Falsum

Чонгук встает с кровати, держась за грудь. Сердце почему-то болит и бешено стучит после странного сна. Он сильнее прижимает руку и тяжело вздыхает, понимая, что он пару раз всхлипнул минутой ранее. Разомнув шею, он поворачивается к большому панорамному окну и упирается взглядом в огни, горящие где-то вдали, за пределами Сангуса. Чон про себя подмечает, что неплохо было бы объединить два района, убрав огромную стену, разделяющую Сангус и Долор на два разных района. Но он понимает какие последствия его ожидают, убери он эту стену. Есть люди он даже сказал бы фамилии, в Сангусе, которые считают, что они способны управлять Сангусом и даже Чонгуком, считая нового «правителя» молодым и чересчур наивным. Чон пятернёй взъерошивает и без того запутанные волосы и усмехается: и плевать, что в последнее время все представители знатных родов младше самого альфы. Слышится продолжительный и даже настойчивый стук в дверь, из-за чего Гук вздрагивает, не сразу поняв, что это. Взглядом он окидывает электрический будильник, стоящий недалеко от плазмы, что висела на стене напротив кровати, удивляясь: кто может прийти так поздно? — Да! — Чон тянется за ворсистым халатом, лежащим на стуле у окна, и приглашает войти незваного гостя. — Ты? — скривившись от режущего глаза запаха алкоголя, исходящего от Тэхёна. — Я, — довольно тянет он в ответ и проходит в глубь комнаты, не спросив разрешения у хозяина и пройдя под его рукой. — Какого чёрта ты… — Чонгук ещё раз смотрит на часы, слегка сощурившись, а потом продолжает: — припёрся ко мне в три часа ночи, придурок? — Так… — Тэхён останавливается, пару раз щёлкает пальцами, пытаясь вспомнить подходящее слово и вновь продолжает: — получилось! — Получилось? — Чонгук подходит к креслу, стоящему у большого панорамного окна, и усаживается в него, перед этим ухватив небольшой мячик, лежащий на полке у телевизора. — Ага-а-а, — Ким вновь растягивает гласные на привычный Чону манер, плюхается на кровать, подложив под голову руки для большего удобства. Ким ёрзает на не застеленной кровати Чонгука, устраиваясь поудобнее, так же, как и Гук устремляет свой взгляд на всё те же дальние огни, и, спустя минуты молчания, говорит: — Не поверишь. А может и поверишь. Наверняка ты уже знаешь. — М? — Чон поворачивает голову в сторону друга. — Хотя-я, если ты сидишь здесь, у себя в крутой квартирке в центре Сангуса, то точно не знаешь. — Если будешь томить, то врежу и выпру из этой самой квартирки. — Да ладно-ладно, — он поднимает руки, показывая, что сказанного Чоном он не желает. — Мне птичка одна напела, что твоего омежку изнасиловали. — Рен не мой омежка, мне плевать, что с ним творят. — Ты мой дубинноголовый, — с наигранным умилением Тэхён гладит Гука по голове под его недовольное шипение. — Я про… Как его ж батюшка назвал. Сокджинни! Ким Сокджина. Не про него ли ты мне песни пел недавно? Чонгук отстраняется от руки Тэхёна, пару раз моргает, пытаясь понять, сказанное Кимом. Всё сходится. Именно поэтому ему было так больно, сердце будто бы на части разрывалось, как бы банально это не звучало. Он подрывается с места, рекордно быстро собираясь, и вылетает из квартиры, попутно бросив Тэхёну, чтобы он захлопнул дверь, когда будет уходить.

