***
В кои-то веки раз у него за спиной не висел тяжелый рюкзак с едой, и он налег грудью на бак и нажал на газ: сейчас голова его быстро проветрится. Ноги сжаты, руки вытянуты, в груди тепло, шлем вот-вот треснет… Выжать предельную скорость, выкинуть из головы проблемы, и пусть мир катится в тартарары. Он ехал быстро. Слишком быстро. И делал это сознательно. Нарочно. Сколько Чонгук себя помнил, у него между ног всегда был какой-нибудь мотор, в ладонях - зуд, и он никогда не считал смерть серьезной проблемой, воспринимая ее как еще одно досадное препятствие… Раз его не станет и страдать не придется, какая, к черту, разница? Как только у него появились хоть какие-то деньги, он немедленно влез в долги и купил мопед, большой не по возрасту. Обзаведясь шустрыми приятелями, умевшими «делать бабки», он снова поменял мопед - чтобы выгадать несколько миллиметров на спидометре. Он не дергался на светофорах, не шлифовал асфальт шинами, не ввязывался в состязание с другими водителями и не считал нужным попусту рисковать. Всего этого Чон не делал, но как только предоставлялась возможность, он смывался и гонял по дорогам, давя на газ и играя на нервах у своего ангела-хранителя. Он любил скорость. По-настоящему любил. Больше всего на свете. Даже больше секса. Это были самые счастливые минуты в его жизни - минуты покоя, умиротворения, свободы… Это стало его единственным развлечением: мечтать о мотоцикле, покупать его, доводить до ума, испытывать его, начинать мечтать о другом мотоцикле, тащиться в комиссионку, продавать предыдущий, покупать, доводить… и так до бесконечности. Проблема заключалась в том, что проветрить мозги уже так просто не получалось. Даже при скорости 200 километров в час он не ощущал привычной легкости. Даже при 210 и 220 его одолевали мысли. Он изворачивался, хитрил, морщился, ежился, но все было напрасно - мысли словно прилипли к его телу, и от заправки до заправки продолжали лезть в голову. Он сдался и прокручивал в голове одну и ту же заезженную песню: за что ему такая жизнь? Сколько еще придется терпеть? Как от всего этого избавиться? Где искать спасения? За что? Он умирал от усталости, но пребывал скорее в хорошем настроении. Он увидит Чиминни. Чон мчался, закладывая зигзаги между разделительными линиями, подняв забрало шлема, чтобы чувствовать солнце. Он не переедет. Не сейчас. Он останется в этой слишком большой квартире, куда однажды утром, вместе с парнем в ночной рубашке, сошедшим с небес, вернулась жизнь. Омега был немногословен, но с тех пор, как они стали соседями, их дом ожил. Намджун начал выходить из своей комнаты, и они каждое утро пили вместе шоколад. Чон сам перестал шваркать дверьми, чтобы не разбудить его, и легче засыпал, слыша, как Тэ что-то делает в соседней комнате. Держа подарочный сверток в руке, Чонгук с широкой улыбкой открыл дверь больничного номера.***
- Ты снова забыл кл… Тэхен не закончил фразу. Это был не Чонгук, а давешний омега. Тот, которого Чон, «попользовавшись», выпер из дома в рождественский вечер… - Чона нет? - Уехал навестить брата… - Который час? - Около семи… - Ничего, если я останусь и подожду его? - Конечно… Входи… - Я помешал? - Вовсе нет! Я дремал перед телевизором… - Ты смотришь телек?! - Смотрю… А что тебя так удивляет? Предупреждаю - я выбрал самую дебильную передачу. - Вот это да, я был прав… А Гук говорил, что ты вообще не смотришь телевизор… - Он преувеличивает… Вот эта передача - просто прелесть… - Подвинешься? - Давай… - Тэ протянул омеге угол одеяла. Что-нибудь выпьешь? - Чем ты травишься? - Белым бургундским… - Пойду за стаканом… Во время рекламных пауз они болтали, парня звали Богом, он приехал из Чонджу, работал в парикмахерском салоне и снимал квартирку в спальном районе. Оба беспокоились насчет Чонгука и решили послать ему эсэмэску. К концу третьей рекламной паузы они стали друзьями. - Ты давно его знаешь? - Около месяца… - Это у вас серьезно? - Нет. - Почему? - Да потому, что он только о тебе и говорит! Шучу… Он одно сказал - что ты