша размыкать ресницы. — В основном, когда была одна. — Его взгляд, ставший словно вновь более осознанным, цепляется некоторое время за радужки перед собой, но вновь опускается вместе с пальцами, скользящими по его щеке. — Не хотела показывать, наверное, но я слышал. — Поэтому, со всем этим, навалить на неё ещё новость о том, что меня пытались изнасиловать бутылкой... — Лука усмехается как-то обреченно, и Элиотт, хмурясь в этот же миг от услышанного, останавливает ладонь на его щеке. Сердце вновь сдавливает тоска от мысли о том, что его Лука проходил через всё это в одиночку. — Теперь всё хорошо. — Касаясь пальцами его подбородка аккуратно, глядя ему в глаза, не в силах из-за приглушённого освещения сразу заметить, что они немного увлажнились, произносит Элиотт уверенно. Музыка на фоне затихает и, замечая, как взгляд Луки перемещается к его плечу, Демори, оборачиваясь на секунду к проигрывателю, вновь смотрит на сводного брата, целует его в лоб и поднимается шустро с дивана. — В другой вселенной мне не хватило мозгов запастись пластинками, — говорит он весело и, подходя довольно быстро к столу у стены, с которого начался их вечер, аккуратно приподнимает тонарм, — но в этой я был готов. — Гордо, но уже чуть тише заканчивает свою мысль Элиотт, не замечая, как Лука приподнимается со спинки дивана, задумываясь над его словами. — Ты думал о других вселенных? — Спрашивает младший спустя короткий промежуток времени и, допивая из бокала остатки шампанского, поднимается с дивана, — как думаешь, много есть тех, где мы друг друга встретили? — Уверен, очень много. — Улыбаясь, довольно быстро отвечает Элиотт, принимаясь перебирать пачки с пластинками, лежащие в коробке у проигрывателя. — А что, если нет? — Движение рук Демори замедляется на несколько секунд, когда он смотрит неоднозначно на Луку, успевшего сделать несколько шагов в его сторону, прежде чем продолжить свою мысль, — вдруг это все какой-то сериал и, — Лалльман, надувая губы, призадумывается над вариантами, делая ещё один шаг вперёд, — на сезон, где мы с тобой встречаемся, не хватило бюджета, — разводит он руками, на что Демори всё-таки усмехается, подмечая отличное содержание пластинки, попавшейся ему под руку. — Вдруг есть вселенная, где мы не успели сегодня затормозить. — Лицо Элиотта вмиг становится серьёзнее, ладони замирают, а глаза, наконец осознанно встречаясь с взглядом Луки, улавливают весь серьёзный настрой, которым на самом деле были пропитаны его слова. Sound:Jacob Pavek — Nome Они молчат несколько секунд, прежде чем Лука, облизывая губы нервно, совершает ещё один неуверенный шаг вперёд, говоря: — Вдруг есть вселенная... — Зачем ты... — Перебивает его Элиотт и, откладывая пластинку, выпрямляется, не в силах даже подобрать нужные слова. — Я часто о подобном думал. — Без особого энтузиазма объясняется Лука, опуская взгляд к паркету. — Как-то думал: ну, наверняка же должна существовать вселенная, где я нашел свою "вторую половину". — Заканчивает он предложение с особой несерьёзностью в голосе, подчеркивая то, сколь невозможной такая вероятность ему казалась. — Где мне будет хорошо с кем-то обниматься или, — Лалльман трёт лоб напряженно, не замечая, что Элиотт, укрытый волнением, уже начинает к нему подходить, — даже просто приятно касаться. — Брови старшего вновь напрягаются от осознания, что даже это Луке могло казаться нереальным. — Лу, да тебе серьёзно нельзя пить. — Пытается разбавить напряжение старший, подходя ближе. — А что если есть вселенная, где мы друг друга не нашли? — Глаза, неожиданно наполнившиеся тоской поднимаются к Элиотту, вынуждая его выдохнуть взволнованно, — отец был бы внимательнее, — Лука дёргает правым плечом, опуская взгляд вновь, — мама бы не захотела с ним развестись. — Элиотт наконец подходит к нему достаточно близко и, опуская ладони на его плечи, склоняет голову, пытаясь посмотреть ему в глаза. — Твои родители, — говорит Лука тише, — они тоже были бы счастливы. — Это невозможно. — Обреченный, резкий ответ, говорящий о том, что Элиотт никогда о подобном варианте не думал. — Нет, а если бы, — Лука вновь смотрит ему в глаза и Элиотту кажется, что радужки напротив в эту секунду подозрительно синие, а ресницы чересчур влажные, в лоб ударяющие его мыслью о том, что их беззаботный разговор вновь привёл Луку к глубоко зарытым в его сердце переживаниям. — Я бы так хотел вас познакомить. — Задумываясь буквально на секунду о той несбыточной вероятности, о которой говорил Лалльман, Элиотт произносит первое, что приходит ему в голову, но Луке от его слов становится неожиданно больно. Возможно от того, что его самого