Around the world...with two badass

      POV Меган       Я отклоняю уже третий входящий звонок, возрастает желание вовсе отключить устройство, но это повлечет за собой большие проблемы, разбираться с которыми у меня нет ни сил, ни желания. Расхаживать взад-вперед, разрезая воздушное пространство потоком своего негодования, мне не позволяют габариты квартиры. Поэтому я то стою у окна, то возвращаюсь к кровати, то снова устремляю бегающий взгляд на городскую панораму, открывающуюся с восьмого этажа.       Барнса мои манипуляции совершенно точно раздражают, но он тщательно это скрывает.       — Как это могло случиться?       — Там был какой-то газ. Прибор показал, что паралитический. По крайней мере на остальных он подействовал именно так.       — А у тебя, что, вызвал «легкую аллергию»? — я прикладываю достаточно усилий, чтобы голос звучал ровно и не провоцировал Баки на слишком эмоциональный ответ. Сейчас он особенно склонен повиноваться чувствам, а не разуму. — Баки, не мне объяснять тебе, что такое осторожность, неужели Фьюри есть дело только до того, успешно ли проходит задание, а как потом живут его люди — плевать?       Молчит. Вижу, как напряженно гуляют желваки под кожей, взгляд настолько отстраненный, что становится жутко.       — Что вы там делали?       Ответа не следует. Я не обладаю нужным уровнем доступа, чтобы иметь право знать такого рода информацию. Или же Ник Фьюри отдал приказ, а хороший солдат приказы выполняет.       — Ладно. Проехали. Сэм в курсе?       — Да, он знает.       — И тоже предпочитает делать вид, что ничего не произошло?       — Ему сейчас не до этого.       Я мысленно соглашаюсь, хоть это и не доставляет никакого удовольствия. Сейчас всем «не до этого». Страна охвачена траурным настроением по ушедшему Герою, и что уж говорить про самых близких для него людей? Едва ли не убитых этим горем. Мне не довелось познакомиться со Стивом Роджерсом лично, а вот рассказов и легенд слышала достаточно, но и этого оказалось мало, чтобы потерять рассудок от новостей о его смерти. Я снова подошла к кровати, на которой сидел Барнс, и здоровой рукой отогнула ворот его футболки. Гладкая кожа была покрыта россыпью еле заметных нитей, которые собирались в бордовые пятна. Такие же, как были у поехавшего наемника ГИДРЫ, устроившего стрельбу в офисе.       — Это ненормально, не находишь? Твой организм способен самостоятельно залечивать глубокие порезы и выводить из крови любой токсин в течение двадцати четырёх часов. Нужно ехать в Щ.И.Т., чтобы тебя посмотрели специалисты.       Барнс недовольно морщится на слове «специалисты». О его нелюбви к докторам, инженерам, специалистам и всем остальным, желающим дотронуться или не дай бог подвергнуть медицинской экзекуции, мне хорошо известно.       Я присаживаюсь перед ним так, чтобы наши глаза были примерно на одном уровне. Словно собираюсь сюсюкаться с разобиженным ребенком, только если бы я сказала ребенку то, что собираюсь сказать Баки, меня непременно бы закидали камнями активисты и особо впечатлительные родители.       — Придушила бы, веришь? Собственными руками. Чтобы никто больше не мучался: ни ты не мучался, ни я, ни кто-либо другой.       Его губы изгибаются в некоем подобии улыбки. Хороший мальчик.       Из кармана снова раздается повторяющаяся мелодия, на этот раз я тоже не собираюсь отвечать. Мой перелом ключицы и операция не стали достаточным основанием для ухода на больничный или даже просто выходного дня без домогательств звонками со стороны начальства. Задача вырисовывалась сложная: с одной стороны через полтора часа я должна выдвинуться обратно в Атлантик-Сити, а с другой стороны допинать Баки до врача, потому что один он туда точно не отправится. Мужчины в принципе предпочитают пасть смертью храбрых, нежели обратиться к доктору и признать, что заболели.       Меня подгоняло чувство вины, пускай в лицо мне обвинений не высказывали, но факт оставался фактом, и связь между моим переводом, отстранением Барнса и странными отметинами на его шее — была. А начало всему этому положила одна поездка в Манхэттен по моей инициативе.       — Так, ладно, надо поторопиться. Сейчас всё командование либо уже свои места покинули, либо собираются. По крайней мере Хилл точно возвращается обратно на Трискелион, а значит вопросов задавать не будет.       — Тебя ведь перевели?       — Перевели, а не уволили. Никто не запретит нам вход на территорию штаба, а вот лишнее внимание будет совершенно некстати.       Отсутствие сопротивления со стороны Барнса немного настораживало. Не было в его глазах железной уверенности в том, что все в порядке и визит к врачу необязателен.       Мне начинает казаться, что череда неприятностей никогда не закончится. Особенно досаждает мысль, что кто-то водит нас за нос, и этот кто-то рассиживается в кожаном кресле в своем собственном кабинете с золотой табличкой на столе. Поэтому приближаясь к своему бывшему месту работы, я желаю как можно скорее миновать общий холл и не попасться никому на глаза. Особенно не хочется встретить ненароком Фрэнка, к нему я испытываю смешанные чувства, благодарность на грани недоверия за то, что отправил подальше. Барнс молчит всю дорогу. В такой день ему меньше всего на свете прельщает мысль оказаться подключенным к анализирующим аппаратам, и я задаю себе вопрос, а чего бы он хотел?       — Ты как?       — Паршиво, — честно отвечает Баки.       Я мельком поглядываю на время: в запасе всего один час. Этот жест не остается незамеченным и, возможно, трактуется как-то иначе, неправильно.       — Торопишься?       — Да, — киваю я, — меня сюда не по доброй воле отпустили. Сэм попросил приехать, он же и поспособствовал тому, чтобы процедура получения отгула не заняла полдня мотания и собирания подписей в заявлении.       Барнс никак не реагирует на услышанное, или же делает вид, что не придал значения моим словам. Через кодовую дверь на третьем этаже мы попадаем в узкий белый коридор, подсвеченный светодиодными лентами по всему периметру. Каждые два с половиной метра сбоку: справа или слева, появляется дверь. На них уже сенсорная панель, считывающая отпечатки пальца или специальную карту с доступом шестого уровня. У главного входа в лазарет — четыре датчика под самым потолком, которые, если не знать, то легко можно принять за крупные металлические болты. Системе требуется всего несколько секунд, чтобы завершить процедуру распознавания лиц и принять решение о допуске. На настенной панели высвечивается моё фото, полное имя и код. Загорается зеленый индикатор, и теперь мы можем зайти внутрь.       Доктор Кэтрин Фергюсон и ее муж Бернард любых посетителей встречают холодно и отстраненно. Эти двое только вне работы выглядят как нормальные, доброжелательные люди, а вот в стенах лазарета на их лицах улыбку даже по праздникам не заметить. Они не задают лишних вопросов, когда оба появляются из внутреннего кабинета. Раз система нас пропустила, значит пришли по делу.       — Добрый день. Нам нужен полное экспресс обследование состояния организма. Предположительно началось поражение внутренних тканей посредством воздействия какого-то препарата.       Медикам хватает пары секунд, чтобы понять, кому именно из нас двоих нужна помощь, и как в этой ситуации действовать. Женщина утвердительно кивает, просит Барнса раздеться по пояс и сесть в специальное кресло, рядом с которым установлено как минимум пять различных аппаратов. Бернард внимательно смотрит на меня.       — Какого рода воздействие?       — Газ. Попадание через легкие в кровь. Возможно, еще остаточный эффект на верхних слоях эпидермиса. Может и то и другое.       За моей спиной начинает работу мощный процессор, соединяющий всю лабораторию в единый механизм. Загорается дополнительное освещение, и специальная камера делает несколько снимков пациента. Изображение моментально выводится на монитор.       — Берем полный анализ крови и общую гистограмму по вариабельности сердечного ритма. Сканер — запустить проверку функционирования жизнеобеспечивающих систем. Внутренние органы?       — Нарушений в работе нет, — отвечает ему механический голос из динамика.       — Костные ткани?       — Без изменений.       — Сердечно-сосудистая система?       — Формируется детальный отчет.       — На что это похоже? — спрашивает доктор, но уже у меня, а не у своего компьютерного ассистента. Мы оба смотрим на увеличенное изображение участка шеи и ключицы Баки. В это время жена Бернарда порхает над пациентом, то снимая с него датчики, то устанавливая новые, параллельно с этим записывает что-то в блокнот.       — Положительная реакция на какой-то препарат? — отвечаю я.       — Она распространилась бы дальше. Поражена только эта зона.       На экране появляются первые результаты.       — Как при общем удовлетворительном состоянии показатели могут быть такими низкими?       — Вопреки мнению искусственного интеллекта, нарушения все-таки есть. Только непонятно, чего именно они коснулись.       — Готов результат анализа крови, — оповещает ассистент.       Цифры выстраиваются в две колонки, особые строчки подсвечиваются красным.       — Быть не может, — первой прерываю молчание я. Фергюсон, кажется, тоже не верит своим глазам. — Я такое в последний раз видела у…       — Агента Гилмора, из отряда особого назначения. После миссии в Японии.       Перед глазами тут же появляется образ высокого коренастого мужчины, которого в штаб доставили практически с надгробным камнем в обнимку.       — Он получил дозу радиационного облучения практически несовместимую с жизнью, но даже тогда уровень был меньше! Чтобы получить такой заряд, Баки нужно было плутоний есть на завтрак, обед и ужин семь дней в неделю.       — Это объясняет пораженные участки кожи.       — Бернард, в вашей лаборатории установлены десятки различных датчиков, но ни один из них не отреагировал на наличие источника радиации.       — Вероятно, фон исходит не наружу.       — То есть воздействует только внутри организма? Как такое возможно? Принципы распада атомного ядра никто не отменял.       Фергюсон задумался. У него, как и у меня, ответа на этот вопрос не было.       — Хорошо, предположим, что определенного характера воздействие все-таки было. Мы же оба знаем, из чего он состоит, — добавила я немного тише и намекая на личность Барнса, — сыворотка рассчитана и на сопротивление локальным лучевым поражениям в том числе, почему организм не защищен?       Доктор приблизил лицо к монитору, чтобы еще раз удостовериться в показателях. Я видела, как шевелятся его губы, но ни единого звука оттуда не выходило. Он нахмурился, поправил очки на горбинке острого носа и повернулся ко мне.       — Его организм полностью чист, там нет ни одного инородного химического соединения, которое бы боролось с препаратом.       — Но ведь…       — Я знаю, агент Шерман, кто это такой и откуда он взялся. Мы много времени потратили на изучение документов истории происхождения сыворотки суперсолдата и отчетов о попытках создания ее эквивалента. Я знаю, как она должна работать, знаю, как должна отображаться на общих физических показателях. И знаю, что здесь ничего подобного нет.       — Бред.       — Отнюдь, — мужчина на секунду задумался и снова прильнул к экрану, — если это было направленное воздействие, газа, радиации или чего-то еще, то оно поразило цель, молекулярный анализ тому подтверждение. Мы сейчас можем взять кровь у тебя, у меня, у моей жены, сравнить их с результатами Барнса, и вряд ли после этого увидим сильную разницу. Боюсь, что больше понятие «суперсолдат» к нему не относится.       Я посмотрела на Баки, смиреннотерпящего все манипуляции доктора Кэтрин. Он не слышал нашего разговора с расстояния всего в несколько метров, хотя раньше мог без наушника общаться с Уилсоном чуть ли не через бетонное перекрытие.       В кармане снова зазвонил телефон.       — Да?       — Шерман. Отчет по миссии в Сибири мне на стол к концу дня.       Бойд отключился, оставив напоследок желание хлебнуть серной кислоты. Я посмотрела на часы — до вылета не более тридцати минут, до моего нервного срыва — примерно столько же.