***
До места назначения пришлось ехать от силы минут десять. Пока я молилась, чтобы нас никто не остановил, Барнс караулил водителя скорой. Точно, метр в метр, от названных координат нас ждал тонированный в ноль внедорожник. Я оценивающе осмотрела представительский автомобиль цвета мокрого асфальта. Кажется, что мой запас подарков от Щ.И.Т.а израсходован на год вперед. Понадеемся, что эта прелесть ровно в двенадцать часов не превратится в тыкву. Нужно отдать им должное, сработано на «отлично». Машина отзывается коротким сигналом и три раза мигает фарами, едва я успеваю к ней приблизиться. Внешние камеры настроены на распознавание лиц. Со всех дверей снимается блокировка, а приборная панель призывающе светится, как бы говоря: «давайте уже поедем, и я покажу вам, что еще умею». Меня интересует багажник, в котором аккуратно сложены все наши сумки. Вытащив черный рюкзак, принадлежащий Барнсу, иду обратно к скорой и приоткрыв дверь настолько, чтобы пролезли вещи, заталкиваю сумку внутрь. По армейским обычаям одевается Барнс быстро, без лишних промедлений. Соскакивает вниз и захлопывает за собой дверь. Теперь могу смотреть на него без угрызений совести. Мы оставляем скорую на обочине, а когда водитель придет в себя, обвинять ему уже будет некого. Баки за руль я не пускаю, сославшись на непредсказуемое действие препарата и замедленную реакцию. Он особо не спорит. Спрашивает, куда нам дальше, и замолкает, отвернувшись к окну. Только когда мы проезжаем большой знак с зачеркнутой надписью «Сибиу», я с облегчением выдыхаю. Впереди только дорога, и как мне, кажется, неприятности остаются позади. Но ключевое слово тут «кажется». Когда телефон звонит уже раз пятый, я догадываюсь, что меня ждет на другом конце провода, и отвечать не тороплюсь. Не вижу смысла. При очередном проигрыше мелодии, Баки не выдерживает и берет смартфон в руки. — Ответь, — тихо говорит он и протягивает мне. — Я за рулем. Барнс согласно кивает, но вместо того, чтобы положить телефон обратно, включает громкую связь. — Мег, я целую вечность до тебя пытаюсь дозвониться, что случилось? — негодует Сэм, — Меган, — голос у него подавленный, — нужно было ответить на звонок. — Говорит он так, будто случилось что-то непоправимое. Я и не ждала, что все пройдет тихо да гладко, но до последнего верила, что поступила правильно и во имя благой цели. Однако холодный тон Сэма возвращает меня в реальность. — Ты на мои не отвечал, — бросаю я от обиды. Если бы мы поговорили с ним тогда, все могло быть по-другому. — Я была одна! — Знаю, — тихо говорит он. — Некоторые события уже просочились в СМИ. Группа агентов сегодня же отправится в Сибиу, они знают, что делать. — Знают? Правда? А где они раньше были? Где ты был? Помнится, что за выполнение задания мы должны отвечать все вместе, а не сливаться по одному. — Сейчас это уже не так важно, — коротко отвечает Сэм, — тебе нужно вернуться на базу. Есть разговор. — Разговор для меня, я правильно понимаю? — Да. — С кем? Ты останешься? — Нет. Я вылетаю обратно. — Отключи, — процедила я сквозь зубы, обращаясь уже к Барнсу. Остановив машину на обочине, выскакиваю из салона. Эмоции душат, и чаша моего терпения уже окончательно переполнена. Баки выходит следом. — Они вызывают на разговор, — обреченно повторяю я, хватаясь за голову. Хочется волком выть. — Это конец всему. После таких разговоров только на границе печати в паспортах эмигрантов ставить. — Они тебя не уволят, — Барнс не пытается меня успокоить, он говорит так, как думает, — ты хороший агент. Его вера поначалу дает мне крохотную надежду на то, что еще не все потеряно. — Но не медалью же наградят? Они, наверное, уже и комиссию