So please hurry leave me Так что, пожалуйста, оставь меня I can't breathe Я не могу дышать Pease don't say you love me Пожалуйста, не говори, что любишь меня Mitski - First love/late spring
Наша свадьба была очень простой и скорой. Ни мне, ни Гарри больше не нравился полупустой Нью-Йорк, и мы поженились на поле для гольфа, раскинувшегося сразу за домом. Привыкнуть к хорошей жизни было легко, и когда я выкручивала из золотистого футляра нежно-розовый стик помады, то впервые подумала о том, что принимала не только Гарри, но и его деньги тоже. Забавно, что меня, бывшую воровку, эта сторона вопроса волновала сейчас меньше всего. — Ты самая красивая невеста, которую я когда-либо видела. Мы познакомились с Гвен Стейси в волонтерском центре, когда она помогала мне расклеивать листовки с портретами пропавших людей. В то время далеко не все люди просто исчезли по воле Таноса – автомобили, оставшиеся без водителей, съезжали в кюветы, самолеты без пилотов падали с небес. Те, кто не хотел верить в пропажу близких, искали их самостоятельно или обращались за помощью, в которой им не отказывали, пусть и считали делом безнадежным. Гвен выправила еще одну платиновую прядь из моей прически. — Много ли невест ты видела? — я улыбнулась, щелкая футляром помады. — Ты вторая, — Гвен рассмеялась, заставляя и меня улыбаться. — Я очень рада за тебя, Фел. — Спасибо, — я обняла ее, прикрывая глаза и силясь не заплакать. Очевидно, Стейси почувствовала некоторую дрожь в моем теле, а потому заставила меня посмотреть прямо себе в глаза. — Что с тобой? — предательская слеза скатилась с моей запудренной щеки, и Гвен тут же ее стерла. — Почему самая красивая и счастливая невеста плачет? — Просто… — я подняла глаза наверх, одновременно стараясь улыбнуться. Грудь тяжело вздымалась, я все силилась выровнять почти каменное дыхание. — Мне бы так хотелось, чтобы мама видела меня сегодня. — Я очень хорошо понимаю тебя, — Гвен погладила меня по обнаженным плечам, одновременно пытаясь снять собственное напряжение. — Ты не представляешь, как я скучаю по своим родителям… Гвен осталась сиротой еще более юной, чем я – ей было пятнадцать. Я сжала ее ладони, пытаясь передать ей свою поддержку. — Ну и сырость мы тут развели, — я рассмеялась, несмотря на стоявшие в глазах слезы. — Все, прекращаем. Иначе платья испортим. — Да, — Гвен тоже приободрилась и утерла слезы. — Сегодня счастливый день. Мы не должны плакать. За основу своего свадебного платья я выбрала наряд Каролин Биссет-Кеннеди – простая комбинация из струящегося жемчужного шелка на тонких бретелях. В руках – букет из душистых орхидей, а на ногах – босоножки на низком каблуке. Скромная невеста для скромной свадьбы на собственном поле для гольфа. Со стороны Гарри было несколько его университетских друзей и их подруги. С моей – только Гвен. Когда я шла по расстеленной ковровой дорожке, то думала только о том, что оставляла позади всю свою прежнюю жизнь. Черную Кошку, одиночество, страх остаться одной и, конечно же, Питера. Но впереди меня ждал настоящий дом, в котором меня всегда ждали, и мне даже ни разу не пришла в голову мысль о том, что в двадцать два года слишком рано выходить замуж. Не рано, когда ты понимаешь, что жизнь может оборваться в любой момент, и это не метафора. — Да, — сказала я с легким сердцем.***
Через три дня люди просто начали возвращаться. Это произошло настолько неожиданно, что мы с Гарри даже сначала не поняли, что случилось. Дом, в котором мы жили, был настолько огромным, что в нем с легкостью могли бы разместиться еще как минимум три семьи, а потому спонтанное появление растворившихся пять лет назад садовников, горничных и других служащих привело меня в полнейший ужас. — О боже, Гарри! — я вбежала в его кабинет, запирая за собой дверь. Он не сразу оторвал взгляд от компьютера, но когда увидел мой безумный взгляд, то даже встал. — Что случилось? — Гарри снял очки и нахмурился. — Гарри… — я вцепилась в рукав его рубашки, боясь озвучить свои догадки. — В доме какие-то незнакомые люди… но они говорят, что работают здесь давно, и… Он на это ничего не ответил, вместо этого включив телевизор. У нас возникли одни и те же мысли, которые мы боялись озвучить. Особенно я. После слов ведущей «экстренные новости» я потеряла сознание.***