не покидала мысль: а как бы это было? Имей он возможность встретить мать Элиотта. Ещё с момента, когда он увидел ту самую, укрытую пылью рамку с фотографией — ему действительно хотелось иметь возможность с ней познакомиться. — Но с тобой бы мы знакомы не были. — Боль стягивается в сердце старшего от этих слов. — Лука. — Он сжимает его плечи от волнения чуть сильнее. — Зачем ты всё это говоришь? — Синие глаза опускаются, губы поджимаются чуть сильнее, но через пару секунд приоткрываются, втягивая воздух. — Я просто не могу поверить, как мне повезло. — Подумать о том, что есть мир, где я тебя не нашёл... Так, кажется, просто, — губы вновь сжимаются, и Элиотт может заметить, как гуляют желваки на его впалых щеках, — ведь... — Ему совсем не нравится это настроение, он ведь совсем не хотел, чтобы Лука чувствовал себя в этот вечер так, совсем не думал, что разговор о семье может завести их в такую жестокую ловушку. Он не понимает, что тут правильнее сказать, не понимает, как прогнать тоску от него, поэтому лишь проскальзывает ладонями к его рукам, сплетая пальцы их ладоней, выдыхая слегка облегченно, когда чувствует, как Лука сжимает его руки в ответ. — Может, я бы занимался борьбой и раздавал своим обидчикам люлей. — Продолжает, насколько понимает Элиотт, перечислять возможные варианты Лука, глядя всё так же в пол, отчего старший не без напряжения, но всё-таки улыбается. — Ты бы стал первоклассным юристом и тебя отправили бы решать важные дела в Америку. — Глядя на их руки, проговаривает свою идею монотонно Лалльман и Элиотт, вздыхая глубоко, отпускает его. — Может, — его ладони касаются скул Луки, отчего тот закрывает глаза тут же, — так в одной из вселенных и сложилось. — Демори прижимается к его лбу своим лбом. — Но в этом мире я никчемный идеалист, — Лука хмурится от такого определения, но чуть смягчается, когда Элиотт заканчивает свою мысль: — А ты язвительный недотрога. — И хотя бы в этой вселенной я точно смог тебя найти. — У Луки ресницы влажные и сердце трепещет так, как год назад он не думал даже, что способно трепетать. — Если мы им расскажем, назад пути не будет, да... — Тихий, нестойкий голос вновь выдаёт его волнение. — Ты о чём? — Облизывая губы нервно, Элиотт отстраняется слегка, глядя ему в глаза, окончательно убеждаясь, что видел в них ранящие его слёзы. — Если они будут против. — Лука вновь опускает взгляд, хмуря брови. — Лука... — Чуть склоняясь, чувствуя себя абсолютно бессильно, шепчет Демори его имя. — Нет, и все же, если так, — мотает головой младший, отчего Элиотт, отводя ладони от его лица, сжимает их в кулаки, опуская, — мы не сможем просто взять и притвориться, что между нами ничего нет, они уже будут знать... Как мы друг на друга смотрим. — Демори, поджав губы напряженно, наблюдает за тем, как Лука обходит его и походкой, на которую, казалось, ему едва хватало сил, приближается к кровати. — Если есть хоть один процент, что это пошатнёт то, что между ними есть, — Элиотт вновь сжимает челюсти напряжённо от его слов, — то, что делает её счастливой... — Он не понимает, какого чёрта сам всё это время был так спокоен. Спокоен в сравнении с тем, как мучила эта ситуация Луку. Как она, видимо, после воспоминаний, к которым он вынудил его вернуться, им завладевала. А Лука и сам не понимает, почему это его так тревожило, почему он не мог ни окончательно поверить в слова Элиотта, ни поверить в любовь их родителей к ним. Он никогда Кларис ни о чём подобном не рассказывал. Скрывать, что его били, скрывать, что чувство едкого одиночество его никогда не покидало оказалось для него проще, чем скрыть от неё своё счастье. — Почему они могут быть против? — Спрашивая словно у самого себя, собираясь с силами, Элиотт поворачивается в сторону Луки, наблюдая за тем, как тот опускается на край кровати, зарываясь ладонями в свои пушистые волосы у висков. — Ну, это же ненормально, что в семье... — Дёргая плечами, недолго думая, тихо отвечает Лалльман, но Демори перебивает его: — А мы нормальные? — Синие глаза глядят куда-то в пол, просачиваются сквозь ворс серого ковра, в то время как на подкорке сознания маячит лёгкое ощущение дежавю от услышанной фразы. — Гомосексуальность сама по себе ведь, говорят, ненормальна. — Сдержанным голосом объясняет свою мысль Элиотт, подходя к нему. — Но мы же вместе. — Он останавливается возле его ног и этот факт, как и слова, в очередной раз укутывающие взволнованное сердце Луки, вынуждают его поднять взгляд, встретиться им с глазами, наполненными всё той же неподдельной заботой. — Да, ты прав. — Говорит Лука тихо, опуская глаза на его правую руку, — Я имею