сформировали. И даже если не уволят, то точно отстранят… Я поднимаю глаза на Баки. Ну давай же, скажи, что я хороший агент и меня не могут отстранить! Но он молчит. И тут до меня доходит, что Барнс эту ситуацию видит более чем ясно и он со всем согласен. Чертов помешанный на работе сукин сын. — Но если ты и Сэм…если вы скажете свое слово… — Нас не будут спрашивать, — как под диктовку говорит он. — Это не в их правилах. — К черту их правила. Неужели нельзя выйти за рамки этих глупых норм? Вам с Сэмом же не все равно, так? Тебе не все равно? — Это лишь работа, Меган. — Работа? После всех этих месяцев — работа? — Я понимаю, о чем ты говоришь. Но здесь нет места эмоциям или заботе о ком-то…Сибиу - Стамбул
22 августа 2019 г. в 12:51
Как часто вас посещает мысль, что до нервного срыва осталось совсем чуть-чуть? И что, если срочно не съесть плитку шоколада, завернувшись в пушистый плед, дела уже никогда не пойдут хорошо? Человеку нужно не так много для психологической разрядки. Место, время, любимая вещь, ужин в дорогом ресторане, или уехать в закат, или простое «все будет хорошо», приятная ложь. Потому что о том, что жизнь — дерьмо, мы и сами прекрасно знаем, но иногда все же врите о таких вещах, врите…
Тихий писк телефона вырвал меня из сна похуже, чем если бы я уснула в обнимку с полицейской сиреной, которую внезапно включили. Неприятный, омерзительный звук. Вскочив на месте и осмотревшись по сторонам, не сразу получается сообразить, где я нахожусь и что вообще происходит. Датчик уловил участившийся пульс Барнса и незамедлительно передал сигнал на мобильный. Увидев на экране время, я понимаю, что прошло всего десять минут. Голова раскалывается, вместо сна организм получил мимолётное падение в темноту и резкое возвращение в белоснежный салон машины скорой.
— Баки? — я легонько трогаю его по плечу, и длинные черные ресницы начинают подрагивать. «Нужно что-то подложить под голову». В дальнем углу есть пара сложенных тонких полотенец, которые я обворачиваю еще вдвое и это уже походит на подушку. — Баки? — повторяю я, переместив ладонь на его лоб. Температура, вроде, нормальная. Первую помощь я смогу оказать без проблем, вот только у Барнса не обморок и не вывих сустава.
Индикатор светится голубым.
— Не вставай, — приходится приложить усилия, чтобы удержать Барнса на месте. Он крепко жмурится, а затем немного приоткрывает глаза, сопротивляющиеся яркому свету.
— Где мы? — его голос совершенно охрипший, то ли от долгого сна, то ли это побочный эффект транквилизатора.
— В машине скорой помощи, уезжаем из города.
Мужчина делает глубокий вдох и снова закрывает глаза. Я крайне редко позволяла себе стоять к нему так близко, да и сам Баки бы в иной ситуации не подпустил. Что-то во всей этой обстановке действовало на меня очень и очень плохо, неправильно. Замкнутое пространство, вид обнаженного (без преувеличений) идеального мужского торса, или весь этот чертов день, грозящий мне билетом в психушку в одну сторону. В глубине души я начинала догадываться, чем все это обернется, и захотелось хотя бы ненадолго, но оттянуть момент очередного разочарования.
— Тебе плохо? — задаю самый наиглупейший вопрос. Придвигаюсь ближе, мягко, но настойчиво, укладываю Баки обратно. Он не сопротивляется и только беззвучно выдыхает.
— Понять не могу, — честно отвечает он и касается металлическими пальцами того места, где до сих пор находится пуля. Я болезненно морщусь, мысленно примеряя рану на себе, к горлу подступает тошнота, и виной тому совсем не окровавленный участок кожи, а чертова головная боль, которая не желает исчезать. Усталость вкупе с серьезными перенесенными переживаниями наваливался совсем невовремя.
