***
Утро встретило меня громким стуком в дверь. Я встрепенулся, думая, что это Силински пришёл выгонять меня и Саливэл на улицу, но это оказалась всего-навсего служанка. Кэтрин, вроде бы. — Мистер Рук, спускайтесь к завтраку, — сообщила мне Кэтрин своим тонким, но приятным голоском. — Через десять минут спущусь. Спасибо, Кэтрин, — ответил я, всё ещё напряжённо лежа в постели, накрывшись с головой одеялом. — Как же я устал… — пожаловался сам себе я, вылезая с нагретой постели и кутаясь в банный халат. — Надеюсь, у Силински сегодня по плану амнезия, и он ничего о вчерашнем вечере не вспомнит.***
Быстренько забежав в душ, я смыл с себя зной и оставшийся сон окончательно. Вытерев насухо тело и волосы, уложил их и почистил зубы. На этот раз на столике стояли мужские принадлежности для бритья, крема, зубная нить, тоненькая расчёска и три одеколона. Понюхав поочередно каждый одеколон, понял, что только один из трёх запахов мне по душе, и это одеколон из ограниченной серии от Serge Lutens’ Borneo. Выполнив утренний туалет, я вернулся в комнату и выбрал на сегодня костюм, в котором мне следует появиться на рабочем месте. Выбранный мной деловой костюм в точности передавал моё настроение. Очень паршивое, если не сказать больше. Чёрные брюки, белая рубашка, чёрный пиджак и серый галстук смотрелись стильно и очень строго, а купленная вчера и ещё не разношенная обувь уже после пару шагов начала натирать ноги, что нервировало ещё сильнее. Окинув себя оценивающим взглядом, вышел из комнаты в коридор. В доме заманчиво пахнет кофе, но то, что творится у меня в душе, не описать никакими словами. Впрочем, мне не столько стыдно перед Силински, сколько перед Саливэл. Почему-то я чувствовал себя безгранично виноватым за слабость, за ревность и где-то за непонимание своей пусть сводной, но сестры. Спустившись в зал, я неуверенно поздоровался и сел за стол завтракать. Из присутствующих никто не произнёс ни единого слова. Создавалось впечатление, что не только я за всё время завтрака пытаюсь скрыть неловкость за поеданием сытного и замечательно приготовленного омлета. Саливэл сидела тише воды, ниже травы, а Силински читал газету со статьей о нашем с Саливэл побеге. Вот тебе на. В зал вошёл водитель Силински и позвал за собой Саливэл на выход. Сегодня её первый день в новой школе. Одетая в синюю школьную форму, она ещё больше напоминала мне ребёнка, за которого стоит волноваться. Как пройдёт всё? Найдёт ли она друзей? Примут ли её в новой школе? По-моему, я волнуюсь больше её самой, и, кажется, это уже клиника. — Мне уже пора, — тихо сказала Саливэл, вставая со своего места. Отодвинув стул, Сал виновато улыбнулась. — Пожелайте мне удачи. — Удачи, Милли, — в этот раз первым обратился я, — будь осторожна, если что — звони. — Милли, ты справишься, ты умная девочка, — сказал Силински, не убирая газеты от лица. — Ступай, а то опоздаешь в первый же день. Саливэл вышла за дверь, и в зале снова наступила тишина. Я не рисковал начинать диалог, а Силински делал вид, что меня не существует. К нам подошла Кэтрин и проинформировала, что нам уже пора выдвигаться, второй водитель уже ждёт. Силински встал первым, пока я сидел в нерешительности за столом и размышлял: идти или подождать, пока Силински выйдет первым? — Мистер Рук, вам нужно специальное приглашение? — сделав недовольное выражение лица, спросил меня Силински. — Сегодня ваш первый рабочий день, или вы забыли? — Я помню, — как можно спокойней ответил я, в то время как внутри у меня всё клокотало от стыда и негодования.***
Мы вышли из особняка и сели в машину. На улице светило солнце, но утром было прохладно, и я обрадовался, что салон авто уже прогрелся. Сев в машину и захлопнув дверь, представлял, как я буду извиняться перед Силински. Вариантов было уйма, но не на один из них никак не мог решиться. Даже собраться заговорить с ним стоило мне огромных сил, но пришлось. — Филип, — произнёс я его имя, но он даже не обратил на меня внимания, — п-прости… Я… Вчерашнее… Я вёл себя очень гадко, и мне нет прощения, — от Силински снова никакой реакции, и тогда я нажал на кнопку поднятия отделяющего нас от водителя стекла и, повернув голову Силински, подарил ему свой первый настоящий поцелуй. На мой порыв Силински, конечно, не ответил, лишь гадко и громко рассмеялся мне прямо в лицо. По-моему, его клиника уже давно перешла в раздел «хронические». Поняв, как облажался, я начал с остервенением тереть свои губы, чем вызвал у Силински ещё один приступ гадкого смеха. Скрывая охватившее меня смущение, я отвернулся к окну, стараясь забыть, что сейчас сделал, пока не услышал: — Извинился? — всё ещё посмеиваясь, спросил у меня Силински. — Ты принял извинения? — Не совсем. — Силински, ты выводишь меня из себя! Я не понимаю тебя и не понимаю, как мне себя вести! Ты мне можешь объяснить, чего ты от меня хочешь? — Мы приехали, — как ни в чем не бывало ответил мне Силински, вылезая из машины. — Индюк, — прошипел я, вылезая вслед за ним из теплого салона Мерседеса.