Клянусь, я умирал миллион раз

— Подростки… — шипит Уэйд, выглядывая из-за угла колонны, чтобы оглядеть зал, заполненный хохочущей и что-то оживлённо обсуждающей молодёжью. Редкие взрослые сидят где-то по углам, и всё это до ужаса напоминает насильственный захват территории. — Незамеченными мы точно не останемся, — соглашается Питер, ища взглядом свободные места. — Маленькие создания сатаны… — Может, пришвартуемся на парковке? Уэйд бросает на него мимолётный взгляд и решительно выпрямляется, не отрывая глаз от долговязого кассира, который подозрительно щурится за тонкими стёклами очков, держа одну руку под прилавком. — Паучок, солнце моё голодное, нам нужен план. — Уэйд, это всего лишь дети. Да, чертовски невоспитанные и грубые, но… — Дети?! — восклицает Уэйд, возможно, излишне громко. Перестав сражаться взглядами с кассиром, он поворачивается к Питеру, всеми силами пытающемуся показать, что они — нормальные. Или на худой конец не опасные. — Дети, — голос его понижается до шёпота, — говорят «вау, ты что, Человек-Паук?». Дети не интересуются, в каком секс-шопе я купил этот костюм. Они — не дети. Подумав, Уэйд выплёвывает, точно это слово само по себе оскорбление: — Они — подростки. Закатив глаза, Питер хватает его за руку и тащит прямиком к напрягшемуся парню, пытающемуся сориентироваться и решить, что ему делать дальше. Уэйд плетётся неохотно, что-то недовольно ворча себе под нос, но руку сжимает на удивление крепко и даже умудряется вычерчивать большим пальцем какие-то узоры. — Я сам не так уж и давно был подростком, поэтому авторитетно заявляю — далеко не все такие плохие, как ты думаешь. — Паучок, просто признай, что они держат в заложниках всю твою семью. Оставив насупившегося Уэйда около раскрасок, Питер подходит к пристально следящему за ним кассиру и как можно дружелюбнее улыбается. Маска на нём по-прежнему закатана до носа, потому что запах смерти, который он не спутает ни с чем, кажется, начисто въелся в его костюм. — Ваш друг испортит нам все раскраски, — с упрёком говорит кассир и смотрит так, словно это прямая обязанность Питера — одёргивать Уэйда и объяснять ему, почему то, что он делает, — плохо. Осуждения в его голосе даже больше, чем вмещал в себя голос Мэй. До сегодняшнего дня Питер вообще был не уверен, что такое возможно. Растерявшись, он поворачивается к Уэйду, который громко фыркает и, оторвавшись от раскраски, пристально смотрит на нахмурившегося парня, демонстративно водя фломастером по радостно улыбающейся Ариэль. Закончив своё пакостное дело, он победно ухмыляется. — Уверен, у вас ещё много таких, — подавив вздох, Питер пытается перетянуть внимание на себя. Он совсем не уверен в исходе этой стычки и, чёрт побери, хочет просто поесть! Кассир обжигает его презрительным взглядом, точно хулигана, пытающегося отобрать деньги, отложенные на ленч. Если завтра в «Дейли Бьюгл» появится огромная статья о том, как Человек-Паук портит детские раскраски в сети Макдональдсов с подробными комментариями некого Саймона, Питер не удивится ни на йоту. — Что будете заказывать? — холодно интересуется парень, буравя его взглядом. — Вот же срань! У вас что, серьёзно нет зелёного карандаша?.. А, нет, есть, но он, блядь, весь сгрызенный! Что нужно подсыпать в еду, чтобы дети с таким усердием жрали карандаши? — замерев от пришедшей ему в голову мысли, Уэйд поднимает голову и ехидно улыбается, глядя на кассира, застывшего гневным изваянием. — Детки, скажем вместе, скажем дружно: ЛСД! Кассир поворачивается к Питеру так резко, что у него, кажется, хрустят все позвонки. Будто подливая масла в огонь, Уэйд, старательно раскрашивая Мулан и слегка пританцовывая, напевает себе под нос о шалунишке Саймоне и отличном