***
— Не надо, маленькая леди… — шепнул великан ей в губы, когда она запустила пальцы за его пояс… Она вспоминала о своем первом глотке свободы. Когда выбралась из Долины Забвения. Тогда она делала всё наперекор своим прежним устоям и внутренним правилам. Хотелось испробовать всё, узнать настояшую себя, жить свою жизнь. Ей всегда нравилось доминировать. Было в поцелуе против воли что-то запретно-трепетное. И она поцеловала монаха... Жаль, что не Аанга, но она отыскала достойную замену. Ну как достойную? Сноснусную. Ведь с Аватаром никто сравнится, полубожеством и фигурой номер один в мире. И всё же она попробовала вкус настоящего мужчины. Это уж получше будет, чем "мидзуагэ" [2] - дикий ритуал, что придумали её предки. Раньше ей пришлось бы испытать это в четырнадцать. Хорошо, что эту традицию отменили. Хотя по-прежнему плохо относились к невинности, считая это грязным. Странные убеждения. Вот только что в этом плохого? Сейчас ей шестнадцать, почти семнадцать. И ей есть с чем сравнивать. У неё никогда не было жениха и каких-либо отношений. Но кое-какой опыт накопился. Губы её «великана» не были такими сладковатыми, как у генеральского сынка, что она целовала столь же бесстрашно, без тени смущения, когда ей было четырнадцать. Поцелуй был почти такой же пресный. Ну хоть без привкуса недавно выпитого коктейля. Губы монаха-великана были мужскими и твердыми. Вполне приятными. И всё же увы — не как у Зуко перед изгнанием… Всего лишь играясь, она поцеловала когда-то брата. Это было так давно. Ей было одиннадцать. Именно тогда она впервые нанесла помаду на губы. Тай Ли учила её премудростям любви, это был тот самый возраст, когда девочки стали живо интересоваться этой темой. Губы Тай Ли были влажными и жадными, когда она обслюнявила ей лицо, Азула оттолкнула девчонку, решив, что нужно было испробовать на мальчике. Подходящих кандидатур во дворце Азула не нашла. А, братец всегда был её игрушкой. Она знала от Тай Ли «по-секрету», что Мэй мечтала поцеловать Зуко… но Азула лишила её этого удовольствия, забрав поцелуй себе. Играючись, прямо у неё на глазах. Было трепетно и сладко. То ли от осознания своего превосходства, то ли от того, что испортила чьи-то мечты. Но ей понравилось. Тринадцатилетний Зуко смутился и обозвал её дурой. Это был для обоих первый поцелуй с представителем противоположного пола, может потому и врезался в память… Может потому и стал в какой-то момент тринадцатилетний мальчик объектом вожделения для Азулы. Зуко был ангельски красив в тринадцать. Возможно, это был и впрямь безрассудный поступок. Но кто бы ей это запретил? Всем было плевать на детей, ставших словно сиротами с уходом-изгнанием матери. Никого не было рядом, чтобы учить что хорошо, а что плохо. Конечно, она ещё помнила брата потом обезображенным - с ожогом на пол лица, с повязкой на глазу и позорно побритым после Агни-Кая с отцом… Золотисто-медовый глаз затравленно смотрел на нее с половины бледного всё еще красивого лица. Вторая половина представляла собой хаос обугленных волдырей и кроваво-красной отекшей воспаленной кожи, сквозь который виднелся полузакрытый изувеченный глаз. Она старалась гнать от себя эти воспоминания. Ведь Азула ликовала стоя у арены, когда отец изувечил Зу-Зу. Но после, если честно, было жаль. Ужасные ожоги… Бритая голова — такой позор и унижение. Такое безобразие! Словно опаленный бутон едва распускающегося цветка. Из прекрасного принца Зуко превратился в проженного уродца. Изувечена была лишь половина лица, остальное оставалось прежним, создавая гротескный контраст. И все же, даже тогда перед изгнанием, в нем ещё не было этой черствости, озлобленности. Видимо, внешнее увечье было лишь вершиной айсберга внутреннего. Через три года… Впервые отправившись в путешествие по морю, и наконец стретив брата в Царстве Земли, она с трудом узнавала его. За эти годы изгнания и плавания, Зуко изменился до