ввиду... — Что скажут люди о том, что их дети... — Лалльман сам не замечает, как тянется своей левой рукой к его ладони. — Думаешь, твоя мама заботилась когда-нибудь о том, что скажут люди о её детях? — Без малейших раздумий Элиотт расслабляет свою ладонь, давая жизнь соприкосновению их рук. — Думаешь, её заботило что-то сильнее, чем счастье её ребёнка? — Сердце мальчишки ноет от этих слов, от вины за то, что он позволил себе быть хотя бы немного честным с матерью лишь сейчас, лишь спустя столько лет не только его, но и её одиночества. — Да и... — Демори сплетает их пальцы, замечая жалобно сведённые брови Луки, — ты не сильно переживал о том, что скажут люди, когда целовал меня у универа. — Мальчишка фыркает, и, выдыхая, моргает часто, улыбаясь наконец едва заметно. — Не упрекай меня за то, что иногда я уступаю твоим попыткам соблазнить меня. — Он наклоняется, утыкаясь Демори в солнечное сплетение лбом. — Иногда? — Смеётся Элиотт, накрывая его макушку ладонью. Sound: XXXtentacion — What Are You So Afraid Of Суть каждого слова Элиотта состояла в его тщетных попытках выяснить: Лука переживает, потому что не может сделать выбор, или он боится серьёзного шага? Потому что если его мучил первый вариант, Элиотту важно было дать ему понять, какая была цена у каждого из возможных решений. Что-такое несчастье матери Лука уже знал. Оставалось... — Поэтому, Лу, я не ставлю тебя перед выбором, но хочу, чтобы ты понимал, — начинает мягко проговаривать свою импровизированную речь Элиотт, концентрируя взгляд на его опущенных ресницах, — если ты действительно боишься испортить то, что есть между ними, то придётся менять то, что есть между нами. — Лука, уже немного цепенея от услышанных слов, сжимает его ладонь сильнее, выпрямляет слегка спину, но голову не поднимает. — Потому что, если, как ты говоришь, когда они узнают — назад дороги не будет, нужно менять что-то сейчас. — Синие, всё такие же взволнованные глаза поднимаются наконец к лицу Демори. Весь вид юноши говорил ему о том, насколько он был сейчас внимателен к его словам. Элиотт замирает, когда его простреливает мысль о том, что он в самом деле не знает, насколько глубок был страх Луки сделать матери больно, насколько уже для него было живо и реально — видеть её несчастье. И Элиотт сам на самом деле не уверен, будет ли готов к тому, чтобы Лука вновь это увидел. Он собирался прямым текстом, с уверенным и спокойным видом задать чертовски простой и ненавидимый уже им вопрос, но не смог. "Ты был бы готов расстаться ради их благополучия?" Холод охватывает его тело, когда он слишком реально представляет, как если бы это был последний их такой вечер, как если бы Лука никогда больше не пришёл в его комнату, если бы, даже останься они дома одни, каждый бы пошёл делать свои дела. Чертовски больно представлять, как из-за того, что жизнь в очередной раз сыграла с ними злую шутку, Элиотт, ради счастья своего отца, и Лука, ради счастья своей матери, строили бы из себя дружных, заботливых братьев в то время как сами друг к другу испытывали бы нечто гораздо большее, чем братские узы. Нечто, жизненно им необходимое. "Никогда его больше не поцелует" — Элиотт облизывает губы и выдыхает рвано. "Никогда его больше не обнимет" — Челюсти сжимаются крепко, а сердце сковывает холод. — Ты же не хочешь этого? — С лёгким, но всё же закрадывающимся в голос страхом спрашивает Элиотт совсем не то, что хотел, скользя ладонью от затылка к его шее нежно. — Чего? — Столь же осторожно спрашивает Лука и ему кажется в этот момент, что рецепторы, и эмоциональные и физические, в эту секунду были доведены до его максимального предела. — Мы говорили уже об этом. Ты же не хочешь заканчивать то, что между нами есть? А Лука не сразу понимает. Между ними нет ничего. Есть лишь они. Вместе. Он даже не может назвать это "встречаться". Это вообще не похоже на то, как он воспринимал эти слова, определения, встречая любовные сцены в фильмах или слушая рассказы Артура. — Не хочешь, чтобы я находил тебе замену, или... — Элиотт озвучивает самые банальные варианты, которые обычно встречались в подростковых сериалах с ситуациями, подобными той, в которой оказались они сами. Он не хочет притворяться. Он не хочет никому врать. Он не хочет, чтобы Лука от этой лжи переживал ещё неизвестно насколько большое количество времени. — Никаких объятий, Лука. — Всё ещё пытаясь держаться за ту мысль, которую он хотел Луке донести, говорит он тихим, слишком мягким для таких жестоких слов голосом. — Никаких поцелуев, потому что если хоть один из них они увидят... — Лука смыкает губы плотно, моргая, вздыхая глубже, показывая