Бедный принц

Еле-еле себя успокоив, превозмогая боль в разбитых руках, я кинул Кэтрин свою рубашку, пачкая её кровавыми пальцами, и приказал одеваться. Саливэл стало совсем плохо, и её рвало прямо в комнате, пока бессознательный Силински валялся на диване окровавленным лицом вверх, пачкая скудными каплями крови постель. Я не знал, что мне делать. Моя интуиция меня совсем не предупредила о возможной опасности, и, доверившись Кэтрин, мы находимся сейчас в богом забытом месте без средств, связи и денег. Не найдя правильных слов, я ходил из угла в угол, не обращая внимания на тех, кто был со мной в комнате. Мне было страшно, что если я сейчас начну что-либо выспрашивать, то не смогу совладать с яростью и убью Кэтрин. На Саливэл я не мог больше смотреть, был слишком зол, чтобы понять, что она находится под какими-то наркотиками или чем их там опоили. Предательство сестры больнее всего ударило по мне. Силински никогда не сможет стереть свой подлый поступок, его ничего уже не сможет отбелить в моих глазах. Хуже лжи только предательство искренних чувств, моих чувств. В один момент в моих глазах из хищника Силински превратился в беспомощную овечку, которую я сегодня имел честь видеть на спокойных лугах пригородной части города. Но сейчас меня душила мысль, что Кэтрин не только предала, но и подвергла опасности жизнь тринадцатилетней девчонки. Мало того, что Саливэл невменяема, так ещё чуть не подверглась сексуальному насилию со стороны мужчины, к которому по-детски тепло относилась. Если бы я возвратился чуть позже… Нет! Нельзя даже думать! — Что происходит, Кэтрин? — наконец смог выдавить из себя я, видя, как Кэтрин надевает мою рубашку, скрывая свою наготу. — Почему ты так поступила? Отвечай! Пока я не сделал то, что никогда себе в жизни не прощу. И поверь, тебе это не понравится. Злость всё ещё клокотала во мне, и самодовольное лицо Кэтрин не способствовало моему успокоению. — Я не обязана тебе отвечать, Мэрил, — язвительно ответила мне Кэтрин, подходя ближе ко мне. — Ты мне отвратителен, как и вся твоя семья, и вообще весь род проклятых ван Изан. — Чем ты опоила Саливэл? Отвечай! — я подорвался, оказываясь возле Кэтрин, хватая её за ворот рубашки. — Ничего особенного. Лёгкий афродизиак с небольшим добавлением, — как ни в чем не бывало сообщила мне Кэтрин, ни на миг не опустив взгляда, вызывающе смотря мне в глаза. От неё пахло чем-то приторно сладким, отчего у меня начала болеть голова. Отпихнув Кэтрин от себя, я поспешил проветрить комнату, открыв одно из окон, пока я не стал таким же, как и Силински. Кто знает, как бы я повёл себя. — Ты пропустил такое представление, ван Изан. Радостное воссоединение Саливэл со своим господином. Жаль, что мне не удалось вкусить этой невинной плоти. — Ты больная, Кэтрин! Она ещё ребёнок! — кричал я на безмозглую курицу, которая решила со мной пошутить. Боги, прошу, не давайте сил, а то убью, дайте терпения! Кэтрин начала заливисто смеяться. Вся эта ситуация её смешила, словно кто-то рассказал ей анекдот. — Как ты могла так поступить? Боже, и чего я добиваюсь от неё? Мне нужно позвонить в полицию, и пусть они разбираются, а мы с Саливэл уедем далеко отсюда и всё забудем. Я подошел к дивану, на котором лежал Силински, и начал рыться у него в карманах, ища чёртов телефон, пока Кэтрин, не контролируя себя, смеялась, словно сумасшедшая. — Можешь не искать, — Кэтрин подошла ко мне со спины, и мне в нос снова ударил этот приторно сладкий запах. — Прежде чем я закончу с вами, я хочу, чтобы ты взял меня, Мэрил, — серьёзным тоном сказала мне Кэтрин и прижалась аккуратной грудью к моей спине. — Ты больна, Кэтрин! — повернулся к ней лицом я и заметил, что глаза Кэтрин начали блестеть так же, как и у Саливэл. Значит ли это, что она не понимает, что делает? — Кэтрин, очнись! — Возьми меня, — молила меня девушка, пока я щурил глаза от вновь возникшей головной боли. Мне пришлось облапать её стройное и изящное тело, от которого меня мутило, чтобы найти источник дурманящего запаха. — Пусть моя месть будет сладкой. Мэрил, ах, — Кэтрин не переставая стонала и извивалась, пока нагая Саливэл валялась на полу в своей рвоте и мелко дрожала. Я кинул Кэтрин на постель и сорвал с неё рубашку. Не контролируя животных порывов, я расстегнул ширинку и грубо вошел в мокрую щелку девушки, отчего она вновь застонала и, выпятив грудь, насадилась глубже на мой член. В этот момент все мои мысли и злость куда-то улетучились, и я, не понимая, что делаю, врывался в тело девушки, насилуя её. Кэтрин кричала, стонала и извивалась. И было непонятно, что она сейчас чувствует, пока я до упора был в ней. Но месть, как говорила сама Кэтрин, была сладка, и я с удовольствием в неё кончил. А когда морок отступил, и я понял, что натворил, Кэтрин уже отключилась. Не замечая чуть подрагивающего и стонущего от боли Силински, я отстранился от Кэтрин и, застегнув ширинку, сразу метнулся к Саливэл. Вся бледная, она лежала в луже рвоты и, плача, дрожала от холода. Её тело полностью ослабло, и мне пришлось подхватить её на руки и отнести вниз, где стояло ведро с водой. Положив Саливэл на обеденный стол, я метнулся к ведру и, зачерпнув ковшиком воду, вылил ей в лицо. Саливэл отбивалась руками, пытаясь отстранить мою руку, но глаз не открывала. Её хриплые стоны разносились по всей площади, отбиваясь от стен, резью отдавая мне в уши. Я тёр её лицо ладонью, вымывая и пытаясь пробудить сестру от проклятого действия наркотика. Мне пришлось даже вынести её на улицу и, крепко обняв полуголую Сал, прижать к груди, дабы она хоть немного оклемалась. Я сидел на ступеньке, держа в руках хрупкое стонущее тело своей младшей сестрёнки, а из моих глаз катились слезы сожаления. Я плакал словно ребёнок. Позволил превратить себя в монстра, насилующего невменяемое тело девушки. Мне стыдно и противно, однако я рад, что Саливэл меня таким не видела. Этот груз и грех я буду нести всю жизнь сам. Саливэл очнулась спустя час. Сидя на улице, мы оба сильно продрогли. Её губы посинели, а нос покраснел от слез и холода. Саливэл посмотрела на меня, и в её глазах я видел страх и непонимание. Я прижал её ещё крепче к себе и занёс в дом. В доме было темно, и она не сразу поняла, что стоит в прихожей почти без одежды.