Меня было не так-то просто напугать или застать врасплох – все-таки в бытность свою Черной Кошкой я успела приобрести некоторое безразличие даже к самым ужасным вещам. Но одномоментное возвращение нескольких миллиардов людей сумело помутнить мой рассудок. Не объясняя ничего Гарри, я взяла одну из машин и тут же выехала в Нью-Йорк. Мне не хотелось терять ни одной секунды, но, думаю, он и так все понял – мы обладали поразительной способностью слышать не озвученные мысли друг друга, ориентируясь лишь на взгляды. Для меня это было очередным доказательством созревшей любви. Лицо горело от волнения, и я гнала, вцепившись в руль. Это была самая долгая дорога в моей жизни. Сердце билось, как бешеное, и я только и думала о том, чтобы не потерять сознание. Я пыталась слушать новостные сводки по радио, но все звуки смешивались в нечто однообразное, и я не могла понять ни одного слова. Но вот я снова была в Квинсе, вот был знакомый дом, и, бросив машину у самого крыльца, я взбежала по лестнице, не желая терять драгоценные секунды на ожидание лифта. В день, когда я перевезла все свои вещи к Гарри, что было где-то год назад, я заперла нашу с мамой квартиру, решив, что разберусь с ней позже. Избавляться от нее не хотелось, потому что в глубине души я знала, что никогда не перестану надеяться, но вот я вставила ключи в замочную скважину, дважды их провернула и услышала самый желанный на свете голос. — Фелиция!.. Всего два шага – и я упала в мамины объятия. Мне казалось удивительным, что мое сердце могло вынести такой поток счастья и горя одновременно. Я не переставала целовать мамины руки, ставшие мокрыми от моих слез, и упала на колени, не в силах произнести хоть слово. Беспрестанно качая головой, я не верила во все происходящее. — Этого не может быть, — мама упала на колени рядом со мной. — Тебя не было так долго. Мам, я… — Тише, — она тоже плакала, сгребая меня в объятия. — Тише… Все эти пять лет я скучала по ее запаху, ощущению уже не молодой, но невероятно мягкой кожи. Одинокими ночами я рыдала в этой квартире, умоляя маму вернуться или забрать меня с собой. Никто – ни Питер, ни Гарри – не давали мне такого ощущения нужности, как мама. И осознание ее возвращения было не менее болезненным, чем осознание ухода – я не могла заставить себя поверить. — Сколько же времени прошло? Я лежала на диване, обхватив маму за живот, утыкаясь носом в ткань ее домашней футболки. Для нее эти пять лет пронеслись как один миг – она ни капли не постарела. — Пять лет. Она гладила меня по голове, и я готова была умереть на месте от ощущения всепоглощающего, сносящего все на своем пути счастья. Ничего мне больше не было нужно, кроме ее пальцев в моих волосах. — Мне теперь двадцать два, — я поднялась и села, не переставая держать маму за руку. — Сколько же я пропустила, — она покачала головой, и лучи морщин тут же появились у маминых глаз. — Многое, — я невольно бросила взгляд на безымянный палец левой руки, на котором красовалось обручальное кольцо с чистейшим бриллиантом огранки «радиант». Белое золото сверкало в холодном вечернем свете, и я посильнее сжала мамину руку. — Мне не хочется говорить о пережитом. Сейчас я очень счастлива. Женщина, которая хотя бы однажды испытала счастье большой взаимной любви, всегда узнает ту, что переживает его прямо сейчас. Мама внимательно посмотрела сначала мне в глаза, а потом на кольцо. — Фелиция, ты?.. — Да, я вышла замуж три дня назад, — я невольно улыбнулась, говоря об этом. Мне все еще было невероятно трудно называть Гарри мужем, потому что до сих пор не верилось. — Если бы я знала, что вы все вернетесь, то, конечно, попросила бы Гарри подождать. — Гарри? Кто он? — пусть я и старалась подавать маме информацию дозированно, но ей все равно было трудно, и я, конечно, хорошо это понимала. — Его зовут Гарри Осборн. — Сын Нормана Осборна? — мама села на диван, хмурясь от неверия. — Да, — я кивнула. — Это немного сказочная история, если ее рассказывать. Но я люблю его, это я знаю точно. — Не знаю, чего тут сказочного, — мама погладила меня по голове и улыбнулась. — Ты очень красивая девушка, но, более того, очень умная. Любой парень был бы глупцом, если бы не влюбился в тебя с первого взгляда. Я могла лишь улыбнуться на это – мама всегда считала меня гораздо лучше, чем я была. Но это все равно приятно, причем в любом возрасте, когда мама считает тебя самой лучшей. — Фелиция, — впервые