каждым из этих жестов, что он понимает то, что Элиотт имеет ввиду. — Никаких «люблю». — Правая ладонь невольно поднимается к его щеке. — Никогда. — Элиотт гладит его осторожно, словно боясь, полностью противореча собственным словам. Лука смотрит на него оленьими глазами, дышит глубоко и не может и слова связать, ошарашенный подобными высказываниями. Они говорили друг другу очевидные вещи, но они не могли об этом не говорить, потому что это их тревожило. Sound: FINNEAS — Die Alone — Не хочу. — Мальчишка мотает головой, вздыхает и, поднимаясь на нетвёрдые, кажется в эту секунду, ноги, вновь мотает головой. Челюсти Элиотта сжаты крепко, глаза ищут ответ на лице Луки и находят, бесчисленное количество раз — находят. Ему больно даже просто произносить такие варианты. Ему больно и одновременно приятно видеть отторжение на его лице. — Элиотт, я так не хочу. — Говорит он загнанно и, протягивая руки к его шее, обвивает её, слыша, как шумно Элиотт вдыхает его запах, чувствуя с трепетом, как он обнимает его спину в ответ крепко. — Не хочу. — Повторяет младший, утыкаясь носом ему за ухо, в мягкие волосы. Сейчас нужно чувствовать его. Нужно знать, что они вместе, рядом, что это никогда не закончится. Никаких объятий. Элиотт сжимает крепко рубашку на его талии левой рукой. Никаких поцелуев. Лука утыкается губами в его шею мягко, сводя брови жалобно. Они всё это могли. Им всё это было позволено. И их сердца от этих мыслей, от этих тёплых и бережных прикосновений понемногу успокаивались. Пока Элиотт мог пропускать пряди его волос через свои пальцы, пока он чувствовал тепло его кожи, пока он мог видеть в их доме, как мимолётно порой Лука на него оглядывался, а уголки его губ напрягались, приподнимаясь, Элиотт чувствовал, что всё правильно. Пока они жили в этой атмосфере, в которой всегда присутствовала дымка волнения из-за их тайны, пока они строили планы о признании, но неумолимо их откладывали, Элиотт чувствовал себя чертовски живым. Потому что в его жизни был Лука, потому что Лука хотел в ней быть. И пусть это было эгоистично, но Элиотту было этого достаточно. Каким-то неосознанным образом, не понимая даже, кто именно из них вёл, парни, не разнимая объятий, медленными темпом обходили кровать, в конце концов усаживаясь на её краю, у той самой тумбы, о содержании которой никто из них в эту секунду не вспоминал. Лука, успевая наконец более-менее успокоиться, заворожённо наблюдает за тем, как Элиотт, держа в ладонях его правую руку, водит пальцами аккуратно по её внутренней стороне. Несколько минут они сидели так молча, усмиряя своё дыхание и чувства, в очередной раз разбередившие их сердца. — Я такой эгоист. — Говорит неожиданно Элиотт, на что Лалльман, не сразу понимая смысл его слов, поднимает взгляд к его лицу, замечая, что он точно так же наблюдал за их ладонями. — Что за чушь? — Говорит он резко, сжимая ладонью его руку, словно в эту же секунду лишающуюся своих сил. — Сейчас, глядя на то, как ты переживаешь, я не понимаю — какого чёрта сам так спокоен. — Немного севшим, словно даже охрипшим за этот эмоциональный вечер голосом, хмуря брови, объясняется Элиотт, сжимая его руку в ответ. И речь шла не о принятии их отношений матерью Луки. Он действительно верил во все те аргументы, что озвучивал ранее. Его больше тревожил тот факт, что он не задумывался о реакции отца. Точнее, почему-то даже мысленно не мог представить, чтобы он был против. Это была слепая надежда? Или банальная привычка — ожидание, что его отец поддастся на любую прихоть, лишь бы Элиотт не срывался с цепи. — Я никогда не был таким сильным, как ты. — Как я? — Насмешливо выдыхает Лука, но Демори, поднимая взгляд, смотрит на него всё с той же серьёзностью. Лалльман, ожидая продолжения, смотрит взволнованно ему в глаза, но, замечая как он поджимает губы, выдыхает резко, когда Элиотт приобнимает его за плечо спереди левой рукой и, ложась на бок, утягивает его за собой. Лука тут же поворачивает голову влево, наслаждаясь тем, как близко Элиотт к нему находился, как тепло было от руки, лежащей на его груди. Как, черт возьми, ему было просто хорошо от того, что они в этот вечер наконец были вместе. Вечеринка Лалльману в эту секунду кажется чем-то безумно далёким, даже немного уже забытым. — О чём ты? — Не сдаётся Лука, и Элиотт, поглаживая его по рёбрам ладонью, выдыхает устало и молчит секунд пять, прежде чем продолжить: — Столько раз я возвращался домой в ужаснейшем состоянии. — Тихо говорит он, в очередной раз опуская взгляд на шею Луки, цепляясь им за пульсирующую, столь красиво подсвеченную светом гирлянды вену. А Лука, глядя на его опущенные