Вместе, только и всего

Чон чувствовал себя потерянным. Побродил по квартире, зашел на кухню, заглянул для чего-то в шкафчики и закрыл дверцы кухни, качая головой. На подоконнике валялся увядший огрызок салатного кочанчика. Он выбросил его в помойку и вернулся к столу, чтобы закончить рисунок. Сомнения вызывали глаза. Нарисовать по две черные точки на концах рожек или по одной внизу? Вот же черт… Он даже улитку изобразить не способен! Ладно, пусть будет одна. Так красивей. Он оделся. Проехал мимо консьержа, не включая зажигания. Отъехав подальше от дома, газанул и на полной скорости рванул в ночь. Чон свернул в первую улицу налево и помчался вперед. Доехав до берега моря, снял шлем и долго наблюдал за рыбаками. Шепнул несколько слов своему мотоциклу. Пусть правильно оценит ситуацию… Ему хотелось провалиться сквозь землю. Может, это ветер так на него действует? Он встряхнулся. Вот что ему нужно: найти кафе! В голове прояснилось… Он прошел вдоль порта до первого открытого кафе и выпил соку среди рыбаков в блестящих прорезиненных плащах. Подняв глаза, он узнал в зеркале старого приятеля. - Глазам не верю! Неужели ты? - Ну я… - Откуда ты взялся? - Зашел выпить кофе. - Плоховато выглядишь… - Устал… - По-прежнему таскаешься по барам? - Нет. - Да ладно тебе… Скажешь, что не был с шлюхой сегодня ночью? - Он не шлюха… - А кто? - Не знаю. - Ты меня пугаешь, парень… Эй, хозяйка, плесните горяченького моему корешу! - Брось, не стоит… - Бросить что? - Все. - Да что с тобой, Чон? - Сердце… - Эй, да ты никак влюбился?! - Очень может быть… - Класс! Хорошая новость! Радуйся, старик! Ликуй! Запрыгни на стойку! Пой! - Перестань. - В чем дело? - Ни в чем… Он… Он хорош… Для меня - так даже слишком хорош… - Вовсе нет… Что за хрень ты несешь! Никто ни для кого не бывает слишком хорош… - Ни хрена ты не понимаешь! - перебил Чонгук. - Когда этот парень говорит со мной, я половины слов не понимаю, ясно тебе? Чувствую себя рядом с ним куском дерьма. Знал бы ты, сколько он всего пережил… Черт, мне он не по зубам… Наверное, брошу все, отвалю… Его собеседник поморщился. - Что?! - рыкнул Чон. - Вот как тебя проняло… - Я изменился. - Да нет… Ты просто устал… - Я двадцать лет назад устал… - Что такого он пережил? - Много чего. - Так это же здорово! Просто предложи ему другую жизнь! - Что я могу ему предложить? - Придуриваешься? - Нет. - Да. Нарочно хочешь меня разжалобить… Пораскинь мозгами. Уверен, ты что-нибудь придумаешь… - Я боюсь. - Хороший признак. - Да, но если… - Господа, хлеб прибыл, - возвестила хозяйка. - Кому сэндвич? Вы как, молодой человек? - Спасибо. Съем. Конечно, съем. А там решим, что делать дальше. Торговцы раскладывали товар на прилавок. Гук купил цветы с грузовика и сунул букет под куртку. Цветы… Неплохо для начала? Впервые в жизни он ехал в Сеул, глядя, как встает солнце. Его свитер провонял мимозой. Не найдя вазы, он обрезал хлебным ножом верх пластиковой бутылки. - Эй, Джун… - Подожди минутку, я готовлю себе какао… Ты составил для нас список покупок? - Угу… Как пишется слово «ривьера»? - С большой буквы. - Спасибо. «Такая мимоза растет на ривье Ривьере…» Он сложил записку и сунул ее под вазу рядом с блюдом для улиток. Он побрился. - Где ты пропадал ночью? - спросил Намджун. - Да так… Надо было кое-что обдумать… - Ладно… И удачи тебе. Чон поморщился. Кожу щипало от одеколона. Он опоздал на десять минут, все уже собрались. - А, вот и наш красавчик… - объявил шеф. Он улыбнулся и занял свое место. Он сильно порезался - так случалось всякий раз, когда Чон слишком выматывался. Помощник хотел обработать рану, и он сдался, молча протянув