Бедный принц

Силински передал наши чемоданы водителю, и, пока он загружал их в багажник, я завёл с Филипом серьёзный разговор. — Мне кажется, ты перебарщиваешь с вниманием к Милли, — наконец-то в порыве злости я перестал называть Сал её настоящим именем. — Я не потерплю такого отношения. Никто не знает, что будет завтра. Может, мы снова окажемся на улице, а ты её балуешь при любой возможности. Пойми, она ребёнок. А-у, ты меня слышишь? — Я тебя слышу и понимаю, но мне хочется дать ей всё самое лучшее. И ты не останешься на улице, и Милли тоже. Я обещаю. — Что ты мне обещаешь, если ничего обо мне не знаешь? Просто прекрати её баловать и всё. Силински ничего не ответил, и до аэропорта мы доехали в полной тишине.

***

Багаж, напряжённая регистрация — и вот мы уже занимаем наши места в бизнес-классе. Во время регистрации и прохождения всех пунктов проверок я боялся, что во мне узнают Мэрила ван Изан и оставят в стране, или ещё хуже — вернут семье. Мне не хотелось терять ту жизнь, которую я имел сейчас. Пусть рядом с Силински, но я по-своему свободен, и радуюсь жизни. А ещё со мной Саливэл, и ей не придётся жить навязанной жизнью вместе с человеком, которого она не знает и не любит. Я ей желаю хорошей жизни; пусть влюбляется, делает ошибки, плачет, но не будет несчастливой. Особенно рядом с человеком, который будет причинять ей боль, не столько физическую, сколько моральную. А она ещё такой ребёнок. Хотя иногда мне кажется, что ведёт она себя вполне как взрослый человек: Сал ответственно подходит к учёбе, к домашним заданиям, помогает Кэтрин и постоянно с ней секретничает. Силински так же прикипел к Саливэл, как и она к нему. Мне до сих пор неясно, как они нашли общий язык так быстро и так свободно общаются. За короткий период времени Силински начал показывать Саливэл самые тёплые чувства, которые для меня были совсем в новинку. Никогда не думал, что Силински, этот хищник, холодный и непробиваемый, вообще может испытывать такие чувства, как понимание и нежность. Он с самого первого момента нашей встречи выглядел холодно, но Сал что-то в нем увидела, и сейчас Силински опекает её всеми возможными способами. И я даже не могу упрекнуть его в этом, потому как сам вижу, что это как опека над ребенком, без какого-либо другого подтекста. — Майлз, проходи вперед, — выдернул меня из размышлений Силински. Я сел на своё место возле иллюминатора и откинулся на спинку жёсткого сидения. Силински сел на сидение рядом, и как только самолёт поднялся на высоту, к нам подошла стюардесса, которая принесла пледы и дорожные подушки. Я закутался в тёплую ткань и покосился на Силински. Он накрылся клетчатым пледом и тут же уснул. Наверное, у него уже выработалась привычка. Он говорил, что ему приходится много летать. На борту самолёта горел неяркий свет, мы находились в первом классе и пассажиров кроме нас не было. Придвинувшись немного ближе, я рассматривал спокойное лицо Силински. Тёмные волосы немного растрепались, густые чёрные ресницы подрагивали, видимо, из-за света, пусть и приглушённого, а на губах его образовались маленькие, еле видимые трещинки. Я заметил, что Силински раз за разом облизывает губы, и мне дико захотелось прикоснуться к ним, чтобы хоть немного смягчить потрескавшуюся кожу. Неделю назад, когда я подарил Силински свой первый поцелуй, не прошло ни одной ночи, чтобы во снах я не порочил на светлый образ Силински. Меня к нему тянет магнитом, настолько сильным, что я не понимаю, как ещё держусь на ногах. Силински стал моим наркотиком, и это начало меня сильно пугать. Прекрасно зная, что Силински такой же мужчина, как и я, зная, что совершу огромную ошибку, оступившись, я все же не сдержался, вытянул из-под пледа руку и погладил ею по гладко выбритой щеке Силински. Мягкая кожа и великолепный парфюм притягивают, и в итоге я не выдерживаю и наклоняюсь к губам Силински. Тепло разносится по всему телу, и я накрываю его губы своими, сильно надавливая языком. Такие яркие ощущения от простого поцелуя я испытываю впервые, но пока что не чувствую отвращения, только тепло. Возможно, я просто себе надумал, когда представлял Филипа во снах, а может я с самого начала был по мальчикам, просто не знал об этом, и теперь в этом убедился. Силински открыл глаза и ответил на поцелуй, обнимая меня за талию и притягивая к себе. Ограждающая нас ручка между сидениями больно упиралась в живот, но это никак нам не помешало. Ниже пупка тут же ударила волна возбуждения, моё дыхание начало прерываться, а в местах, где касался меня Силински, кожа покрывалась мурашками. Мы не могли долго отдаваться нашей страсти, так как через каждые двадцать минут был обход. Нам лететь ещё три часа, а я не могу держать себя в руках. Хочу прикасаться к Силински и не отпускать. Наверное, я больной, и мне срочно нужен психиатр, но ничего с собой поделать не могу. Мы не могли насытиться друг другом. Целовались прямо в салоне самолёта, не страшась быть пойманными. Силински прижимал меня к себе, лаская языком моё нёбо, я старался отвечать уверенно, забив на стыд и неправильность ситуации. Я чувствовал сексуальное возбуждение, но готов ли я к чему-то большему? Наверное, нет. Определённо нет. Силински мне нравится, но как… Друг? Можно ли вообще к нему отнести такое определение? Тоже нет. Пока что я не могу сказать точно, кто для меня Филип Силински. Возможно, я просто ему благодарен, и таким образом отплачиваю? Не знаю, но сколько бы я ни оправдывался, я делаю то, что делаю. Когда мы услышали тихие шаги стюардессы, Силински отстранился от меня и, накрыв пледом, взял за руку. К нам подошла стюардесса и сообщила, что через полчаса мы прибудем в Париж. Аэропорт Шарль-де-Голль встретил нас шумным потоком людей, тихой приятной музыкой и множеством полицейских. Мы прилетели в Париж в 4.05 утра и, забрав свой багаж, вышли на улицу. Там нас ждал водитель и снова чёрный Мерседес. Кажется, у Силински мания в выборе машин.