Falsum

Любовь. Чон никогда не вкладывал в это слово какой-то особый смысл. Более того — любовь как чувство ему чуждо, в некотором роде пугающе и почему-то завораживающе. С неохотой признавая, Чонгук не уверен, что чувство, которые он испытывает к Сокджину, является этой самой любовью. Нет это не влечение. Может, симпатия, но и в этом он не уверен. Ему страшно. Определенно страшно. Но почему? Возможно он боится будущего. Он точно боится сделать больно Киму своими поступками. Боится его ранить. Это называют любовью? Точно нет, это банальная забота, нет, инстинкт. Неужели все эти чувства, ощущения, вызваны всего лишь его сущностью? Разве она способна вызвать подобное? Как бы хотелось, чтобы всё это оказалось лишь его глупым предположением и все эти чувства оказались бы искренними. — Ты красив. Я тебе это говорил при нашей первой встречи, но повторю и буду повторять неоднократно: ты невероятно красив и ты заставляешь моё сердце почему-то бешено стучать, кажется, что оно вот-вот вырвется из груди, и это пугает, если быть честным, — признается Чон, отпивая из, кажется, самой целой и новой на его взгляд кружки из всей посуды Кимов. Сокджин застывает, удивленно глядя на Чонгука и так не отпив теплый чай, что медленно остывал, но всё ещё по-прежнему опалял руки чрезмерным жаром. Это можно считать за признание? Если нет, то за что? Чем являются эти слова, приятно согревающие и в то же время волнующие душу и сердце парня? Он отставляет кружку подальше от себя, боясь уронить её из-за нахлынувших чувств; неловко кашляет кулак и всё же хрипло произносит: — Спа...спасибо? — Всего лишь сказал то, о чем думаю. Я сказал правду, Сокджин-а, — также непринужденно отвечает Чон, очередной раз отпивая уже остывший травяной чай. — Ты бы хотел побывать в Сангусе? — Нет, — парень грустно усмехается, отвечая Чону. — Почему? — А Вы бы хотели побывать в месте, где люди откровенно шикуют за счет Долора и в то же время откровенно презирают жителей этого района? Я бы не смог побывать там не плюнув какому-то зажравшемуся альфе в лицо. Это выше меня. Глядя на них, я вспоминаю отца, что работает и на ферме и на заводе, чтобы обеспечить нам лучшую жизнь, но и тех денег не хватает; вспоминаю папу, что умер, дав жизнь ему, — Сокджин кивает в сторону комнаты, где спит его младший брат. — но, что это будет за жизнь? Мы как будто вернулись в чертово средневековье. Как может настолько отличаться жизнь двух соседних районов одного города? — Поразительно! — неожиданно для Кима, восхищенно восклицает Чон. — Ты тоже считаешь меня зажравшимся альфой из Сангуса, — тепло улыбаясь, спрашивает Чонгук. Удивительно. Разве слова Кима не должны были вызвать гнев Чона. Почему он смотрит на омегу так восхищенно? Или ему всё-таки кажется? Наверняка это его сознание нарисовало картинку, пытаясь скрыть от Кима суровую реальность? — Когда вы мне за разговор прислали денег, то да. Но мне почему-то кажется, что вы выше этого. Понятия не имею почему. А Чонгук понимает, что этот парнишка нравится ему всё больше с каждой секунду. Ему нравится ход его мыслей, его всегда поразительно легко и интересно слушать. Он рад знать, что есть те, кто с ним солидарен в отношении к Долору, пусть и таких солидарных будет весь район в лице его жителей. — Я хотел тебе помочь. Поэтому прислал деньги, я видел, в каком состоянии ваш дом. — Лучше отремонтировали больницу. Это было бы полезнее в сотню раз. Чон по-доброму усмехается и задает вопрос, поставивший Сокджина в тупик: — Тогда, почему ты отдал деньги мне, а не больнице. Ким замирает, удивленно моргая и обдумывая свой поступок. — Действительно, — шокировано произносит он. — Я ужасный человек, думал в первую очередь о себе, о своей гордости. Чонгук мысленно отвешивает себе пинка и, карая себя за необдуманные слова, подсаживается ближе к Сокджину