Вместе, только и всего

– Кофе? – Нет, колу, пожалуйста. Тэхен тянул воду маленькими глоточками. Он устроился в кафе напротив ресторана, где отец назначил ему встречу. Допив, положил руки на стол, закрыл глаза и постарался дышать помедленнее. От этих совместных обедов, как бы редко они ни случались, у него всегда начинал болеть живот. Встав из-за стола, ему приходилось сгибаться в три погибели, его качало, с него словно сдирали кожу. Его отец с садистской настойчивостью, хотя скорее всего невольно, расковыривал одну за другой тысячи затянувшихся ранок. Тэхен отыскал глазами сутулый силуэт отца за столиком и сел напротив, глубоко вздохнув. – Привет, пап! – У тебя все в порядке? – Почему ты спрашиваешь? Тэ ухватился за край стола, борясь с желанием сейчас же вскочить и убежать. – Спрашиваю потому, что именно этот вопрос все люди задают друг другу при встрече… – Я – не «все»… – Неужели? – Умоляю тебя, не начинай! Тэ отвернулся и оглядел отвратительную отделку ресторана – под мрамор, барельефы в псевдоазиатском стиле. Чешуйчатые и перламутровые инкрустации из пластмассы и желтой пленки-лаке. – Здесь красиво… – Здесь просто ужасно. Но я, видишь ли, не могу пригласить тебя в «Серебряную башню». Впрочем, даже будь у меня такая возможность, я бы тебя туда не повел… Зачем бросать деньги на ветер – ты ведь все равно ничего не ешь… Хорошенькое начало. Отец горько усмехнулся. – Заметь, ты мог бы сходить туда без меня, у тебя-то деньги есть! Счастье одних строится на несчастье дру… – Прекрати немедленно! Прекрати, или я уйду! – пригрозил Тэхен. – Если тебе нужны деньги, скажи, я дам. – Ну конечно, мальчик ведь работает… Хорошая работа… А уж какая интересная… Уборщик… Поверить не могу: ты, воплощение беспорядка, и уборка… Знаешь, ты никогда не перестанешь меня удивлять… – Хватит, папа, довольно. Это невозможно. Невозможно, понимаешь? Я так не могу. Выбери другую тему для разговора. Другую… – У тебя была хорошая профессия, но ты все испортил… – Профессия… Тоже мне профессия! Я ни капли ни о чем жалею, она не сделала меня счастливым. – Но ты же не собирался заниматься этим всю жизнь… И потом, что значит «был счастлив», «не был счастлив»? Идиотское слово… Счастлив! Счастлив! Ты весьма наивен, сын, если полагаешь, будто мы приходим в этот мир, чтобы валять дурака и собирать цветочки… – Конечно, я так не думаю. Благодаря тебе я прошел хорошую школу и твердо усвоил: наше главное предназначение – мучиться. Ты вбил мне это в голову… – Вы уже выбрали? – спросил подошедший официант. Тэхен готов был расцеловать его. Его отец разложил на столе таблетки и начал их пересчитывать. – Не надоело травить себя всем этим дерьмом? – Не говори о том, чего не понимаешь. Не будь этих лекарств, я бы давно отправился в мир иной… – Почему ты так в этом уверен? Какого черта никогда не снимаешь эти жуткие очки? Здесь вроде солнца нет… – Мне так удобнее. В очках я вижу мир в его истинном свете… Тэ улыбнулся и похлопал отца по руке. Иначе пришлось бы вцепиться ему в глотку и придушить. Отец перестал хмуриться, немного поныл, пожаловался на одиночество, спину, глупость коллег и неудобство кооперативов. Ел он с аппетитом и сделал недовольное лицо, когда сын заказал еще одну кружку пива. – Ты слишком много пьешь. – Что да, то да! Давай чокнемся! За то, что ты в кои-то веки не говоришь глупостей… – Ты никогда меня не навещаешь… – Да ну? А что я, по-твоему, здесь делаю? – Последнее слово всегда должно оставаться за тобой, да? Ты копия отц… Тэхен напрягся. – Ну да, конечно! Не любишь, когда я говорю о нем, верно? – торжествующе воскликнул Ким-старший. – Прошу тебя, папа… Не продолжай… – Я говорю о чем хочу. Не будешь доедать? – Нет. Отец неодобрительно покачал головой. – Посмотри на себя… Похож на скелет… Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь на тебя польстился… – Папа… – Что «папа»? Конечно, я беспокоюсь о тебе, детей рожают не для того, чтобы смотреть, как они гибнут! – А ты зачем меня родил? Не успев договорить фразу до конца, Тэхен понял, что зашел слишком далеко и сейчас получит по полной программе – отец разыграет «сцену № 8». Этот номер не предполагал импровизаций, он был давно отрепетирован и исполнялся многократно: эмоциональный шантаж, крокодиловы слезы и угроза покончить с собой. Порядок произвольный. Отец плакал, укорял сына за то, что тот его бросил, как сделал пятнадцатью годами раньше его отец, называл бессердечным, восклицая, что жить ему незачем. Он шмыгнул носом, положил на стол две свернутые купюры и ушел. Главное – сохранять спокойствие, стремительный уход всегда был апофеозом, занавесом «сцены № 8». Обычно занавес опускался после десерта, но сегодня они были в китайском ресторане, а его отец не очень любил здешние пирожки, личи и приторно-сладкую нугу… Итак, главное – сохранять спокойствие. Сделать это было нелегко, но Тэхен давно научился прятаться в спасательную капсулу. И потому он поступил как обычно: постарался сосредоточиться и в уме проговорить самому себе несколько прописных истин. Несколько простейших, полных здравого смысла фраз. Эти наскоро сколоченные подпорки помогали Тэ общаться с отцом… Их натужные встречи и абсурдные, тягостные разговоры были бы лишены всякого смысла, не будь Тэхен уверен, что отцу они необходимы. Увы, Киму-старшему эти разговоры явно шли на пользу: терзая сына, он оживал. И даже если порой он, изобразив оскорбленную невинность, покидал «сцену» до окончания «спектакля», ему все равно удавалось отвести душу. Он уходил с чувством выполненного долга, одержав над сыном громкую победу и получив заряд отрицательных эмоций для следующей встречи. Тэхен понял весь этот расклад далеко не сразу и не без посторонней помощи. Ему в этом помогли. Когда-то, когда он была еще слишком молод, чтобы осознать происходящее, нашлись люди, которые просветили его насчет поведения отца. К несчастью, те времена давно прошли, а тех, кому была небезразлична судьба Тэхена, уже не было рядом… И сегодня отец отыгрывался на сыне. Забавная штука жизнь.