ресницы, припоминает эти слова. Помнит, что его в своё время удивило высказывание пьяного, в то время ещё такого неправильно-идеального Элиотта Демори о том, что его отец видел сцены и похуже. — Столько раз я, должно быть, его огорчал. — Сейчас Лука точно понимает, что речь идёт об Ивоне, — Ему, должно быть, было стыдно за меня. — Элиотт отворачивает голову, утыкаясь глазами в потолок, и Лалльман, будучи несогласным с тем, что от него слышит, приподнимается на левом локте, глядя на его профиль. — Столько раз я разочаровывал его. — Словно лишь сейчас целиком и полностью это осознавая, принимая даже, продолжает говорить Элиотт. — Эл, я так не думаю... — Хочет уже его успокоить Лука, но замолкает, слыша: — Что поступить на юридический, чтобы его сын учился в престижном вузе было самой простой идеей. Чтобы ему не было за меня стыдно. — Элиотт щурится слегка, медленно облизывая губы. — Эл, я... — Лука кладёт ладонь на его шею, аккуратно поворачивая его лицо к себе. — Помнишь, после фестиваля, мы ехали с ним вместе? Элиотт щурится, прогоняя в голове воспоминания. — Мы действительно говорили с ним тогда о нас с тобой. — Демори, медленно выдыхая, хмурится непонимающе. — Он сказал, что рад нашей с тобой... — Уголки губ мальчишки приподнимаются невольно, — связи? — Дёргает плечами Лука и впервые, наверное, за всё время допускает мысль о том, что Ивон, он... Вдруг, всё-таки он... Будет не против? — И ещё... — Лука закусывает нижнюю губу, потирая большим пальцем скулу Элиотта, глядящего на него в эту секунду безумно внимательно, — Он не хочет, чтобы ты учился на юридическом, если делаешь это только из-за него. — Элиотт замирает, хлопая ресницами чуть чаще. — Он сказал, — Лука молчит пару секунд, прежде чем посмотреть Элиотту вновь в глаза. — Что скучает по твоим рисункам. И улыбке, с которой ты смотрел на меня на сцене. — Лука довольно улыбается и, глядя на оцепеневшего Элиотта, целует резко его в лоб и, быстро возвращаясь в прежнее положение, фыркает от смеха. Элиотт, Луке казалось, выглядел сейчас так, словно ему впервые сказали о том, что Земля круглая. Подпирая голову рукой, он улыбается мягко, водя пальцами по его подбородку. От подбородка к скуле, от скулы к кончику брови, предоставляя Элиотту время на то, чтобы переварить полученную информацию. Лука касается аккуратно пальцами его лба, над раной: — Это же надо постараться ещё — отхватить так, — он улыбается, пытаясь самому себе внушить беззаботное отношение к этой ситуации. — От Базиля не страшно. — Наконец говорит хоть что-то Элиотт, не скрывая то, как наслаждается его прикосновениями, закрывая глаза периодически. — Но удар у него мощный. — Усмехается он, но спустя секунду уже успокаивается. — Спасибо, что сказал. — Шепчет Демори неожиданно и Лука, зависнув на несколько секунд, таки понимает, что речь идёт об Ивоне и поджимает губы в полуулыбке, укладываясь на согнутую в локте левую руку головой. Элиотт, недолго думая, поворачивается в его сторону на бок. Проматывая в голове их разговор, он внезапно спрашивает о том, что интересовало его долгое время: — Что они сделали в тот вечер? — Лука вновь не сразу понимает, о чем идёт речь. — Когда ты пришёл с разбитой губой. — Замечая в его глазах то самое непонимание, объясняет Элиотт, замечая, как ослабевает улыбка на любимом лице. — Я... — Юноша трётся щекой о покрывало, опуская взгляд, — не особо хочу об этом говорить. — Лука никогда не любил вспоминать подобные моменты своей жизни, но в эту минуту ещё и чувствовал, что и Элиотту легче от этой информации бы не стало. — Я не смог тогда и не смогу сейчас заглушить ту боль, что они тебе причинили, — Элиотт говорит тихо и, замечая как Лука всё-таки поднимает к нему взгляд, касается большим пальцем левой руки его нижней губы в том месте, где когда-то была рана, — но я не хочу, чтобы ты когда-либо ещё переживал свои проблемы в одиночку. — Пытается объяснить свой порыв Элиотт, хотя самому себе объяснить это толково не может. Просто он слишком охвачен той честностью, которая царила сейчас между ними. — Ты смог. — Говорит неожиданно Лука, касаясь правой рукой его груди, цепляясь пальцами за шнур толстовки. — Что? — Спрашивает Элиотт, вглядываясь в его длинные, пушистые ресницы. — Тогда на кухне, ты смог её заглушить. — Сердце старшего сжимается в комок, а губы приоткрываются. — Всё как обычно: схватили, прижали. — Неожиданно говорит Лалльман, сжимая сильнее пальцами кончик шнура, и дыхание Элиотта в эту секунду затихает. — Пустили шутки по поводу моей педиковатости и опытности с парнями, которая разбавила бы их вечер. — Лёгкие старшего втягивают воздух до