***
Ким сидит на кровати, сжимая в руках всё того же медведя, подарок папы ещё своему неродившемуся сыну, и думает о том, как ему поступить. Кажется, что это такой шанс выбраться из нищеты, но стоит ли воспользоваться им? Разве он сможет оставить здесь свою семью один на один с врагами любого долоровца, как здесь говорят, четырьмя всадниками апокалипсиса, только они чуть отличаются от канонных всадников, но всё также внушают страх и уничтожают население района. И как бы его не тянуло к загадочному и, даже, незнакомому Чон Чонгуку, он не сможет уехать с ним. Черт, а они ведь знакомы всего ничего, а уже даже поцеловались. Поцеловались. Ким легко касается своих губ, очерчивает сначала нижнюю, потом верхнюю, вспоминая, как Чон касался их, как приятно посасывал, покусывал, сдирая тонкую кожицу с его губ. Это было удивительно приятно и хотело ещё и ещё, и это, как ни странно, пугало до чертиков. Его пугало его собственное желание. Сокджин вздрагивает от резкого стука в дверь и слышит, как встречать нежданного гостя идёт его отец за маленьким Чону на руках. Он подходит ближе, прислушиваясь, но, не удивительно, ничего не слышит, поэтому подходит ещё ближе, выглядывая из-за угла стены, что разделяла прихожую и кухню. К своему удивлению, он видит покачивающегося Чонгука и, чтобы убедиться в увиденном, он потирает глаза и зажмуривает из так крепко, как только может, ждет пару секунд, когда зрение придет в норму, и снова вглядывается в силуэт. Точно Чон Чонгук.***
Чонгук расставляет ноги шире, с наслаждением попивая напиток из стакана и наблюдая за танцующим перед ним омегой. Тэхён улавливает взгляд Чона на омеге, усмехается и, уложив подбородок на сцепленные в замок руки, подается вперёд, спрашивая у альфы: — А как же твой горячо любимый Сокджин, а, Чонгукки? — Ну, во-первых, я в верности ему не клялся; а во-вторых, — он вновь останавливается, чтобы отпить со стакана. — он мне отказал. Тэхён удивлённо приподнимает брови. — Вы знаете друг друга пару месяцев с перерывами, и ты уже предложил ему секс? Гуки, скажи мне: ты идиот? — Да нет же! Он не хочет переезжать в Сангус. Иди сюда, малыш, — Чон хлопает себя по колену, призывая его сесть, а после, ухватывает его за талию, медленно проводя руками по оголённому телу. Ким почему-то смеётся, не узнавая в этом человеке своего настойчивого друга. — Ты привык, что тебе всё подают на блюдечке с голубой каёмочкой. А что насчет того, чтобы побороться за этого омегу? Ты об этом не думал? Или тебе по душе вот это, — он с отвращением кивает на омегу, сидящего на коленях Чона. — Нет, но расслабиться мне не помешает. Тэхён-а, свали в туман, пожалуйста, — он кивает на выход из вип-зоны. — Ладно-ладно. Дождавшись, пока Ким пропадет из поля зрения, Чон, переводит взгляд на омегу, примечая, что не очень-то он хорош собой: волосы слишком темные, губы не такие пухлые как у Сокджина, наверняка и не такие мягкие, а цвет глаз совершенно отвратительный. Какого черта, он сравнивает его с Кимом? Качнув головой, Чон касается губами ключиц парня, высовывая язык и ведя им вниз груди. Руки он опускает на ягодицы омеги, сжимая их и царапая кожу короткими ногтями. Толкается вперед, имитируя проникновения, слыша довольный стон в ответ, продолжает, но более учащенно. Но потом неожиданно останавливается: это не Сокджин. Чертов паренёк, сам того не зная, заставляет Чона думать только о нём, желать только его, что ужасно раздражает Чонгука. — Что случилось? — чересчур сладким и в некоторой мере писклявым голосом спрашивает омега. — Съебись, — недовольно бросает в ответ тот, уже полностью отстраняясь от парня и скидывая его со своих коленей. Он встает с кожаного дивана, обходя стеклянный стол, что стоял точно напротив его, и хватает пиджак. До границы ехать минут двадцать, но, почему-то, эти двадцать минут, казалось, растянулись в мучительные часы, он нервно постукивал по кожаному рулю, пытаясь вспомнить какую-нибудь мелодию, чтобы отвлечься от навязчивых мыслей. Бросив всякие попытки вспомнить мелодию, что последние дни его только и преследовала, Чон начал репетировать «речь» для Сокджина, забавно, но в голове он перепробовал тысячу разных тонов голоса, представил, в какой позе он будет стоять и как будет держать руки — по оба бока; за спиной или перед собой, сцепив их в замок. Прокашлявшись, он начал искать взглядом бутылку с водой, что точно лежала ещё вчера вечером на заднем сидении его автомобиля, на всякий случай, если, как сейчас, в горле застрянет раздражающий комок, который никаким кашлем не прогонишь. Вот и дом, его почему-то передергивает, стоит представить ему его с Сокджином разговор. Но альфа твердо решил, что точно заберёт Кима к себе, даже если придется вынести его из дома в домашней одежде на плече. Чон настойчиво стучит в дверь, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу и ожидая, пока ему откроют заветную дверь. Когда она с легким скрипом отворяется, он отступает на шаг назад и подмечает про себя, что не мешало бы заменить её, да и весь дом снести к чертям и построить новый, начиная с фундамента. — Ким Сокджин. Помнишь, что я сказал, когда мы впервые встретились? Я сказал, что я твой альфа и отказываться от этих слов я ни в коем случае не собираюсь. Мне нравится