маркетинговом ходе. Питеру одновременно чудовищно стыдно и смешно. Он думает, как бы незаметно опустить маску, чтобы прожигающий его обвинительным взглядом кассир не заметил улыбку, настойчиво растягивающую губы, и не придумывает ничего лучше, чем изобразить кашель. Сильный кашель. Кассир смотрит на него как учительница, заставшая в туалете за выкуриванием косячка. — Вот, — говорит Питер дрожащим голосом, протягивая ему купоны. — Пожалуйста. Он искренне не понимает, почему стал крайним, но ждёт добрых пять минут, пока парень кинет неприязненный взгляд на его купоны, и лишь потом точёными движениями пробьёт заказ. Виноватое «спасибо», по-прежнему звучащее с улыбкой, разбивается о стену ледяного молчания. Решив не испытывать судьбу Питер встаёт около Уэйда, фактически скрываясь за его немаленькой фигурой. Тот с широкой улыбкой поворачивает голову и, не отрываясь от раскраски, наклоняется чуть ближе. — Хуже Кэпа, скажи? Питер активно кивает, но голос всё равно выдаёт его с головой: — Я думал, он отшлёпает меня и отчитает за то, что я плохо тебя воспитал. — Спорим, что ты бы никогда не одолжил у него ручку? Только представь: ты забыл её вернуть, а уже ночью кто-то звонит тебе и говорит, — Уэйд переходит на дьявольскиё шёпот, — что все безответственные мальчики попадают в а-а-ад. Отчаянно закусив губу, Питер с совершенно дурацкой улыбкой смотрит в смеющиеся линзы маски. Слишком напряжённый день даёт о себе знать, поэтому в какой-то момент он попросту не выдерживает и сотрясается от смеха. — Думаю, он бы точно не дал мне свою ручку. Скорее, я всё время находил бы в университетской газете какие-нибудь обличающие статьи. Что-то типа «уснул в лаборатории и чуть не поставил под угрозу половину корпуса».  — О, о! И сопровождалось бы это всё совершенно нелепыми и тупыми фотографиями. — Ага, например, как я, в отчаянной попытке выспаться, почти съехал со стула, задрав кверху лицо с заботливо нарисованными усами. Или как готовлюсь чихнуть. — Чихнуть? — усмехается Уэйд. — Ты не представляешь, как я выгляжу, когда собираюсь это сделать. Один бездомный подумал, что у меня вот-вот начнётся припадок и настойчиво предлагал обратиться в больницу. — Дай угадаю: это фото венчало бы статью «как много студентов принимает наркотики?». Они снова дружно хихикают, пронизываемые тяжёлым взглядом. Наконец на табло высвечивается номер их заказа. Пока Питер забирает бумажные пакеты и идёт к выходу, Уэйд с нарочитым возмущением прихватывает одну из раскрасок, гордо устремляясь следом. Время близится к полуночи. Почти пустая парковка выглядит странно заброшенной, больше напоминающей чей-то тревожный сон, в котором свет фонарей, вытянувшихся вдоль автострады, острый как нож, а редкие прохожие подозрительно похожи друг на друга. Вдохнув воздух, пропитанный запахом фритюра, Питер приземляется на маленький бордюрчик и, расслабленно вытянув ноги, протягивает усевшемуся рядом Уэйду большой бургер. Молча, каждый впивается в свою порцию, пока от неё не остаётся одна лишь обёртка. — Колу? — интересуется Питер. — Колу, — кивает Уэйд. Чокнувшись стаканчиками, они неторопливо потягивают газировку через трубочку, окружённые тишиной, которую, словно через толщу воды, изредка прерывают звуки города. Глядя на проносящиеся вдалеке машины, вспарывающие густую тьму вспышками света, Питер замирает, жадно впитывая мир вокруг себя, боясь что либо упустить. Всё это, запах жаренного бекона, смешавшийся с запахом озона, предвещающим скорую грозу, тёплый ветер, холодная газировка, царапающая горло... Всё это складывалось в жизнь, до того настоящую, что в какой-то момент Питер с сомнением взглянул на собственную руку, странно удивлённый тем факто, что да, здесь сидел именно