лёгкого ощущения боли. — Ударили пару раз по рёбрам. — Элиотт выдыхает, сглатывая. И ведь Лука знает, знает же, что ничего хорошего эта информация не приносит. Но отчего-то так становится хорошо от мысли, что нет в его жизни вещей, о которых он боялся бы Элиотту сейчас сказать. Он поджимает губы, глядя на сомкнутые ресницы и придвигается чуть ближе, прижимаясь ко лбу Элиотта своим лбом. — Я видел твои синяки. — Выдыхая сквозь приоткрытые губы, шепчет Демори, не размыкая ресниц. — В смысле? — Немного напряжённо переспрашивает Лука, потому что если речь шла о последних его синяках, он не понимал, зачем Элиотту было поднимать сейчас эту тему. — Ну, после нашего первого нормального разговора, на кухне, когда... — Лука отодвигается слегка, встречаясь с ним своим удивлённым взглядом. — Когда заносил таблетки? — Словно ещё больше оживившись, спрашивает Лалльман, облизывая губы. — Ну, я заглянул к тебе в комнату, а там бац — ты переодеваешься. — Немного шутливо объясняется Элиотт, но в самом деле и не знает, как лучше об этом сказать, да и зачем он вообще об этом говорит. Слишком, наверное, хотелось разбавить атмосферу. Слишком хотелось увидеть, как взлетают брови Луки от удивления, вот прям как сейчас: — Ну ты манья-я-як! — Протягивает громко он и, дотягиваясь до подушки за своей спиной, пытается сунуть её в лицо сводному брату, на что тот не может сдержать смеха, уворачиваясь. — Да случайно я, случайно! — Оправдывается он, цепляясь ладонями за тонкую, приятную на ощупь ткань. — И что, — Утихомирившись, перевернувшись на живот и подмяв под грудь подушку, интересуется Лалльман, — тебе понравилось? — Синяки на твоём теле? — Отдышавшись, поворачивает к нему голову Элиотт, — не особо. — Говорит он уже с меньшим весельем. — Да нет, — Закатывает глаза Лука, — ну... — Его взгляд внезапно опускается к покрывалу. — Что "ну"? — Демори щурится, замечая лёгкую взволнованность в его поведении. — Моё тело. — Наконец выдаёт объяснение Лука, на что Элиотт приподнимает брови, улыбаясь широко от испорченности этого парня. На самом деле он думал, что изучил Луку от и до, знал каждую его родинку, но вместе с этим, казалось, не видел его голым ни разу, настолько подобная перспектива ему всё ещё казалась желанной и волнительной. — По-моему, мы это уже выяснили, когда ты пропалил мои рисунки. — Отшучивается старший, сдерживая поток своих мыслей. Лука фыркает от смеха, опуская голову, мысленно соглашаясь с этим аргументом, но, вздыхая вновь, смотрит ему в глаза. — И всё-таки... — Не сдаётся он. — Погоди, надо освежить память. — Говорит неожиданно старший и, поднимаясь, берёт изумившегося Луку за правое плечо и переворачивает его на спину. Лалльман, вдыхая тёплый воздух практически с шипением, напрягает живот от неожиданности, когда Демори садится на него верхом, чуть ниже паха. Он внезапно чувствует себя чертовски глупым от того, что осмелился Элиотта на подобное вывести. Руки старшего уверенно тянутся к пуговицам, ловко расстёгивая их, одну за другой. "Ну наконец-то" — думает невольно Лука, но всё же приподнимает с постели руки от неожиданности, от инстинкта остановить. Но он смотрит на Элиотта, дышит глубоко и невольно, не задумываясь даже, опускает свои ладони на покрывало. Черта с два бы Элиотт это не заметил. Оставляя пару застёгнутых пуговиц, у ремня, он слегка наклоняется и, протягивая ладонь к его щеке, смотрит Луке в глаза и поглаживает её мягко. Он опускает руку спустя пару секунд и, касаясь кончиками пальцев его открытой грудной клетки, облизывает губы. — Когда ты впервые захотел меня поцеловать? — Задаёт очередной откровенный вопрос Лука, заставляющий голодные глаза Демори вернуться к его лицу. — А ты не сочтёшь меня маньяком? — Лука фыркает от смеха и Элиотту кажется, что он самый счастливый человек на свете, ведь Лука улыбается из-за него. Но, стоит его ладони спуститься чуть ниже, к солнечному сплетению, как с лица младшего вновь сходит улыбка. Но вовсе не от страха. От желания. — Когда я впервые посмотрел на твои губы и подумал: "да, сейчас я попробую их"? — Демори наклоняется к нему сильнее, касаясь правой ладонью его щеки. Лука же, стоит ему оказаться в нескольких сантиметрах от лица Элиотта, вздыхает судорожно, смыкая губы плотно. — В ванной. Когда ты вляпался. — Проговаривает чётко Элиотт и выпрямляется. Он сначала, не сдерживаясь, смеётся, глядя на застывшую физиономию Луки, но спустя короткое время замирает, вспоминая всю волнительность того вечера. — А ты? — С некоторой неуверенностью задаёт он встречный вопрос, опуская взгляд к собственной ладони, скользящей по его коже. Жар в очередной раз