***
Родители успевают разуться, когда они заходят. Элиотт, проходя немного вглубь коридора, замечает, как отец, зарываясь в свои волосы обеими ладонями, проходит к гостиной. Голос Кларис заставляет Демори младшего прийти в себя: — Нальёте чаю? — Она смотрит на застывшую на пороге пару и поджимает губы, не до конца ещё понимая, как лучше себя вести. — Поговорим в комнате. Как обычно. — Она не двигается с места ровно до того момента, пока не получает слабый кивок Луки и присоединяющееся к нему покачивание головой Элиотта. «Всё ещё может быть "как обычно"?» — думает невольно Лука, выдыхая судорожно, когда они остаются наконец одни. Раздеваясь, на каком-то автопилоте они уходят на кухню, молча занимаясь тем, о чем их попросили. Элиотт, заранее, переодевшийся обратно в свою рубашку, ещё в той оставившей след в сердце квартире, поглядывает на Луку, стараясь перенять его чувства, понимая, что, наверное, у них обоих они были сейчас заострены до предела в ожидании вердикта родителей, словно казни. — Ты понимаешь, что происходит? — Тихо говорит он, словно боясь, что их кто-то услышит, укладывая пакетики по оставшимся кружкам. — Не особо. — Спустя несколько секунд молчания выдыхает Лука немного хрипло. — Я тоже. — Элиотт пускает нервную усмешку, вновь переводя взгляд вправо, следуя глазами по опущенным плечам, кажущимися ещё более усталыми из-за слишком большого для Луки размера толстовки. — Но все вроде бы не так плохо. — Продолжает аккуратно подбирать слова Элиотт, вновь пытаясь внушить Луке чувство спокойствия. Но, спустя пару секунд, замечая, как мелко, едва заметно дрожит правая рука младшего, держащая чайник, боясь, что тот авось ещё и обольётся кипятком, Элиотт прислоняется неловко к его левому виску лбом, накрывая его ладонь, разместившуюся на столешнице, своей. — Всё будет хорошо. — Не только Луку, но и самого себя успокаивает Элиотт шепотом и, прикрывая ресницы, чувствует, как Лалльман коротко несколько раз кивает, немного поворачивая к нему голову. Пропитываясь этими его несмелыми действиями, он слышит, как Лука опускает злосчастный электрический чайник на столешницу. Демори хочет ляпнуть уже что-нибудь ещё, просто потому что у него не получается с Лукой молчать, потому что хочется разбавить смертельно напряженную ситуацию, как вдруг чувствует, как младший разворачивается немного в его сторону, как утыкается лбом в его ключицы и, выдыхая шумно, цепляется правой ладонью за ткань его заправленной в джинсы рубашки. Ох уж эта рубашка. Лука словно всё ещё находится в той квартире-студии, в их тихой гавани, не предвещавшей никакой беды, но одновременно с этим в эту секунду ощущает, словно находится на минном поле. И дело не в том, что страшно наступить на бомбу. Дело в том, что они уже услышали её щелчок и лишь пытаются выяснить, дождаться момента, который бы им точно дал понять: мина была неисправна и у них есть шанс на жизнь, или всё самое светлое, что в самой этой жизни у них было, через несколько минут порушится. — Всё будет хорошо. — Шепчет Лука, и Элиотт моментально кивает, так оживлённо, словно только этого и ждал, прижимаясь щекой к его волосам, касаясь пальцами его затылка мягко. Элиотт кивает и, жмурясь, прижимает Луку к себе сильнее. — Всё будет хорошо. — Повторяет за ним шепотом Элиотт.***
Они несут кружки, по две на каждого — удобно, но, оказываясь в гостиной, оба замирают. Глаза приковываются к украшенной ёлке, стоящей в углу комнаты. Гирлянды горели, всё располагало на уют и отдых и буквальным образом кричало о том, что вряд ли родители планировали провести этот вечер за Таким разговором. Кларис и Ивон переглядываясь коротко, смотрят на них внимательно, разместившись на небольшом диване слева, нарочно оставив Луке и Элиотту диван побольше. К ним был придвинут небольшой светлый столик, на котором они обычно играли в настольные игры или размещали еду к фильму, за который в эту секунду Лука цепляется взглядом, как за своё спасение, ясно и точно говорящее ему, что нужно делать дальше. Неровными шагами он приближается к столу и, боясь взглянуть лишний раз на родителей, опускает кружки, замечает, что за ним следует Элиотт и, усаживаясь на диван, слышит короткое "спасибо" от матери, в котором он так отчаянно пытается прочитать её настроение. Рассевшись, ещё несколько минут они сидят с, по всей вероятности, соскучившейся по ним Джой у ног и Элу между их бёдрами. Выглядит это всё до боли нелепо, а мурчание кота, успевшего за время жизни в этом доме уже чуть-чуть подрасти и вовсе путает напряженную атмосферу. Каждый в этой комнате, позволяя приготовленному чаю вот так просто остывать, сидел и думал о том, кто первый должен был нарушить эту напряженную тишину. Если не брать в расчет мурчащего кота, безусловно. — Ну и... — Элиотт тихо и глубоко вздыхает, не в силах оторвать свой взгляд от чёрного, перезаваренного чая, когда слышит голос отца. — Как вы к этому пришли? — Задает вопрос Ивон столь серьёзной интонацией, что ладони парней, держащих в руках свои кружки, напрягаются, сжимая их крепче. Их неуверенные, наполненные опаской глаза вынужденно поднимаются к родителям. — Как пришли? — Первым прорезается голос Элиотта. «К этому?» — читается в синих радужках, бегающих от матери к Ивону и обратно. Ивон неопределенно кивает и тишина вновь повисает в комнате на несколько мучительных секунд, за которые Лука, не вынося напряжение, успевает отставить кружку на стол и зацепиться напряженными ладонями за собственные колени. — Лука оказался таким прекрасным человеком, что я просто ничего не смог с этим сделать. — Очень официально, четко, быстро проговаривает Элиотт, переводя взгляд на изумившуюся Кларис, отчего Лука, поворачиваясь к нему резко, видя на его лице мину аля «я смею просить руку вашей дочери», чувствует подступающую к ребрам дрожь. Уголки его губ поднимаются, а из груди начинают прорываться смешки, привлекающие внимание каждого в этой комнате. Ещё секунда — он опускает голову, накрывает левой ладонью глаза и заливается смехом, пугая им Элу, тут же спрыгивающего с дивана от громкого звука. Элиотт смотрит на него ошарашенно, меньше всего ожидая в этот момент подобной реакции. — Господи, простите. — Тут же извиняется младший, выставляя перед собой ладонь, но вновь накрывает ею лицо. — Но, — в конце концов он успокаивается, потирая пальцами глаза и, выдыхая, постепенно лишает свои губы улыбки. — Просто я... — Говорит он тихо, почти шепотом. — Сказал бы то же самое. — Элиотт улыбается невольно от услышанного, горько, но вместе с этим изумлённо, слегка склоняя голову. Желая лишь невыносимо сильно в эту секунду Луку обнять. Ивон, наконец замечающий все эти интимные детали в своём сыне, в шоке. Он ведь знал. Знал, что это нечто большее. Видел, что Элиотт менялся, видел их объятия, но почему-то совсем не думал об их значении. Ему было просто наконец-то хорошо, потому что дома был уют, потому что у Элиотта появился человек, которому он смог довериться. Человек, благодаря которому Ивон вновь смог увидеть по-детски счастливую, восторженную улыбку сына. Он запускает ладони в свои короткие волосы и, глубоко вздыхая, поворачивается к Кларис. — Ты знала? — С искренним интересом спрашивает он. — Догадывалась. — Улыбается коротко она, и Лука, встречаясь с ней взглядом тут же, сглатывает взволнованно. Когда она догадывалась? Во время всех тех наводящих вопросов? Она уже догадывалась? Почему она ничего не сказала? Мать видит в его глазах весь этот страх, вспоминает, сколько раз замечала его на лице сына, и не выдерживает, желая наконец от него избавиться: — Я не видела смысла поднимать эту тему, если вы вдруг... — она неоднозначно качает головой, — в чём-то не уверены. — Лулу, — Элиотт, оценивающий