неузнаваемости. И дело было не только в неизбежном взрослении и возмужании. Белоснежная кожа обветрилась, потемнела и загрубела. Шрам зарубцевался, стянув глаз. Озлобленность исказила черты лица. Он не был похож на прежнего Зу-Зу. Все эти годы она помнила его иным. Скучала. Вспоминала. А при первой же встрече вышло так, что чуть не убила. Когда он кинулся к ней с огненными кинжалами на перевес. Прказала ему, что по-прежнему сильнее его. И даже собиралась применить молнию. Дядя Айро едва успел отбить её руку и направить заряд в море. Хотела испепелить брата... Соперничество? Конечно... Но дело было и в его душевной черствости к ней, как сестре. Не видел в ней сестру. Лишь соперника за трон и любовь отца. Не видел и того, что она стала девушкой. Сражался как со врагом или солдатом. Относился ли он вообще с особыми чувствами к женскому полу? Что было в его погашенной искре в глазах, когда он не видел в ней женственности? Даже когда потом после взятия столицы Царства Земли, он пришёл к ней в спальню посреди ночи… Азула ни слова не сказала о правилах придворного этикета и моральных устоях. Знала, какими распутными были их общие предки. В истории страны Огня полно бастардов неспроста. Лишь ждала его объятий. Ведь вернула его на Родину героем, вернула ему шанс на трон и любовь отца. Просто обнять и сказать спасибо. Может и поцеловать, сказать о своих теплых чувствах. Но этого не случилось. Неужели Зуко в отца? Так же холоден к женщинам? А приступы агрессивной ревности лишь показатель скрытой неуверенности в себе. Она видела, что и роман Зуко с Мэй вовсе не бурлит страстью, держится лишь на её инициативе. Когда-то Зуко был таким же светлым, милым и нежным мальчиком, как Аанг. Тот образ она лелеяла, скучая. Возможно, именно поэтому она так легко заменила одну «игрушку» на другую, стоило ей разочароваться в брате и встретить тут же Аанга. Одного тринадцатилетнего мальчика из воспоминаний обменяла на другого реального. Принца на монастырского послушника. Позорно-лысого изувеченного на возвышено-духовно лысого. В Аанге хоть диапозон эмоций побольше, чем просто ярость. Погоня за ним напоминала игру. Азарт в крови. Или всё же повинны в этом те злополучные сны, в которых обладатель синих стрел обнимал её, держал на руках, целовал… Пора бы уже выбросить весь этот бред из головы. Но как ни страется срослось это трепетное чувство к Аангу с её альтер-эго. Лишь там во снах он с ней рядом и говорит о семье, лишь там у неё есть любящий и заботливый брат… Как же мерзка эта жизнь, как же хочется убежать от всего этого. Пусть и в безумие. Но надо жить здесь и сейчас, отбросить иллюзию, увидеть реальность такой какая она есть. И правда в том, что у неё нет никого, на кого можно опереться. Обманывала сама себя. Запуталась. Не слишком ли витиеватый жизненный путь. Не перебор ли с оправданиями? А теперь выходит заменила юного монашка на монаха-великана. Образ Аанга был лишь промежуточным звеном на пути от первого поцелуя до первого соития? При этом оставаясь лишь недосягаемым «образом запретного вожделения». И чем запретнее, тем слаще… А каковы реально губы Аватара на вкус? Мерзкая Катара опередила её в этом. Ей уже никогда не быть первой…***
Лязг колес раздался снова. Азула открыла глаза. Цепи тянули вверх что-то. Каждый встал на ноги и Азула в том числе. Подняли на какой-то сети из воды девушку. Ночная рубашка облепила мокрое тело, обрисовывая все контуры. Азула не склонила головы, как стыдливые монахи, а напротив пристальнее пригляделась. Высокая, длинноногая с тугой длинной косой тёмных волос. На миг Азуле показалось, что это проклятая Катара. Та, что заморозила и приковала её к решетке сточной канавы цепью, словно обезумевшее животное. Та, что лишила её многого: трона, Зуко, Аватара. Она вышла из воды и шла на встречу. Азула вжалась в каменную стену, уже готовясь пальнуть молнией. Но монахи укутали ту девушку в плед, придерживая