Around the world...with two badass

      Стоит отметить, что Баки достаточно легко отнесся к моему предложению помочь ему с преодолением жизненных трудностей под названием «потеря пятидесяти процентов здоровья». Поскольку никто меня от работы не освобождал, то возможности вернуться в Нью-Йорк не было, и пришлось придумывать на ходу, благо у меня был настрой давить на Бойда до последнего, а у Баки куча свободного времени и терпения. На мою просьбу об отпуске Бойд едва сознание не потерял от приступа истерического смеха, естественно ни о каких причинах я ему докладывать не стала, достаточно было того, что по всем медицинским показаниям мне положен был отдых, пока кости не срастутся, а это очень и очень нескоро. Но игнорируя данную информацию, начальник предпочел плеваться ядом и искать всяческие альтернативные варианты. Мне бы очень хотелось сказать ему, что столетний бывший советский наемник, который ждал внизу, очень расстроится, если я так и не выйду, но сейчас Барнса нельзя было впутывать ни в какие истории, в том числе и запугивание начальства. Бойд знает, кто такой Зимний солдат, и когда-нибудь я притащу Баки к нему в кабинет, чтобы посмотреть, как исчезнет наглая ухмылка с его лица. А пока приходится только мечтать.       И ждать до тех пор, пока мой начальник не отбросит на стол мобильный и не выругается, отвернувшись к окну. Конечно же он не подпишет бумаги о временном отстранении от дел, чтобы всегда было право выдернуть меня из любой точки земного шара, но любезно скажет «чтобы через неделю я тебя здесь не видел» и даже изобразит улыбку, или же это от напряжения у него мышцы на лице сведет, не знаю. Такой исход событий меня более чем радует, неделя — всего лишь формальность, чтобы уладить оставшиеся вопросы и не подставлять остальных. И неделя чтобы с головой окунуться в новую проблему.       Я осознаю, что впервые за все время мы с Баки не связаны с работой, но тем не менее находимся вместе. Он делает вид, что всецело мне доверяет, а я надеюсь быть действительно полезной. Неделя начинается с пятницы.       Барнс решает остановиться в небольшом отеле на окраине, снимает дальний угловой номер, из которого два шага до пожарной лестницы и окна не выходят на оживленную улицу. Мне это место напоминает клетку, пускай и с удобствами, никакого лишнего пространства для движений, минимум мебели, практически отсутствие техники. Баки говорит, что так безопаснее, и я не спорю и своих соображений на этот счет не высказываю.       — Ты ведь не врач, — криво улыбается он, стаскивая с себя кофту, а вслед за ней и майку.       — Не врач, но первую помощь оказать могу, всех агентов этому учат. К тому же я не беру на себя ответственность за твое лечение, просто доставлю в соответствующее учреждение при первой необходимости. А пока подключим тебя к круглосуточному мониторингу, чтобы не было сюрпризов.       Мужчина усмехается.       — Сюрпризов вроде, если я умру во сне?       — Прекращай с такими шутками! Ты не умрешь, ни во сне, ни как-либо иначе. Хватит хандрить.       Баки терпеливо ждет, пока я установлю на нем все биометрические датчики и подключу их. Эту процедуру мы уже проходили, правда устройств тогда требовалось меньше, сейчас же я работала под девизом «тотальный контроль».       — Так, постарайся их нигде не стряхнуть и не снимай самостоятельно, в любом случае я узнаю.       Когда программа заканчивает синхронизацию с датчиками, и они переходят в режим «ON», начав сразу сканировать вверенный им участок тела, то индикаторы как по команде меняют цвет на бледно-желтый.       Барнс тянет руку к одному из пластмассовых кружков на своей груди, и я на автомате бью его по пальцам, говоря «нельзя». Картинка вырисовывается плохая. Каждый жизненный показатель или уже находится на границе или стремится туда попасть. Баки выжидательно смотрит на меня, не произнося ни слова, пока я сверяюсь с данными и для верности перезагружаю всю систему. Изменений нет.       — Как же ты умудрился так влипнуть?       — В моем случае по-другому быть не могло, это вопрос времени.       — Сэм, конечно, рассказывал, что твоя задница притягивает неприятности, но чтобы настолько?.. Ладно, рано паниковать. Одевайся, пойдем искать аптеку.       Он послушно натянул обратно кофту, а я с облегчением отметила, что сейчас у меня не подкашивались ноги, и мурашки не бежали по спине от откровенного вида обнаженного торса. Волей-неволей, но я ставила работу на первое место, и пускай в этот раз под «работой» понималась забота о здоровье Барнса, это здорово охлаждало мозги, прогоняя прочь все ненужные мысли.       Под слоем одежды светящиеся индикаторы были совершенно незаметны, и знали о них только мы двое, причем Баки — просто о их существовании, а я еще и обо всех данных, поступающих через приложение в смартфоне.       