он. Кидая на него короткие взгляды, Уэйд вертит опустевший стаканчик в руках, не зная, как лучше начать тот самый разговор. Деликатность никогда не была его сильной стороной, но, эй, только за одни свои старания он заслуживает шоколадную монетку… Горы шоколадных монеток и милую горячую азиатку, называющую его «сяньшэн». Когда тянуть больше некуда, Уэйд издаёт неубедительное покашливание. — Паучок? — М-м-м? — Так ты собираешься рассказать доктору Дэдпулу, что с тобой происходит? Спина Питера деревенеет. Не поворачивая голову, он с неохотно пожимает плечами, словно этот жест способен вытянуть из него все силы, и бесцветно говорит:   — Устал, наверное. — Ты и раньше уставал. — Мы все устаём, Уэйд. Я не один такой. Сминая пальцами трубочку, в попытках придать ей форму человечка, случайно испачкавшегося в бензине и теперь вспыхнувшего как спичка из-за подорванной кем-то заправки (не повезло, так не повезло), Уэйд грубо мнёт податливый пластик, всё больше злясь, когда у него ничего не получается. Питер рядом молчит, напряжённо поджав губы, и это определённо всё меньше начинает походить на план «узнать причину-устранить причину-выслушать, какой он охуенный и просто солнышко». Точёным движением зашвырнув стаканчик в мусорный бак, Уэйд предпринимает новую попытку: — Так ты не уставал. — Как «так»? — раздражённо интересуется Питер, резко повернув голову. В темноте белые линзы его маски кажутся глазами неведомого чудовища. Уэйд взрывается следом: — Сам не понимаешь?! — Да уж будь добр объясни, — ядовито отзывается Питер, испытывая навязчивое желание поиграть с двусторонним оружием, даже если потом это будет стоить ему слишком дорого. — Ты на мертвеца ходячего похож! И не думай, что это отсылка к ёбаному сериалу! Паучок… — Уэйд вдруг также быстро сдувается. — Ну что за хуйня с тобой происходит, а? Открыв и закрыв рот, Питер обессиленно качает головой. Он не удивляется проницательности Уэйда. В конце концов, они пережили слишком много дерьма вместе, чтобы его мнение о нём осталось прежним. Но только сейчас Питер вдруг понимает, что Уэйд, невзирая на все свои проблемы, с присущей ему твердолобостью сделал тысячу шагов навстречу, чтобы без лишних церемоний застучать по окружающему его куполу. Странное чувство. Странное, но в то же время смутно знакомое. Словно стоишь на самом краю Эмпайр-Стейт-Билдинг. — Это… сложно объяснить, — пустые слова вырываются против воли. Не зная, куда деться от противного чувства в груди, Питер устало запрокидывает голову и ждёт, когда же Уэйд уже не выдержит и уйдёт, как все остальные. Уэйд недовольно фыркает. — Сложно объяснить ребёнку, в комнату которого ты случайно попал, что да, перед ним Человек-Паук, но, увы, если ты прыгнешь с крыши его дома в попытке сделать красивое сальто, то он получит лишь наглядную анатомическую модель, которая, впрочем, оживёт, и, если он отдаст вон ту-у-у упаковку начоса, даже продекламирует «Похоронный блюз»; сложно проделать трюк из «Убить Билла», потому что земля ебашит тебе в лицо, и ты барахтаешься в ней, как в море, а она всё сыпется и сыпется, пока сволочи, пришедшие на чьи-то там похороны, вместо того, чтобы помочь тебе, орут и убегают; сложно угнать тележку из «Хол Фудс», потому что их охранники это блядские агенты Щ.И.Т.