ослабевшее тело. Вдвоём они развернули пациентку к целительнице и мудрецам Огня. — Теперь ты знаешь кто ты? — спросила ее старуха-целительница, поднося факел ближе. Девушка качнула головой. Азула отметила про себя, что ошиблась. В полутьме до этого было плохо видно. Та была слишком высокой и худой, скорее больше напоминая Мэй. Цвет кожи и янтарь глаз выдавали в ней обычную жительницу страны Огня. — Твое имя? — спросила девушку целительница. — Зирин. — Кто устроил тот пожар в цирке? — строго спросил старец-монах справа. — Я… — промолвила нехотя длинноногая. — Причина? — продолжал допрос монах в высоком колпаке. — «Летающие Тай сестры» [3], — прохрипела с ненавистью Зирин. — Наш номер заменили, сочтя их более достойными и интересными… — Вы должны возместить ущерб господину-у-у… — протянул старец, вынося вердикт. — Шузуму… — подсказал более молодой Мудрец Огня. — Отработав при монастыре или заплатив деньги… — продолжил старец тряся седой куцей бороденкой. — Или у вас есть деньги... или хорошие знакомые, способные заплатить за вас? Зирин отрицательно покачала головой. — Следующая… — сказала целительница и двое других монахов подтолкнули Азулу к отверстию в полу. Расстояние до воды было огромно. Внизу был ещё более глубокий грот. Вода светилась голубоватым сиянием. Целительница обдала её жаром огня. — Да очистит вода тьму, угнетающую твой дух…– пропела она уже знакомую фразу и монахи приступили к делу. «Второе… надо найти союзников… точнее союзниц…» — Азула прикрыла глаза, отдаваясь под звуки молитвенного поклонения противоположной стихии — воде. Плетеные полосы сетки, на которой её опустили в источник, впивались в её спину и бедра. Она значительно поправилась и окрепла. Тело лоснилось от мягкости. — «Здесь поят и кормят получше, чем в той тюрьме, где держал меня братец. Я могу притвориться и сделать вид, что довольна всем. Но я же знаю, довольной тем, что имею, я не стану здесь никогда, ведь помню, что имела гораздо больше. Я вернусь во дворец, так или иначе. Когда-нибудь я возьму реванш, братец». Она зажмурила глаза. Кажется, целебная сила источника начинала действовать. Очередные позабытые воспоминания настигали её.***
Прикосновение воды напоминало ей холодные руки матери. Нет, вода в источнике была куда теплее. Руки матери всегда ледяные, если та начинала волноваться. Азула дернулась и вырвалась прочь. — Зу-зу… — теплые объятия братишки были куда приятнее. Она, пятилетняя, с таким рвением обняла брата, что они вместе повалились на дощатый пол палубы. Она готова была рассмеяться, увидев его улыбку. — Азула, веди себя прилично! И будь осторожнее! Мы отправились отдохнуть на Угольный остров, а не калечить друг друга! — прикрикнула мать. Зуко отстранился и демонстративно принялся приводить одежду в порядок. Азула оглянулась на родителей, чтоб не видеть, как тот недовольно скривился. Отец неопределенно хмыкнул, приобняв сидящую возле него на скамье супругу одной рукой, и поднял взгляд к чистому, без единого облачка, небу. — Надеюсь, ты вспомнишь об этом, когда в очередной раз будешь обвинять меня в том, что я уделяю недостаточно времени своей семье. Урса многозначительно улыбнулась, однако не стала отвечать на этот выпад. — Летучий дельфин! — восторженно вскрикнул Зуко, и Азула мгновенно отвлеклась, с любопытством заглядывая за борт. Из-за маленького роста ей было почти ничего не видно. Но никто не удосужился показать ей этого летучего дельфина. Зато мать как всегда… — Азула, не подходи к борту! — строго окликнула она дочь и повернулась к мужу. — Как прошла твоя встреча в министерстве сегодня утром? — Ой, лучше не напоминай! — отец раздраженно махнул рукой. — Катсуо упертый коала-баран. Мы с ним спорили больше получаса, и в итоге каждый все равно остался при своем мнении. Попробую по возвращении поговорить с отцом. Может, он все же согласится со мной и поставит этого упрямого старика на