за это время я заметила на мамином лице смущение. — Наверное, это неудобный вопрос, но… Питер тоже исчез? Меня как будто поразило молнией. Это было похоже на паралич – кровь в голове зашумела, но ни встать, ни даже мотнуть головой я не могла. Питер. Что случилось с Питером? — Он… тоже исчез. Как и ты. Мне всегда казалось, что прятать свои чувства как можно глубже даже от самых близких – это безопасно. И для себя, и для них – никаких лишних переживаний. Но сейчас это было трудно, если не сказать невозможно. Все мои мучения относительно правильности новых отношений после ухода Питера одолели меня с новой силой, я вновь почему-то чувствовала себя предательницей, хотя ясно понимала, что не могла знать, когда он вернется, и вернется ли вообще. — Это все теперь неважно, — я постаралась улыбнуться. — Прошло пять лет, и… — Я понимаю, — мама улыбнулась. Я выдохнула, радуясь, что не придется оправдываться, по крайней мере, вслух. — Расскажи мне о Гарри. Хочу составить первое впечатление о нем твоими глазами. — Он… — я запнулась. Гарри был для меня не просто человеком – он был всеобъемлющим событием в моей жизни, настолько большим, что я терялась в словах. — Он очень красивый. И очень умный. Заботливый, и я люблю его почти так же, как люблю тебя. Но Гарри совсем не такой, как я – он лучше, и это не потому, что он закончил университет, а я – нет. Иногда мне кажется, что нам не по пути из-за того, какие мы разные, но когда он ругается, что я не пью эти дурацкие витамины за сотню баксов, то хочу умереть от счастья… Было странно возвращаться в свою старую квартиру, и не только потому, что теперь я жила в огромном доме за пределами Нью-Йорка. Сколько здесь было пережито совершенно черных дней, когда мне не хотелось жить… Последние три года, проведенных в этой квартире, были страшной мукой. Я села на когда-то свою кровать и, уставившись в стену напротив, сразу же все вспомнила. Отчаяние, бессильную злость и, наконец, растерянность. Могла ли я подумать, что снова испытаю в этих самых стенах счастье? Под кроватью находились особые съемные половицы, и я, как в старые добрые времена, поддела их с помощью канцелярского ножа. Когда-то я хранила здесь краденые деньги, но сейчас тут был только иссиня-черный костюм. Внезапно зазвонил мобильный телефон. — Фелиция, у тебя все хорошо? — это был Гарри, и по голосу я сразу поняла, что он волновался. Я тут же закусила губу, коря себя за то, что совершенно забыла ему позвонить. — Ты добралась до Нью-Йорка? — Да-да, я дома, — я выдохнула, разглаживая плотную ткань костюма. — И мама тоже. Боже, Гарри… я даже не знаю, что сказать… — меня настолько переполняли чувства, что я как будто совершенно забыла, как складывать слова в предложения. — А твой отец? Он вернулся? — Насколько я знаю да, — от меня не укрылось, с каким облегчением он выдохнул. — Черт, он же находился в Японии, когда это все произошло… Я уже связался с нашим посольством там, его ищут, и совсем скоро, я надеюсь, он будет здесь. Сначала я как будто хотела спросить Гарри, не отправится ли он за ним сам, но вовремя прикусила язык. У них были странные, холодные отношения, которые в некоторой степени отравляли сына из-за того, как трудно было добиться одобрения со стороны отца. Я знала, что Гарри любил его, и по-своему скорбел, когда тот исчез, но между ними все равно пролегла не то чтобы пропасть, но что-то отторгающее. Гарри не признавался мне в этом напрямую – я поняла это из мелких признаков и знаков, спрятанных посреди его воспоминаний об отце. — Я очень рада, хоть теперь и волнуюсь. — О чем? — я знала, что он улыбнулся, а потому улыбалась тоже. — Миллиардеру угодить легко, — я постаралась свести свое волнение в шутку, — а вот его отцу – нет. — Сколько бы ты не пыталась меня убедить, будто вышла за меня только из-за денег, у тебя этого не выйдет, — Гарри рассмеялся. — Ладно уж, — я сделала вид, что фыркнула. — Ты не против, если я останусь здесь до завтра? Мне нужно немного времени. — Конечно, — хотелось поцеловать его через расстояние. — Оставайся в Нью-Йорке, сколько потребуется. Извини, мне нужно идти… — Конечно, — я снова улыбнулась. — Я люблю тебя. — Я тебя тоже. Мне было все равно, если такой обмен чувствами был обыкновенным у молодоженов (господи, мне до сих пор не верилось), но мне просто нравилось озвучивать свои чувства. Гарри