последние секунды реакцию Луки, возвращает взгляд к Кларис, чувствуя тепло от этого обращения, — ты изменился. — Ивон кивает самому себе, поддерживая услышанную мысль, и смотрит в пол, потирая ладонью губы, мысленно проводя ассоциации с Элиоттом. — Ты же, наверное, и сам это знаешь. — Она склоняет голову немного, улыбаясь так, словно желает не от Луки правду услышать, а чтобы он ей в эту секунду поверил. А Лука дышит тихо, смотрит ей в глаза прямо и моргает часто, сжимая собственные, успевшие сцепиться в замок ладони. По нему так хорошо было это видно? Видно то, что в его жизни появился Элиотт? — И я рада тому, какой ты. — Она продвигается чуть вперёд, ближе к столу, впервые жалея об идее усесться на разные диваны, хоть и была эта идея вызвана желанием банально друг друга во время разговора видеть. — И что это... — Элиотт как-то заторможено опускает свою кружку на стол. — Ну, то есть, что это значит для нас всех? — Он сцепляет, точно так же, как Лука, свои ладони, с острой внимательностью глядя на родителей, не замечая, в каком оцепенении Лалльман смотрит в эту секунду в пол, куда-то в лапы улёгшейся возле него Джой. — А что это может значить? — Спрашивает почти на автомате Ивон, только больше вводя в ступор сына своим ответом. — То есть... — Элиотт облизывает губы, пугается вновь, но не сдаётся. Ему так хочется сейчас взять Луку за его напряженно сцепленные ладони, но то, что он не может с полной уверенностью это сделать и вызывает в нём желание продолжать задавать эти чертовски неловкие, пугающие, но такие важные вопросы. — Вы не против? — Прямо спрашивает Элиотт и взгляд Луки, оглушенного собственным сердцебиением в ожидании вердикта, приковывается к ковру покрепче, чем Эйфелева башня к земле, в ожидании точного ответа. — Против чего? — Переспрашивает Кларис, и челюсти Луки сжимаются крепче. — Ну... — Элиотт, выпрямляя спину, вздыхает глубоко, словно для очередного смертельно важного в шахматной партии хода, и вновь опирается локтями в колени. — Против этих... — Он замолкает, пытаясь лучше подобрать слова, — наших с Лукой отношений. — Заканчивает он чётко. Родители, слыша этот вопрос, переглядываются и, обмениваясь какими-то неоднозначными то ли кивками, то ли покачиваниями головы, вновь смотрят на Элиотта: — Нет. Sound: Brice Davoli — Missing the Light Комната наполняется тишиной, но в ушах как будто стоит какой-то невыносимо сильный звон. Элиотт встаёт неожиданно с дивана, и Лука, поднимая на него взгляд в этот же миг, видит, как он, пробираясь между столиком и обивкой, идёт к выходу из комнаты, зарываясь обеими ладонями в волосы, но тут же, разворачиваясь, возвращается. Лука бы посмеялся над его растерянностью, он бы его точно подколол, вспоминая, когда в последний раз видел подобное такое его смущение, но только не сейчас. Не в этот миг, когда сердце болит от страха так, словно торопится остановиться раньше, чем каждый в этой комнате точно поймёт, к чему приведёт этот разговор. — То есть, нет, серьезно... — Говорит Элиотт уже увереннее, — если я его вот вдруг например захочу... — Лука вспыхивает, выпрямляя спину едва заметно. — Обнять. — Ивон опять зависает от этой детской, непривычной для его сына искренности, а брови Луки, чувствующего вой в сердце, приподнимаются жалобно. — Как будто вы... — Уже хочет усмехнуться Ивон, но не успевает закончить: — Или... Поцеловать. — Завершает свой недовопрос Элиотт. Его скулы розовые, и Лука готов поклясться, что слышит дрожь в его дыхании, пока он стоит вот так у дивана, и, сжимая кулаки взволнованно, смотрит на отца. — Вы можете. — Улыбается Кларис, привлекая их с Лукой внимание. — В пределах разумного, конечно. — Заканчивает свой вердикт она, чувствуя, как сжимает её ладонь Ивон мягко. Лука выдыхает поражённо, когда до него доходит смысл услышанного: как будто им дали право на жизнь. Вот так просто позволили жить лучшей своей жизнью. — А... — Подаёт наконец голос он. — Внуки? — Тихо интересуется, и Элиотт напрягает брови невольно, удивляясь этому вопросу. — Внуки? — Переспрашивает Ивон. — Вы хотели внуков. — Как-то глупо, но четко повторяет собственную мысль Лука, глядя на него с такой взволнованностью, что тот физически ощущает ответственность за свой последующий ответ. Он зависает, как зависает и Элиотт. Они даже не помнили о фразе, пущенной много недель назад Ивоном в разговоре со своим сыном. — Ну, это вопрос обширный, — бормочет мужчина, но, чувствуя мягкое поглаживание на своей руке, неожиданно мягко улыбается. — Да и, у нас с Кларис тоже ещё есть время. Элиотт накрывает свои губы ладонью, опираясь правой рукой в бок, пытаясь осмыслить услышанное. Глаза Луки приковываются к улыбающимся в эту секунду друг другу родителям. И этот момент, этот единственный момент, о котором он и мечтать не смел, в эту секунду был реальным. И когда всё, кажется, уже понятно, когда слова принятия уже столько раз произнесены, родители вновь слышат вопрос: — А родственники? — Не сдаётся мальчишка, глядя на родителей серьёзно, словно провоцируя. — Ваши знакомые, коллеги? — Он помнил о ситуации Артура и его сердце больно сжималось от подобных перспектив, от даже малейшей вероятности поверить в своё счастье и спустя краткий миг его лишиться, — что если они увидят, что два парня, да ещё и сводные братья... — Элиотт слушает внимательно этот отчаянный поток мыслей и понимает, что ситуация повторяется. Луке всегда нужно было слышать: четко и ясно, чтобы он не мог себе ничего придумать или накрутить, имея честные и прямые ответы. Даже если они причинят ему боль. — А ты как думаешь? — Без злости, с искренним волнением спрашивает Кларис. — Как ты думаешь, это для нас важно? — И Лука, замечая, как Ивон кивает, поддерживая её слова, замолкает. Он смыкает губы, хлопает ресницами и понимает, что сейчас может и обидеть их своими предположениями, но и мечтать себе позволить всё ещё не может. — Я не знаю. — Словно переживая поражение в битве, мотая головой, обреченно отвечает он. — Извините. Я не знаю. — Ещё тише повторяет, опуская взгляд. Казалось, он всегда был честен со всеми о себе самом, всегда боролся за то, что он не "ненормальный", но никогда на деле не был в этом уверен. Если в этом вообще возможно быть уверенным. Его губы неожиданно открываются, а лёгкие прерывисто втягивают воздух, когда он замечает, как Элиотт возвращается к нему медленно. Кларис, будучи встревоженной от его голоса, от напряженных опущенных плеч, склоняет голову и замечает его жалобно сведённые брови. Элиотт прослеживает её взгляд и, усаживаясь обратно на диван, видит его вновь сжавшиеся в тонкую линию губы. — Лу... — Тихо выдыхает Элиотт, прекрасно понимая, что с ним происходит, перенимая этот шок, перенимая столь далёкое и казавшееся им таким недосягаемым осознание, что их приняли. Кларис, откатывая столик аккуратно, приподнимаясь наконец, тянется к щеке сына ладонью. — Лука, ты чего... — Говорит она с искренним сожалением в голосе от осознания, что переборщила, что её вопрос был для Луки, наверное, слишком тяжелым, как вдруг мальчишка поднимается, и она, спустя секунду замешательства, чувствует, как он обнимает её плечи крепко. Элиотт тут же поднимает взгляд, глядя на эти объятия, с каким-то изумлением наблюдая за тем, как женщина гладит спину Луки мягко. Демори младший встречается с Кларис взглядом и, замечая то, как она подзывает его к себе ладошкой, неуверенно поднимается с дивана. Он подходит ближе и, когда Кларис тянется к нему правой ладонью, чувствует, как она обнимает его за шею и притягивает к себе, вынуждая приобнять её и Луку. Ещё секунд пять — и он понимает, ощущает, как опускается на его плечо ладонь отца. Лука шмыгает в этих объятиях всё громче и Элиотт выдыхает рвано, поглаживая ладонью его спину, усмехается даже, подмечая, что в комнате стояло уже пошмыгиваение обоих членов семейства Лалльманов. — И на свадьбу к вам можно будет как пара прийти? — Словно читая мысли Элиотта о том, что в скором времени все они станут "Демори", бубнит едва понятно Лука, шмыгая, и родители, усмехаясь, обнимают детей крепче. — На нашей свадьбе не было бы никого, кто додумался бы сказать что-то против. — Даёт ответ Ивон, а Луке от этого ответа, кажется, только сильнее хочется плакать. Довольно долго они ещё не разнимали эти объятия, свой семейный сэндвич — маленькую традицию, за которой с таким интересом наблюдала ожидающая своей вечерней прогулки Джой.***