***

Сокджин сосем не ожидал увидеть запыхавшегося и удивительно злого Чонгука на пороге своего дома. Он потирает глаза, медленно отходя от сна и почему-то всё ещё видит тяжело дышащего Чона, что устремил свой нечитаемый взгляд на Сокджина. Ким поморщился, в очередной раз задавая вопрос: — Что вы здесь делаете? Вам не кажется, что поздновато для похода в гости? В ответ Чонгук лишь отрицательно качает головой и подходит на порядок ближе к Сокджину. Потом ближе. Ещё ближе. И так до тех пор, пока между ними расстояние не стало катастрофически маленьким. Киму даже дышать стало гораздо труднее. Чон в это время опёрся правой рукой о дверь, возле которой стоял Джин. Он такой красивый. Такой…уютный? Пусть и такой заспанный, пусть его волосы спутаны до невозможности, пусть в уголке его пухлых протягивается тоненькая полоска слюны, пусть его большая кофта, наверняка стащенная у старшего брата или отца, сползла с правого плеча; а сам он слегка пошатывается и периодически потирает глаза, пытаясь отойти от сна. Но он всё такой же уютный, а рядом с ним чувствуешь себя комфортно, умиротворенно и уходить не хочется. Хочется унести его к себе на большую кровать и укутать в одеяло. — Ты ведь возненавидишь меня после этого, так? Чонгук понимал, что Сокджину не до него, а уж тем более не до его желаний в виде поцелуев, но контролировать себя чертовски сложно. Хочется касаться его везде. Губами или руками… Неважно, чем-нибудь и как-нибудь (будь то невинное прикосновение или не совсем поцелуй). — Это ваше сердце так колотится или моё? — слегка подаваясь вперед, тихо спросил Ким, тем самым сорвав крышу Чонгуку, что до последнего сдерживал себя и своё желание коснуться его губ. Он правда делает это? Он правда наконец-то почувствовал его мягкие губы? Не верится. Он отказывается в это в верить. Тогда почему он сильнее вжимает омегу в стену, схватив его за ворот спальной рубашки свободной рукой? Почему другой рукой он мягко сжимает его шею? Чон чувствует как Сокджин прижимается к нему и открывает рот! Неужели он ответил. Чёрт, да, именно это он и сделал. Чонгуку от радости и удовольствия скулить, нет, выть хочется. Ему впервые так хорошо. Впервые не противно касаться чужих губ, наоборот, отрываться совсем не хочется, хочется ласкать их со всей лаской пусть и немного не такой, какую себе привыкли представлять другие, но лаской, которую Ким Сокджин заслужил. Чонгук мягко отстраняется, убирает упавшую на глаза Сокджина чёлку ладонью, сильнее прижимает его к себе и тихо спрашивает: — Я могу забрать тебя в Сангус? Могу ли забрать тебя с собой? — нет, не спрашивает, умоляет, тихо просит, заглядывая в глаза Сокджина с мольбой, диким желание оберегать его, держать всегда недалеко от себя и не отпускать. А Киму страшно. Он боится этой странной теплоты, что обволакивает его с головы до пят стоит Чон Чонгуку появиться поблизости. Боится желания смотреть на Чонгука часами, нет, сутками, как на самую прекрасную картину (пусть и видел он картин немного).Боится оставить братьев и отца. Боится, что ему будет потом больно из-за альфы, а Чон сделает больно, Сокджин уверен в этом. Но почему хочется яростно кивать головой в знак согласия? Почему хочется снова коснуться губ Чонгука и какого черта эти самые губы кажутся слаще мёда? — Я боюсь, — наконец-то произносит Сокджин, прижимаясь к Чону в ответ и проводя по его широким плечам, вдыхая слабый запах горького одеколона, которым пытался освежить и даже разбудить себя. — Понимаю, — лицо Чонгука вдруг становится серьезным и он немного отстраняется от Кима. — Я сам себя боюсь. Своих желаний, если быть точнее, — уловив сомнение в глазах парня, Чон немного расстроено (так показалось Киму) продолжил: — Я дам тебе время подумать, хорошо? Ровно через месяц я приеду за ответом. Откажешь — я больше никогда тебя не потревожу. Наверное. Именно это слово Чонгук мысленно добавляет к вышесказанному. Он подумает и даст ответ. Почему они оба чувствуют разочарование? — Я тогда поеду, — откашливается Чон, медленно отходя от Сокджина дальше и дальше. Неловкость. Он впервые испытывает это чувство: не знает куда деть руки (он уже раз десять за прошедшую минуту поменял положение рук), горло неожиданно запершило и от противного щекочущего чувства остается избавляться этим самым неловким кашлем; а взгляд! — бегающий от балок, что являются опорой небольшого козырька у входной двери, что более-менее спасал от дождя, но, к сожалению, ливень сдержать ему не по силам, до старых окон, покрытых свежей краской (Чон подмечает себе, что окна точно надо заменить как и саму крышу, уж об этом он позаботится), но не в глаза Сокджину; ему неловко. Подумать только! Ему, Чон Чонгуку, неловко! Этот мальчишка творит что-то непонятное с ним. Стыд и разочарование. Микс из этих двух самых противных чувств (по мнению Кима) с огромнейшей скоростью распространяются по телу Сокджина. Он целовался с малознакомым ему мужчиной. Больше того, ему до дрожи в коленях, до противного желания продолжить, понравилось. А разочаровался он потому, что этот самый мужчина с минуты на минуту покинет его, оставив наедине со своими чувствами и выбором. Трудным выбором для него. Ведь одна часть так и рвётся прямо сейчас согласиться с Чоном и отправиться с ним в Сангус, а другая часть, управляемая здравым разумом, останавливает его, напоминая о существовании семьи, которой без него будет очень трудно; останавливает его, предупреждая о возможных последствия, о возможном разбитом сердце. Из размышлений Сокджина вытягивает глухой стук и громкое: — Блять! Ким медленно опускает взгляд на Чонгука, что потирал копчик, сидя на траве, и непозволительно громко бурчал себе под нос: — Доходился, Ромео недоделанный, блять. Пока, Сокджин-а! — быстро поднявшись с земли, Чонгук направляется к машине, всё ещё что-то поговаривая. Ким опомнившись и поняв, что Чон вот-вот уедет, с некой надеждой кричит ему вдогонку: — Вы может хотите чаю? — Нет, Сокджин-а, иди отдыхай, я и так тебя потревожил и нарушил твой сон, — мягко отказывается Чонгук, хлопая по карманам в поисках ключей. — Ладно, — кажется, наступила вторая стадия разочарования. — Доброй ночи, Чон Чонгук, — говорит Джин и заходит в дом, расстроено вздыхая. Ким вздрагивает, когда слышит очередной стук, и жуть как радуется, когда на пороге видит улыбающегося Чонгука. — Ты всё ещё хочешь угостить меня чаем?