Клянусь, я умирал миллион раз

О масштабной генеральной уборке, которая должна состояться ранним утром в субботу, Питер объявляет в четверг, твёрдой рукой прикрепив листок к издыхающему холодильнику с помощью расписной черепушки, привезённой Уэйдом из Мексики. Причиной тому — самой веской причиной, которую игнорировать из-за усталости и лени уже не получалось — послужил трупный запах, медленно, но верно усиливающийся и приводящий чувствительные рецепторы Питера в настоящий ужас. Виновником же трупного запаха естественно был Уэйд, еле приползший домой и, не желая будить дико уставшего Питера, тихонько умирающий в коридоре за игрой в кровавые крестики-нолики. То утро Питера никак нельзя было назвать весёлым. Помог ему проснуться тоже далеко не кофе, как он изначально рассчитывал, с трудом отрывая себя от кровати, а паучьи рефлексы, чудом спасшие его от падения в кровавую лужу. Уэйд, пожирающий гигантский бутерброд на кухне и выглядящий так, словно явился из кошмаров самых отъявленных грешников, только невинно улыбался. Проблему худо-бедно удалось решить (Питер даже умудрился не опоздать на работу), но, видимо, кровь, которой натекло с маленький бассейн, просочилась под паркет и теперь воняла так, будто Уэйд вовсе не оживал, а закатился куда-то под половицы и там спокойненько себе разлагался. То, что они близки к созданию нового вируса, волновало его постольку-поскольку. В очередной раз Питер убеждается в правильности своего суждения, когда Уэйд не просыпается в назначенное им время. Вместо этого он продолжает мирно сопеть, безбожно скомкав между ног замызганный плед подобно малышу коале, отчаянно цепляющемуся за родительницу. Для справедливости Питер несколько раз толкает Уэйда ногой и грозно зовёт по имени, прежде чем решительно усесться на его задницу и начать молотить оголённую спину рёбрами ладоней. Не сильно, но вполне ощутимо, чтобы виновник всех бед перестал делать вид, что умер. — Просыпайся, Уэйд, — с садистским наслаждением тянет Питер, ни на секунду не прерывая свою экзекуцию. — Чёрта с два я от тебя отстану. Уэйд недовольно мычит и, вывернув руку, машет ей из стороны в сторону, точно подбитым флагом. До Питера, ловко уворачивающегося от нелепо трепыхающейся конечности, слишком поздно доходит, что это своеобразный отвлекающий манёвр. Понимает он лишь тогда, когда его стремительно опрокидывают на кровать, а сам Уэйд — без маски — склоняется над ним с видом победителя. — Паучок, если ты хотел пожмакать эти божественные половинки — у которых, между прочим, есть свой блог на тамблере — тебе следовало просто попросить. Люди пишут, что они лечат болезни и улучшают потенцию. Как думаешь, к кому пойдут плакаться эти расфуфыренные супергерои-не-только-Америки, когда пиписька перестанет вставать? У Питера слишком хорошее настроение, чтобы злиться на Уэйда из-за очередного невыполненного обещания, поэтому он даёт волю эмоциям и просто смеётся, откинув голову на подушку. Уж очень уморительна картина, пришедшая ему в голову. Ощущая, как подрагивает под ним гибкое тело, Уэйд скользит по лицу Питера внимательным взглядом, невольно зависнув на каштановых прядках, разметавшихся по его подушке умилительными завитушками. — Ну и как тебе удалось так долго скрывать это чудо? Театрально надув губы, Уэйд ощутимо тыкает улыбающегося Питера в плечо. — Хэй, я, между прочим, заботился о твоих чувствах, Паутиноголовый! Да-да, не смотри на меня так. Думаешь, я не знаю, как бы ревновал Питер-младший, если бы я решил посвятить свою прекрасную задницу миру? — О, поэтому ты решил этой задницей к нему повернуться? — протягивает Питер и, кажется, вот-вот опять засмеётся. Уэйду невыносимо сильно