чертовски здорово рисуешь… Слушай, а давай я приведу тебя в порядок? - В каком смысле? - Волосы… - Сейчас? - Потом я буду слишком пьяный и могу отчикать тебе ухо! - Но у тебя даже ножниц нет… - А бритвенные лезвия в ванной есть? - Вроде да… По-моему, Намджун все еще пользуется неандертальской бритвой… - Что именно ты будешь делать? - Придам форму… - Как насчет того, чтобы сесть перед зеркалом? - Боишься? Будешь за мной надзирать? - Просто посмотрю, как ты работаешь… Богом стриг, Тэхен рисовал. - Подаришь его мне? - Нет, все что угодно, только не этот… Я храню все автопортреты, даже такие уродливые… - Зачем? - Не знаю… Мне кажется, если буду рисовать, в один прекрасный день наконец узнаю себя… - А в зеркале ты себя не узнаешь? - Собственное отражение всегда кажется мне уродливым. - А на рисунках? - А на рисунках - нет… - Ну что, так лучше? - Да...Скажи… Сколько я тебе должен? - Нет, нет, считай это подарком. - Ладно, я тебе тоже кое-что подарю… Тэ сходил к себе в комнату и вернулся с книгой. - И об этом мне Чон говорил… - О том, что я люблю дарить подарки? - Да нет, о том, что ты много читаешь и знаешь кучу историй… - Не хочешь еще раз ему позвонить? Как-то мне неспокойно… Вдруг он попал в аварию? - Да ну… Напрасно ты дергаешься… Он просто забыл обо мне… Я начинаю привыкать… - Так зачем остаешься с ним? - Чтобы не быть совсем одним…***
Они открывали вторую бутылку, когда Чон вошел и снял шлем. - Какого черта вы тут делаете? - Смотрим порнушку, - хихикнули пьяненькие «подружки». - Нашли в твоей комнате… - Что это за чушь? Нет у меня никаких порнофильмов! Да вы совсем рехнулись… - Он посмотрел на экран. - Напились в стельку! - Ага… - сконфуженно хихикнули они. - Эй… - Тэхен окликнул Чонгука, который, что-то недовольно бормоча себе под нос, пошел было к двери. - Что еще? - Не хочешь продемонстрировать нам, как хорош ты был сегодня? - Нет. Отстаньте. - Ой, ну покажи, зайчик, покажи! - заныл Богом. - Стриптиз, - потребовал Тэ. - Долой одежду! - Стриптиз! Стрип-тиз! Стрип-тиз! - хором скандировали они. Чон покачал головой, закатил глаза, попытался сделать возмущенный вид, но у него ничего не вышло. Он смертельно устал. И хотел одного - рухнуть на кровать и проспать неделю. - Стрип-тиз! Стрип-тиз! Стрип-тиз! - Прекрасно. Сами напросились… Выключите телевизор и готовьте мелкие купюры… Он поставил «Only You» - наконец! - и начал свой «номер», сняв мотоциклетные перчатки. Когда зазвучал припев, он рывком расстегнул три последние пуговицы своей горчично-желтой рубашки и начал крутить ее над головой, вихляя бедрами. Омеги топали ногами, держась за бока от смеха. На Чонгуке остались только брюки; он повернулся и начал медленно спускать их вниз, а когда показалась надпись CALVIN KLEIN на широкой эластичной резинке трусов, подмигнул Тэхену. В этот момент песня закончилась, и он мгновенно натянул одежду. - Ладно, все это очень мило, но я иду спать… - О… - Вот невезуха… - Я хочу есть, - объявил Тэ. - Я тоже. - Гукки, мы проголодались… - Кухня - там, все время прямо, потом налево… Несколько минут спустя он снова появился - в клетчатом халате Намджуна. - Ну? Вы не едите? - Нет. Придется, видно, помирать с голоду… Не везет так не везет: стриптизер одевается, вместо того чтобы разоблачиться, повар не желает готовить… - Сдаюсь, - вздохнул он, - чего вы хотите? Соленого или сладкого? - Ух ты… Вкусно… - Это всего лишь макароны… - ответил наш скромник голосом ведущего кулинарного шоу. - Что ты туда положил? - Да так, разные разности… - Изумительно, - повторил Тэхен. - Ням-ням-ням-ням, - повторили они вдвоем, вылизывая тарелки. - А потом что? - А потом баиньки. Для тех, кого это интересует, моя комната - последняя справа по коридору. Тэ вошел в ванную следом за Чонгуком. Чон чистил зубы над раковиной. Когда он разогнулся, они встретились взглядами. - Это он над тобой поработал? - Да. - Здорово получилось. Они обменялись улыбками в зеркале, и эта половинка секунды длилась дольше стандартного отрезка времени. - Послушай, Чонгук, мне