НИКname

«неужели больше никто не трахается нормально? поза миссионера, потом смотришь телик»

Капля дождя упала на сигарету, разделив её на две неравные половины: та, что с фильтром, была меньше той, что дымилась. Когда огненное кольцо добралось до сырого пятна – оно зашипело, точно свернувшаяся змея. Под окном и под низкими кустами боярышника, коряво нависающими над тонкой асфальтной дорожкой, как пустые виноградные ветки, кружилась дева неопределенно юного возраста, с распущенными волосами и раскинутыми руками, как у Христа в Рио-де-Жанейро. Радовалась дождю. Набухала под ним, что почка. И подспудно, может быть, не хотя, по чистому неведению (прости ей, Господи) радовалась и – Олегу, нависающему над ней, как эти сраные кусты, с такой же кисло-корявой мордой, вызванной особенно острым приступом несварения действительности. Его тошнит даже от этой блаженной танцующей счастливицы. Откуда она вообще выплыла? Как на карусели. Опоздай присесть, и всё кончится быстро, но не чисто. Дверь со скрипом щелкает. На балконе появляется Макс. В одних трусах. – Угостишь? Олег протягивает ему его же пачку, прихваченную со стола. Макс затягивается и изрекает: – Хорошо. Он всегда такой. Особенно после секса. Тихий счастливый семьянин, амбары полны зерна, любимая жена – красавица, вторая – не напрочь дура. Ему хватает – всего. И ничего не лишка. Одним словом, галерист, который не сделал ни одной выставки Олега с тех пор, как они стали жить вместе, потому что это – неэтично. И Олег свято верил в то, что Макс в это свято верил. Ник включил телик в комнате. Гоняет каналы.