Sound: Charlie Silver — Somber Times Элиотт садится слева от Луки, накрывая его плечо ладонью, и родители, усевшиеся в этот раз рядом с ними, с жадностью за этим наблюдают, пытаясь осознать эту картину. — Значит, вы дождаться не могли, пока мы уйдём куда-нибудь? — Облокачиваясь правым локтем на колено, интересуется Ивон, улыбаясь, заставляя Элиотта коротко усмехнуться, а Луку шмыгнуть. — Ну, не то чтобы... — мямлит младший, усмехаясь, и Элиотт, слыша его такой детский, нестойкий, но счастливый голос, улыбается шире, прижимаясь лбом к его плечу. — Эл, пойдём, может, ещё за чаем? — Задаёт очередной неожиданный вопрос отец, и Элиотт смотрит Ивону в глаза с волнением, возвращается взглядом к Луке и тут же встречается с его синими, встревоженными от перспективы остаться одному, глазами. Лука облизывает солёные от слёз губы и, дёргая плечами, всё ещё чувствуя ладонь матери на одном из них, понимая, что вовсе не один, кивает.***
Отец, стоя у столешницы, слишком аккуратно касаясь кончиками пальцев правой руки её поверхности, смотрит на Элиотта внимательно, словно всё еще пытаясь свыкнуться с переменившейся реальностью, и Демори младший этого взгляда совсем не понимает. Он знает, что отец не выразил несогласия ранее, но здесь и сейчас, когда он хочет что-то сказать ему лично, Элиотт волнуется. Безумно волнуется. И Ивон это видит, поэтому, немножко разочаровываясь в собственных способностях контролировать эмоции, которые сейчас вводят его сына в такое замешательство, он вздыхает глубоко и, подходя ближе, опускает правую ладонь ему на плечо, отчего тот дёргается, сжимая челюсти. — Не волнуйся. — И это звучит так странно. Это оказывается слышать очень неожиданно, но вместе с этим до безумия по-родному. Как-то до боли знакомо. — Меньше всего я бы хотел, чтобы ты испытывал страх из-за меня. — Элиотт моргает, смотрит ему в глаза и наконец замечает то, что так давно не видел. То, что видеть не хотел. В карих глазах отца, таких не похожих на его, голубые, но все таких же родных, в эту секунду он видел искреннее волнение с маленькой долькой обиды. И Элиотту было стыдно за то, что взгляд его отца мог быть таким. Он всегда был таким. Ивон никогда не напирал, никогда многого не требовал и всё же ему было обидно, что у него не получалось до Элиотта достучаться. Не удавалось ему доказать, что он всегда мог ему довериться. И Элиотту было жаль, так жаль, что всё это время из-за своей молчаливости он заставлял отца так себя чувствовать, что позволял ему считать себя виноватым за те годы, когда его сын практически в одиночку выносил то, что происходило дома, хотя сам он его за это уже давным давно не винил. Элиотт лишь просто... До встречи с Лукой совсем не умел говорить о своих чувствах. — Прости. — Выдыхает чересчур тихо Элиотт, ощущая стойкое давление в груди. — Нет. — Мотает головой Ивон, улыбаясь едва заметно, и Элиотт от этого ответа напрягается только сильнее. Пара секунд — и он с вниманием наблюдает за тем, как опускаются ладони отца на его плечи. — Тебе не за что извиняться. — Мотает головой Ивон, и, поджимая губы, обнимает Элиотта неуверенно, невольно вспоминая, когда последний раз они вообще позволяли себе подобное. — Прости, что сказал так поздно. — Юноша, обнимая его в ответ, чувствует, как отец мотает головой. Глаза щиплет, и он их закрывает, жмурится даже, обнимая его крепче. — Значит, Лука? — Лишь спрашивает Демори старший мягко, чувствуя, как расползается в сердце радость от полнейшей и долгожданной честности между ним и его сыном, к которой он ещё не привык, но с таким удовольствием, он уже чувствует, надеется, будет привыкать. — Лука. — Слышит Ивон наконец тихий ответ, короткое имя, замечая заботу в голосе, которым оно было произнесено, и ощущает, как Элиотт кивает, потираясь лбом о его плечо. Ивон усмехается, поглаживая его спину мягко.***
Лука сидит рядом с матерью и поджимает губы, все еще чувствуя в груди разливающееся волнами волнение. Он отпивает успевший изрядно остыть чай и отставляет кружку, сцепляя свои ладони вновь. Поднимая всё же голову, он смотрит на Кларис и видит, что она улыбается. Улыбается так странно, и, то ли от нервов, то ли от искренней радости, Лука заражается этой улыбкой. — Значит, в сердце запал... — Она смотрит игриво, поглаживая его по плечу, и Лука, вспоминая их разговор, чувствует себя сначала неуютно, но успокаивается, осознавая, что фактически ей тогда не врал. — Элиотт. — Заканчивает за ней Лука, опуская взгляд, чувствуя какой-то дикий трепет, какую-то невообразимую смесь чувств в груди от своего ответа. — И это... Взаимно. — Цитирует его женщина, и Лука усмехается, кивая. — Пожалуй. — Говорит тихо он, потирая правой ладонью глаза вновь, чувствуя, как мать гладит его по плечу мягко.***
В комнату возвращается вторая половина семейства и Кларис с Лукой с интересом утыкаются взглядом в их лица, пытаясь найти на них какие-то изменения. Лука тут же видит немного покрасневшие веки Элиотта и какую-то блаженную, едва заметную улыбку, которая невероятно сильно его успокаивает. — Что будем делать дальше? — Как-то неловко спрашивает Элиотт, подходя к Луке ближе, замечая, как усаживается Ивон обратно к Кларис. — Можем посмотреть фильм. — Дёргает плечами женщина, с улыбкой наблюдая за тем, как Ивон смотрит на своего сына. Она повторяет за ним это действие и переводит взгляд на Луку. Видит, как они c Элиоттом общаются глазами, в очередной раз замечает их безмолвный контакт и произносит: — Но надо погулять с Джой. — Собака подскакивает тут же от заученных её мозгом слов и родители от оживившихся тут же, направленных к ним взглядов детей вновь усмехаются.***
Спрятав подбородок в вороте, Лука, следуя за собакой, ловко спускается по ступенькам крыльца, замечая, как более чутко реагировала влажная от слёз кожа его лица на уличный холод. Он чувствует, как Элиотт сжимает мягко его левую ладонь и, встречаясь с ним взглядом, ещё сильнее, словно воробей в перья, зарывается в ворот своей куртки. Они улыбаются, оба, одинаково мягко и как-то немного устало, вышагивая по тротуару. Почему-то никто из них не спешит нарушать эту тишину с коротким цоканьем лапок Джой по промерзшей земле. Лука отчего-то усмехается и Элиотт, поворачивая к нему голову, замечает его покрасневший нос и, недолго думая, натягивает ему на лоб капюшон. — Эй. — Возмущается Лука, поднимая голову, на что Элиотт лишь хихикает, но спустя несколько секунд, когда Лука отвлекается на вибрацию телефона, который благодаря стараниям Элиотта ещё пол недели назад починили, становится немного серьёзнее. Лалльман смотрит с угрюмым видом на экран, но вновь отвлекается на голос Элиотта: — Давай. — Говорит коротко старший, протягивая ладонь к поводку. Почти сразу он встречает согласие, выраженное протянутым шнуром и коротким кивком Луки. — Артур? — Продолжая вместе с Элиоттом идти вперёд, даёт ответ на мысленный вопрос старшего Лалльман, глядя в землю. — Дома. — Элиотт смотрит то на Джой, пристраивающуюся шустро к дереву, то на Луку, остающемуся