прокатывается по его телу от этой картины. — Когда я впервые... — Лука не может набраться храбрости процитировать формулировку Элиотта и, когда тот смотрит ему в нетерпении вновь в глаза, отвечает резко: — В твоей старой комнате. — Демори молчит несколько секунд, глядя на него внимательно. — В Ренне? — Дёргая бровями, как-то заторможенно переспрашивает он, на что Лука кивает неуверенно. Неожиданным для них обоих оказалось то, что после всего, что они друг с другом вытворяли, говорить о своих чувствах в период, когда ничего между ними не было ясно, являлось по-прежнему смущающим. — Ох, да, это было ужасно! — Неожиданно заявляет Элиотт и, слезая с Луки, укладывается резко рядом с ним, накрывая своё лицо двумя ладонями. — Ужасно? — Изумляется Лука, поворачивая к нему голову, испытывая лёгкое неудовлетворение от того, что он больше не чувствовал его тепла на себе. — Да ты же свои флюиды по-максимуму разнёс, я чуть не помер там! — Поворачивая голову к Луке, жестикулируя, с искренней взбудораженностью объясняется Демори, отчего Лука, изгибая правую бровь, не может не усмехнуться. Успокоившись немного, посмотрев секунд пятнадцать в потолок, Элиотт вновь поворачивает к нему голову, понимая, что Лука и на секунду с него глаз не сводил. — А раньше... — Говорит он неуверенно, на что Лука приподнимает брови в ожидании. — Раньше подобных мыслей или... Чувств не возникало? — Я боялся тебя. — Чересчур быстро отвечает Лука, а потом невольно думает: "или себя". Замечая небольшое напряжение на лице сводного брата, он поворачивается к нему корпусом. — Но мне хотелось тебя обнять. — Успокаивает его Лалльман, улыбаясь игриво, — частенько, — играет бровями он, и Элиотт, щурясь, поворачивается к нему вновь, на правый бок. — Когда? — Коротко спрашивает он, всеми силами стараясь концентрироваться на их разговоре, а не на том, сколь соблазнительно сейчас выглядел перед ним Лука в его же полурасстёгнутой рубашке. — Когда ты принес таблетки, — прочищает его разум неожиданное признание, — ещё не отошел от тех объятий, проскочила мысль: ну, мы же братья и, может, это будет нормально — обняться перед сном? — Смешным тоном цитирует свои мысли Лука, наблюдая за эмоциями на лице Элиотта. — А потом понял, что это херня какая-то. — Лалльман фыркает от смеха, и Элиотт, глядя на него всё так же заворожённо, заражается его настроением. Пара минут — и они вновь немного успокаиваются. Лука с трепетом замечает, как опускается взгляд Элиотта к его рубашке. С волнением наблюдает, как тянется его левая рука к его рёбрам, касаясь кончиками пальцев его кожи неуверенно. Сердце Лалльмана заходится от интимности такого простого, казалось бы, жеста. — Ты представлял это когда нибудь? — Тихо спрашивает он, встречаясь с Демори взглядом тут же. — Что? — Секс со мной. — Элиотт вновь округляет глаза и буквальным образом в последнюю секунду сдерживает себя от идеи встать, пойти и проверить — сколько точно градусов было на бутылке с дурацким шампанским, и не было ли в его составе провоцирующей сыворотки правды. — Нет. — Отвечает Элиотт резко, даже хмурясь слегка. — Ну, то есть.. — Мнётся он, чувствуя себя неловким младшеклассником, а Луке эта заминка нравится уже куда больше. — Чем больше ты задаешь вопросов, тем больше вероятность, что ты убежишь, испугавшись. — Отстраняя свою ладонь, разъясняет Элиотт и Лука, прогоняя в голове его слова, ухмыляется, уже собираясь пошутить, но, слыша неожиданный звонок в дверь, замирает. Они смотрят друг другу в глаза напряжённо секунд восемь, прежде чем повторная трель убеждает их в том, что она им не показалась. Элиотт без лишних слов поднимается с постели, в то время как Лука, чувствуя столь быстро закравшийся от неизвестности в сердце страх, садится на край кровати, принимаясь нервно застёгивать свою рубашку с нижних пуговиц. Он, поднимаясь на ноги, слыша голоса, замирает у края стены, по другую сторону которой находилась прихожая. Дверь захлопывается, Лука уверен, что слышит шаги всего одного человека и таки решается выглянуть из-за угла. Сердце расслабляется, словно студент, плюхнувшийся в кровать после тяжёлой трудовой недели, когда он видит улыбающегося Элиотта с плоской квадратной коробкой в руке. — Еще и пицца? — Довольно бурно реагирует Лука, выдыхая чересчур облегчённо, прежде чем до него доходит: — Да ещё и в такой час? — Элиотт улыбается, дёргая бровями: — Да я как-то думал уже и не довезут, заказал к определённому времени, но, может, пробки, — дёргая плечами, объясняет он, поворачивая к кухне. — Погоди, — останавливает его Лука неожиданно, заставляя обернуться. Опираясь плечом о стену, он скрещивает