хочется присосаться к его шее подобно вампиру. Аж челюсть сводит. Он пристально смотрит в ехидно прищуренные карие глаза, которые иной раз выдают владельца с потрохами, и отстранёно думает, что трахать вот такого Питера Паркера — весёлого и игривого — отдельный вид рая на земле. — Должен же мир видеть хоть что-то хорошее. Думаю, если бы моя задница была планетой, то определённо солнцем. Ну, понимаешь, да? Горячая и недоступная. — Солнце — это звезда, — фыркает Питер, словно малолетний отличник, зажатый в угол стайкой тупоголовых спортсменов. В общем, очаровательно так фыркает. Во всяком случае на всяких там Уэйдов Уилсонов действует. Да так, что хоть волком вой и объявляй подобное фырканье — запрещённым и очень опасным видом оружия. — Питер Паркер — это ботаник, — повторяет за ним Уэйд. Только-только успело рассвести и, несмотря на трупный запах (ради бога! Кто вообще обращает внимание на такие мелочи?), это утро определённо может красоваться на верхушке списка самых уютных утров (утер?). И всё благодаря одному членистоногому, что сейчас лежит в его кровати в своей очередной нелепой домашней футболке, с еле заметным отпечатком подушки на щеке, разметавшимися мягкими волосами и чуть сонным прищуром. Такой весь до невозможности мягкий, тёплый и совершенно безоружный. Пробормотав «чёрт с тобой, господь, ты победил», Уэйд падает на Питера, издавшего полузадушенный выдох, и, умиротворённо зарывшись лицом в его шею, надеется похоронить Паучка под собой. У Питера, ожидаемо, оказываются совсем иные планы. — Эй, эй, эй, Уэйд, не спать! Слышишь меня, нет? Если так и дальше продолжится, мы с тобой выведем новую форму жизни. — Дети, — бормочет Уэйд, щекоча кожу вздрогнувшего Питера губами, — это называется «детьми», Паучок. Он и вправду почти засыпает, убаюканный теплом чужого тела и каким-то совершенно необычным для его квартиры утренним маревом, заставляющим пространство исказиться, как во сне, но — чёрт бы побрал эти паучьи способности! — насладиться прекрасным сном ему не позволяет Питер, совершенно легко подхвативший его на руки и неумолимо тащащий куда-то прочь из комнаты. — Эй, — Уэйд несильно дёргает его за каштановый локон. Мягонький. — Моя не-по-канону-красивая сводная сестра, за мной же явится фея, а? Со мной будут разговаривать птицы и животные? Иначе, я спать. — Ага, — выгрузив недовольно сопящего Уэйда на диван, Питер отправляется за всем необходимым арсеналом. — Обязательно. Ещё и принц придёт, и платье мы с ним тебе подберём. Всё, что захочешь. — Я запутался, Паучок. В какой мы сказке? — В той, в которой ты отмываешь кровь, оставшуюся после себя, чтобы наша квартира не воняла, как морг. — Нашу сказку спродюсировал Тарантино? А где Ума Турман? Я хочу, чтобы она поделилась со мной коксом, — слишком весело для человека, который ещё пару минут назад дико хотел спать, напевая «Никогда не знаешь, что может случиться» Чака Берри, Уэйд с ленивым интересом наблюдает, как Питер — настоящая хозяюшка, с трудом отвоёванная и навсегда завербованная — выгружает перед ним на пол его будущее оружие по борьбе с грязью. Выглядит оно не особо круто и страсти к уборке из пепла не возрождает. Да и с грязью у них вроде как всегда были дружеские отношения. — Давай, Уэйд, — обманчиво ласково говорит Питер, до ужаса напоминая тех нацистов в концлагерях, которые сначала что-то мягко щебетали, а потом тушили сигареты о глазное яблоко, — поработай наконец руками, а не языком. — Я надеялся, что ты скажешь это при других обстоятельствах, — бормочет Уэйд, вжимаясь в диван. — Может, поэтому ты такой злой? Я не Фрейд и не Опра, но тут на лицо сексуальная неудовлетворённость. Моргнув, Питер перестаёт