место. — Согласится, — мягко проговорила мать. — Ты же знаешь, что прав. Зуко притащил атласную голубую подушку — дакимакура[4]. — Смотри… Почти дельфин! Хочешь вместе прокатимся? И Азула перестала прислушиваться к разговору взрослых, оседлывая подушку. Но все же… — Знаю. — Покоритель огня наклонился вперед, упершись локтями в колени, мрачно глядя на палубные доски перед собой. — Только отец никогда не принимает меня всерьез. Айро — его любимчик. А я… Я всего лишь второй ребенок. Запасной вариант. «Я тоже второй ребенок… Запасной вариант…» — впервые задумалась Азула тогда, глядя на отца. Отец поднял голову и внимательно посмотрел на неё. Их взгляды пересеклись. — Я никогда не буду относиться так к своим детям. Моё к ним отношение будет обусловлено только их заслугами, а не возрастом, полом, или еще какими-то факторами, которые от них не зависят. Они будут получать ровно столько моей любви, сколько сами будут заслуживать. Неожиданно откуда-то с кормы послышался приглушенный взрыв. Катер резко дернулся и сильно накренился, чудом не опрокинувшись. Всех присутствующих на палубе бросило в сторону. Азула больно стукнулась головой, вцепилась ручонками за поручень, и видела, как более высокого брата перекинуло за борт. — Дети! — вдруг послышался отчаянный вопль матери. — Озай, Зуко нет! Принц резко обернулся к тому месту, где его дети только что мирно играли друг с другом. Азула, вцепившись в металлическую стойку, испуганно указывала на борт катера. — Зу-зу. — Проклятье! — Озай бросился к борту, на ходу сбрасывая с себя мантию. Остановившись на мгновение, он окинул взором расстилающуюся перед ним морскую гладь и резко перемахнул через поручень. — Заглушите двигатели! — заорал механик, бросаясь в машинное отделение. Азула расплакалась. Самых дорогих ей людей поглотила пучина. Проклятая вода! А мать цеплялась за нее своими ледяными руками. Экипаж корабля тем временем высыпал на палубу. Один из моряков уже собирался было последовать за принцем, но вдруг, разглядев происходящее за бортом, остановился и громко прокричал: — Все в порядке! Принцесса Урса, все хорошо! Урса обессилено осела на пол и беззвучно разрыдалась, прижимая к себе плачущую дочь. — Хвала Агни. Прошло еще несколько минут прежде, чем Озай, взобравшись по сброшенной ему веревочной лестнице, вернулся на корабль. Сам он был невероятно бледен и заметно дрожал, несмотря на палящее солнце. Одной рукой он крепко прижимал сына к себе. Зуко даже не плакал. Судорожно обхватив ручонками шею отца, он уткнулся лицом в его грудь и не пошевелился даже тогда, когда Урса позвала его по имени. — Зуко, дорогой, — принцесса наконец, опустила Азулу на пол и, глотая слезы, протянула руки к сыну — Любовь моя. Она обращала эти слова только ребёнку. Озай помедлил ещё секунду, а затем решительно отстранил малыша от себя. — Всё в порядке, Зуко. Иди к матери. Пока Урса успокаивала насмерть перепуганного любимчика, к Озаю подбежало двое прислужников. — Ваше Высочество, Вы… — Всё в порядке… — принц жестом прервал говорящего. — Принесите полотенце. И мне нужно переодеться. — Да, Ваше Высочество, одну минуту… — прислужник низко поклонился и бросился выполнять поручение. — Зуко, Любовь Моя! — продолжала щебетать Урса. Она осторожно опустила сына на палубу, так и не обернувшись к мужу, порывисто обняла мальчика: — Ты же мог погибнуть! Лопасти катера могли разрубить тебя! Принц Озай неопределенно хмыкнул. — Я просто сделал то, что должен был сделать, — негромко отозвался он, явно закрывая глаза на происходящее. Ведь это было еще до того злополучного письма, в котором Урса приписала отцовство Зуко своему первому жениху. Смиренно прикусив губу, добавил: — Когда он вырастет, ему придётся научиться самому справляться с трудностями. Но сейчас Зуко ещё слишком слаб и нуждается во мне.***
— Сейчас слишком слаб и нуждается во мне… — повторила Азула. — Вы что-то вспомнили? — спросила её целительница.