руки на груди, строя серьёзный вид: — С вас двадцать баксов. — Чего? — Усмехаясь, стоя всё так же с коробкой в руках, глупо переспрашивает Элиотт. — Я знаю, что не ошибся домом, — кивает невозмутимо Лалльман, — так что расплачивайтесь, пожалуйста. Секунд десять они молча друг на друга смотрят. Элиотт щурится и, как только до него доходит, закатывает глаза и, накрывая лицо свободной рукой, смеётся как-то то ли обречённо, то ли поражённо. — Я же извинился! — Улыбаясь, смотрит с изумлением он на Луку, и тот, не сдержавшись, тут же прыскает от смеха. Демори, поджимая губы от его очередной проделки, мотая головой, таки доходит до кухонной зоны, оставляет там коробку и, скрещивая точно так же руки на груди, возвращается к довольно улыбающемуся Луке. — Ты серьезно думал, что я доставщик пиццы? — Интересуется Лалльман, изгибая правую бровь. Элиотта от этой улыбки практически сразу покидает всякая серьёзность. — Не то, чтобы... — Подходя ещё ближе, он опускает свои руки, глядя Луке в глаза. — Просто ты был слишком очаровательным, чтобы стоять на пороге моего дома. — Мальчишка хлопает ресницами, не меняясь в лице, и, медленно опуская свои руки, точно так же как Элиотт, тихо, но глубоко вздыхает. — Как сейчас. — Губы старшего трогает улыбка: вроде бы всё та же, мягкая, заботливая, но Луку от этой улыбки пробирает волнение, вынуждающее сделать шаг в сторону, к краю стены. — Ты слишком хорош, чтобы стоять сейчас передо мной в моей рубашке и позволять мне расстёгивать на себе пуговицы. — Лука вздыхает глубоко и, поджимая губы, не разрывая зрительного контакта, отходит от Элиотта, подмечая как тот вновь сокращает между ними расстояние. — Слишком прекрасен для того, чтобы так открыто меня весь вечер провоцировать сделать с тобой то, чего никто не делал. — И опять. Луке хочется кричать от контраста мягкости голоса Элиотта и пронзительности его взгляда, его движений, его улыбки. — Это всё слишком хорошо, чтобы быть правдой. — Признаётся Элиотт с ещё большим трепетом, отчего Лука, делая вместе с ним шаг, выдыхает прерывисто. — Хочешь знать, представлял ли я это с тобой? — Загнав сводного брата к краю кровати, интересуется Элиотт, опуская взгляд к его правой ладони. Сердце мальчишки колотится о грудную клетку бешено, когда Демори берёт его ладонь и подносит её к своим губам. — Слишком часто. — Целует он мягко его костяшки, отчего губы Луки приоткрываются шире, втягивая воздух. — И слишком подробно. — Элиотт смотрит ему в глаза, и Лука, хлопая ресницами, сжимает челюсти крепко и, чувствуя, как подкашиваются колени, оседает невольно на кровать. Он чувствует, что не боится, совсем не боится, но сердце колотится и поджимается так сильно, как не поджималось, когда он бежал многие годы от своих страхов, когда он уходил из кухни, оставляя Элиотта с жестокой правдой о его неуверенности. Сердце бьётся так приятно, так, как хочется, чтобы билось всегда. Так, как оно бьётся только рядом с Элиоттом. — На самом деле, это не всё, что я хотел для тебя сделать. — Не отпуская его ладони, Демори разворачивает её внутренней стороной к своей щеке, потираясь об неё. Всё, на что Луке в эту секунду хватает сил: приподнять брови. — Станцуешь стриптиз? — То ли спрашивает, то ли просит мальчишка, и Элиотт усмехается, допуская мысль о том, что эта шутка от Луки является скорее инстинктом, потому что его синие глаза, всё такие же внимательные, глаза, такие же заворожённые и на секунду не отрываются от контакта его руки с лицом Элиотта. — Может, чуть позже. — Вновь усмехаясь, обнадёживает его старший. — А пока — ляжешь на живот? Хочу сделать тебе массаж. — Беззаботно говорит он, целуя внутреннюю сторону его руки. — На живот? — Заторможенно реагирует Лука, хмуря брови немного. — Ага, вон туда. — Кивает Элиотт ему за спину. Поднимаясь вновь с кровати, словно под гипнозом, Лука взволнованно сглатывает, глядя на его губы. — И что мне за это будет? — Изо всех сил Элиотт сдерживает свою улыбку, слыша этот вопрос. — Ну, как что. — Не выдерживая, всё таки улыбается он. — Массаж. "Бля" — Думает Лука, осознавая, что все микросхемы в его мозге, отвечающие за сарказм и удачные колкости пару секунд назад перегорели. Поэтому, закрывая веки плотно, он облизывает губы и, разворачиваясь к Элиотту спиной, опираясь коленями на матрас, ползёт к изголовью кровати, попутно расстёгивая пуговицы рубашки. — Зачем ты... — Демори замирает, засматриваясь этой картиной. — Как зачем, — бубнит Лука, — чтобы тебе удобнее было. — Договаривает он, стягивая рубашку со своих плеч, не подозревая даже, каким пленительным образом это действовало на Элиотта, стоящего позади него.