и укладывает свою руку поверх его, чувствуя как напрягся Ким. — Это нормально, Сокджин-а, нормально в первую очередь думать о себе, а потом уже о других. — Но не в моем положении, мистер Чон. — Чонгук. Кажется, я уже говорил, что для тебя я — Чонгук. Но, всё же, я буду стоять на своём — ты ничего ужасного не сделал, ты думал о себе, точнее о своих чувствах. Чон сжимает ладошку парня, поднимая над своим лицом, чтобы рассмотреть чертовски тонкие пальцы омеги, взглядом цепляется за запястья, безобразные запястья, украшенные ужасными синяками в виде человеческих пальцев, поднимает взгляд чуть выше, на ладонь, укус. Его изящную ладонь «украшает» укус, успевший покрыться корочкой: в некоторых местах были ранки; а тонкие запястья окольцовывают отпечатки пальцев. Дурак, он ведь и забыл, зачем приехал в Долор. — Покажи, — требует сквозь зубы Чон, пытаясь сдержать свой гнев. Вот только он понять не может на кого злится: на себя или на тех ублюдков. — Сокджин, покажи, черт возьми. Парень вырывает руку из хватки альфы и опускает рукава кофты на оголившиеся запястья. Он сам не замечает, как начинает рыдать, поднимая кофту дрожащими руками под напором Чонгука и оголяя палитру синяков от синего до желтого, ребра сплошь были усыпаны ими. — Блять. Блять. Блять. Конченые уроды. Чон слабо проводит кончиками пальцев по нежной коже Сокджина, чувствуя как он вздрагивает от холодного прикосновения. Чонгука распирает от желания сорваться, отыскать этих мразей и закопать живьем. Похотливые подонки. Альфе представить трудно, что творилось и творится в голове у Сокджина тогда и сейчас. — Мне так жаль, — шепчет Чонгук, касаясь головы Кима, а потом и вовсе прижимая его к себе, он успокаивающе гладит его по спине, другой рукой сжимая кофту омеги в руке. — Мне жаль, что меня не было тогда, что не смог защитить тебя. Этого не повторится. Они заплатят за это, слышишь? Они будут страдать, я тебе обещаю это. Они поплатятся, мой милый мальчик, — голос Чона вздрагивает на этих словах — он бы раньше скривился от столь сладкого прозвища, но не сейчас. В эти два простых на первый взгляд слова он вкладывает всю свою ласку и безграничную симпатию к этому омеге.

***

— Тэхён-а, друг мой любезный, — вдруг говорит Чонгук, залпом выпивая жидкость золотого цвета из гравированного стакана. — Кто тебе сказал о том, что Сокджина изнасиловали? Чонгук удобнее устраивается на кресле, то и дело ёрзая на нем от волнения, он сжимает стакан, поглядывая в него — комната, в частности лицо Тэхёна, выглядели достаточно забавно, Чон даже хохотнул. Кажется, он немного перепил. Парень встряхнул головой и отставил стакан подальше от себя: хватит с него на сегодня. — Я на окраине, у границы, был в баре, где патруль тусит. Вот и услышал разговор двух парней, которые обсуждали бравого «шлюху-омегу», что себя продал какой-то «зажравшейся шишке из Сангуса» провёл параллели между двумя людьми и вуаля — получились вы. Быстро там в Долоре слухи разносятся, — Чонгук морщится на слове «шлюха» и уже выстраивал у себя в голове план так называемой мести, параллельно думая о том, как бы скорее перевезти Сокджина в Сангус. — У меня да вопроса… — Тэхён перебивает Чона: — Я был там, потому что жизнь коротка, а попробовать надо всё, даже побывать в баре на границе. — Это выяснили, — Чонгук кивает, укладывает ногу на ногу и задает последний интересующий его вопрос: — Ты сможешь узнать их? — Интересненько, ты отомстить им хочешь? — с азартом глядя в глаза друга, спрашивает Ким, уложив подбородок на ладонь. — Ты бы видел его тело. Он кусал себя за ладонь, — Чонгук указывает на часть ладони, где у Сокджина находится укус. — от боли, когда они его насиловали, руки, всё тело в синяках, а колени содраны до такой степени, что они еще даже корочкой не покрылись. — Чёртовы утырки. Я с тобой. Засунем