Цвет настроения белый (книга 4)

Открывается дверь, и в палату входит сестра. – Замена капельницы, – говорит она, и чётким отрепетированным движением заменяет одну бутылку раствора на другую. Что там, я понятия не имею. Очередные витамины, какой-то питательный раствор... Как я поняла, меня откармливают через вену. – Я уже чувствую себя гораздо лучше, – говорю. – Не поднимайтесь, не поднимайтесь, – останавливает меня сестра. – Вам лучше пока остаться в постели. Завтра посмотрит врач и тогда решит. Она выходит из палаты, а мы с Сашкой так и сидим, друг на друга смотрим. Хоть он и парень, но мне так хорошо с ним! У Сашки пиликает телефон, он резко вскакивает, отходит в сторону и говорит пару слов, прежде чем положить трубку. Я смотрю ему прямо в глаза. – Это была она? – Спрашиваю, а на глазах слёзы. – Да, – кивает Сашка. – Она по-прежнему не хочет со мной разговаривать? – Мне всё хуже, комок подходит к горлу. – Нет, – качает он головой. – Ну когда же она меня простит? – заливаюсь слезами я. – Когда уже. Ну сколько можно меня мучить! «Не плачь, тушь потечёт», – уговариваю себя и не могу остановиться. А Саша молча сидит рядом и держит меня за руку. Немного успокоившись, я всхлипываю и закрываю глаза. Меня клонит в сон. – Иди уже, мне отдохнуть надо, – говорю. – Пока, Юль! – Он нежно целует меня в губы и уходит. А я лежу и думаю о том, как у меня рука болит и как же мне не повезло, что единственная любовь всей моей жизни меня отвергла. Как только Сашка выходит, в палату заходит медсестра, снимает с моей измученной руки капельницу и закупоривает катетер, закрывает его непрозрачным бинтом. – Не разматывать, – говорит она, как будто это не очевидно. Я же не настолько тупая. Сестра ставит передо мной тарелку супа, кладёт кусочек хлеба, картошку с овощами и компот. Вот реально как в фильме про Шурика. – Спасибо, – говорю я, а сама не понимаю, как это – есть. Мой организм слишком привык к питанию в Макдональдсе и такую пищу может даже не принять. Беру старую алюминиевую ложку, похоже, она ещё и жирная после кого-то (по крайней мере, мне так кажется), вытираю её вафельным полотенечком. Достаю из своего чемодана мокрые салфетки и протираю ложку во второй раз – мало ли кто ею ел до меня и что это за жир. Ещё бы помыть ложку, но я же не ходячая. Беру ещё салфетку и ещё раз протираю ложку. Выбрасываю салфетку в кулёк для мусора, беру хлебушек и съедаю первую ложку супа. Все мои самые страшные кошмары воплощаются: суп пресный, настолько насколько может быть, как будто кипячёную воду взяли и дополнительно обезжирили. В супе плавают кусочки капусты и морковки, почему-то рубленой, а не натёртой на тёрке. Самое вкусное, что там есть, – пара кусочков картошки. Есть ещё перловка. Я думала, её запретили ещё до моего рождения, но, похоже, где-то её ещё едят прикованные к кровати пациенты. Но, учитывая, что в последнее время я и так почти не чувствую вкуса, есть безвкусную похлёбку я могу абсолютно спокойно. Механически заливаю в себя несколько ложек супа; надо сказать, что при этом сжёвываю почти весь хлеб. А я действительно проголодалась – одними капельницами сыта не будешь. Пробую картошку. Это что угодно, только не пюре. А что, если в Макдональдсе не картошка, а это как раз картошка? Хотя она больше похожа на манную кашу с комками. Чёрт, я даже поесть нормально не могу, какая же я убогая! Надо заставлять себя, мне нужно поесть, чтобы больше не падать в обморок. Беру компот из сухофруктов. Я чувствую чернослив. Делаю два глотка и ищу, куда бы выплюнуть то, что я проглотила. Ставлю стакан на поддон и ложусь обратно на подушку. Чёрт с ним, кормите меня и дальше капельницами! Ни есть не могу нормально, ни пить, ещё и внизу живота боль усилилась. Осторожно поднимаюсь с койки и ковыляю в туалет. У меня кружится голова. Замена прокладки – не самая долгая процедура, но я прилично вымоталась пока ходила. А теперь ещё и в боку болит, и рука не разжимается. В ней же иголка полуметровая торчит прямо в вене. И хотя она вроде как не мешает, но мне всё равно страшно. Возвращаюсь в постель и укрываюсь с головой. А где одеяло? Я же ночью тут замёрзну. Почему мне не досталось одеяла? Заходит медсестра, забирает посуду. – Ты почти не поела, – говорит. – Аппетита совсем нет, – отвечаю. – А можно мне одеяло? – Конечно, – медсестра заглядывает в какую-то тумбу и достаёт оттуда шерстяное кусачее одеяло. Этого я боялась больше всего. – Помочь вставить в пододеяльник? – спрашивает она. – Если можно. – Я бы и сам вставила, но игла-катетер в вене меня пугает. Мне кажется, лучше сейчас не делать резких движений. Сестра заправляет одеяло и укрывает им меня, как маленькую. И всё бы хорошо, если бы одеяло не прокусывало через пододеяльник. Я под таким не усну. Нахожу лишнюю простыню и накрываюсь ею, а одеяло кладу сверху. «Интереснейшее» место эти больницы. Хотя мне пацаны в детстве рассказывали, как гоняли по ночам по коридорам, а однажды случайно