в тебе всё с ног до головы, даже запах чёртовых апельсинов, на которые у меня аллергия и из-за которого я чихаю как проклятый и хожу по крайней мере неделю с красным носом точно алкаш со стажем. Так я к чему веду это, я забираю тебя в Сангус, ты сможешь навещать своих отца и братьев, я буду помогать им, только поехали со мной. Ты не будешь игрушкой в моей руках и я тебя не сломаю, как ты считаешь, — он поднимает взгляд на парня, но, к удивлению, видит мужчину средних лет с малышом на руках, что забавно издавал звук «бу», растягивая гласную, а потом, уловив взгляд взрослого альфы, помахал двумя ручками, пыхча от злости и просясь на руки к Чону. — Ёбан… Ой, то есть, о ужас! — Чонгука качнуло в сторону — дал о себе знать выпитый алкоголь, он икнул, отходя назад, и зачем-то кланяясь. — Здравствуйте! Мужчина почему-то усмехнулся, шуточно шикнув на младшего сына и нежно щёлкнув его по крошечному носу, и отступил в сторону, открывая проход и взглядом приглашая Чона, а позже и словами: — Проходите, молодой Господин, — как бы подчеркивая, обращался он. — Сокджин-а, поставь чайник, сын. Ким отрывает взгляд от державшегося за стену альфу и надвигается на кухню, обдумывая его слова. Стоит ли довериться? — Вы мне откровенно не нравитесь, господин Чон, — признался отец Сокджина, когда тот вышел из комнаты, оставляя их одних. — Но мой сын без ума, мне кажется, от вас. Это пугает, потому что вы ему точно не пара и вы точно это понимаете, тогда почему вы так хотите забрать его? Мужчина наклонился вперёд, хватая кружку покрепче, и с интересом посмотрел Чона. Осторожно отпивая чай и, всё же, морщась — кажется, он обжёг язык, альфа отставляет кружку обратно на стол, всё ещё наблюдая за Чонгуком. — Потому что он мне нравится? Отец Сокджина усмехается и, потянувшись за чайной ложкой, качает головой. — Вы меня спрашиваете, господин? Он красив, не спорю, но, думаю в Сангусе красивых омег с головой достаточно. Поэтому, почему бы вам не перестать? Не сочтите за грубость, я просто беспокоюсь за сына, знаем мы, чем такие дела заканчиваются. — Я всё понимаю, — кивает Чон. — но отступать не собираюсь, уж простите, я заполучу то, что хочу любым способом. Передайте Сокджину, что я жду его в машине, может ничего не брать, по прибытию в Сангус, я обеспечу его всем необходимым. Прошу прощения, господин, за то, что кажусь грубым, но я сделаю жизнь Сокджина и вашу лучше. До свидания, — он кивает на прощание и идёт на выход, и резко останавливается, когда слышит прилетевшее в спину: — Но, всё-таки, почему вы это делаете? Вопрос остался без ответа, как ни странно, ведь Чон и сам не знает, почему так поступает, тут некстати, вспоминаются слова его деда, которого все считали поехавшим под старость лет: " — У тебя будет омега, Чонгук-а, но не из Сангуса, а из другого района. За него тебе стоит держаться словно за спасательный круг, иначе ты утонешь в этом мире, — пожилой мужчина, что стоял слегка пригнувшись ввиду своих лет, показал вокруг, вытянув свободную руку перед собой — другой, он держал за руку маленького Чонгука. — лжи и лицемерия. И ни в коем случае не вздумай обижать его, как это делает твой отец с папой. И не допусти того, чтобы ваш первый ребенок умер в младенчестве, это убьет омегу пусть и не физически.» Пусть Чон и искренне любил и уважал своего дедушку, но в слова его он мало верил и отказывался верить. — Да ну, бредни всё это, — он качает головой, убирая челку со лба, и наклоняется, чтобы поправить штанину. — Неужели вы так хотите, чтобы я поехал с вами? — слышится сбоку Чона, на что он поднимает голову, глядя на переминающегося с ноги на ногу Сокджина, кстати, уже переодетого и держащего в руках черный потрёпанный рюкзак. — Хочу, — Чонгук кивает в ответ, окончательно поднимаясь и хватая рюкзак Кима. — Я понесу, хорошо? — Вы поможете папе и братьям? Чон замирает с протянутой рукой, зажмуривается и отпускает её, уверенно кивая головой. — Конечно. — Я смогу навещать их, когда захочу? — Ким закидывает рюкзак на плечо, слегка морщась — синяк, оставленный насильниками, ещё не прошел и доставляет кучу проблем одним своим только существованием и причиной, из-за которой он появился. — Больно? — альфа неосознанно подходит ближе к Сокджину, нежно касаясь его плеча. — Говорил же: давай мне. Сразу поедем в больницу, пусть осмотрят тебя, вдруг чего серьёзного. Но рюкзак давай мне, — он осторожно стягивает его с плеча Сокджина, под его возмущения, тихо шикает, напоминая, что тот сам совсем недавно уложил младшего брата спать. — Иди лучше попрощайся с отцом. Приезжать ты сможешь, но только со мной, хорошо? — Да-да. И пусть Ким так легко и просто на первый взгляд отвечает, где-то в груди почему-то неприятно заныло, сложно представить себе день без забот о брате и без его детского лепета, и трудно представить себе жизнь без отца, вечно заботящегося и пытающегося сделать жизнь сыновей на порядок лучше. Он мысленно просит прощения у отца и невольно вспоминает их недавний разговор. Он всегда может вернуться назад и его будут с нетерпением ждать. Ким успокаивает себя: он сделает их жизнь лучше, он попросит Чонгука помочь ему, пусть Чон уже говорил, что обеспечит его семью всем необходимым. Но почему он чувствует себя так отвратительно?