Ночной мотылек

Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко, Не будь ко мне жестоко, жестоко не будь. От чистого истока в прекрасное далёко, В прекрасное далёко я начинаю путь.

Марко не спал. В эту, ещё одну из многих тысяч ночей, он не спал, завороженно наблюдая за каплями дождя, стекающими по стеклу. Первый из шестнадцати, на него мерились остальные, ему безоговорочно доверяли и слушались без единого возражения. Он был фениксом, бессмертным созданием, воспаряющим в небесах на голубых огненных крыльях. И с ним уже который день творилась какая-то мистическая чушь. В которую он с упорством морского короля верить не хотел и всячески отрицал, со скептицизмом слушая очередную байку накама за костром на острове. Когда к нему прибежал один из его дивизиона с жалобой на постоянные непонятные звуки из кладовой комнаты на третьем ярусе корабля, сам спустился и проверил ту самую кладовку в свободное от обязанностей время. Не обнаружив там ничего кроме пыльных ящиков, коробок из-под провианта и пыльной поеденной молью ткани, выругался про себя на суеверного юнгу и отправился обратно на верхнюю палубу. Он так же не задумывался ни о чем, когда находил красивые наброски портретов карандашом везде, где только можно было и кого только можно было. Это могли быть как комдивы остальных дивизий, так и обычные рядовые матросы, чаще всего попадался он сам или Отец. Рисунки Марко всегда складывал стопочкой в общей комнате, дав команду всем остальным приносить рисунки именно туда. Харута, как самый резвый, у которого была неутолимая жажда приключений, приносил больше всех. На вопрос Феникса рисует ли он их, отвечал строго отрицательно, добавляя при этом, что таких золотых рук у него с рождения не имелось. Старпом недоуменно качал головой, оставаясь в очередной раз ни с чем. Следующим тревогу уже забил Сатч, командир четвертого дивизиона и лучший друг-собутыльник Марко по совместительству. Просыпаясь каждый раз с утра, Сатч находил в сушке ровно одну тарелку с одной единственной вилкой, а также посуду для приготовления еды ровно на одну персону и чисто белую кружку, непонятно откуда взявшуюся у него на кухне. Повар занялся слежкой. Ловко прячась в тумбах или шкафах, дабы его не засекли, тихо сидел, дожидаясь ночного жора. Никто не приходил. Такая же ситуация повторилась и на следующий день, на кухне повара стояла убийственная тишина. Сатч слежку прекратил, довольный тем, что спугнул мистера Х. Обнаружив старую картину на третий день, взвыл, подобно волку на луну, махнул на это рукой и отправился запивать горе к Марко. Воля о присутствии на корабле посторонних лиц молчала, выдавая только дружеские золотистые цвета, несколько голубых точек и одну синюю. С этих пор на «Моби Дике» воцарились хмурые дни. Феникс ходил, как в воду опущенный, так и не вычислив, кто покушается на спокойствие членов экипажа. Следующим в списке пострадавших оказался Изо. Его принадлежности для ухода за собой, косметика и тому подобные вещи также пропадали в неизвестном направлении. А так как сами они уйти не могли, стрелок начал поиски виноватых. Под удар попали все. Даже сам Марко. Нервишки постепенно стали сдавать. Верхом издевательства стали печеньки. Шоколадные печенья, покрытые шоколадной глазурью с кружкой молока, каждое утро стоящие на столе возле постели мужчины. Сатч разводил руками, удовлетворённо кивал и каждый вечер оставлял вазочку с конфетами неизвестному гостю. Марко ждал. Его самоконтролю завидовали многие. Он мог тихо курить на втором этаже, опираясь на борт, мог проложить новый курс и помочь половине накама, мог найти потерянную косметичку Изо — и все в один день. Неизвестный гость продолжал потихоньку творить чудеса на радость всем. Старые наброски карандашом перерастали в настоящие красочные шедевры. Художника нахваливали, картины расходились по каютам, а самые лучшие были отобраны в отдельный альбом «Моби Дика». Печенья на столе переквалифицировались в яблочный пирог, молоко в компот. Теперь по утрам можно было наблюдать донельзя довольного капитана первой дивизии. Счастливые деньки вернулись обратно, озаряя своим светом сердца моряков. Лера вновь бродила по палубе. Чисто вымытые доски блестели под светом вышедшего из-за облаков полумесяца. Все произошло настолько быстро, настолько… что девушка не поняла, когда и как оказалась на корабле пиратов. Просто пшик! И она уже тут. Сидит на все той же гладко вымытой палубе, невидимая для глаз