Бедный принц

День, когда Мария решила «порадовать» Филипа незваным гостем, прошёл, и я уже надеялся, что все будет как прежде, НО… как прежде ничего уже не будет. В тот день, после происшествия с отцом Филипа, произошло ещё кое-что, от чего я буквально потерял дар речи, а через пару дней меня ждал новый сюрприз. Похоже, пока все по какой-нибудь причине не отыграются на мне, я не смогу жить нормальной жизнью без проблем и чужого вмешательства в мои отношения. Мало того, что, даже будучи в подвыпившем состоянии, Филип не до конца рассказал мне всю историю (можно сказать, вообще ничего не рассказал), которая приключилась в его семье, и чем конкретно вызвана такая ненависть к его отцу, так ещё меня на улице выловила какая-то сумасшедшая и угрожала рассказать прессе, в каком греховном союзе я живу, и что мне как принцу стоило бы задуматься, прежде чем начинать подобные «грязные» отношения и покрывать убийцу. Но, пожалуй, все по порядку. Тем вечером из-за выходки Марии, которая пригласила в дом Лорена Дж. Силински, Филип был сильно расстроен и очень агрессивен, и, как мне кажется, я видел его в подобном состоянии впервые за все время, которое мы проживаем вместе. Пока я его утешал, стоя в кабинете, Филип вывернулся из моих объятий и, ничего не объяснив толком, набросился на меня, с силой толкнув на пол. Эта грубость Силински напомнила мне те времена, когда я был для него чужаком. Да, именно так, он в буквальном смысле отыгрывался на моем теле, заставлял вскрикивать от боли при проникновении или же от сильной хватки его пальцев на моих бедрах и молить о пощаде. Это было невыносимо, я несколько раз боролся с мыслью взять и чем-нибудь ударить любовника и молил его, чтобы он прекратил совершать надо мной столь грубые действия, но Силински будто с цепи сорвался. Ни о каком моральном или сексуальном «удовольствии» не могло идти и речи. Филип не замечал ни моих слез, ни того, что я больше ему не сопротивляюсь и лежу бревном, чтобы его запал «остыл», но Силински меня ударил в бок, дабы привести меня «в чувства» и получить отдачу своим насильственным действиям. Только я не реагировал на его выпады, даже когда он причитал: «Давай, ударь меня снова!» Я знал, что он не в себе, ибо за все время я ни разу не поднял на него руку. А значит, причиной его поведения стал Лорен Дж. Силински, и мне захотелось его ненавидеть так же сильно, как это делает его собственный сын. Ко мне пришло облегчение, когда во время третьего захода Филип буквально свалился на меня, уснув и придавив меня к холодному и влажному от моего пота полу. Пытаясь скинуть с себя тяжёлое, расслабленное тело, я со слезами на глазах пытался успокоиться и привести испорченную одежду в порядок: мало ли кто из персонала или Саливэл увидели бы меня в таком виде. Мне не хотелось лишних разговоров, и тем более не хотелось слышать каких-либо пересуд внутри дома насчет наших с Филипом отношений. Все-таки это его дом, его персонал, и будет очень жалко, если их всех поголовно уволят за то, что они видели или слышали, учитывая прошлый опыт с Кэтрин Като. Да, Филип изнасиловал меня, и от этого я чувствовал себя грязным и использованным. Да, он никогда так со мной не поступал, и мне до сих пор очень больно за его животное поведение. И пусть меня считают дураком, слабаком или трусом, в конце концов, я не мог злиться на него за этот неприятный эпизод в своей жизни. У меня есть право простить его, и на это есть одна единственная причина, и, к сожалению, это далеко не любовь, а чувство глубокой вины.