а. И нет, я не интересовался у Престон, чем занимаются работники в свободное время, но у меня есть некоторые подозрения на этот счёт. Сложно… — Я понял, Уэйд, я понял. — Тогда в чём дело, Паучок? Клянусь божественной грудью Джейн Мэнсфилд, я бы не вмешивался, если бы видел хоть какой-то прогресс. Движение к просветлению там или прогулки голышом по оживленному Нью-Йорку, потому что всё материальное блажь и происки хитрожопых капиталистов. Но, согласись, бесконечные шатания по забегаловкам и изнуряющие патрули прогрессом не назовёшь. В последнее время ты даже не даёшь малышам шанса проявить себя на преступном поприще. Питер одаривает Уэйда тяжёлым взглядом исподлобья, что из-за маски, к сожалению, остаётся для него совершенно незамеченным. — Вижу, ты неплохо осведомлён. — О, нет, только не надо включать режим «сексуальный злой парень», я не вмешивался в твою личную жизнь, не беспокойся. То есть, конечно, вмешивался, но не подглядывал, как ты переодеваешься около окна. И я очень надеюсь, что в действительности тебя не донимает такой псих, потому что ты подумаешь, что я оправдываюсь, и повесишь на меня грехи этого вуайериста. Для справки: я не любитель подглядывать. Было такое, но кто не ходил по этой скользкой дорожке? Больше я предпочитаю, когда люди сами говорят «Уэйд, посмотри на меня» и кидают трусики. Питер молча пялится на Уэйда и явно недовольно хмурится, поэтому он продолжает: — Мне просто показалось, что ты совсем один, Паучок. Не будь я почти уверен, что так и есть, хрен бы вмешался. Серьёзно, если бы передо мной встал выбор кому поплакаться в плечо — проститутке, валяющейся где-нибудь под кайфом, или мне, себя я бы точно не выбрал. Уэйд смеётся и только сейчас, словно всё вдруг встало на свои места, Питер смотрит на него широко распахнутыми глазами, видя то сквозное одиночество, которое он ощущал далёкой ночью в своей внезапно опустевшей комнате. То сквозное одиночество, от которого он не спас Гарри. «Прости, Уэйд, — думает Питер, придвигаясь ближе с подхваченными пакетами и почти впечатываясь своим тело в его, — прости, что не замечал этого раньше». — Бери что-нибудь, пока не остыло. Рассказ получится не слишком лёгким. Игнорируя удивлённого Уэйда, не сводящего с него пристального взгляда, Питер достаёт из пакета холодную картошку и, несмотря на то, что вкусом она уже напоминает картон, уминает её с завидным аппетитом, ребячески сталкивая носками вытянутые ноги. Уэйд не отодвигается. Вместо этого он запускает руку в пакет и, ухватившись за оставшийся бургер, начинает неторопливо его есть. — Ты прав, я никому об этом не говорил, да и, в общем-то, не собирался. — Нельзя держать всё в себе, Паутиныч. Поэтому даже у меня есть психолог. — У тебя есть психолог? — Был. Потом оказалось, что я долгое время ловил галюны, но этот брюзжащий старикашка всё равно мне не нравился. Не удержавшись от смешка, Питер засовывает мусор в пакет, с разочарованием отмечая, что из купленного осталась только ещё одна противная картошка. — Возможно мне тоже нужен психолог… Или скорее психиатр. Может, я и тебя выдумал? Уэйд красноречиво поворачивает к Питеру свой бургер и не может сдержать довольной ухмылки, когда тот без раздумий наклоняется, откусывая от него добрый кусок. — Тёрки с реальностью это моя фишка, Паучок, так что завязывай. Тем более, ну, ты бы всерьёз выдумал меня? Не какую-нибудь пышногрудую красотку с разворота «Плейбоя»? Если да, то я вообще не понимаю, что с тобой происходит. — По правде говоря, ты единственный, кому я это рассказал, — пожимает плечами Питер, стараясь дотянуться кончиком языка до капли кетчупа на подбородке. — Типа рыбак рыбака… — Нет, типа я… доверяю тебе? Уэйд внимательно смотрит на него, что немного смущает, если учесть, как близко они теперь сидят. — Паучок, детка, всё действительно происходит в реальности, поэтому тебе лучше экстренно замолчать. Я же при каждом удобном случае буду это припоминать. — Надеюсь, мне не придётся пожалеть о своих словах. — В отношении меня вообще нельзя быть ни в чём уверенным. Вдруг это я выдумал тебя, валяясь сейчас где-нибудь с простреленной башкой? Это всегда так неприятно и приходы потом знатные. Питер