— Что произошло? — Барнс по-прежнему не открывает глаза и глубоко дышит. На мое счастье у него нормализуется пульс и давление, внешне тоже никаких признаков побочного действия препарата. Каждому, наверное, знакомо это состояние. Когда вас будят ранним утром, и мозг понимает, что нужно вставать, но организм его команды просто игнорирует. Веки наливаются свинцом, словно вы не спали целую вечность, не представляется возможным даже немного пошевелиться. Баки ведет рукой выше и, нащупав на своем плече мои холодные пальцы, чуть сжимает их своими, убеждаясь в реальности происходящего. Я тут же прерываю этот контакт. По телу от головы до кончиков пальцев на ногах проносится волна дрожи. Сейчас совсем не время умиляться сонному виду Барнса, тем более он не просто спал, тем более по моей вине.
— Нужно было выбираться оттуда. Кто-то решил напомнить всей стране, что однажды Зимний уже «гостил» тут, и чем все это закончилось. Нам бы не дали просто уйти, а Сэм, он не отвечал на звонки…- по мере продолжения своего рассказа я начинаю понимать, как это выглядит со стороны, насколько все было непродуманно и обречено на провал. Я ведь даже не знаю, что именно произошло в полицейском участке.
— Кто ведет машину? — Барнс соображает гораздо быстрее меня, словно не ему, а мне пару часов назад влепили лошадиную дозу транквилизатора.
— Гражданский, — отвечаю я. И это еще одна проблема, которую скоро придется решать.
— Я знал, что Уилсон или ты меня когда-нибудь прикончите, — тихо говорит Баки и предпринимает очередную попытку сесть. Я машинально тяну к нему руку, но он достаточно резко прерывает этот жест. Чувствую, как по спине проходит омерзительный холодок, ощущения совершенно противоположные, испытанным ранее. Мне открывается другая сторона медали. Барнс — не рядовой агент Щ.И.Т.а, которому время от времени приходится испытывать на себе разработки наших ученых. Ему ненавистно любое вмешательство медиков или инженеров, и это с учетом того, что они спрашивают разрешение. До сегодняшнего дня я тоже старалась сперва получить его одобрение и только после помогать. Мужчинам, разумеется, забота льстит, и они ее не сторонятся, но когда сами уверенны в своем состоянии. Вроде «ты конечно можешь наложить пластырь и даже периодически справляться о моем самочувствии, а я сделаю вид, что это не более, чем царапина». Но в нашем случае ничего подобного не будет, Барнс молча сидит, повернувшись ко мне спиной и опираясь одной рукой на медицинскую койку, второй он держится за голову, пытаясь справится с действием препарата сравнимым возможно с теми, которыми ГИДРА в свое время усмиряла Солдата. Все, что я делаю дальше, мне кажется совершенно правильным. А именно касаюсь подушечками пальцев молочной кожи на лопатках и выше. Вижу, как он едва заметно вздрагивает, слышу, как рвано выдыхает, когда моя ладонь обхватывает плечо, а большой палец дотрагивается до пульсирующей артерии на напряженной шее.
— Не шути так, — я не могу выдавить из себя даже подобие улыбки. Руки начинают дрожать. Лучше бы я маячила под окнами полицейского участка, отгоняя оттуда репортеров…
Баки осматривается вокруг, а затем смотрит на собственное тело, больше, чем по пояс скрытое под мешком понятного предназначения. Мысленно сверив ощущения, он переводит взгляд на меня.
— Одежда?
Я нервно сглатываю.
— Все вещи в машине, она на выезде из города.
Он снова смотрит на черный материал, потом на меня, видимо решая, стоит ли высказать все вслух или промолчать. А я должна вообще как-то комментировать эту ситуацию?
— Нужно пулю достать, — говорю я после небольшой паузы. Благо инструментов вокруг нас предостаточно, так же, как и бинтов, и прочего. Вот только обезболивающее колоть нельзя, пока организм полностью не выведет анксиолитик. И снова я собственными руками буду его мучать. Барнс поднимает на меня настороженный взгляд, в котором читается один единственный вопрос «опять?». Страха тут нет, он мне доверяет, но видимо не настолько, чтобы вопреки болезненным ощущениям получать удовольствие просто от того факта, что я помогаю искренне.
— Я больше к тебе не притронусь, честно. Мне и самой все эти хирургические манипуляции осточертели. Просто давай выберемся отсюда и ты выскажешь все потом?
Баки протяжно стонет и ложится обратно.
— Почему я, а?