руку. У него не было сил ни на жалобы, ни на боль. Мотор закипел. Он выпал в осадок, вышел из строя, он не опасен… Чон вернулся домой, покачиваясь, завел будильник, понимая, что иначе проспит до утра, разулся, не развязывая шнурков, и рухнул на кровать, сложив руки крестом на груди. Ладонь так сильно дергало, что он застонал от боли, прежде чем погрузиться в сон. Он спал уже час, когда Тэхен - так легко мог ступать только он - пришел к нему во сне… Ну надо же, какая несправедливость - он не успел разглядеть, была ли на нем одежда… Тэ лежал на нем, прижимаясь бедрами, животом, плечами. - Чон Чонгук, сейчас я тебя изнасилую, - шептал он ему в самое ухо. Чон улыбался во сне. Во-первых, сон ему нравился, и потом, ему было щекотно. - Да… Покончим с этим раз и навсегда… Я изнасилую тебя, по крайней мере, у меня будет прекрасный повод тебя обнять… Главное - не шевелись… Будешь отбиваться - и я тебя придушу… Он хотел сжаться в комочек и закопаться в простыню, чтобы, не дай бог, не проснуться, но кто-то удерживал его за запястья. Боль была реальной, и он осознал, что это не сон: раз больно, значит, и счастье настоящее. Уперевшись ладонями в его ладони, Тэ почувствовал, что рука перевязана. - Больно? - Да. - Тем лучше. Он начал двигаться. Чон тоже. - Тихо, тихо, тихо, - рассердился Тэ, - я сам все сделаю… Он разорвал зубами пакетик, надел на Гука резинку, обнял за шею, оседлал и положил его руки себе на талию. Сделав несколько движений, Тэ вцепился ему в плечи, выгнул спину и задохнулся в беззвучном оргазме. - Уже? -немного разочарованно спросил Чон. - Да… - О-о-о… - Я был слишком голоден… Прости… - Извинения не принимаются… Я подам жалобу. - Буду очень рад… - Но не сейчас… Сейчас мне очень хорошо… Не шевелись, умоляю… О, черт… - Что? - Я всего тебя перепачкал зеленкой… - Ну и ладно, - улыбнулся Тэ. - Авось пригодится… Чонгук закрыл глаза. Он сорвал банк. Заполучил нежного умного парня у которого к тому же есть чувство юмора. Благодарю тебя, Господи, спасибо… Это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Они заснули, натянув на скользко-липкие тела простыню, пропитавшуюся ароматом любви и заживления ран. Вставая среди ночи к Чимину, Тэхен наступил на будильник и отключил его. Никто не осмелился разбудить Чонгука. Ни его рассеянные домочадцы, ни шеф, который, не говоря ни слова, заступил на его место. В два часа ночи Чон постучал в дверь. Опустился на колени рядом с матрасом. Тэ читал. - Гм… Гм… Он опустил газету, поднял голову и изобразил удивление: - Что-то случилось? - Э-э… господин инспектор, я… я пришел по поводу взлома… - У вас что-то украли? Эге-ге, неплохо для начала! Та-ак, успокоимся! Он не испортит все дело сладкими слюнями, не ответит ему «Да, мое сердце…». - Понимаете… Ко мне вчера влезли… - Что вы говорите… - Да. - Но вы были дома? - Я спал… - Вы что-нибудь видели? - Нет. - Как это неприятно… Но вы хотя бы застрахованы? - Нет… - произнес он, изображая уныние. - Более чем путаные показания… Я понимаю, как все это неприятно, но… Знаете… Правильнее всего сейчас восстановить ход событий… - Вы полагаете? - Уверен… Чон в мгновение ока запрыгнул на него. - Я тоже подыхаю с голоду! Ничего не ел со вчерашнего вечера, и расплачиваться за это придется тебе. Вот же черт, все время в животе урчит… Я буду стесняться… Чон обцеловал его с головы до кончиков пальцев на ногах. Склевывал родинки со щек, покусывал, грыз, лизал, сглатывал, лениво пощипывал, гладил, щупал, только что не обглодал до скелета. Это доставило Тэ удовольствие, и он отплатил ему тем же. Они молчали, не решаясь взглянуть друг на друга. Тэхен вскрикнул, изображая