всё таким же серьёзным. — Точнее, гуляем, с Джой. — Младший неожиданно смотрит ему в глаза, но спустя секунду вновь опускает голову. — Да, в порядке. Ты в городе? — Элиотт замечает, как Лука замедляет ход, потирая пальцами и без того покрасневший кончик носа. — Ладно. Мы на нашей улице. — Элиотт подходит ближе и, когда Лука, останавливаясь, поднимает на него внимательный взгляд, он протягивает ладонь к его левой щеке. — Хорошо. — Тихо отвечает на что-то Артуру Лука, смотря в глаза Элиотту внимательно. По всей видимости, завершив звонок, он опускает ладонь с телефоном, не прерывая зрительного контакта, как вдруг Элиотт цепляется пальцами за короткий мех его куртки и натягивает капюшон Луке на пол лица ниже, провоцируя его чертыхнуться. — Да чего ты всё... — Ругается он, пытаясь открыть себе взор, как вдруг утыкается носом в его пальто, ощущая, как его обнимают крепко. — Что Артур говорит? — Спрашивает Элиотт тихо и Луке ещё сильнее хочется стянуть с себя капюшон, лишь бы слышать его приятный, родной голос лучше. — Хочет поговорить, он неподалёку. — Лука чувствует, как дёргается поводок в одной из обнимающих его рук, но выскальзывать из этих неожиданных объятий не спешит. — Хорошо. — Ещё тише отвечает Элиотт и, словно читая мысли младшего, стягивает с него немного капюшон, утыкаясь носом в волосы на его виске. Джой, вынужденная гулять в радиусе их внезапных объятий может и не очень рада их остановке, но вида не подаёт. А Лука с Элиоттом... Они просто дышат тихо, размеренно, необычайно спокойно и обнимают друг друга, всё ещё не до конца веря в растекающееся по венам успокоение.***
Показываясь на повороте их улицы спустя минут пять, Артур, неуверенно помахав паре рукой, идёт к ним в довольно быстром темпе. Ещё на расстоянии метров десяти Лука распознаёт серьёзность выражения его лица. — Хэй. — С какой-то осторожностью говорит Бруссар, когда, подойдя наконец, смотрит сначала на Элиотта, а потом на Луку. Он улыбается немного натянуто, но, как только Джой, узнав в нём знакомого, начинает подпрыгивать у его ног, усмехается уже искренне. — Ты в порядке? — Спрашивает Лалльман, и Артур, совсем этого вопроса не ожидавший, в миг теряет с лица всю весёлость, поднимая к нему взгляд. — Это я должен спрашивать. — Глаза поднимаются к Элиотту, глядящему на него внимательно. — Я говорил с Янном и знаю, что мои слова вчера... — Это мой прокол. — Опережает его Демори, качая головой, и Артур хмурится. — Я должен был тебе сказать заранее обо всем, тогда бы может и... — Он заминается, искренне не зная, как закончить это предложение. Элиотт облизывает губы, когда его вновь накрывает осознание того, как на самом деле закончился их с родителями разговор. — И как вы? Вы в порядке? Что сказали родители? — Всё ещё чувствуя вину, глядя уже на Луку, засыпает их вопросами Артур, лишь на секунду отвлекаясь на обнюхивающую его ногу Джой. — Это потом. — Прерывает его Лалльман с серьёзным видом. — Что у тебя стряслось? Почему ты не отвечал? — Артур узнаёт этот взгляд, взгляд "ты не уйдешь отсюда, пока не расскажешь мне правду". — Но... — Предпринимает последнюю попытку он, но, замечая приподнявшиеся в ожидании ответа брови Луки, вздыхая обреченно, зарывается пальцами в свои светлые волосы, опуская голову слегка. Спустя еще пару мгновений он засовывает подмёрзшие ладони в карманы своей куртки и, отводя взгляд в сторону, выдыхает вновь шумно. — Посреди вечеринки позвонил отец. Мне пришлось уйти, как раз после... — Неожиданно для Элиотта они встречаются взглядом, когда Артур осознаёт, что ни разу ранее не обсуждал свои проблемы в присутствии этого человека. Лишь в эту секунду он, проскальзывая своими внимательными глазами ниже, подмечает правую руку Луки, едва заметно просунутую вместе с ладонью Элиотта в карман его пальто. Уголки его губ трогает улыбка, и он, соглашаясь с собственной мыслью о том, что бояться больше было нечего, опускает взгляд к земле. — Отец звонил во время вечеринки, я напрягся, вышел на улицу. Там вспомнил про драку, подумал о вас, вот и позвонил твоей маме. — Он поджимает губы недовольно, злясь на самого себя и, дёргая правой бровью, мотает головой от собственных мыслей. — Чего хотел отец? — Отвлекает Лука его от самобичевания, ведь Артур, по идее, всё ещё даже не знал, какие "последствия" были у его вчерашнего "прокола". Блондин поднимает взгляд и, вновь коротко глядя на Элиотта, возвращает глаза к Луке. — Даже на мои слова о том, что это была просто вечеринка, он теперь постоянно видит мои "гомосексуальные выходки". Он раз пять звонил в течение вечера, так что мне пришлось уйти раньше. — Но ты же... — Лука сводит брови у переносицы, — а мать? Что она говорит? — А она, — Склоняет голову Артур, отводя взгляд в том же направлении, — Лучше. Думаю, лучше. Потому что после слов отца "пока ты живешь в этом доме" и моего ответа "я съеду" она довольно быстро перешла на мою сторону. — Он горько усмехается, опуская взгляд к усевшейся на землю Джой. Лука поджимает губы и, всё таки вытягивая свою ладонь из кармана Элиотта, всё ещё державшего в правой руке поводок, делает шаг вперёд и обнимает Артура крепко, отчего тот, хоть и удивляется в первые секунды, но, свыкшись, усмехается, закрывая глаза. — А сейчас? — Лука отстраняется немного, глядя на него серьёзно. — Чего по улицам шляешься? Артур, поджимая губы в полуулыбке, хлопает его по плечу, словно говоря: ты можешь расслабиться и вернуться в своё прежнее положение. — Иду к Базу. Он один живёт. Предложил пару дней переждать, пока с родителями не остынем. — Брови Луки приподнимаются, а губы застывают в форме буквы "О" от полученной информации. — У-ля-ля. — Протягивает он и, отшагивая на полшага, улыбается невольно. — Так что, друзья мои, ваша очередь отчитываться. — Он, переполненный нетерпением узнать и то, что за чертов сюрприз Элиотт готовил и то, какие последствия были у его разговора с Кларис, многозначительно смотрит на Луку с Элиоттом, но, замечая особенное оцепенение друга, щурится, с вниманием глядя на него. Вот уж не думал Лалльман, что, получив возможность выговориться, первое, что ему придет в голову — не ситуация с родителями, а то, что было в ночь перед ней. Элиотт, так же замечая заминку младшего, склоняет голову и, замечая порозовевшие щеки, не желая списывать их оттенок на мороз, улыбается широко. — У вас был секс. — Кивая самому себе, с восторгом заявляет Артур, и Лалльман, вздыхая глубоко-глубоко, смыкает свои губы плотно. Элиотт же от этой реакции, не выдерживая, смеётся. — Блять, у вас реально был секс?! — Ещё изумлённее выдаёт Артур, хлопая в ладоши, провоцируя Луку, вздрагивая, чуть ли не налететь на него, закрывая ладонями его губы. — Ну был, и чего, Америку что ли открыли? — Лепечет Лалльман чересчур возмущённо, потому что на деле совсем не возмущается, лишь смущается. Да ещё и слишком палевно. — Может, и открыли. — Задумчиво качает головой Элиотт, и Лука, моментально поднимая к нему взгляд, изгибает правую бровь. — Ржёт он. — Бурчит младший, щурясь. — А я до сих пор хромаю. — Элиотт, еле сдерживавший до этого смех, вмиг успокаивается. — Что, серьёзно? — Он склоняет голову слегка, словно пытаясь найти на лице Луки признаки недуга, потому что в походке их не заметил. Лалльман же в этот миг отводит взгляд к другу и, глядя на его лицо, застывает. Артур улыбается широко, совершенно не торопясь прерывать их перепалку, но Луке от этой улыбки становится отчего-то безумно неловко. Словно его застали за чем-то чертовски личным, важным, и совсем не потому, что разговор с Элиоттом у них был об их первом разе. Не поэтому. — Так... — Улыбка моментально сходит с лица блондина, когда он приходит в себя, — родители? — Выдыхает неоднозначно