— Потому что ты туда полез и устроил мордобой.
Теперь настала его очередь недовольно кривиться.
— Хочешь обсудить мои методы работы? — сонливость и слабость как рукой снимает, причем у обоих. Не пропадает только моя разыгравшаяся мигрень. — Этот ублюдок мог убить гораздо больше.
Разговор идет к очередной ссоре, понимаю, что мы с Барнсом без третьей стороны работать не способны. Мне в принципе становится тяжело работать рядом с ним: конфликт на конфликте. Если речь идет о делах, то мы оба упрямы, но мной хотя бы движет здравый смысл, а не только навыки профессионального наемника. Интересно посмотреть, как бы он вел себя среди равных. Впрочем, иногда, мне кажется, мало бы что изменилось. Барнс разве что меня в спарринги не приглашает, отдавая предпочтение Сэму, который, к слову, не особо рад. Уилсон подходил ко мне один раз, предлагал провести небольшую тренировку, ссылаясь на то, что ВСЕХ агентов Щ.И.Т.а должны учить рукопашному бою, но мне удалось его переубедить. Нам и оружие то дали с наставлением «повесьте дома на стену и никогда больше не трогайте».
Его методы работы…
— Он бы сбежал, не сунься ты туда, и мы бы потеряли меньше.
— Сбежал? А на кой-хрен мы тогда его вообще искали?
Сложно было воспринимать весь наш диалог всерьез, потому что Баки все еще наполовину находился в мешке, только молния теперь была расстегнута гораздо дальше.
— Спроси сам у себя, ты рвался в бой, могли бы спокойно сидеть в доме, но нет. Тебе нужно было навздеваться, как чертовому агенту 007, и при полном параде притащиться практически в центр города, чтобы под камерами видеонаблюдения убить человека.
Я не хотела кричать на него и уж тем более в чем-то сейчас обвинять. На словах «убить человека» у Баки даже цвет лица меняется.
— Прости меня, — выпалила я на одном дыхании прежде, чем он успел мне ответить, — прости за всю эту вакханалию, что сейчас происходит. Виновата, знаю, что виновата, но я на волоске от истерики, и не хочу, чтобы ты становился свидетелем этого, да и тебе это не больно надо. Так что давай успокоимся. Нужно добраться до машины.
И внемля моим словам, это почти двухметровое чудо с пронзительным немигающим взглядом покорно замирает передо мной на кушетке, пока я достаю из специального ящичка пару пинцетов…
Барнс шипит, матерится, сжимает здоровую руку до побеления костяшек, но терпит. Десятки раз слышала истории о его прошлом и говорила себе: «какой же надо быть конченной сволочью, чтобы добровольно причинять человеку столько боли?». Мне хотелось в его глазах выглядеть лучше, чем они, Барнс конечно не просил, но я все-равно взяла на себя миссию реабилитировать весь мир. А по итогу раз за разом откровенно лажала.
Тем временем поездка подходит к концу. Никакой экипаж из соседней больницы нас не встречает, и уставший после смены водитель начинает раздражаться. Он глушит двигатель и требовательно стучит из кабины.
— Когда приедет их экипаж? Я домой хочу, еще с ночи не спавши!
— Нам бы твои проблемы, — буркнула я в ответ, но он меня скорее всего не услышал. — Ладно. Справлюсь. Хуже уже не будет.
Баки вопросительно на меня посмотрел.
— Если ты выскочишь голым из машины скорой помощи, будет только хуже, — пояснила я и достала из ящика с медикаментами бутылочку анестетика. Зашуршал полиэтилен, и ровно в тот момент, когда я обернулась, Баки уже держал пресловутое полотенце в области…в общем там, где оно сейчас было нужнее всего. Второй рукой он прижимал к груди кусок повязки, уже наполовину пропитавшейся алой жидкостью. Я не знала, куда именно сейчас можно и нужно смотреть, чтобы эта ситуация не стала еще более неловкой. Сколько труда было вложено в это великолепие из мышц, а досталось оно какой-то легкодоступной женщине в сомнительном румынском стрип-клубе…
— Выходи и за руль, — Барнс кивнул на дверь.