этого заслуживал гораздо больше, чем любой другой человек на свете. Я отложила костюм в сторону и встала, чтобы открыть окно. Улица была полна людей – возвращение стольких людей разом переполошило Нью-Йорк, и я хорошо понимала каждого, кто обнимался прямо на улице и не сдерживал эмоций. Это было настоящее чудо, и нам всем только предстояло узнать, какой ценой оно было куплено «Мстителями». Воспоминания о том, как я вылезала из этого окна десятки раз, тут же возникли перед глазами. Костюм лежал на кровати, призывно выделяясь чернильным пятном на светлом покрывале, и меня так и подмывало надеть его, вновь почувствовать на своем теле тугой материал, тяжесть пояса и ботинок. Но, тряхнув головой, я сложила его и спрятала обратно, прогоняя это наваждение – ничего этого больше никогда не будет. Но точно ли никогда?***
Как бы я не уговаривала маму переехать к нам или куда-то ближе к Лонг-Айленду, она упорно отказывалась, вынуждая меня раз за разом возвращаться в нашу квартиру. Причина моего нежелания посещать ее скрывалась не только в ежедневном преодолении приличного расстояния, но и в том, что каждый раз я чудовищно боялась встречи с Питером. Это был не то чтобы страх, потому что боялась я на самом деле очень маленького количества вещей, особенно теперь, но какое-то странное предчувствие. Мне казалось, что, увидев Питера целого и невредимого, во мне могло что-то сломаться. Было ли это честно по отношению к нему? Нет. Но еще менее честно это было по отношению к Гарри, который, я знала, все понимал. Я видела это в его глазах – каждый раз, когда я возвращалась из Нью-Йорка, в них был немой вопрос. Мы никогда не говорили об этом, но я знала, что Гарри хотелось каких-то гарантий, что я, встретив причину своей страшной скорби, не отвернусь от него. Я не то чтобы не могла их дать – я просто не хотела. Если бы он озвучил такие требования, то я бы, несомненно, обиделась, сказав, что вполне отдавала себе отчет в решении выйти за него замуж, которое было принято вовсе не от безысходности и боязни быть одной. Три дня я маялась, постоянно взвешивая последствия любого из своих решений. Мне хотелось его увидеть, в этом не было никаких сомнений, но нужна ли была эта встреча нам обоим? Что я могла бы сказать ему, как оправдаться? И должна ли я была оправдываться? Наконец, я решилась на некую полумеру. Мне было бы достаточно просто знать, что он был, что он ходил по той же земле, что и я, дышал тем же воздухом. В конце концов, долгое время я была готова удовольствоваться одним только этим знанием, и обещала себе быть счастливой, как только получу его. Я не собиралась с ним заговаривать, более того, мне нужно было избежать этого любой ценой, а потому некоторое время я паслась неподалеку, нацепив солнечные очки и бейсболку. Это был такой себе камуфляж, но меня скрывал поток машин, двигавшихся вдоль дороги. Такого нервного напряжения я не испытывала уже очень давно: у меня подкашивались ноги, тошнота подступала к горлу, но я продолжала делать вид, что рассматривала витрины магазинов. Я убеждала себя, что мне будет достаточно одного лишь взгляда, одного мгновения – и я прыгну в машину и покину этот город, оставляя Питера позади, но, вот проблема, он все не появлялся и не появлялся, и ожидание изводило меня. В конце концов я уже решилась уехать и даже села в машину, но, конечно, по закону жанра в этот самый момент он вышел из школы в компании Мишель и Неда. Мне повезло, что я сидела в этот момент, потому что голова закружилась в один миг, и мне даже показалось, что еще немного – и я потеряю сознание. Питеру все еще было семнадцать, и выглядел он точно так же, как и в наш последний день вместе, разве что гораздо более усталый. Я поспешила сползти вниз по сиденью, больше всего на свете боясь встретиться с ним глазами. Мне понадобилось не меньше двадцати минут, чтобы выплакать пять потерянных для нас лет. Это было очень тяжело, но я понимала, что, наверное, горевала не о том, что могло бы быть – я жалела в первую очередь себя. Я жалела ту несчастную Фелицию, безумно влюбленную и потерявшую все в один момент. Конечно, когда я пришла в себя, то ни Питера, ни Мишель, ни Неда уже не было. Я бы соврала, если бы сказала, что не хотела броситься вслед за ними, но что было бы от этого пользы? Теперь нас разделяла бездна, и дело было даже не в возрасте. Больше