***

Когда я оставил Силински в его кабинете, почти голым и лежащим на полу, проверив, есть ли в коридоре кто-нибудь, я вышел за дверь и запер её запасным ключом. Второй остался в кабинете на столе, и я мог не волноваться, что кто-нибудь из слуг или домашних найдет Филипа в таком неприглядном виде. Это была моя маленькая месть. Войдя в нашу комнату, первым делом я принял душ и надел чистую пижаму. Тело болело сильно, но душа ещё больнее разрывалась на части. Я все ещё не мог понять, из-за чего Силински так поступил со мной. Все же было хорошо, когда я пришел и успокаивал Филипа. Пусть он злился на Лорена и Марию и даже немного выпил, но это же не повод бросаться и насиловать человека, которого, по его утверждениям, безумно любишь. Благо у меня хватило мозгов не кричать и не пинаться, чтобы не спровоцировать ещё более серьезную вспышку гнева, а когда становилось совсем невыносимо, оставалось просто тихо умолять его остановиться. После того, как я лег в постель, я ещё полночи не мог уснуть: кровать казалась холодной и пустой, в голове была сто и одна мысль, мой внутренний голос даже предлагал мне начать ненавидеть Филипа, но потом я вспомнил о том, в чем был виноват я сам. Что никогда не уйдет из моих мыслей и всегда будет напоминать мне о том дне. Я сам стал насильником Кэтрин, а теперь расплачиваюсь за свои деяния, и даже отговорка в виде афродизиака не смягчит серьезность моего гнусного поступка. Только поэтому я взял себя в руки, встал с постели и вышел из комнаты босиком, одетый в одну пижаму, в коридор, чтобы попытаться затащить Силински в нашу комнату и уложить спать в постель. На следующее утро Филип извинялся передо мной всеми возможными способами, он даже умудрился взять выходной, чтобы провести его со мной в городе. Я не стал отказываться, думал, что таким образом мне самому станет легче забыть вчерашнюю боль и унижения, хотя тело до сих пор болело. Мы ходили в ресторан, затем гуляли в парке, ездили на выставку современного искусства и много говорили, всячески избегая вчерашнего инцидента. В общем, день был насыщенным и продуктивным, пока Филипу под вечер не позвонили с работы. Его выражение лица было обеспокоенным и встревоженным. Видя, что произошло какое-то ЧП, я сказал ему, что доберусь домой сам. Мне хотелось ещё немного прогуляться, тем более, что недалеко находился огромный торговый центр. Филип никогда не был человеком, который бы сильно волновался о безопасности моей или его собственной. Единственным исключением была Саливэл. Она могла выйти из дома только под присмотром служанки и охраны. А я был волен делать, что хочу, и свободно разгуливать по улицам нашего города. Уже прошло больше трёх месяцев после всех происшествий во дворце. Люди поболтали, посплетничали и забыли о нас и моей выходке с семьёй Марэ. Тем более, что прессой и всем, что касается моего имени, лично занимается Фрэй ван Изан. Мое дело — никогда не упоминать своего настоящего имени и не распространяться о своей нетрадиционной сексуальной ориентации, и меня это вполне устраивает. Пройдя пару кварталов, я остановился возле стеклянных раздвижных дверей торгового центра. Начиная с того момента, как я переступил его порог, меня не покидало чувство, что за мной следят. Я не обратил на это внимание, так как это нормально, что в обычном торговом центре море покупателей и тут просто невозможно хоть раз не бросить мимолётный взгляд на проходящего мимо человека. Я не знал, что хочу купить: у Саливэл много одежды, обуви и всего нужного, я также не страдаю дефицитом вещей в своем гардеробе, поэтому, увидев небольшой книжный магазин, я решил зайти туда и посмотреть какую-нибудь книгу, возможно, о психологии. Меня действительно волновало, что Саливэл до сих пор не разговаривает, хотя, по словам врачей, девочка вполне здорова и её психическое состояние в норме. Обойдя практически весь магазин и не найдя ничего, что могло бы меня заинтересовать по данной теме, я поднялся на другой этаж. Одежда, обувь, аксессуары — всё это меня не интересовало, но я был рад выйти из дома, поэтому с серьезным и заинтересованным видом гулял по этажам и рассматривал всякую всячину. Если бы моя кухарка увидела меня возле кастрюль и тарелок, она бы упала в обморок, учитывая то, что я никогда в жизни не пользовался плитой и даже не знаю, как включить простенькую микроволновку. Я наслаждался своим «выходом в люди» вплоть до закрытия ТЦ, а когда вышел на улицу, понял, что уже почти девять часов вечера и пора уже возвращаться домой. На улице уже зажгли фонари, и мне пришлось звонить в особняк, чтобы за мной прислали машину. Во время телефонного разговора ко мне подошла женщина, и её потрепанный вид меня несколько смутил. От нее веяло четким «алкогольным амбре», и она, не дождавшись, пока я договорю, одним махом выбила у меня из рук мобильник. Я не успел даже ничего ей на это возразить, только нагнулся поднять свой телефон, когда она присела передо мной на корточки и прошипела почти что мне в лицо: — Ваше высочество, вам пора пойти в костел и молить о ваших грехах. Только настоящий грешник может скрываться под боком убийцы и вносить в этот мир ещё больше содомии, — от запаха алкоголя у меня защипало глаза. Даже Силински после своих пьянок не воняет так, как она. Эта женщина пахла, будто минут пятнадцать назад выпила литр тройного одеколона. Брр. — Вы оба заплатите за то, что сделали с моим сыном. Вы отдадите мне свою жизнь, а всё ваше грязное белье уже завтра будут перебирать в прессе! Эта женщина явно сумасшедшая, и я не собирался вступать с ней в словесную перепалку, и, к моему счастью, в тот момент подъехала машина с моим водителем. Увидев, что мне докучает какая-то женщина, водитель мигом притормозил возле нас и, не глуша машину, резво выскочил из неё, чтобы забрать меня из лап этой ненормальной. Слава всем богам, что женщина сама, увидев водителя, скрылась из виду. Но даже если ничего особенного не произошло, неприятный осадок в душе всё равно остался. Водитель выглядел встревоженным, но за всё время, проведенное в пути, ничего так и не спросил, хотя по его напряженному виду было понятно, что вопросов у него уйма.