К обеду город оживился еще больше, многие офисы опустели, а весь планктон высыпался по кафе и прочим забегаловкам, чтобы пообедать. Слава богу на аптеки это не распространялось, и в магазине было всего четыре посетителя, занятых сугубо своими личными делами. В аптеке пахло…аптекой, ничего необычного, но Барнса заметно тряхнуло, едва мы переступили порог.       — Что мы здесь ищем? — спросил он, нахмурившись и рассматривая других посетителей через стеллажи.       — Все, что способно поправить твое состояние. Постараемся хотя бы довести до критерия «удовлетворительно», о большем я пока не мечтаю.       Пришлось слегка подтолкнуть его, чтобы сдвинуться с места. Ассортимент товара предполагал, что нам удастся найти все необходимое, но сперва перечитать кучу инструкций и противопоказаний. Баки коробочки и баночки со всевозможными препаратами показательно игнорировал, отворачиваясь то в сторону выхода, то на продавца, застывшего у кассы.       — Держи, — впихнув ему в руки очередной комплекс витаминов, я прошла к другой витрине. Разумеется, одних только лекарственных средств будет недостаточно, но постельный режим днем, и короткие прогулки на свежем воздухе по вечерам, а также полное отсутствие тяжелых физических нагрузок для человека, который без этого не может представить свою жизнь, являлись для меня проблемой номер два.       Когда наш фармацевтический шоппинг подошел к концу, и Барнс смог наполнить легкие не запахом лекарств, а пыльным воздухом мегаполиса (который, судя по выражению лица, нравился ему больше предыдущего), он решил обозначить границы своего терпения. Шуршащий пакетик с покупками был резко отдан мне обратно.       — Я не собираюсь ничего из этого пробовать, — недовольно отрезал мужчина, старательно избегая моего взгляда.       Перед моими глазами он предстал ребенком, который говорит, что не ляжет спать, потому что не хочет, и вообще спать ему не нужно, а в итоге через пять минут уже мирно сопит, уткнувшись в подушку. В нашем же случае все так гладко не пройдет, а подушка если и потребуется, то только как средство самообороны или нападения, как повезет.       Барнс меня ни о чем не спрашивал, поэтому отвечать ему я не стала, и всю дорогу до отеля мы прошли молча. Уже в номере я разложила препараты на журнальном столике в порядке их значимости и приема внутрь «утро-день-вечер». Стандартный набор для повышения сопротивляемости организма болезням и инфекциям, комплекс для укрепления иммунитета, и на всякий случай жаропонижающее, снотворное, успокоительное (скорее для меня). Открыв баночку, я высыпала оттуда пару прозрачных голубых капсул и без слов протянула их «больному». Тот в свою очередь самодовольно ухмыльнулся вроде «отстань, старуха, я в печали», и важно прошагал в направлении ванной комнаты. В своей семье я была младшим ребенком, так что мне не посчастливилось ни с кем нянчиться, догонять, упрашивать и успокаивать, и за неимением такого опыта приходилось действовать так, как подсказывало шестое чувство.       Я всунулась между стеной и дверью прежде, чем ее успели закрыть. Снова протянув открытую ладонь вперед, я уставилась на Баки.       — Давай, это не мне, вообще-то, надо, а тебе.       Барнс ненавидел врачей, больницы и, соответственно, лекарства. И одному богу известно, насколько сильной была эта ненависть и что он мог вытворить в порыве крайнего недовольства.       — В этом нет необходимости, — ответил он, очевидно пытаясь убедить меня в том, что его здоровью ничто не угрожает, и хоть завтра можно в космос улетать.       Тогда я дернула вверх край его кофты, под которой, на идеальных мышцах живота, спрятался маленький датчик.       — Когда он будет светиться голубым, то я от тебя отстану. Все просто.       Баки посмотрел сперва на индикатор, затем на таблетки, и на меня. Загнанный в угол (буквально) он выглядел немного растерянным, наверное его мозг не знал, как действовать в такой ситуации, потому что даже при наличии угрозы, пусть и в виде принудительного приема таблеток, перед Баки стоял не враг, и даже не какой-то там незнакомый доктор, а совсем не посторонний человек, которого, (я надеялась), нельзя было просто отодвинуть в сторону. Но судя по его суровому выражению лица, меня можно было попытаться сломить своим авторитетом.       Сложив руки на груди, он изобразил свой фирменный взгляд аля «ia sovetski killer, boites menya». Стоит как-нибудь поднять тему, что эта фишка давно потеряла свой прежний эффект.       — Мы можем смотреть друг на друга хоть до посинения, но я не уйду, пока ты не примешь лекарство.       Меня немного напрягала повисшая вокруг тишина, ведь в иной ситуации мы бы уже вовсю выясняли отношения.       — Баки?       — Не буду, — коротко и ясно отрезал он, и я мысленно послала его на…куда подальше. Если бы не этот чертов перелом ключицы, мне бы ничего не стоило устроить в ванной комнате короткий спарринг, но мы имели то, что имели, поэтому пришлось в действиях ограничиться. Барнс чертовски не любил вторжения в личное пространство и всячески старался подобных вещей избегать, либо же был инициатором, что придавало ему уверенности. Я хорошо уяснила это правило, прекрасно знала и о его рефлексах, из-за которых нельзя было подходить со спины и не дай бог подкрадываться, нельзя было размахивать острыми предметами в присутствии Барнса (к вилкам это тоже относилось), и уж тем более нельзя было пытаться чем-то его «накормить». Правда все это я вспоминала уже после инцидента, когда Сэм мне популярно объяснял в десятый раз все «можно» и «нельзя», или когда сам Баки смерял таким взглядом, что хотелось остаток жизни провести в своей комнате. Прошлое Барнса обязывало его быть таким, и все, что требовалось от окружающих, а в данном случае от меня, так это относиться с пониманием и осторожностью. Но, как я уже сказала, умные мысли приходили с запозданием.       — Ты примешь эти проклятые таблетки, хочешь того или нет!       — Не приказывай мне, — досадно поморщился он, очевидно борясь с желанием свернуть мне шею.       — Ешь таблетки.       Не представляю, что он пытался отыскать у меня на лице, признаки ли сумасшествия или отсутствие инстинкта самосохранения? Наверное, когда меня посетила идея быть надеждой и опорой для ставшего по-человечески уязвимым Барнса, я думала, что он 24/7 будет белым и пушистым, и, главное, нуждающимся в помощи, как тогда, в Нью-Йорке, по факту же ничего подобного не было. Игривое настроение посещало Баки только по одному ему известному графику и никак иначе.       Я оставила две голубенькие капсулы на стопке полотенец, успокоив себя тем, что через неделю то он точно, как миленький будет лечиться всем, что предложат.       Баки вернулся в комнату минут через десять. Короткие мокрые волосы выглядели на два тона темнее и забавно топорщились. Освежился, значит? Как ни в чем небывало, он завалился на диван и, подтянув к себе смартфон с журнального столика, принялся что-то усердно в нем искать.       Во мне боролись чувство гордости и данный самой природой инстинкт оберегать. С одной стороны, Барнсу было не десять лет, чтобы отслеживать каждый шаг, но с другой… с другой я таки оторвалась от своих дел, в несколько шагов преодолела миниатюрный гостиничный номер, ввалилась в ванную и обнаружила злосчастные таблетки на том же месте, что и раньше, только лежали они теперь на одно полотенце пониже. Церемониться уже ни к чему.       Барнс встретил меня невозмутимым взглядом, изображать пофигиста у него получалось слишком натурально.       Энергия, скопившаяся за ночь, наконец нашла выход, и всё свое недовольство многочисленными забегами на крышу, я решила выплеснуть на Барнса. Он всегда оставался жертвой ситуации, всегда был тем, кому необходимо внимание. Все жалели Баки за то, что с ним случилось в Гидре, жалели по поводу сложных отношений с Роджерсом, сопереживали трудной социализации и особенно близко к сердцу принимали хрупкое душевное равновесие солдата. После заданий он часто выглядел подавлено, я хотела быть рядом. Иногда он терялся в новой обстановке, в то время как Сэм с удовольствием изучал очередной отель. Периодически Баки не ладил с бытовыми приборами, и я словно рыцарь в серебряных доспехах спешила на помощь, чтобы он мог съесть горячий тост или сварить кофе. Я искренне тянулась к этому человеку по причине и без, но чем дальше это заходило, тем больше он, словно подросток во время переходного возраста, начинал сопротивляться и выкидывать разные фокусы. Отчасти это было в его характере, но к определенному периоду жизни человек учится свои прихоти контролировать, этот же наоборот, только-только начинал ловить кайф от проявления непокорности.       — Сколько можно? — я не могла сдержать страдальческий вздох, морально готовясь к очередному разговору на повышенных тонах, — почему я должна тебя уговаривать позаботиться о себе? Почему взрослому человеку приходится разжёвывать основы здорового образа жизни и кормить с ложечки? Меня бесит эта пустая трата времени, Барнс.       Он посмотрел на меня, всего лишь посмотрел, а внутри все перевернулось.       На строгий тон у Баки была одна реакция, всегда одинаковая. Он не считал нужным корректировать свое поведение, а думал, что это другим лучше бы следить за своим языком. В не таком далеком прошлом Зимний бы даже размышлять не стал, свернув наглецу шею, и был бы прав. Ему запрещалось перечить, трогать, даже косо смотреть в сторону своего куратора Рамлоу, ближайшего окружения Пирса и на самого Александра. За малейшее отступление от правил приходилось дорого платить.       