нужно сказать тебе кое-что важное… Вчера я признался, что никогда не выполняю решения, которые сам же и принимаю, но одно мы должны вместе принять и вместе же выполнить… - Хочешь бросить пить? - Нет. - Курить? - Нет. - Так что же тогда? - Я хочу, чтобы ты прекратил играть со мной в игры… - В какие еще такие игры? - Ты сам прекрасно знаешь… Твой секс-план, все эти «намеки тонкие на то, чего не ведает никто»… Я… я не хочу тебя потерять и ссориться не хочу. Пусть теперь все здесь будет хорошо… Пусть этот дом останется местом… Местом, где будет хорошо нам троим… Спокойным местом, без заморочек… Я… Ты… У нас с тобой все равно ничего не получится, и я… Было бы обидно все испортить… Он был так потрясен, что не сразу кинулся в ответную атаку. - Погоди-ка, ты это о чем? Я никогда не говорил, что собираюсь с тобой спать! Даже если бы захотел, ни за что не смог бы! Ты слишком худой! Ни один альфа не захочет тебя приласкать! Да ты пощупай себя! Потрогай! Это же полный бред… - Теперь понимаешь, как я был прав, предупреждая тебя? Понимаешь, насколько я проницательен? У нас с тобой никогда бы не связалось… Я пытаюсь говорить с тобой как можно тактичнее, а ты отвечаешь мне грубостью и агрессией, глупостью и злостью. Да это просто счастье, что ты никогда не сможешь до меня дотронуться! Счастье! Да меня тошнит от одной только мысли о твоих красных лапищах и обгрызанных ногтях! Прибереги их для своих дружков! Тэ стоял, вцепившись в ручку двери. - Так, ладно, проехали… Лучше мне было промолчать… Какой же я дурак… Чертов идиот… Вообще-то, обычно я себя так не веду. Никогда… Если пахнет жареным, я вжимаю башку в плечи и ухожу на полусогнутых… Да, именно так я обычно и поступаю… Но сегодня я, как полный кретин, заставил себя поговорить с тобой, потому что… Чон поднял голову. - Почему? - Да потому… Я ведь уже сказал… Важно, чтобы эта квартира оставалась нейтральной зоной… Мне вот-вот стукнет двадцать семь, а я впервые живу в таком месте, где мне хорошо, куда хочется возвращаться вечером, и пусть я попал сюда совсем недавно, но вот стою тут перед тобой, забыв о самолюбии, хотя ты обложил меня по полной программе, потому что боюсь его потерять… Ты… Ты понял хоть слово из того, что я сказал, или для тебя это полная тарабарщина? - Извини, Тэ… Я веду себя с тобой как полный кретин… - Да. - Почему я такой? - Хороший вопрос… Ну так что? Зароем топор войны? - Давай. Видишь, я уже копаю… - Блеск. Может, поцелуемся? - Нет. Переспать с тобой - в самом крайнем случае - это еще куда ни шло, но поцелуй в щечку - ни за что. Это уж слишком… - Какой же ты дурак… Чон встал, помедлив мгновение, согнулся, долго рассматривал пальцы на ногах, руки, ногти, погасил свет и занялся любовью с Богомом, стараясь издавать как можно меньше звуков, чтобы тот, другой, не услышал.***
И хотя этот разговор дался ему ох как нелегко и, раздеваясь, он с еще большим недоверием рассматривал свое тело и ощущал бессильное разочарование, видя, как выпирают костлявые коленки, бедра, плечи - все, что так нравится людям, и хотя он долго не мог заснуть и все думал, в чем ошибся, Тэ ни о чем не жалел. Уже на следующее утро - по тому, как Чон двигался и шутил - он понял: его послание дошло. Присутствие Богома в жизни Чона тоже разряжало ситуацию: он помыкал им, но часто ночевал у него, что помогало ему снимать напряжение. Иногда Тэ сожалел об их невинном флирте… Дурак ты несчастный, говорил он себе, это было так приятно… Но приступы слабости быстро проходили. Он всегда слишком дорого платил за свои чувства и точно знал, что за безмятежность судьба возьмет с него по высшему тарифу. Да и потом, с этим человеком все так непросто… Где кончается искренность и начинается игра? Он предавался размышлениям, ковыряя вилкой недоразморозившуюся запеканку из капусты и вдруг заметил на подоконнике нечто странное… Это был его портрет, который Чон нарисовал вчера «с натуры». Все та же раковина от улитки и возле нее сердцевина свежего салата. Тэ глупо улыбнулся и вернулся к своей капусте.