НИКname

«знаешь, у тебя живое лицо и сегодня оно выражает страдание но я лишь подавляю зевок ведь я знаю все то, что ты скажешь, заранее я все это слышал тысячи раз тысячи фраз…» «у любви твоей и плачем не вымолишь отдых» «всего-то несколько царапин»

  Он выходит из сортира после того, как из него выходит какой-то упырь. – Не говори Максу. А мне – кто – не скажет? – Это, типа, ты ему свои крылья показывал? Он усмехается и скрывается где-то в толпе. У него над жопой татуировка. Пошленькая такая. Маленькая. Крылья бабочки. Символизирует, что сам он – личинка. Я просто куколка, детка. – Я отпущу его только тогда, когда он сам отпустит меня, – многозначительно и резко заявляет Ник в конце их очередной не-ссоры с Олегом. Без свидетелей. Ля. Минор, бля. Дальше: – Ты не имел права приближаться к нему и на пушечный выстрел. – Да ты что? А ты – имел, что ли? Право-то? И после, без особого перехода, с презрительной миной, на которую резко хочется наступить: – Не выёбывайся. Думаешь, ты такой тут – лучше других? Лучше меня? Так вот открою тебе, мой дорогой, мой бесценный, огромный секрет: ты – такой же крошечный кусочек невнятного говнеца, как и я. Не льсти себе – не возвысишься. Как хорошо, наверное, бить его в лицо. Боже мой. Это ж просто, как умыться росой. Жаль, нельзя. Ник – подонок. Просто подонок. И он всегда таким был. Это ясно, как день. Не ясно только одно: это ты такой тупой, что тебе двух лет не хватило – додуматься, или он – настолько виртуозная изворотливая ехидна? Макс вот до сих пор ничего не понял. Живет, как крот. В чужой жопе. Радуется. А ведь они с тринадцати лет вместе. С тринадцати лет Ника. Без него и без тени сомнения Макс пошел бы по жизни дорогой куда более прямой, куда более желтой, до самого изумрудного города… А теперь его таскает по темному болоту и зловонному лесу Шапокляк в красном платке Красной Шапочки и рассказывает истории о том, какой он несчастный маленький мальчик, и какой Макс божественно сильный и праведный, и как он обязан охранять слабого и подставлять вторую щеку по первому требованию. Сколько раз ты видел гримасы чистого торжества и самодовольства, которые Ник старательно прятал от Макса и слишком выпячивал для тебя. Всегда, когда побеждал. И Макс – уступал. Соглашался. Делал всё, о чем просил его этот Гнилоуст. Почему ты молчишь? Всегда? Неужели ты так заворожен их почти кровосмесительной связью? Этим нормальнейшим из всех союзов, что ты видел, и самым больным? Ждешь, когда Макс прозреет. Ссышь, что прозреет? Как они вообще подпустили тебя? За два года даже намека не было на кого-то – ещё. Кого-то вместо кого-то. Макс – чертов идеалист. Слепой от рождения. Ник изменял и изменяет ему. Со мной и без меня. У него вечно кто-то находится. То какой-то растерявшийся, которому он помог определиться. То какой-то яростный гомофоб, которого он развел на слабо и который писал ему письма с угрозами, а Ник читал их – наизусть – прыгая на твоем члене, и кончил под «пидор» и «хуй оторву», а ты так улетел, что забыл испугаться. И подумать. Головой подумать. Что это не просто – слегка некрасиво, но огромно уродливо. И сам Ник – клок свалявшейся шерсти с паршивой овцы, отхарканный драным уличным котом и подхваченный вороной в гнездо над помойкой. Ты устал. Да. Устал от него так, что боишься, как бы тебя на него не стошнило. А чего бояться? Не надо было смотреть на него. Никогда. Вон Макс не смотрит, и тает, тает, как на адской сковороде в раю. Не больно. Олег лежит на кровати и смотрит в потолок. Потом закрывает глаза и додумывает: – Если уснешь, останешься. До завтра. Если не уснешь – уйдешь прямо сейчас. И вот уже все мышцы его напрягаются, готовые согнуть тело и вынести из дома, как мусорный пакет, как Ник откуда-то появляется. Из-под земли. Без этой своей вечной фиглярской ауры, простой и понятный, как обыкновенный смертный, и, ловко поднырнув в койку и под плечо, кладет голову Олега себе на грудь и гладит его по волосам: – Иди ко мне. Ну что ты? Буйная голова. Хватит думать. Хватит. Хватит. Всё хорошо. Всё так хорошо. Просто спи. Спи. Он манипулирует тобой. Хорошо. Он врёт тебе. Слава Богу. Завтра наступит. Не сегодня. А сегодня? Спи.