он, выставляя перед собой ладони. — Они то как? Вы смогли им всё объяснить? Лука, вздыхая глубоко, поднимает взгляд на Элиотта и, замечая его едва заметную, вернувшуюся на лицо мягкую улыбку, вновь смотрит на друга. — По правде, если бы не ты, — Лука невольно прижимается плечом к плечу Элиотта. — Я не знаю, когда бы нам хватило смелости. — Что? — Всё с таким же серьёзным, внимательным видом переспрашивает блондин. — На что? — Говорит он коротко, глядя то на взволнованного Луку, то на какого-то блаженного Элиотта. — Погодите. — Говорит он уже громче, поднося одну ладонь к губам, в то время как вторая всё так же непонятно что останавливает в воздухе. — Они знают? — Спрашивает он чуть ли не шепотом. А Лука слышит этот вопрос, улыбается как-то глупо и чувствует вновь подступающую к векам влагу. Ему так странно это произнести, так странно даже думать об этом. — Они знают. — Говорит за него Элиотт, и Лука, прерывисто вдыхая холодный воздух, прижимается к нему плечом сильнее. — Oни не против. — Выдыхает он, свыкаясь с верой в эти слова, в этот живительный факт. Правая ладонь Артура опускается, а левая плотно прижимается к губам. Секунд десять они стоят молча, словно бы каждый в этом разговоре заново свыкался с этой новостью, даже Джой. Губы Луки приоткрываются, но вмиг смыкаются, когда он видит, как Артур делает к нему шаг и, спустя ещё секунду, крепко обнимает за плечи. Артур сжимает его в объятиях так сильно, что хочется жмуриться, так сильно, что Лука понимает: для его друга эта новость была не менее важна. И Луке в этот момент хотелось жмуриться не от боли крепких объятий, а от тепла, разливающегося от сердца, от желания, лишь бы Артур как можно скорее пережил подобное. — Везунчик, Лука. — Тихо говорит Артур, и Лалльман улыбается, обнимая его в ответ крепче, чувствуя в очередной раз, как его волнами накрывают эмоции. — Ты чертов везунчик! — С искренним восторгом повторяет Бруссар, хлопает его по плечу раза три и, отстраняясь, встречаясь взглядом с Элиоттом, подмигивает ему, больше всего сейчас в душе радуясь, что позволил осенью своему другу в этом человеке утонуть. Как будто он мог как-то его удержать. Будто был хоть кто-то, кто мог бы удержать Луку от перспективы утонуть в любви к Элиотту Демори.***
Артур готов был ещё полчаса, а может и час докапываться до подробностей произошедшего между ними как прошлой ночью, так и этим вечером с родителями, но, получив сообщение от Базиля и подметив тянущуюся к дому Джой, решил отложить это до более удобных времен. Лишь выудив из довольной парочки обещание рассказать всё в мельчайших подробностях и самолично пообещав то же самое Луке, Артур, вновь обняв не только Луку, но и, к удивлению обоих, Элиотта, оставил их в конце концов одних. Элиотт смотрит ему вслед еще полминуты, прежде чем Джой не отвлекает его, дёргая поводок в сторону дома, вынуждая хозяев наконец сдвинуться с места. — Всё могло сложиться иначе. — Лука, шагая медленно, глядя куда-то себе под ноги, успев по собственной воле запустить их с Элиоттом сжатые ладони в карман его капучинового пальто, вновь предавался не самым позитивным мыслям. Но в этот раз Элиотт, и сам проматывая в голове недавнее состояние Артура, не торопится его отговаривать или отвлекать, он лишь коротко кивает, сжимая крепче ладонь Луки своей ладонью. Лалльман останавливается неожиданно, не доходя до территории их дома, и Элиотт, оборачиваясь, приподнимает брови в вопросе. Синие глаза скользят по его припаркованной слева от дома машине, цепляются за входную дверь, крыльцо и возвращаются к Элиотту. Лука вздыхает глубоко и, делая шаг к нему, прижимается лбом к его торчащему из-за ворота чёрному шарфу. Левая ладонь Демори, не успевает он даже и подумать, как-то сама по себе уже поднимается к лицу Лалльмана, поглаживая его большим пальцем по холодной щеке. Лука отстраняется, смотрит ему в глаза, но вновь молчит. Опять ему почему-то совсем не хочется ничего говорить. Хочется чувствовать Элиотта и просто молчать. Губы Демори, гладящего его по щеке, неожиданно растягиваются в тёплой улыбке. — Чего? — Не сдерживая любопытства, интересуется Лука. — Красивый. — Просто отвечает Элиотт, и Лука, вникая в этот ответ, зависает на пару секунд. Отвисая, он опускает взгляд и тут же зарывается подбородком в ворот своей куртки, заставляя Элиотта этим действием только сильнее улыбнуться. — Так было сложно думать о том, что кто-то, — смотрит Демори на него своими расширенными от тёмного освещения зрачками, склоняет немного голову, но замирает в пяти сантиметрах от лица Луки, — будет смотреть на тебя, такого, — шепчет почти на ухо, — пока меня нет рядом. — Лука цепенеет от этих неожиданно интимных действий и, когда Элиотт выпрямляется, лишь облизывает чересчур сухие губы взволнованно, глядя ему в глаза. — Думаешь, я просто так тебе маску дал? — Элиотт улыбается, наблюдая за тем, как Лука молча хлопает своими невозможными ресницами, понимая, что речь идёт о вечеринке. — С моей привлекательностью она не сильно помогла. — Отклоняя голову немного назад, внезапно выдаёт младший. — В смысле? — Улыбка всё ещё цветёт на лице Элиотта, хоть в его голосе и чувствуются нотки просыпающегося волнения. — Один молодой доктор решил, что у нас парные костюмы. — Не сразу замечая это самое волнение, усиливает провокацию Лука, но, глядя на плотно сжатые губы перед собой, замолкает. — Он... — Хочет уже что-то ещё спросить старший, но Лука, придвигаясь к нему ближе, его перебивает: — Я его отшил. — Мальчишка почти прижимается к нему лбом, опуская ресницы, щекоча кожу его лба своими волосами. — А что он пытался... — Демори надувает губы задумчиво, стараясь не показывать своё негодование от того, за чем его друзья не уследили. Он действительно не знал, как паршиво это у него выходит. — Звал потанцевать. — Честно, но тихо отвечает Лука, вслушиваясь в дыхание Элиотта. — Тебя не было так долго, что я даже... — размыкая всё же веки, он замечает, как напрягаются челюсти старшего, а взгляд, прикованный к его глазам, становится внимательнее. — И на секунду не задумывался о танце с ним. — Выпрямляя шею, всё так же честно говорит Лука, но едва ли замечает, чтобы Элиотт расслабился. — Более того, — юноша опускает взгляд, касаясь ладонью его груди, поймав себя на мысли, что хотелось в эту секунду либо пальто с Элиотта вообще снять, либо хотя бы расстегнуть, — только когда меня касаешься ты... — Все рецепторы Демори настраивает на происходящее в эту секунду, но Лука не договаривает и, жмурясь, резко отступает на шаг, опускает голову и чихает. — Что, — смеётся Элиотт, наблюдая за тем, как младший выпрямляется, — у тебя на меня аллергия? — Лука, потерев нос, хихикает и, подходя вновь, запускает руки к его талии и утыкается лбом ему в грудь. — Может и аллергия. Лалльман млеет, чувствуя, как Элиотт обнимает его левой, свободной от поводка рукой, едва ли замечая уже почти без интереса наблюдающую у куста за этой картиной Джой. Ей, конечно, всегда было любопытно следить за действиями хозяев, но больше всё-таки в этот момент она уже хотела к своей миске. — "Оказался таким прекрасным человеком, что я..." — Цитирует внезапно слова Элиотта Лука и вновь начинает хихикать, чувствуя, как его обнимают крепче. — Не задумываясь бы связал с тобой всю свою жизнь. — Без доли шутливости заканчивает предложение Элиотт, и Лука затихает. — Опять предложение делаешь? — Отшучивается Лалльман, отстраняясь слегка, но чувствует, как вместе с этим поворотом разговора трепещет сердце. — Что-то вроде того. — Усмехается Элиотт, замечая повисшую после этого вопроса паузу. — Она уже связана. — Шепчет мальчишка, дёргая бровями, прислоняясь к нему, и Элиотт целует его в лоб, подмечая почти сразу, какой