досаду. - Что такое? - вскинулся Чон. - Ах, мистер… Знаю, это ужасно глупо, но мне необходим второй экземпляр протокола для архива, а я забыл подложить копирку… Придется все повторить с самого начала… - Сейчас? - Нет. Но и затягивать не стоит… Вдруг вы забудете некоторые подробности… - Хорошо… А вы… Как вы думаете, мне возместят убытки? - Вряд ли… - Тяжелый случай… Тэхен лежал на животе, положив подбородок на руки. - Ты красивый... - Перестань… - смутился Тэ, закрывая лицо руками. - Ладно, ладно… Дело не в красоте… Не знаю, как объяснить… Ты - живой. В тебе все живое: волосы, глаза, уши, твой маленький носик и твой большой рот, руки и чудесная попка, длинные ноги, выражение лица, голос, нежность, то, как ты молчишь, твой… твоя… твои… - Мой организм? - Ага… - Значит, я не красавчик, но организм у меня живой. Твое признание - это нечто! Суперпризнание! Мне никто никогда ничего подобного не говорил… - Не придирайся к словам, - нахмурился Чон, - это ты умеешь… Ох… - Что? - Я еще голоднее, чем был… Нет, мне и правда нужно что-нибудь закинуть в топку… - Ладно… Чон запаниковал. - Ты… Не хочешь, чтобы я принес тебе что-нибудь поесть? - А что ты можешь мне предложить? - поинтересовался Тэ, потягиваясь. - Все что захочешь… И добавил, подумав: - Ничего… Все… - Договорились. Я согласен. Чонгук сидел, прислонясь спиной к стене и поставив поднос на колени. Он откупорил бутылку и протянул Тэ стакан. Тот положил блокнот. Они чокнулись. - За будущее… - Нет. Только не за это. За сейчас, - поправил Тэ. Прокол. - Будущее… Ты… ты его… Он взглянул на Чона в упор. - Успокой меня, Гук, мы же не влюбимся друг в друга? Чон сделал вид, что подавился. - Эк… хмк…чхр… Ты рехнулся или как? Конечно, нет! - Черт… Ты меня напугал… Мы и так наделали столько глупостей… - Это ты так считаешь. Но сейчас вроде никакой опасности нет… - Есть. Для меня есть. - Да ну? - Точно. Будем заниматься любовью, пить, гулять по Сеулу, держась за руки,обниматься, но… Постараемся не влюбляться… Пожалуйста… - Очень хорошо. Так и запишем. - Рисуешь меня? - Да. - А как ты меня рисуешь? - Как вижу… - И я хорош? - Ты мне нравишься. Чонгук вытер хлебом тарелку, поставил стакан и решил вернуться к «урегулированию формальностей». На этот раз они все делали медленно, а когда насытились и расцепили объятия, Гук произнес, глядя в потолок: - Согласен, Тэхен, я не стану тебя любить, никогда. - Спасибо, Чонгук. Я тоже не стану.

***

Ничего не изменилось, изменилось все. Чонгук потерял аппетит, а у Тэхена улучшился цвет лица. Сеул похорошел, стал светлее и веселей. Люди улыбались, асфальт пружинил под ногами. Казалось, до всего можно дотянуться рукой, очертания мира приобрели четкость, все вокруг выглядело легким, даже легкомысленным. Они перемещались с кровати на кухню и обратно, были осторожны, нежны, поглаживали друг другу спинку. Ни один не желал показываться другому обнаженным, оба были чуточку неловкими и слегка глуповатыми и прежде, чем предаться страсти, натягивали простыни на заветные местечки. Что это было? Они учились любить? Пытались завязать новые отношения? Оба проявляли внимание и усердие, их вселенной стала тишина. - Постойте-ка, - крикнул консьерж однажды утром. - У меня для вас кое-что есть… На письме стоял штемпель то ли санатория, то ли лечебницы. "Зависимость прошла, жить мне все еще трудно, но дело пошло на поправку. Меня отскоблили, я родился заново. Умер мой безумно богатый дед, скоро приеду забрать вещи из своей комнатушки, зайду отдать ключи. Спасибо." Перевернув открытку, Тэхен увидел возбужденное лицо Ван Гога. Он сунул ее в свой блокнот, прямо у наброска Юнги.