беззлобно хмыкает, забирая из рук Уэйда упаковку от бургера и закидывая её в пакет. — Ты бы всерьёз выдумал меня? Не какую-нибудь пышногрудую красотку с разворота «Плейбоя»? — Да, — хрипло отзывается Уэйд, — я бы выдумал тебя. Слова отчего-то звучат до нелепости интимно. Перестав улыбаться, Питер поднимает настороженный взгляд на Уэйда, застигнутый врасплох то ли неожиданной откровенностью, то ли чертовски идиотской шуткой. Уэйд коротко смотрит на него в ответ, после чего, следуя примеру, лениво вытягивает ноги и протяжно зевает. — Паутиныч, я уже законсервировался в интриге и жажду всевозможных спойлеров. Питер досадливо кривит губы. Соблазнительная мысль отложить этот разговор на завтра, а потом на никогда с каждой минутой затягивающегося молчания кажется ему всё более привлекательной. Будто почувствовав это, Уэйд на секунду сталкивает носки их вытянутых ног, выражая немую поддержку. Питер сдаётся. Сжав между бёдер сцепленные в замок руки, он несколько секунд собирается с мыслями, а потом ныряет в омут неприятных воспоминаний с головой. — Всё началось с похорон моей тёти. Не знаю, может, это послужило толчком к чему-то безумному в моей голове, я не… Боже, она была пожилой, Уэйд, она была уже в том возрасте, когда это нормально. Я знал, что она больна раком, я был с ней на протяжении всей её болезни, смерть буквально стала третьим жильцом в нашем доме, но когда мне сказали, что Мэй больше нет, я подумал, что меня обманывают. В глубине души, я всегда был уверен, что она бессмертна и когда мне сказали, что нет, это не так, всё, что я подумал: «невозможно». Этого просто не может быть. Облизнув губы, Питер опускает взгляд на свои руки и замолкает, ни разу не взглянув на Уэйда. — В общем, то был не самый легкий период в моей жизни, всё как-то разом навалилось и я, знаешь, не заморачивался особо по поводу того, что вроде как начал видеть призраков. Но потом они стали абсолютно реальными, словно обычные люди. Мой мир буквально переполнился ими, и мне стало до одури тесно… Честно говоря, я жутко испугался. Я не знал, схожу ли с ума, с кем вообще можно об этом поговорить и … не опасен ли я? В последний раз потеряв контроль над эмоциями, я сломал парню его чёртову руку. — Сделав глубокий вдох, чтобы успокоиться, Питер слабо пожимает плечами. — Сейчас с этим гораздо легче, правда. Просто бывают плохие дни. Ну, вроде если бы Норман Бейтс и Антон Чигур решили, что я отлично подхожу на роль их психотерапевта. Уэйд некоторое время молчит и впервые Питер искренне сожалеет о том, что не умеет читать чужие мысли. — Звучит как… — Как в каком-то паршивом сериале, я знаю. — И-и-и ты не переживал какую-нибудь клиническую смерть, переворот сознания… Чем там ещё кинематограф оправдывает появление способностей? Питер молча смотрит на Уэйда и тот невесело усмехается. — Ну да, о чём это я. Странно, правда, что они заявились именно к тебе. Ну, то есть, я более подходящая кандидатура, тут и думать нечего. Шастаю между тем и этим миром также часто, как в туалет.  — Не многовато ли тебе собеседников? — с иронией интересуется Питер. — Будь я призраком — к тебе бы точно не заявился. — Ой, да брось, — Уэйд кокетливо толкает его локтём. — Ты бы первым делом пробрался ко мне в душ, когда я весь такой голенький и беззащитный. Хотя знаешь, Паучок, тебе умирать для этого вовсе необязательно. Я бы даже сказал, строго воспрещается. Так что на будущее: двери моего душа для тебя всегда открыты. — Учту это, когда у меня отключат горячую воду. Обменявшись улыбками, они ненадолго замолкают, думая каждый о своём. Неподалёку компания подростков, недавно вышедшая из Макдональдса, о чём-то оживлённо спорит, стоя около разбитого форда. Голоса их едва