он горячий. — Эй, у тебя температура? — Говорит он с легко заметным волнением в голосе. А Лука чувствует настолько себя заморенным, настолько даже не с этой планеты за последние события этого дня, что абсолютно не может посудить, температура у него там была, или просто эмоциональный переизбыток, выжавший из него все силы. — Небось потому что выскочил тогда в одной рубашке. — Бурчит Элиотт, проматывая прошлый день в голове, немного виня себя за то, что не сдержался в тот вечер. — Не выскочишь тут за тобой. — Фыркает мальчишка, поджимая губы. — Или потому что спал голышом. — После недолгих раздумий качает головой Элиотт. — Голышом? — Брови Луки подлетают. — Думаешь, я просто так тобой любовался? — Демори ухмыляется, изгибая правую бровь. — Шучу, — он вновь прижимается губами к его лбу, — я почти сразу сделал из тебя капусту. — Почти сразу? — Повторяет за ним Лука, отстраняясь с хитрым прищуром, но Элиотт лишь обнимает его крепко вместо ответа. — Кстати, так... Могу ли я нарисовать тебя? — Перебирая мягко волосы на его затылке, внезапно задаёт вопрос он. — На конкурс. — Голым что ли? — Следуя логике их состоявшегося разговора, спрашивает Лука тихо, заранее немного смущаясь. — Нет. — Усмехается старший. — Хотя... — Отстраняясь, он отводит прищуренный взгляд к небу, но Лалльман не даёт ему закончить шутку: — А там сроки ещё не вышли? — Не вышли. — Встречаясь с ним вновь глазами, не успокаивает его своим ответом Демори. — Посмотрю на твоё поведение и скажу. — Бормочет Лука, утыкаясь вновь лбом в его шарф, отчего Элиотт фыркает. — Значит, пасты с фрикадельками было недостаточно? — Ох, черт, — абсолютно честно, моментально выдыхает младший, — это было хорошо. — Демори усмехается от мысли, что о еде Лука говорил в разы честнее, чем о сексе, хотя когда-то и первый уровень честности достигнуть для них было слишком сложно. Видимо, у них всё еще было впереди. — А ты знаешь, что мы теперь можем обниматься и дома? Там, — Кивает старший в сторону входной двери их дома, — при них. — Не, — отвечает тихо Лука, — я этого еще вообще не понял. — Он смотрит своими отчего-то немного слипающимися глазами на крыльцо, вспоминая невольно, как однажды встретил сидящего на нём, курящего Элиотта. — Я тоже. — Возвращает его в реальность мягкий голос, доказывающий в тысячный раз, как прекрасна была реальность того, что происходило с ними сейчас, спустя не так уж и много времени и перепалок.***
Успевая снять с себя куртку, Лука смотрит в коридор, пытаясь понять, чем занимаются родители, и переводит взгляд на Элиотта, подмечая, что тот успел лишь отпустить собаку, расстегнуть пальто и переобуться в тапки. Лука вновь всматривается в коридор и, когда поворачивает голову обратно, сталкивается взглядом с Элиоттом. Замечая, как тот замер в вопросительном ожидании, он опускает глаза на его руки, обхватывает его покрасневшие от холода ладони своими и, приподнимая, прислоняет к своим щекам, потираясь о них с закрытыми глазами. Брови Элиотта приподнимаются от удивления, но он наблюдает за этим с восторгом. Лука трётся и трётся, пока не поднимает взгляд, позволяя старшему увидеть, что он улыбается. Дурная мысль вдохновляет Демори надавить мягко большими пальцами на уголки его губ, и он это делает, отчего улыбка и щеки Луки становятся больше, а сам он смотрит на него в недоумении. Элиотт, встречаясь с этим презабавнейшим взглядом, не выдерживает и, отходя на шаг, прыскает от смеха, прикрывая рот кулаком. Мозг Луки еще совсем не осознал, что им позволено, а вот тело, видимо, да. Поэтому он, протягивая ладони к лицу Элиотта, заставляя его, удивленного, опустить свои, приподнимается на носках, целует его коротко в губы и отстраняется. Целует в уголок его губ, отстраняется, вновь целует в уголок, только в этот раз левый, смыкает губы на кончике его носа, лбу, а Элиотт всё стоит ошарашенный, безмолвно принимая эту неожиданную атаку. Лука целует его вновь в губы, и руки Элиотта автоматически опускаются на его талию, притягивая к себе. Младший медленно обвивает его шею руками и Элиотт чувствует, как жар от груди проходит по его телу, но хмурится, пытаясь удержать этот внезапный порыв. — Так. Так. — Мямлит Демори, пытаясь его усмирить, сам уже немного расплываясь от такого напора. — Тихо. — Повторяет он, и Лука фыркает ему в шею от ассоциации, словно бы он был непослушным щенком, которого сейчас ругали. — Пойдём к ним. — Успокаивающе поглаживая его по спине, предлагает Элиотт. А Лука, вздыхая и выдыхая размеренно, сам едва понимая, что это только что было, кивает, потираясь лбом о его шею, желая, чтобы он поскорее снял свой шарф. — Ага.***
— О, вы уже всё? — Говорит Кларис, замечая их на пороге гостиной. Она щурится несколько секунд, замечая розовощекость сына. — Ну, да, мы всё. — Чересчур гордо заявляет Лука, облокачиваясь правой рукой на дверную раму, настолько чересчур, словно он для этого ответа выбрал неправильное звуковое сопровождение. — Переодеться не хотите? — Спустя полминуты молчания спрашивает вновь женщина, отчего Лука сначала хмурится, а потом, встречаясь взглядом с Элиоттом, дёргает плечами. — Да, наверное, хотим. — Так же зачем-то деловито отвечает младший, отчего Элиотт фыркает невольно, и в этот же момент усмехается Ивон, опуская голову. Лука кивает самому себе, сохраняя спокойствие, и разворачивается на носках, отправляясь к лестнице. Элиотт улыбается широко, глядя ему вслед, поворачивается к родителям, зачем-то им неопределенно коротко машет ладошкой и отправляется туда же, куда и его сводный брат. — Это было так тупо. — Почти пищит шепотом Лука, топая пятками по ступенькам. Элиотту, идущему сзади, он кажется похожим на грозного недовольного робота, и он никак не может сдержать рвущиеся наружу от этой мысли усмешки. Не выдерживая из-за какой-то очередной глупой мысленной шутки, Элиотт фыркает пуще прежнего, когда они поднимаются на второй этаж. Лука разворачивается резко и эти его широко раскрытые глаза, приподнятые брови и сжатые губы только усиливают волну веселья, внезапно накатившую на Демори. — И вот чего ты ржёшь? — Спрашивает вроде бы и недовольно Лука, напирая, отчего Элиотт, выставляя ладони вперёд, даже успокаивается немного, но вместе с этим глядит на улыбающегося Демори так внимательно, что их сердца, сердца их обоих, вновь ускоряют ритм. Ладони Элиотта опускаются мягко на его плечи, и Лука, моргая, глядя на него столь же серьёзно, все же позволяет мышцам своего лица расслабиться. — Согласен, это было действительно неловко. — Усмехается Элиотт, губы Луки приоткрываются, а взгляд, который в самом деле в любую секунду был готов укрыться вновь влагой, опускается вниз. — А зачем нам переодеваться-то. — Бубнит он, глядя на пуговицы их рубашки. Элиотт дёргает плечами, поглаживая мягко его предплечье правой рукой. — Может, они хотели дать нам побыть наедине? — Их глаза вновь встречаются, и Лука призадумывается. — Они не делали так раньше? — Он знает уже от них самих, что вроде бы они и не знали об их отношениях, но становится до ужаса неловко от того, что они могли даже просто догадываться. Маленький страх всё ещё сидит в сердце, что из-за их неосторожности всё могло закончиться и не так хорошо. Но в этой жизни им повезло. Чертовски повезло. — Не знаю. — Честно отвечает Элиотт и, склоняя медленно голову, прижимается к нему лбом. — Пойдём переодеваться? — Он смотрит Луке в глаза и, обвивая его плечи ладонями, противоречит самому себе, утягивая Луку в объятия. — Да. — Едва заметно кивает Лалльман, опуская свои ресницы.***