им в зад биту, которую мне подарил братец на день рождения, для такого дела не жаль. Хоть и паренька я этого не знаю, Сокджина твоего, но мне его жаль, а ещё мне кажется, что он интересный, раз зацепил тебя. Требую встречи с ним. Немного помолчав, Чон тихо произносит волнующие его слова, как бы прося совета у Тэхёна, и хвала всему, что до него пусть и не сразу дошло, и напрямую спрашивать не пришлось. — Я хочу забрать Сокджина сюда, в Сангус. Тэхён вопросительно глянул на друга, точно спрашивая взглядом, чего он хочет от него. — А-а-а, ты совета просишь что ли? — Ким смеётся. — Чон Чонгук спрашивает у меня совета, вау, наверное в прошлой жизни я спас мир, однозначно. Так вот, друг мой, глупая это идея, — спокойно изрекает Тэхён, укладывая руки на спинку небольшого кожаного диванчика, что повидал на своем веку немало. Чонгук неловко прокашливается, почему-то поправляет волосы и складывает руки в замок. Не этого он хотел услышать, однозначно. — И почему же? — Сам подумай, он в Сангусе будет как в золотой клетке. Золотой, но клетке, прошу заметить, — дипломатично ответил Ким, закинув ногу на ногу. — Представь, каково ему будет в районе, где буквально живут за счет Долора. — Да, он назвал некоторых жителей Сангусе зажравшимися альфами. Кроме меня, прошу заметить, — довольно улыбаясь, подчеркнул Чонгук. — Но я чувствую, как бы сказать, вину? Да, точно, вину за то, что я не был тогда, когда на него напали. Хочу улучшить его жизнь, хотя бы на порядок. — Ох, друг мой, да ты влюблен! — воскликнул Тэхён, чересчур бурно отреагировав: он вскочил с дивана, подбежав к Чонгуку и схватив его за плечи. — Чон Чонгук влюбился! Сегодня день каких-то сюрпризов, да? — Отвали, — поморщился тот, рукой убирая лицо Тэхёна подальше от своего: кажется, даже слюна альфы попала ему на лицо, отвратительно. — Раздражаешь, Ким. Никого я не люблю, это всё совесть, — он указательным пальцем постучал по виску. — Понимаешь? Пусть парень и кивает, но ему всё ещё не понятно: причём тут совесть. — Тогда дай ему денег, — Тэхён легко отказывается, на первый взгляд, от своей глупой (по мнению Чона) мысли насчет влюблённости друга. — Дай ему денег, успокой свою совесть — всё просто. — Если я ему ещё раз деньги всуну, он точно отдаст их в какую-нибудь больницу, я ему вчера идейку подсказал. — Ну, а тебе какая разница: потратит эти деньги он на себя или отдаст их? — Ну так я же хочу помочь ему, а не кому-то другому, — невозмутимо объясняет Чон. Тэхён усмехается и машет рукой, подходя к входной двери, у которой на стене висело его черное пальто, а на полу стояла любимая обувь — берцы, если быть честным, даже обувь популярных дизайнеров не нравится ему так, как нравится эта простая на первый взгляд обувь. — Понятно всё с тобой, Чон. Ну так мы собираемся надрать задницу этим ублюдкам? — Что тебе понятно, Ким? — спрашивает он, но в ответ тишина, лишь хлопок входной двери, топот и озорной хохот друга. Придурок. Чон как можно быстрее натягивает обувь и пальто. Догнать Тэхёна определенно трудно, тут свою роль сыграла обувь альфы, что непорядок удобнее обуви Чонгука; да и занятия Кима лёгкой атлетикой не прошли даром, был момент, когда он хотел стать звездой этого вида спорта, но желание улетучилось на следующий же день, стоило кому-то ляпнуть, что вокальные данные у Кима очень даже неплохие — так он захотел покорять большую сцену, но как-то не срослось и теперь он покоряет сердца омег своим голосом и точно прекрасной игрой на гитаре. — Ну так что, биту в задницу или чего пострашнее придумаем? Тэхён останавливается, упираясь ладонями в колени, кажется пора перестать курить, отдышка в таком раннем возрасте не есть хорошо. — Пока бита, а потом под настроение, — кричит вдогонку Чон Киму. А вот настроение у Чонгука отвратительное, будет, когда он встретит этих тварей.