Слепо повинуясь его командному, не до конца потерявшим хрипотцу голосу, я поспешила выпрыгнуть из машины и нос к носу встретилась с недовольным водителем. Он попытался заглянуть мне за спину.
— Мы уже приехали? — я невинно похлопала глазками. На лице мужчины не дрогнул ни один мускул.
— А куда ехать то? — забасил он, — по дороге ни одного экипажа не было. Я разворачиваюсь обратно сейчас же и первым же делом мы пойдем к твоему ординатору!
Моя маска дружелюбия испарилась. Чего ради сейчас ломать комедию? Или трагедию. Лучше уже ничего сделать нельзя, а хуже, да и плевать. Лишь бы как-то.
— У меня там проблемка одна, не посмотрите? — я кивнула назад, догадываясь, что там ждет беднягу. Ну, хотя бы выспится.
Сволочь.
Что он может понимать? Зачем делает вид, что знает, если на самом деле это не так? Впервые за долгое время я дала слабину, потому что тоже человек и не железная. Скажете, что Щ.И.Т. не для таких, что там у всех нервы стальные? Черта с два. Видела и похуже, а слышала рассказов еще больше. А тот, кто сейчас стоит передо мной, должен знать, какого это, когда эмоции через край, когда обстоятельства связывают по рукам и ногам, когда хочется забыться. Но нет, он смотрит по-другому, как на провинившегося ученика.
— Так почему я-то о вас, придурках, все это время заботилась? — голос срывается на крик, — почему мне было не все-равно? Почему никто из вас и слова не сказал? Не просили, скажешь? Да, не просили, но и против не были! А теперь просто закроете глаза и подождете, пока к вам другого агента пришлют?
— Мы на задании.
Хочется сиюминутно стереть это невыносимое выражение спокойствие с его лица. И так по-женски обидно, что впору одарить эту щетинистую щеку звонкой пощечиной, но не умею. Никогда так не делала. Не было повода. А теперь вот появился, но передо мной не просто провинившийся в чем-то бойфренд, а угроза национальной безопасности в чистом виде. Хотя этому экземпляру идет абсолютно любое настроение, идет и смущенная улыбка и хищный оскал, и даже когда глаза словно стекленеют от напряжения во время заданий. И я слишком увлеклась вниманием к человеку, который только что сказал, что ему абсолютно плевать, если мое место займет кто-нибудь другой. Чего я там обещала, заботиться и никогда не обижать? А, к черту!
— То есть, я права?
Он смотрит на меня выжидающе, слушает, хмурится, снова терпит.
— Ну отреагируй хоть как-нибудь!
Он привык работать в ином окружении. С солдатами, агентами ГИДРЫ, отважным Капитаном и авантюристом Сэмом Уилсоном. Джеймс, мать его, Барнс и во мне видел напарника, возможно и скулящего от боли и негодования, но так или иначе готового вернуться в строй.
— Поедешь на базу, а обсуждать будем уже после того, как примут решение.
— Не будет «после», Барнс. «После» мы уже вряд ли увидимся, они зовут не посовещаться, а огласить приговор.
— Если мы вмешаемся, будет хуже.
— О, значит мысли все-таки были?
— Я отвезу тебя в аэропорт.
Это становится последней каплей.
— Себя отвези.
И когда возможности сдерживать слезы больше нет, я толкаю Барнса обеими руками в грудь, от безысходности. Он не сдвигается ни на сантиметр. Забрав из багажника свой рюкзак, отправляюсь в прямо противоположную сторону вдоль дороги. Догонять меня, разумеется, никто не собирается. А знаете, хотелось бы! Раз в жизни да психануть, чтобы поймали, чтобы кто-то надежный, и сильный, и верный просто обнял, говоря, что все пройдет, нужно лишь немного подождать. Да я так в мужчинах не разочаровывалась с тех пор, как…да никогда!
Резко повернувшись на 180 градусов, вижу удаляющийся бампер нашей ауди. Проезжающая мимо машина недовольно сигналит, водитель решил, что мой нецензурный жест обращен к нему. Но это не так. Хотя…я не уверена, что Барнс смотрит в зеркало заднего вида, так что пусть хоть кто-то внимание обратит.