медленно приближаться и замирает прекрасным гневным изваянием. — То есть в восемь утра, когда наша квартира воняет так, будто мы устраиваем субботнее чаепитие с трупами, ты хочешь обсудить мою сексуальную жизнь? — вкрадчиво интересуется он. Не переставая смотреть на Питера снизу вверх, Уэйд нащупывает декоративную подушку, от которой за версту несёт пролитым когда-то пивом, и прижимает её к себе обеими руками. — Не представляешь, как сильно, — громко шепчет он. То, как Питер нехорошо прищуривается, практически не моргая — всегда одновременно восхитительно и пугающе. Словно бы стремительно приближающийся метеорит, на который ты смотришь с разинутым от восторга ртом, до тех пор, пока он не превратит тушку в кровавое желе, умеющее когда-то травить офигенные шутки. — I was born sick, but I love it. Command me to be well. A-a-a-men. A-a-a me-en. A-a-a-a me-e-e-en, — на последней ноте Уэйд безбожно фальшивит, но это не мешает ему добиться своего: поза Питера заметно расслабляется, а на лице играет улыбка почему-губы-меня-не-слушаются. — Знаешь, — предпринимает он новую попытку действительно мягким, а не обманчиво мягким голосом, устало взлохмачивая волосы, — я тоже не в восторге тратить свой выходной на уборку, но у нас реально воняет мертвечиной, Уэйд. Я вообще поражаюсь, как ещё не приехала полиция. Наверное, здесь это, ну… привычно? Нет, стой, — заметив, что Уэйд с готовностью открывает рот, Питер предупреждающе вскидывает руку, — не говори ничего. Уверен, я не хочу этого знать. В общем, даже по моим меркам — а они не очень-то и высокие, поверь мне — здесь в экстренном порядке необходима уборка. Хотя бы уборка. Вообще, конечно, чудо, но мы не заманим сюда даже какого-нибудь чернокнижника, тренирующегося на фруктах и мечтающего о часе славы. — Здесь был Клинт, — радостно докладывает Уэйд. — Ну… Клинт это… Клинт. — Давай подключим его. Чем таким важным он может быть занят? Спасением мира? Пф! Позёр. — Ага, — сложив руки на груди, Питер с нехорошей улыбочкой склоняет голову на бок. — Чтобы потом ты ходил за мной и ныл «Паучок, вытащи стрелу из моей задницы!»? — Ты должен был петь оды моей мужественности, а не убивать её! Прекрасно понимая, что чесать языками они могут ещё несколько часов, а Уэйд так и вообще годами, подзаряжаясь от дурачества, словно солнечная батарейка, Питер плюхается рядом с ним на диван, боднув лбом в плечо. — Ну же, большой парень, долг зовёт. Я не справлюсь один. Кто там обещал всегда прикрывать мою спину? — Ты слишком хорошо знаешь, как мной манипулировать. Я должен тебя убить. — Ага, — утомлённо соглашается Питер, — давай только после уборки. Повернув голову, Уэйд собственнически зарывается рукой в его волосы и, притянув к себе, оставляет на лбу целомудренный поцелуй, прежде чем наконец подняться с дивана. — Ну-с, грязные сучки, папочка идёт. Подай мне мой лом, Пити. Я вижу только… только кондитерскую лопатку.  — Это стамеска, — со вздохом отзывается Питер, поднимаясь следом. — Лом где-то там. Поищи под пакетом. Я пока пойду, займусь раковиной. — А что с ней не так? Обернувшись, Питер невидящим взглядом смотрит на Уэйда, невинно хлопающего глазами. — После того, как ты засунул в неё мёртвую рыбку? Даже не знаю. — Мы всегда будем помнить тебя, рыбка шестьсот сорок. — Если я увижу её призрак, который абсолютно точно не нашёл успокоения, я разработаю с ней план, как тебе отомстить. К разочарованию Уэйда, Питер скрывается на кухне, поэтому продолжать мирно с ним болтать и лоботрясничать не получается. Вздохнув, он опускается на пол рядом с тем местом, где недавно умер, прикидывая в уме, чем потом прикрыть, вероятно, очень большую дыру. — Месть от