слышно, но они всё равно обращают внимание, захваченные в плен нормальной жизнью. — Я должен задать ещё один важный вопрос, — вдруг серьёзно произносит Уэйд, возвращая Питера с небес на землю. Тот заинтриговано склоняет голову на бок, точно удивлённый щенок, наблюдающий за солнечным зайчиком, скользящим по полу. — Какой? — Бывает, что они приходят голыми? Согласись, это было бы очень неловко. Питер внезапно улыбается и где-то с минуту молчит. В груди ворочается что-то тёплое и до безобразия приятное, словно он отыскал на пыльном чердаке те старые комиксы с Капитаном Америка, которыми его снабжал Бен. — Нет. Слава богу… нет. Мне хватает и того, что они не всегда, гм, целые? — О!.. — понимающе произносит Уэйд. — Ага. — Паршивое зрелище. — Паршивее некуда. — Я тоже не всегда бываю целым. — Поверь, я знаю. — Ты должен был привыкнуть. Питер резко мотает головой и, мрачно поджав губы, наблюдает за отъезжающим фордом, какой-то частью сознания беспокоясь, чтобы эта развалюха не разложилась на запчасти прямо посреди дороги. — К такому невозможно привыкнуть, Уэйд. Ни через полгода, ни через год. Это отпечатавшиеся страдания, которые я вынужден видеть и проживать каждый день. Целые миры. Растоптанные и уничтоженные. Питер усиленно трёт переносицу пальцами. Сегодняшний день был долгим. Чувства и мысли — эти нерождённые дети, плавающие в формалине его сознания — скреблись под кожей особенно беспощадно, теснясь в тюрьме из плоти.  — Каждый день я вижу и слышу подтверждение тому, что обычные люди совершенно беззащитны перед этими разрушителями, которых не сдерживает ничего. Если дать каждому человеку пистолет, то далеко не каждый им воспользуется. Но они? О, они выстрелят без раздумий. Они всадят всю обойму и только войдут во вкус. Иногда мне кажется, что я тоже должен выстрелить, понимаешь, Уэйд? Прервать этот замкнутый круг, который не решит никакая тюрьма и разговоры. Боже мой, временам я почти готов это сделать, — горький смех Питера заставляет Уэйда невольно подобраться. Так смеялись только люди, балансирующие на грани безумия и всё больше заваливающиеся в него , — но в самый последний момент мне становится невыносима сама мысль, смотреть на мир их глазами. Признать, что другого выхода просто нет. Сдаться. Предать всё, ради чего я боролся. Замолчав, Питер некоторое время сидит неподвижно, вглядываясь в густую тьму, порождающую чудовищ. — Я не лучше их, Уэйд. Из-за меня тоже погибло множество людей и все они на моей совести, но… Я не хочу думать, что для этого мира всё потеряно. Не хочу, чтобы насилие порождало насилие. Кому-то моя вера даёт надежду, и я просто не имею права её отбирать. Я должен хотя бы пытаться… К тому же, ты даёшь надежду мне. — Что? — глухо спрашивает Уэйд, вскинув голову. Он смотрит на Питера как дикий зверь, желающий подойти и одновременно опасающийся это сделать. Инстинкты буквально вопят, что они друг другу не ровня, но что-то другое, настолько же древнее, отчаянно тянется к этому островку света, словно он — его единственно верное и необходимое пристанище. — Ты, конечно, ещё тот засранец, который порой делает просто ужасные вещи, но определённо неплохой человек. Запутавшийся, иногда совершенно не думающий о других, но… точно не плохой. И как бы я временами не злился на тебя, я… ну, — Питер смущенно трёт шею, стараясь не смотреть на Уэйда, который с того самого момента как он заговорил не сводит с него тяжёлого взгляда. — В общем, я действительно горжусь тобой, Уэйд. Ты тот, кто даёт мне надежду на то, что люди могут измениться; что они заслуживают ещё одного шанса. Уэйд ничего не отвечает и Питер наконец поднимает на него глаза, чувствуя себя ужасно неуютно из-за этого неловкого молчания. — Это было