попали в морг и там увидели настоящий труп. «Да-да, Юлечка, это как раз то, что тебе нужно: гонять по коридорам в квача». Хотя была бы я немного помладше, с удовольствием бы погоняла. Особенно ночью, особенно по больнице; мне кажется, это круто. Хотя представить себя в таком образе девочки-пацанки сейчас, когда каждый первый парень только и мечтает увидеть меня голой. Ну и как мне теперь с ними играть? Похоже, безоблачные дни, когда я просто могла дружить с мальчиками, остались в далёком прошлом. Теперь я для них кто угодно, только не друг. Теперь я для них объект охоты. А я ещё и старательно делаю всё, чтобы больше походить на добычу: макияж, каблучки, мини. «Все ж понимают, для чего ты, Юлечка, стараешься… не для того же, чтобы просто так выглядеть красиво». Да-а-а, в детстве всё было проще, и трава была зеленее. А пацаны меня за косички дёргали и иногда даже били. И такое было. С улыбкой вспоминаю, как я тогда плакала. Меня ещё воспиталка защищала. Стоп, какая воспиталка? Училка, это было в младших классах. Потому что начиная с пятого половина парней была влюблена в меня, а остальные просто скрывали это, хотя периодически признавались в своих чувствах. Я тогда это воспринимала как игру, не более. Но было время, когда дружба пацанов с девчонками считалась зазорной. Я тогда тайно дружила с Димкой. А потом он в меня влюбился и всё испортил. Дальше я в лагерь уехала и там стала «розовой». Так миленько: вот целуешься ты с девочкой, и уже «розовая». Но там же были не только поцелуи. Я не знаю, кто придумал поставить кровати впритык. И мы каждую ночь гладили друг дружку. Просто так, нам нравилось, а почему бы и нет? Можно же не только себя по ночам трогать, а и подружку. Ничего криминального, просто прикосновения. Иришка тогда специально для меня спала в одних трусиках. Не помню, кто первый предложил поцеловаться... Или это само собой вышло. Но я была не против. А потом она попросила поцеловать себя в грудь. Помню, что ради ответки я тоже сняла с себя маечку, и мы полночи лизали друг другу сосочки. Это было так мило, так наивно, так по-детски, так волнующе! С тех пор мы гладили и целовали друг друга каждую ночь. Я даже ждала этой ночи, чтобы нацеловаться с ней. Не знаю, догадывались ли остальные о наших шалостях, думаю, подозревали, чем мы там занимались. Но мне было тогда всё равно. Это была настоящая первая влюблённость. Курортный роман. Мы тогда чудили не по-детски. Хотя что здесь правда, а что плод моих фантазий, уже не разобрать. Может, я всё сама придумала. Иногда человек придумывает себе воспоминания, хоть в это и трудно поверить. Помню, как на пляже я смотрела на её загорелое тело и у меня прям слюнки текли. Боже, какими же мы были тогда миленькими. Мы уединялись и сидели рядом, держались за ручки. Отлично помню её руки и то, как мне нравилось к ним прикасаться. Я тогда малая была и не знала, что мне с этим делать. Девушки не должны спать друг с другом. Класса с третьего я знала про секс – теоретически знала, как это делается. А в четырнадцать я уже знала всё в мельчайших подробностях – в интернете видела. Я тогда уже регулярно лесби порно смотрела, но не придавала этому никакого значения. Ну, гладят друг друга, ласкают, лижут. Смотреть на чужие ласки всегда приятно. Мы сидели рядышком и держались за руки, не зная, что нам с этим чувством делать и куда оно приведёт. Помню, как я её поцеловала просто так, а она сделала вид, что не заметила, только сильнее сжала мою руку. Никто не целовал меня так, как она, пока я не встретила Вику. Мы с Иришкой обе притворялись, что просто тренируемся для того, чтобы после целовать парней. Но пока у меня была она, парни мне были просто не нужны. Мы спали каждую ночь без маечек, но почему никто из нас не догадался снять трусики и полизать подруге. Я думаю, это была бы вершиной блаженства, я бы никогда такого не забыла, и независимо от того, кто бы кому лизал, я бы кончила. Чёрт, как же я люблю девочек! Мну левой рукой свою грудь. К «горошинке» не могу прикоснутся – там кровь; никак не заканчиваются эти дурацкие месячные. К сожалению, я не могу вспомнить лицо своей возлюбленной, своей первой «розовой» любви, и представляю на её месте Вику, молоденькую совсем юную ещё Викулечку, до конца не сформировавшуюся, но с красивой грудью и шикарными длинными, бесконечными ногами. Помню, как мы тогда стеснялись своих чувств. А что сейчас изменилось? Хватит стесняться быть собой, я взрослая девочка и сама могу распоряжаться своим телом. И сама буду решать, с кем спать. Опять медсестра заходит, проверяет мою вену, не идёт ли кровь. – Можешь поспать, – говорит. – Спасибо. – И правда, надо поспать, а чем мне ещё тут заниматься? Гулять нельзя, дрочить нельзя. Жаль, что «киска» простаивает. Улыбаюсь, когда думаю об этом. Закрываю глаза и переворачиваюсь на бок. Так намного удобнее, без капельницы вообще жить проще. – Спокойной ночи! – Она выключает она свет и закрывает дверь.