рыбки, — кричит он, — звучит ужасно страшно, Паучок. Она что, забьёт меня маленьким плавниками? Намочит мне штаны и скажет, что я обоссался? Или, подожди, душераздирающе споёт «Моё сердце будет биться дальше»? — Пусть это останется сюрпризом, — загадочно отвечает Питер, включая какую-то лёгкую музыку на допотопном проигрывателе Уэйда, которым он очень гордился, каждый раз рассказывая новую историю его появления в доме. Так или иначе, дисков было великое множество, поэтому Питеру отчего-то тоже быстро полюбился этот агрегат, по таинственным причинам базирующийся только на кухне. Перемещать его Уэйд строго запрещал, терпеливо снося все шутки по этому поводу. — Не знал, что пауки любят кантри! — While we're young and beautiful, kiss me like you mean it, — делая вид, что ничего не слышит, Питер громко аккомпанирует Кэрри Андервуд. Уэйд невольно улыбается, пару минут просто вслушиваясь в раздающийся с кухни шум. — Вот так и умирают великие мечтатели! — полным драматизма голосом кричит он, не слишком аккуратно подцепляя ломом скрипящую, как спина ревматика половицу. — Их загоняют в рамки обыденности и вынуждают жить по скучным правилам всяких зануд! Не переставая мурлыкать песню себе под нос, Питер делает музыку громче, в конце концов, вынуждая Уэйда сдаться и продолжить крушить местами сгнивший пол в перерывах между болтовнёй с самим собой. Сам же Питер, перемыв в ванне гору посуды, коренящуюся как пизанская башня и, утрамбовав в огромный пакет тонны мусора, собранные по всему дому, наконец принимается за протекающую на кухне раковину. Когда он уже почти заканчивает это грязное дело откуда-то с боку слышится восторженный свист. — Самый сексуальный сантехник в мире, а вы пришли сюда случайно не для того, чтобы проиграться с моим гаечным ключом? Питер что-то ворчит себе под нос, жалея, что ещё не научился — с его-то гибкостью! — демонстративно оттопыривать средний палец на ноге. Вместо этого приходится опускаться до угроз: — Я удалю всё порно, которое ты скачал на мой ноутбук. — Во-первых, ты почему-то до сих пор этого не сделал и я вовсе не пытаюсь как-то связать твоё подозрительное поведение с не менее подозрительными вздохами в ванной. Во-вторых, если ты предложишь мне достойную альтернативу, то больше никакой надоедливой рекламы вибраторов, честное слово бойскаута. В-третьих: ха! Ты действительно думаешь, что главный носитель порнофильмов находится в ноутбуке, а не, — Уэйд стучит пальцем по лбу, несмотря на то, что Питер всё равно не может этого увидеть, — здесь? Маленький, наивный Паучок. — Закончил? — Ты хотел сказать «кончил»? — Я хотел сказать, что было очень наивно с моей стороны разрешать тебе пользоваться моим ноутбуком под предлогом кулинарных уроков. Где обещанный квебекский пирог, Уэйд? Или всё на что тебя хватило — горделиво расписать его прелести? Вылезая из-под раковины, Питер пребольно стукается головой, невольно выругавшись. Уэйд издаёт громкий шокированный выдох. — Следи за языком, Питер Бенджамин Паркер! На секунду подвиснув (уж больно знакомая фраза сейчас прозвучала), Питер подозрительно прищуривается, внимательно вглядываясь в совершенно невозмутимое лицо Уэйда. — Я не говорил тебе своё второе имя… — Скажем так: я немного увлёкся. — Ага, как странный я-тайно-ворую-твоё-нижнее-бельё сосед. — Не трогай мои субличности, и я не буду трогать твои. — О, — усмехнувшись, Питер берёт тряпку, неторопливо оттирая руки. — Значит, мне следует молчать про одного любителя бондажа? — Если это только что была шутка, Паучок, я тебя никогда не прощу. Если нет — я заказываю огромную пиццу, беру пиво, и мы уединяемся за разговором. Питер с сомнением смотрит на тряпку, всерьёз