Лука, выйдя наконец из своей комнаты, обнаруживает в нескольких метрах от неё облокотившегося на стену плечом Элиотта. Элиотта в тёмно-сером джемпере. — Да ты издеваешься. — Выдыхает Лука, откидывая голову, стоя перед ним почти в таком же, только чуть более светлом джемпере. Не сговариваясь, они умудрились вырядиться в почти-парную одежду. Элиотт смеётся, приподнимая брови, потому что сам подобного не ожидал, но, наблюдая за тем, как Лука отклоняет назад голову, чуть успокаивается, облизывая губы. Он, выпрямляясь, делает несколько шагов к нему с уверенным видом. Видом, от которого иголки Луки приглаживаются, а сам он затихает. Синие глаза опускаются к полу, когда правая рука Элиотта тянется к его шее и кончики её пальцев аккуратно касаются его кожи. Мурашки бегут по затылку мальчишки, поджимающего в эту секунду губы. — Засос. — Шепчет Элиотт, подкидывая аргумент, почему из них двоих именно Лука должен был переодеться. Лалльман смотрит на него резко, а потом опускает глаза вниз, в попытке разглядеть пятно, что сделать физически было просто невозможно. Отводя ладонь, Элиотт украдкой улыбается, наблюдая за этой картиной. — Вот черт. — В конце концов ругается Лалльман и, желая уже развернуться, нахмурив брови, замирает, когда его берут за левое запястье. Sound: Haux, Rosie Carney — Eight Элиотт тянет его к себе аккуратно и, делая шаг навстречу, притесняет к стене. Лука уверен, что не видел ранее на нём этого джемпера и лёгкий запах порошка говорит ему о том, что эта вещь определенно хранилась в запасе необъятного шкафа Элиотта. Ладони младшего невольно опускаются на его плечи. Зачем-то опустив взгляд, он смотрит на собственные пальцы, цепляющиеся за ткань его кофты, и сердце сжимается, когда Элиотт наклоняется чуть сильнее. Лука уверен, что он собирается его поцеловать. Собирается, но в очередной раз медлит, словно спрашивая разрешения. Но Лука не понимает, о каком разрешении может идти речь, потому что сейчас, казалось, весь свет был на их стороне. Поэтому, поднимая глаза, встречаясь с голубыми, наполненными в эту секунду неожиданной чувственностью, Лука вздыхает тихо, буквально лишь немного вытягивает шею и, сокращая злосчастные сантиметры между их лицами, касается его губ. Ладони Элиотта на его талии крепче сжимают джемпер, притягивая к себе, губы ласкают интимно, но вместе с этим так по-родному, что эти прикосновения тут же отдаются щекоткой в сердце Луки. Это те самые мальчики, которые дорвались в той палатке с инвентарем друг до друга, испытывая легкую тревогу за то, узнают ли об этом их родители. Те самые мальчики, которые отпустить друг друга так и не смогли. Лука дышит глубоко, когда Элиотт отстраняется, и впервые задумывается, почти ругается мысленно, почему люди не могу смотреть друг другу сразу в два глаза одновременно. Приходится каждый раз решать, смотреть Элиотту в правый или левый глаз, или на нос, или на губы, потому что каждую из частей его лица он считал невероятно красивой. И кажется несправедливым обделить вниманием хоть одну деталь, но вместе с этим хочется наслаждаться всем и сразу. Его странные мысли прерываются, когда он чувствует, как гладит Элиотт большим пальцем его нижнюю губу. — Знаешь, — говорит он немного севшим, хрипящим тембром, от которого у Луки по загривку мурашки бегут, — у тебя губы. — Он облизывает собственные, прежде чем закончить предложение, — как будто созданы для поцелуев. — В тот же миг Лука кривит эти самые губы и изгибает брови, заставляя Элиотта этой реакцией на комплимент рассмеяться. — Ты так в этом и не преуспел. — Мотает головой Лука, надувая разочарованно губы. — В чём? — Элиотт, поглаживая его правую скулу кончиками пальцев, склоняет голову в бок так соблазнительно, что Лалльман почти теряет всю свою оборону. — В пикаперстве. — Выдыхает Лука горячо, совершенно не спеша встречаться с Элиоттом взглядом, зная, что это была, пожалуй, самая жалкая шутка из его запаса. — Ага... — Выдыхает Элиотт, глядя вновь на его губы. Он мог бы вновь начать перечислять аргументы в свою защиту: цепляющиеся за его плечи руки Луки, его дыхание, в котором, он клянется, чувствуется дрожь, розовые щёки и, главное, едва сдерживаемая улыбка. Но вместо этого, цепляясь взглядом за эти приподнятые уголки губ, он, не в силах сдержаться, опускает голову на его плечо и усмехается. Лука, прижимаясь к его щеке своей, моментально к нему в этих смешках присоединяется, окончательно лишаясь всей своей напыщенности, совершенно не желая даже за неё цепляться. Он совсем уже, довольно давно, не видит в ней никакого смысла, когда знает, как приятно вот так просто Элиотта обнимать.***
Они не особо участвовали в выборе фильма, буквально кивали на каждый из вариантов, не в силах не обратить внимание на то, что родители сели на угол дивана вместе, оставляя Элиотту с Лукой пространство для их совместного размещения. Хотелось ли родителям понаблюдать за тем, как их сыновья будут вести себя после признания? Сыновьям самим бы хотелось узнать, что они теперь друг с другом могли себе позволять. Поэтому, когда они таки сели вместе, чувствовали себя настоящими младшеклассниками, играющими перед родителями свои первые отношения. Одним словом — ужасно неловко. Настолько неловко, что в одно слово уложиться не получается. На лице Луки, переодевшегося всё-таки в другой, почти такой же светло-серый джемпер, у которого только ворот был чуть выше и имелся принт на груди, сохраняется глупая веселая улыбка. Улыбка, прямо-таки кричащая: «всё норм, всё норм, ничего необычного не происходит». И если в подобной улыбке в первый их месяц совместной жизни отчетливо чувствовалась фальшь, то сейчас в ней можно было найти возможно лишь волнение. Нехилое такое волнение и, всё-таки, счастье. Они смотрят фильм около двадцати минут, во время которых Лалльман отчетливо ощущает, как соприкасаются их с Элиоттом плечи. Он задумывается невольно: ему было так тепло, потому что Элиотт всё-таки походил на обогреватель, или температура повышалась и из-за толщины их кофт? Или кофты наоборот служили преградой между обменом тепла их тел? А, как-то плевать было, как и почему. Ему было просто чертовски хорошо. Он невольно отводит взгляд к родителям, влево, и тут же неожиданно для себя встречается глазами с матерью, которая моментално отводит свой взгляд к телевизору. Щёки Луки, повторяющего это действие, розовеют, а сердце прихватывает. Черт побери. Они сидят сейчас с Элиоттом вместе и каждый в этой комнате знает о том, что они Вместе. Элиотт неожиданно ёрзает и Лука, вздрагивая, поворачивает к нему голову, глядя на то, как правый локоть старшего упирается в спинку дивана, за его головой. Элиотт слишком близко. И он, глядя внимательно на экран телевизора, едва заметно улыбается. Взгляд синих глаз вновь скользит к родителям, но те лишь внимательно следят за событиями фильма. Лука вздыхает глубоко и тянется к своему стакану с соком, размещённому на столе, делает несколько смелых глотков и вновь откидывается на спинку дивана, стараясь не думать о том, в каком положении при родителях они с Элиоттом находились, и как со стороны выглядели. Всё же, что пытался успешно выполнить Элиотт, так это не лыбиться как чеширский кот. Щеки уже почти болели от напряжения, а сердце буквальным образом выло от переизбыточной дозы радости. Ему самому было чертовски странно. Странно, но вместе с этим любопытно от всего происходящего. Сидеть совсем близко вместе — о, а так можно? "А если положить руку вот так..." — он опускает ладонь на спинку дивана, едва задевая пальцами плечо младшего. Лука дёргается, оборачиваясь, и Элиотт видит на его лице во всей красе изумление, граничащее со смущением. До чего же здорово было наблюдать за тем, как после всего, что Лука вытворял прошлой ночью, он так невинно смущался сейчас от простых посиделок за фильмом. Сердце воет от чувств, но вновь так приятно. И всё же Элиотт задумывается