пиздец как неожиданно, Паучок. Сегодня Рождество? Мой день рождения? Ты проиграл Логану в карты? Может, я умираю и не знаю об этом? Или… О! Я понял! То тако, валяющееся за кроватью, определённо не было свежим, да? Коварная мексиканская кухня. Или всё-таки ЛСД? Но на кого оно больше подействовало — на тебя или на меня?.. Наверняка на тебя, потому что Мистер Пушистый хвостик точно бы не пропустил нашей встречи. Ты бы видел, как он трогательно ест траву с моих рук и пукает радугой. Растерявшийся было Питер собирается открыть рот, но Уэйд прерывает его: — Правда, в последнее время он почему-то начал говорить голосом Элтона Джона. Это наводит на подозрения, что мне продали какую-то хуйню. Мне. Я что, больше не похож на плохого парня, который очень разозлится осквернению образа Мистера Пушистый хвостик? Джона Уика тоже недооценили и что из этого в итоге вышло? — Полагаю, три фильма, — хмыкает Питер. Уэйд отмахивается, словно он внезапно влез в интеллектуальную беседу с вопросом о местонахождении туалета. — Молчи, нерд, ты ничего не понимаешь. — Я не смотрел ни одного фильма, так что да, вполне возможно. Из-за того, что Уэйд поворачивается слишком резко, они чуть не сталкиваются лбами. При этом линзы его маски настолько комически расширены, что Питер не удерживается от насмешливой улыбки. — Это был крик о помощи? Немое «Уэйд, свет моих прекрасных глаз, самый горячий знаток охуенных фильмов, проведи меня через тьму невежества, не дай всякому дерьму сбить с дороги. Славься, славься, славься!»? — Нет, это было: «я бы с радостью поболтал с тобой о фильмах ещё, но боюсь тогда, что снова опоздаю на работу, и меня точно уволят». — Ты предпочитаешь меня какому-то сну? Обидно, Паутиныч. — Трехчасовому сну, Уэйд. Не шестичасовому. Поверь, таких привилегий в последнее время удостаивались только очень и очень уютные забегаловки. — Ну как вот можно на тебя злиться? Подхватив раскраску, Уэйд поднимается на ноги, решив сделать небольшую зарядку и поглазеть на зад Питера, пока тот, ни о чём не догадываясь, выкидывает их мусор в ближайшую переполненную урну. — Паутиноголовый, у меня есть отличная идея! — вдруг кричит он, приложив руки рупором ко рту, словно Питер действительно может его не услышать с такого расстояния. — Я, ты, оставшиеся купоны и мистер-я-бы-мог-посоревноваться-с-Гитлером-если-бы-родился-раньше. Скучно не будет! И нет, мой слоган звучит не так, потому что это то же самое, как если бы кто-то начал всерьёз утверждать, что Бетти Бросмер горяча, словно тысяча вулканов. То есть, ради бога, разве в этом вообще кто-то сомневался? Питер мнётся, но видно сразу — он в шаге от согласия. — Мне кажется, нас упекут в полицейский участок, и уже оттуда я буду звонить к себе на работу чтобы-ы… что? Сказать, что я довёл до нервного срыва работника Макдональдса? — У тебя мало фантазии. Всегда можно придумать себе какую-нибудь страшную болезнь. Только не рак. Какой-нибудь… Тендовагинит. Я могу покашлять так, что нам не только выделят отдельную камеру, но и вообще пинками выдворят. — Тебе и без кашля легко будет этого добиться. Уэйд начинает активно махать на себя руками, словно бы в попытке сдержать слёзы, готовые вот-вот политься из глаз. — Его первая грубая шутка. Боже мой, я же совсем не был готов… А что дальше? Грязные ругательства? Секс без презервативов? Никакого «папочка, я буду дома к восьми»? Гольф по субботам? Святые чимичанги! Я слышал, что это безумно волнительно, но даже не представлял насколько! Проклятые слёзы! — И это ещё мне говорят, что я веду себя несерьёзно… — жалуется вслух Питер, устремляясь обратно ко входу в Макдональдс. Вышагивая рядом, Уэйд громко поёт микс из песен «Секс Пистолс» на манер триумфального гимна.