задумавшись об этой заманчивой перспективе. В конце концов, он заслужил немного отдыха, разве нет? В прошлые выходные они с Уэйдом были вынуждены гоняться по всему городу за бандой подрывателей, из-за которых Мейсис чуть не закончил, как башни-близнецы. И это уже не говоря про ежедневные патрули, пару-тройку призраков, далеко не всегда посещающих его для того, чтобы мирно поболтать о смысле жизни, ну и, конечно, работу. … Ладно, кого он, в самом деле, обманывает? — Я могу надеяться, что однажды утром не провалюсь ногой в дыру? Уэйд, всё это время с интересом следивший за разворачивающейся перед ним пантомимой мучительного выбора, лишь пожимает плечами. — Эм-м… нет? Питер вздыхает. — Я так и думал. Иди тогда доделывай пол — доделывай, Уэйд! Я всё равно потом проверю — а я пока займусь холодильником. Не то чтобы я был удивлён, но он как бы начал тикать. Или что-то в этом духе. Какова вероятность того, что при его починке всё взлетит на воздух? Оттопырив пальцы, Уэйд принимается что-то рассчитывать, беззвучно шевеля губами и задумчиво смотря куда-то вверх. — Около пятидесяти процентов. Или нет, подожди, сорок два. Тот китаец что-то говорил про неисправность и мировое господство, но потом его вроде как застрелили и я не успел дослушать. — Очаровательно, — бормочет Питер, бросив долгий взгляд на дребезжащий холодильник. — В общем, если этот день окажется последним в моей жизни, как только регенерируешь после взрыва — сразу собери все — все — мои останки во избежание их ненадлежащего использования, а СМИ сообщи, что я пал в героическом бою за счастливое будущее людей. Ни слова про взорвавшийся холодильник, ясно? Иначе я не могу обещать, что в качестве призрака не попытаюсь испортить тебе жизнь… Ладно, возможно, я не могу обещать этого в любом случае. Что ещё?.. Ах да! Всё своё гиковское имущество я завещаю Факелу. Было бы здорово, если бы ты предупредил его, что в одной из моих вещей поселился злой дух. Он, конечно же, не поверит, а вот моя загробная жизнь станет куда веселее, когда я примусь переубеждать его в этом. — Ты бы стал прекрасным злодеем, Паучок, — после непродолжительного молчания, с уважением замечает Уэйд. Питер польщено улыбается. — Объясни-ка мне только одну вещь, злодюжка-паучушка, какого хрена мальчик-зажигайка-ка удостоился такой чести, а я нет? Если ты не хочешь, чтобы натекло ещё крови — заметь, я не уточнил чьей — советую тебе скорее устранить это досадное недоразумение. Питер с каким-то извращённым любопытством стучит по дверце холодильника рукой. На секунду странный звук становится громче, но потом всё возвращается к прежнему состоянию. — Не думал, что пока я буду жив, кто-то начнёт делить моё наследство, — не оборачиваясь, он осторожно открывает дверь холодильника, как учил его Уэйд, чтобы выгрузить немногочисленные продукты. — Было бы менее обидно, если бы там действительно было, что делить. Эй, Уэйд, тебе нужно моё сердце? — Нужно! — тут же отзывается Уэйд. — Тогда я тоже завещаю его Джонни. Лицо Уэйда забавно вытягивается. — Даже мой предыдущий брак не может похвастаться такими эмоциональными качелями, — медленно произносит он. — Паучок, детка моя ненаглядная, ты обиделся на то, что я всё ещё не подарил тебе цветов? На то, что мы до сих пор не сыграли нашу свадьбу в Вегасе? На то, что я не угадал с размером тех сексуальных подвязочек? Просто знай: нет таких проблем, которые не решил бы секс. — Я это учту. — В самом деле? — Нет. Всё ещё не привыкнув, Питер захлопывает дверцу холодильника опрометчиво резким движением, из-за чего вся кухня заполняется громким стрекочущим звуком. На секунду — всего на секунду — у Питера внутри действительно всё обмирает. — Он