всего мне было жаль того, что Питер вернулся в мир, где я не только похоронила его, но и начала жить дальше, в то время как для него совершенно ничего не изменилось. Наверное, нам все же стоило встретиться, но теперь я точно знала, что инициатива будет исходить не от меня. Когда я возвращалась домой, то вспоминала нашу первую с Гарри встречу. Это случилось полтора года назад, в тот день я занималась сбором гуманитарной помощи в отдельные коробки, чтобы потом отправить нуждающимся. Мне тогда самой от себя было смешно: бывшая воровка заботится о ком-то другом, причем бесплатно. Я почему-то вспомнила о Райане – своем мертвом бывшем (очередном). Вот уж кто точно не упустил бы шанса поупражняться в сарказме на тему моего альтруизма, впрочем, мне было бы плевать: впервые в жизни я была полностью честна с собой. Тогда я не сразу заметила, что находилась в кладовой не одна – сосредоточение на монотонной работе притупило мои инстинкты, хотя раньше ко мне было не так уж просто подобраться. Он стоял, опершись о дверной косяк, и смотрел, как я заклеивала очередную коробку скотчем. — Привет, — он протянул мне руку первый. — Меня зовут Гарри. Он был красивый, как Джеймс Дин. Сдув челку со лба, я отложила скотч и ножницы, сжав его ладонь в ответ. — Я знаю, — на моих губах появилась вежливая улыбка. — Я – Фелиция. Я всегда отдавала себе отчет в том, что была привлекательной девушкой. Осознание этого факта добавляло мне еще сотню очков к обворожительности, впрочем, я не пыталась намеренно привлечь внимание Гарри, по крайней мере, сначала. Но Гвен, с которой мы часто работали вместе, говорила, что Осборн-младший никогда бы и не подумал так часто приезжать в этот скорбный волонтерский центр, если бы не я. И эти разговоры перестали быть забавными, когда я поняла, что была совсем не против его компании, предпочитая Гарри многим другим людям. Гарри был избалован, как и любой другой единственный сын высокородного богача. Но с ним мне хотелось смотреть за горизонт – ради того, чтобы быть с ним на одной высоте, я собиралась поступать в университет. «Старые деньги» не сделали его высокомерным, но Гарри был на удивительной вышине, когда видишь дальше и больше других. Он вознес «Оскорп» на новые, прежде недосягаемые вершины, и был единственным человеком, ради которого я была готова отойти на задний план. Своеобразное исполнение роли новой Каролин Биссет рядом со своим известным мужем было для меня своеобразным методом восстановления утерянной самоидентификации. Быть защищенной со всех сторон – приятно. Но ровно до тех пор, пока не появится нечто (или некто), которое напомнит тебе о твоей силе. Но мне до последнего не хотелось подводить Гарри. Наш футуристичный дом опустел – прислуга уже готовилась ко сну в отдельно стоявшем домике. Темнота улицы заливала огромные комнаты – больше всего на свете Гарри ценил именно пространство. Зеркальные поверхности многократно отражали мою фигуру, направлявшуюся в спальню. Услышав шум воды, я нажала на дверную ручку. Гарри стоял ко мне спиной, тропический душ шумел так сильно, что я без труда смогла подобраться к нему незамеченной. Вот он, мой муж, передо мной. Рубашка Гарри, которую я позаимствовала у него еще утром, тут же намокла, облепив бедра и грудь. Мне хватило сил лишь на то, чтобы обнять его спины, прижимаясь лбом к влажной коже. Он вздрогнул от моих прикосновений, но не обернулся, позволяя мне стоять так несколько минут подряд. В этом не было ничего сексуального, даже наоборот, я чувствовала себя очень уязвимой. А еще очень, очень гадкой. — Ты его видела? Все тело Гарри было напряжено, я это чувствовала каждым сантиметром своей кожи. Никому не нравится быть обманутым. Мне хватило сил лишь на то, чтобы кивнуть. — Скажи все, как есть. Первой моей ошибкой было то, что я никак не подготовилась к этому разговору и пришла к Гарри, как есть. Но возможно ли было вообще к нему подготовиться? И нужно ли было? Разве это не есть обман? А второй, и самой главной, было то, что я так ему до конца и не раскрылась. И сейчас Черная Кошка внутри меня ныла и скреблась, и я не знала, как мне быть дальше.One word from you and I would Одно твое слово - и я бы Jump off of this Спрыгнула с этой Ledge I'm on Крыши, я серьезно, Baby Милый Tell me "don't," Скажи мне "не надо" So I can Чтобы я могла Crawl back in Взобраться обратно