Сегодня он не хотел участвовать в разборках, не хотел принимать таблетки, он, вероятно, сделал бы это завтра без выслушивания нотаций. Это должно было быть его решение. А хотел он видеть перед собой Меган, хотел в сотый раз убедиться, что никто больше не способен так ее задевать, так волновать и заботить. Сегодня внутреннее расположение духа подсказывало ему не быть послушным. Ох, сегодня ему хотелось прислониться лбом к чему-нибудь холодному и больше не шевелиться, а рассказывать о том, что с уходом сыворотки к нему вернулась возможность напиться до чертиков и переживать потом мучительное похмелье, не хотелось.       Девушка высказалась в сторону его инициативности, или скорее ее отсутствия. Барнс усмехнулся. Она же должна понимать, насколько сильно заблуждается? Ему хочется просто сидеть и изучать каждую деталь ее внешности. Не для того, чтобы лучше запомнить, а потому что это приятно. Как мужчина, зрелый и повидавший многое, он уже все для себя решил, а именно что и кто ему нужен. Сказать об этом в слух ума, конечно, не хватило.       Очередная претензия коснулась темы не безразличия к собственному здоровью и жизни в целом. Он снова не смог сдержать ухмылки, а степень очевидности услышанного, заставила даже прикрыть глаза, ибо выслушивать это с каменным лицом было невозможно. Меган распалялась еще больше, обвиняя его в безалаберности. А Барнс о жизни задумался с недавних пор, он словно последние лет пятьдесят только и ждал, пока врачи вынесут приговор, сказав, что теперь он такой же обычный человек, как и все. Он знал цену жизни и до этого. Познакомился с болью утраты еще в тридцатых годах, а в ипохондрика превратился с первого дня знакомства с Роджерсом. С ним он провел бесчисленное количество ночей, боясь, что надрывный кашель вот-вот перерастет в неконтролируемый приступ и бледное, холодное тело Стива вздрогнет в последний раз, ему он украдкой таскал из дома лекарства, ему обрабатывал йодом синяки и ссадины. Баки уяснил предельно четко, сколько стоила жизнь, в том числе и своя собственная. Но теперь, наконец получив желаемое, он никак не мог посвятить каждую минуту приему таблеток и дыхательной гимнастике.       И он, черт возьми, будет это делать, потому что не дурак, но это должно быть его решение.       Ему хочется, чтобы этот разговор не заканчивался, хотя скорее это монолог. Его мучает любопытство, ему интересно знать, как далеко это может зайти, ему хочется простой человеческой обыденности, хочется признать себя частью всего этого. Если Мег психанет и решит уйти, то он наверняка примет все лекарства и сразу, признает поражение, но особо по этому поводу переживать не будет.       Его новая привычка — трогать волосы, каждый раз задаваясь вопросом: «и как только я решился?». Он почти уверен, что хотел бы услышать ее комментарий по этому поводу, хотя взгляды, брошенные украдкой, гораздо красноречивее.       Баки перестал теряться в собственных предпочтениях, теперь он со стопроцентной уверенностью мог сказать какой человек рядом ему нужен, мог сказать, описать, показать пальцем, сгрести в охапку, поставить рядом с собой, вроде «вот, смотрите, только она и никто больше». А она все злилась и злилась, демонстрировала ему голубые таблетки на раскрытой ладони.       То, что раньше можно было назвать неприемлемым поведением или превышением полномочий, сейчас казалось совершенно нормальным, за что не будет стыдно. Она сама подходит ближе, сама тянет руку, но вместо того, чтобы взять лекарство, Барнс обхватывает тонкое запястье, резко дергая на себя. Он ловит ее в тот же момент, сам вскакивает с места, подавшись навстречу. Он «просит» ее замолчать, сминая податливые губы, чуть прикусывая нижнюю. Бионика заключает чужое тело в беспрекословное подчинение, а ладонь живой руки скользит по шее вверх, чуть сильнее, чем требуется, сжимает подбородок, заставляя запрокинуть голову. Уже через секунду, в том месте, где грубые пальцы касались нежной кожи, остается смазанный поцелуй. Секунда, которую он дает ей, чтобы перевести дыхание. Ровно секунда, и снова ощущение фруктового блеска для губ у него на языке. Он бесцветный, заметить сложно, но вот попробовать на вкус…? Барнс клянется, что кто-либо другой узнает это только через его труп. А Меган с таким Джеймсом Барнсом не знакома, но очень скоро привыкнет, думает он про себя. Только сегодня не тот день. И это Барнс понимает, когда в грудь ему упирается острый локоть, прося или даже требуя остановиться. Он клятвенно обещает себе, что в следующий раз будет нежнее.