не делал так раньше, — не сводя с глаз с холодильника, Уэйд удивлённо поднимает брови. То, что от них осталось. Отмерев, Питер пятится к нему спиной, буравя возможное оружие массового уничтожения, маскирующееся под холодильник, пристальным взглядом без-пяти-минут-учёного. — Ты вытащил из него наш запас замороженной пиццы? — В первую очередь. Не сговариваясь, они напряжённо смотрят на постепенно затихающий холодильник. — Как думаешь, — слегка повернув голову в сторону Питера, негромко говорит Уэйд, — возможно ли, что именно с нашей квартиры начнётся восстание машин? — Если это случится, то надеюсь, что мы имеем весомый вес в будущем. Уэйд фыркает. — Сомневаюсь, что ты сможешь выносить ребёнка, Паутиноголовый. — Да, но… Вдруг мне суждено стать его телохранителем? Спасти его? Откуда тебе знать? Уэйд открывает рот, чтобы сказать, что он больше подходит на эту роль, но холодильник вдруг резко затихает и кухня погружается в звенящую тишину. — Всё? — тихо интересуется Питер. — Это должно быть какая-то ловушка. — Мы не можем стоять так до скончания веков. — Почему нет? Осло. Тебе на «о». Бросив на Уэйда красноречивый взгляд, Питер медленно двигается к холодильнику. — Ты же помнишь, что я говорил по поводу своего завещания? — на всякий случай уточняет он. — Да и я всё ещё жду объяснений. Не удостоив Уэйда ответом, Питер задумчиво останавливается около подозрительно притихшего холодильника, а потом, не придумав ничего лучше, легонько пинает его ногой. Тишину прерывают громкие аплодисменты. — Гениально! Паучок, сможешь выкроить для меня время в перерыве между лекциями о робототехнике и презентацией новой книги «Как противостоять террору»? Я хочу проконсультироваться по поводу предстоящего «Нобеля», на который тебя номинируют. Питер закатывает глаз и передразнивает Уэйда, изображая руками незатыкающиеся рты. — У меня хотя бы хватает ума не тащить домой то, что потом поставит существование всей планеты под угрозу. — А вот сейчас тебе станет стыдно, Паучок, знаешь почему? Знаешь? Нет? Потому что пусть лучше это оружие будет в моих надёжных руках, чем в руках человека, не понимающего разницы между «прямым» и «гетеросексуальным». — Уэйд победно улыбается. — Ну и? Какого тебе жить в тени моего величия? — Наверное, так же как и солнцу быть планетой. Засунув руки в карманы свободных спортивных штанов, Уэйд перекатывается с пятки на носок, с лёгкой улыбкой смотря на постепенно раздражающегося Питера, пытающегося наконец-то заняться починкой — разве он много просит? — просто старого холодильника. — Не беспокойся, Паутиныч, зависть ко мне — нормальное чувство. Особенно ко мне. Хочешь, чтобы я где-нибудь расписался? В твоём розовом блокнотике? На комиксе? На я-я-ягодице? Коротко улыбнувшись, Питер устремляет взгляд куда-то вверх, словно прося терпения у всех имеющихся богов, прежде чем вдруг подняться с корточек и приблизиться к заинтригованному Уэйду. — Уэйд, — нежно говорит он, — детка моя ненаглядная. Если ты не подаришь мне хоть немного тишины и не пойдёшь чинить пол, то с вероятностью в сто процентов взорвусь я, а не этот чёртов холодильник. — Я уже говорил, что ты очень сексуальный, когда злишься? — Уэйд, пожалуйста. — Ла-а-а-адно. Но только потому, что ты так мило просишь. — Конечно. Как скажешь. Оставшись в одиночестве, Питер задумчиво косится на холодильник и снова осторожно пихает его ногой. К его облегчению, тот не издаёт ничего подозрительного, кроме привычного кряхтения. — Прибавь хотя бы звук на проигрывателе! Эта тишина сведёт меня с ума! Покорно повернув колёсико вправо, Питер подтаскивает ближе к себе ящик с инструментами и, опустившись на корточки, придирчиво оглядывает