команды, хотя твердо знает, что плыла на другом корабле. Валерия осмотрелась, узнав на каком конкретно судне она плыла; ее счастью не было предела, до выкидонов вселенной стало как-то все равно. Мысли становятся материальными? Что ж, ей же лучше! Мечта сбылась, плывет вместе с Йонко, чего еще надо для счастья? Девушка шпыняла по кораблю без продыха, рассматривая каждую щёлочку на корабле, заглядывала в каждую каюту, в каждую комнатку. Нашла себе укромное местечко для сна, из которого пришлось бежать в спешном порядке, потому что туда заглянул уж очень злой дядька Марко. По утрам готовила себе завтрак, — хоть и призрак, а кушать хотелось все равно, — беря только самое необходимое из запасов некоего Сатча. И целых два следующих дня перебивалась фруктами, стащенными из-под бдительного ока поваров: Сатчу пристало спать в одном из шкафов. Лера на такое чудачество покрутила рукой у виска. Несмотря на все странности мира, Валерия успела похудеть за все время нахождения в новом для нее мире на несколько килограммов. Если раньше она выглядела тощей трипанемой, то сейчас стала похожа на призрака с огромными мешковатыми синяками под глазами. Выход нашелся в некоторых вещах Изо, гейши или искусно гриммировавшегося парня под девушку легкого поведения. Временно конфискованные вещи были водружены на место спустя каких-то пару дней. Но реакция парня поразила девушку до глубины души. Его боялись, а он рвал и метал в поисках своих принадлежностей. Лера пристыдила саму себя: брать вещи без спросу было нельзя, но другого выхода она просто-напросто не видела. Ее не слышали, но ощущали; она могла писать, продолжать читать и рисовать (последнее время только это и делала). Ей было до дрожи в собственных коленях жалко старпома Марко Феникса, работавшего словно мул без сна и отдыха. Она готовила ему для поддержания духа сладкие сюрпризы в виде печенек и стакана молока. Накрывала в редкие минуты сна тёплым пледом, напевая незатейливую колыбельную. Просто сидела рядом, отгоняя незванных лиц от мужчины, издавая жуткие завывания, одновременно читая книгу по навигации с полки. Харута Лере полюбился словно младший брат, за которым нужен глаз да глаз. Его портреты были в числе самых первых набросков. Милый паренек с шилом в одном месте носился повсюду даже там, где девушка творила новые шедевры. Пробегал, не замечая поникшую блондинку с чёлкой, постоянно падающей на глаза. Но как будто нутром чуял, когда ей были нужны карандаши, краски или новые листы бумаги. Оставлял на условном рабочем месте вместе с фруктами и записочкой: «Кушай витамины, призрак! Ты очень хорошо рисуешь. Нам нравится, продолжай в том же духе!» На губах невольно расцветала улыбка. Когда паренек чуть не сверзился за борт, у нее сердце ухнуло в пятки. Молниеносная реакция не подвела, Харуту вдруг резко вытянули назад, пару метров ему пришлось проехаться на пятой точке, зато он не упал за борт. Удивленными выглядели все, радостного Харуту оперативно доставили в лазарет; не обнаружив у него ничего кроме легкого ушиба, его отпустили буквально через полчаса. Так как происшествие наблюдала половина пятнадцатой и двенадцатой дивизии соответственно, о полете комдива судачили еще две недели, передавая рассказ из уст в уста. Лера отсчитывала дни, думала, когда же ей наконец-то дадут возможность ходить на собственных ногах из плоти и крови, а не парить в воздухе подобно «Летающему голландцу». Казалось, вот-вот, еще чуть-чуть… но ничего не происходило. Ощущение безысходности доканывало. Она не сразу смогла подружиться с духом «Моби Дика», это был мужской басовитый голос со слегка размытыми очертаниями тела, он приходил, когда хотел, и, когда хотел, уходил. Налаживали контакт долго, зато потом они могли беседовать с сердцем корабля часами. Лера рассказывала ему о своем мире, общажных байках, красивых историях, о мальчике со шрамом в виде молнии на лбу; храбром хоббите, победившем древнее зло; а он в ответ рассказывал об островах, где они останавливались вместе с командой, как приходилось вытаскивать их из штормов, указывать сломанные места. — Ты стала бы прекрасной сестрой для них, — один раз сказал Дик, Лера устала постоянно величать его полным именем, — они стали бы прекрасными братьями для тебя. Жаль, что ты призрак… Лере и самой было жаль. Да что она могла поделать. Не от нее зависело нынешнее положение дел. Она неловко улыбнулась в пустоту, ничего не отвечая. Нет, не смогла бы. Не смогла.