***

Официант убрал со стола. Ресторан опустел. Тэхен не уходил. Он курил и заказывал кофе, чтобы его не вытурили. За столиком в глубине зала старый беззубый китаец что-то бормотал себе под нос и смеялся. Обслуживавший их официант ушел за стойку бара. Он перетирал стаканы и время от времени что-то выговаривал старику по-китайски. Тот хмурился, умолкал на мгновение, но почти сразу снова возобновлял свой дурацкий монолог. - Вы закрываетесь? - спросил Тэхен. - Нет, - ответил омега, ставя перед стариком пиалу. - Кухня больше не работает, но мы открыты всю ночь. Хотите еще кофе? - Нет, спасибо. Я могу остаться еще ненадолго? - Конечно, сидите! Такое развлечение для него! Тэхен взглянул на старика-китайца и послал ему ответную улыбку. Тоска, в которую погрузило Тэхена общение с отцом, постепенно рассеялась. В кухне лилась вода, гремели кастрюли, из приемника доносились визгливые китайские песни, которым подпевал, приплясывая, официант. Тэ смотрел, как старик вылавливает палочками лапшу из миски и по его подбородку течет бульон, и ему вдруг показалось, что он не в ресторане, а у кого-то дома, в гостях… На столе перед ним стояла чашка кофе да лежал пакет с табаком. Он убрал их на соседний столик и стал разглаживать скатерть. Медленно, очень медленно он водил ладонью по шершавой, в пятнах, бумаге. Так прошло несколько долгих минут. Его мысли пришли в порядок, сердце забилось быстрее. Тэхену было страшно. Он должен попытаться. «Тсс, - прошептал он себе под нос. - Тихо. Все получится. Сейчас или никогда… Давай… Не дрейфь…» Он поднял руку над столом и дождался, когда перестанут дрожать пальцы. Схватил свой рюкзак, пошарил внутри: слава Богу, все на месте. Тэхен вынул деревянный ящичек и водрузил его на стол. Открыл, достал небольшой прямоугольный камешек и приложил к щеке - он был нежным и теплым. Когда он развернул синюю тряпицу и достала палочку для туши, вокруг запахло сандалом. Последними были выпущены из заточения бамбукового пенала две кисточки. Та, что потолще, была из козьего волоса, тонкая - из свиной щетины. Он встал, взял со стойки графин с водой, два телефонных справочника и поклонился сумасшедшему старику. Справочники он положил на свой стул и уселся сверху, так, чтобы рука с кисточкой не касалась стола, налил несколько капель воды на камень в форме черепицы и начал растирать тушь. В ушах зазвучал голос учителя: Вращай камень очень медленно, малыш Тэтэ… Нет-нет, еще медленнее! И делай это долго! Не меньше двухсот раз - так ты придаешь гибкость запястью и готовишь ум к великим свершениям… Ни о чем не думай и на меня не смотри! Сконцентрируйся на запястье, оно продиктует тебе первое движение, первую линию - только она и имеет значение, она вдохнет жизнь в твой рисунок… Приготовив тушь, он нарушил завет учителя и сперва поупражнялся на уголке скатерти, стараясь вернуть забытые навыки. Начал с пяти мазков - от густо-черного до почти размытого, восстанавливая в памяти давно забытый цвет туши, потом попытался провести несколько разных линий и был вынужден констатировать, что уверен только в «развязанной веревочке», «волоске», «дождевой капле», «скрученной нитке» и «бычьих шерстинках». Покончив с линиями, Тэхен перешел к точкам. Из двадцати, которым научил его наставник, он вспомнил всего четыре: «круг», «утес», «зернышко риса» и «дрожь». Так, хватит. Теперь ты готов… Он зажал тонкую кисточку большим и средним пальцем, вытянул руку над скатертью и выждал несколько секунд. Внимательно наблюдавший за Тэхеном старик ободряюще моргнул. Ким Тэхен вышел из летаргического сна, нарисовав одного воробья, потом другого, третьего - целую стаю хитроглазых воробьев. Вот уже больше года он ничего не рисовал.