весь масштаб работы. — Ooh baby, cause a bullet don't care where you are, — тут же подхватывает Уэйд из другой комнаты. — I just wanna be there where you are-e-e-e. Питер старается игнорировать эти заразительные завывания (потому что серьёзно, он начал ненавидеть Maroon 5 с того злополучного утра, когда его надежды на долгожданный спокойный сон были безжалостно разрушены сладким голосом Адама Левина и подвываниями Уэйда), но долго не выдерживает: — Won't you come and put it on on me? Уэйд издаёт какой-то странный, удивлённо-восторженный звук и тут же поёт громче: — My broken pieces you pick them up. Доходит до того, что на чёрт-знает-какой песне по счёту, сосед сверху орёт им заткнуться. Уэйд не остаётся в долгу: нарочито громко допев свою строчку, он прочищает горло и, сложив руки рупором, кричит, что он очень не завидует всем имеющимся отверстиям в теле одного кайфолома. Питер в эти «серьёзные» разборки не лезет. Краем уха вслушиваясь в набирающие обороты перепалку, он внимательно изучает небрежно прибитые доски, на всякий случай принюхивается и только после этого, более-менее удовлетворённый результатом, идёт к себе в комнату, чтобы переодеться в нормальную одежду. Когда он возвращается, Уэйд вальяжно лежит на диване, изображая из трубочки чупа-чупса триумфально выкуриваемую трубку. — Ты уже закончил, Паучок? Или я просто вижу твой призрак? Разве призраки умеют менять одежду? Патрик Суэйзи говорит, что нет. — Ага, — откликается Питер, шаря глазами по комнате. — Полностью починить не удалось — не берусь утверждать, что подобное вообще возможно — но я всё-таки жив и это главное. Отыскав взглядом искомое, Питер пробирается к куче хлама, которую Уэйд гордо именует своими вещами и, выуживает оттуда потрёпанную жизнью игрушку в виде Росомахи. Глаза у неё пришиты совершенно странным образом, из-за чего кажется, будто она косит, а костюм почему-то оранжевый. Когда Питер впервые увидел этого франкенштейна, то решил для себя, что лучше не получать вообще никаких отчислений, чем знать, как именно пользуют образ Человека-Паука. Он совсем не был уверен, что после этого его самооценка и жизнь не претерпели бы каких-нибудь чудовищных изменений. Отсоединив голову, которая чудом держалась на толстой нитке, Питер засовывает руку в туловище, набитое под завязку всякой всячиной, и вытаскивает на свет божий внушительную пачку денег. Уэйд только поднимает безволосые брови, наблюдая за ним с дивана. Отделяя доллары от юаней, фунтов и песо, Питер отсчитывает равную сумму той, которую отложил с зарплаты, прежде чем спрятать всё обратно. — Но дорогая, — мямлит Уэйд, — мы же договорились, что ты получишь шубку только после того, как сделаешь папочке парочку восхитительных минетов. — Папочка не боится лишиться своего достоинства в процессе? Уэйд невнятно мычит. — Даже в моих самых развратных мечтах это не звучало настолько прекрасно. Если я скажу, что оно и так уже полностью твоё, мы сможем продолжить? Питер в ответ только качает головой, пытаясь устоять на одной ноге, пока надевает кроссовок. — Тридцатого февраля тебя устроит? — О-го-го, у нас что, какая-то годовщина? И ты решил сделать мне особый подарок? Нет, стой, не рассказывай, я хочу, чтобы это осталось сюрпризом! Скажи только, может, мне следует одеться развратной медсестрой? Или невинной школьницей? Или… подожди-ка… — Я ухожу! — громко объявляет Питер. — С тебя уборка пола и ванной. — Ты куда пошёл, Паутиныч? — кричит Уэйд в закрывшуюся дверь, перегнувшись через спинку дивана. — В феврале нет тридцати дней, ты в курсе? Я верну тебя в зоомагазин! Когда мобильник Питера разрывается от количества пришедших ему смс, он только ухмыляется.