о том, что было бы неплохо хотя бы чуть-чуть к подобному однажды привыкнуть. Чтобы сердце работало в исправном ритме и лет его вот такой счастливой жизни было гораздо больше. Мама с Ивоном хихикает с какой-то шутки, но Лука не может понять с какой, поэтому, улыбаясь натянуто, он поворачивает голову на смех, переводит взгляд на Элиотта и замечает, как тот, накрыв губы ладонью, он видит по его довольному прищуру — тоже улыбается, глядя на экран. И мальчишка в этот момент не понимает, он что — единственный, кто всё прослушал? Но стоит ему отвернуться обратно — взгляд Элиотта вновь опускается на его макушку. Тело зудит от желания склонить голову, желания уткнуться носом в его волосы и, расслабившись всем телом, обвить его плечи руками, вынуждая облокотиться назад. Возможно, Лука читает его мысли и, когда они успевают просмотреть две трети фильма, младший мягко отклоняется назад, склоняя голову вправо, на предплечье Элиотта, разместившееся на спинке дивана. Мысль о том, что Лалльман сделал это нарочно, отвергается Элиоттом, когда он, взвесив за и против, боясь и на миллиметр двинуться, понимает, что ему вряд ли бы на подобное хватило смелости. Лука уснул. Он уснул, и Демори младший, волнуясь, совершенно не спешит поворачивать голову к родителям, но и сдвигаться с места не торопится. Это действительно было похоже на какую-то проверку нервов, во всех смыслах. — Задремал? — Спрашивает Кларис мягко, тихо, возвращая Элиотта к реальности. — А, — дёргается Элиотт, отвлекаясь от рассматривания чего-то в пустоте и периодичного поглядывания на макушку Луки. — Да. — Улыбается он неловко, пытаясь понять, сколько прошло времени, замечая отсутствие отца в комнате. — Он пошёл Джой кормить. — Опережает женщина его вопрос, подпирая щеку ладонью. Она видит, как Элиотту неудобно, видит как он смущается, сама ощущает нечто подобное, и всё же радуется. Радуется, зная, что впервые на самом деле всё было так, как надо. Честно и правильно. — Мне кажется, у него температура. — Неожиданно говорит Элиотт, таки отводя взгляд от посапывающего Луки. — Думаешь? — Она немного выпрямляется, глядя на сына. — Да, — Кивает неловко Элиотт и, пытаясь из под Луки выбраться, придерживая его одной рукой за плечо, пытается опустить его к подушке, встречая лёгкое сопротивление в нахмуренных бровях и невнятном бормотании. Кларис усмехается от этой картины и Элиотта эта усмешка действительно расслабляет, позволяя искренне улыбнуться, поворачиваясь к ней. — Погреем ему молока с мёдом? — Спрашивает он и, уворачиваясь от попыток Луки улечься поудобнее, встаёт с дивана. Кларис вновь усмехается от происходящего, приподняв брови, и, поднимаясь вместе с Элиоттом, касается его плеча. — Давай.***
— Надо будет заставить его померить температуру. — Размышляя, проходя с Кларис по коридору, говорит Элиотт, на что она, улыбаясь, тут же кивает. Оказавшись на кухне, заметив отсутствие Ивона, но присутствие наидовольнейших, поужинавших наконец питомцев, они молчали. На самом деле, в её голове крутилось множество вопросов, но отчего-то совсем не хотелось ни о чем спрашивать. Все ответы она, казалось, получила тогда, на крыльце дома, посмотрев в глаза Элиотта. — Я рада за вас. — Говорит она сдержанно, доставая банку с мёдом из верхнего шкафчика, и Элиотт замирает. Кларис занимается своим делом и, всё же замечая его заминку, оборачивается. — Спасибо. — Почти шепотом, с таким всё ещё изумлением в глазах говорит он, ещё до конца совсем не осознавая, как хорошо это, оказывается — не иметь секретов. Она приподнимает брови и улыбается мягко. Sound: Sleeping At Last — Light — Спасибо вам за Луку и... — Он смотрит на неё несмело, делая шаг вперёд, — и за отца, и за Джой, — несвязно называет он частички своего счастья, опуская взгляд, и её брови напрягаются от потока такой искренности. — И спасибо, что в этом всём, с этим всем, то есть, — он хмурится, касаясь ладонью столешницы, словно пытаясь найти в ней опору. — Что с этим всем мы с Лукой, благодаря вам... — Она, улыбаясь горько, мотает головой и подходит к нему тут же, обнимая за шею аккуратно. Элиотт, совсем этого не ожидавший, замолкает секунд на десять, закрывая глаза. — Спасибо, что мы можем быть вместе. — Он обнимает её спину в ответ неуверенно. — И что Лука, он... — Не успокаивается Элиотт, и она закрывает глаза, поднимая ладонь к его затылку. — Он так этого хотел, что, — а Кларис, по его таким крепким и честным объятиям чувствует, что хотел этого не только Лука. Но как же сильно она была за всю эту заботу Элиотта о её сыне благодарна. — Спасибо. — Наконец заканчивает своё признание-благодарность Демори младший, утыкаясь подбородком в её плечо. — И тебе спасибо. — Почти сразу говорит Кларис коротко, но так мягко, что Элиотту кажется, что лишь люди из рода Лалльманов могут быть настолько тёплыми. — Ты хорошо о нём позаботился. — Отстраняясь, чуть-чуть склоняя голову, говорит женщина, улыбаясь, и Элиотт, вспоминая своё обещание, данное ей, мотает головой. Он не позволяет себе согласиться с этим. А Кларис, не смея позволить ему с этим не согласиться, кивает уверенно. — И не вздумай спорить. — Говорит она почти грозно, но Элиотт, замечая всё же её улыбку, усмехается горько и, поджимая губы, опускает взгляд к полу. — Пойдёшь к нему? Я пока погрею молоко. — Кларис, нехотя разнимая эти объятия, вновь берёт в руки банку. Поднимая ладонь к своей шее, почесывая её неловко, Элиотт отводит взгляд к столешнице, возвращает его к Кларис и несколько раз кивает, прежде чем сделать шаг назад, к коридору. — Спасибо. — Вновь останавливаясь на пороге, оборачиваясь, говорит он, и Кларис, улыбаясь мягко ему несколько секунд, поджимая губы, кивает.***
Как и ожидалось, Лука уже сладко посапывал на диване, прижав к груди подушку. Элиотт улыбается невольно, глядя на эту картину и, проходя вперёд тихо, опускается на диван, у бёдер младшего. Он не спешит касаться Луки и уж точно не желает его разбудить. Ему просто хорошо, просто спокойно вот так смотреть на него. — Дыру просверлишь. — Нарушает, практически пугает своим тихим, приправленным хрипотцой голосом Лука, и брови Элиотта приподнимаются от такого заявления. — Может и просверлю. — Наклоняясь чуть ниже, передразнивает, цитируя, и, замечая, как уголки губ Луки приподнимаются, не выдерживает, опуская правую ладонь к его волосам. Лука, замечая это сквозь свои едва-едва приоткрытые ресницы, перехватывает её за запястье резко и, переворачиваясь на другой бок, лицом к спинке дивана, прижимая её к своей груди, тянет за собой, вынуждая Элиотта наклониться. — Ты что вытворяешь средь бело дня? — С искренним изумлением спрашивает Демори, вынужденный опереться левой рукой на обивку дивана. — Уже почти ночь. — Гордо, знаюче отвечает Лука, сильнее сжимая своей ладонью его ладонь. — Ты можешь лечь рядом. — Говорит он уже чуть тише. Элиотт не торопится отвечать, глядя с улыбкой на его опущенные ресницы. — Диван слишком маленький. — Всё же произносит он свой аргумент, на что Лука хмыкает, но руку не отпускает. А Элиотту хорошо. Ему так хорошо от того, что единственное, почему он не мог сейчас рядом лечь, это размер дивана, в недостаточной ширине которого они уже успели с Лукой ранее убедиться, вдвоём с него своротившись, и сохраняющееся лёгкое волнение о том, зайдут ли вдруг в комнату родители. Родители, которые, он всё же теперь точно знал, не были против их отношений. — Померяешь температуру? — Спрашивает Элиотт тихо, прижимаясь губами к его плечу, задумываясь о том, что надо будет достать из шкафа Луке плед. — Заставь меня. — Шепчет Лалльман, поглаживая пальцами ладонь Элиотта, прижатую им к его груди, на что старший усмехается, прижимаясь к его плечу уже лбом. — Я попробую.