НИКname

Я открываю дверь. За порогом – котята. Не в коробке. А жаль. Он, повесив руку на плечо своей юной спутнице, ухмыляется мне в лицо очередной своей маской. На карнавал перед сном я, надо сказать, не рассчитывал. Смотрю на них и злюсь. Иррационально сильно. – Ира, познакомься. С кем? Скромно думаю я. – С нашим новым кандидатом. Как тебе? Ира, у которой зрачки разнесло по всей радужке, смотрит на меня и хмыкает. Хорошо, что я ей не нравлюсь. Это у нас взаимно. Я собираюсь закрыть дверь перед их припудренными оценивающими носами, но он очень не трезв, и очень настойчив – не дает (точнее, я позволяю ему не дать) мне закрыть дверь перед их припудренными оценивающими носами. Я затягиваю его одного в квартиру. Никаких больше историй с отягощениями. Спасибо, наелись большими ложками этого говнеца. – Ирина, уверяю вас, это не займет много времени. И все-таки закрываю дверь перед ее одиноким поникшим носиком. Он прижимается к стене, по лицу его бродит какая-то гримаса, рыщет, как волк, когда выпрыгнуть. – Ты охуел? Я заглядываю ему в глаза в поисках не совести, а мозгов, и они находятся, слава Богу, в небольшом, правда, количестве, но это всегда лучше, чем ничего. Налакался наш Аладдин старого доброго джина. Зачем он пришел? Я смотрю на него, и понимаю, зачем бы я пришел к нему. Он смотрит на меня – видит ли он то же самое? Вряд ли. Я бы к себе не пришел. Это точно. Впрочем, джин очень коварен. – Ну и чего мне с вами делать? – Любить. Долго и упорно. – Давайте, вы как-нибудь без меня этот вопрос решите? – Я с тебя просто фигею, чел. – Чел? – Нет, не так. Ты – навоз. Как все. Интересную почву я тут удобрил. – И с чего это только мне показалось, что ты. Он не заканчивает, но я и сам не понимаю – с чего это ему показалось? Как по мне, я и пальцем не пошевелил в этом направлении. – Ты даже пальцем не пошевелил, блядь, чтобы позвонить и узнать хотя бы, как меня зовут. Интересно, этот факт стал трагедией до всего этого джина, или после него? И не легче ли было решить этот вопрос, действительно, простым звонком? – Ты это серьезно? – А ты что думаешь, я тут угораю? Он ржет. Вполне серьезно. Я встряхиваю его – он не перестает. Бесить меня. Ирина, без сомнения, уже заскучала. – Я у Жоржи спросил, как тебя зовут. Если тебя это утешит. Он смотрит на меня, как дурак. И снова ржет. Но уже каким-то прозрением. Потом отмахивается, идет к двери, дергает ее на себя, приказывает Ирине: – Пошли. И спускается первым. Она, не переменившая за время его отсутствия ни всей своей позы, ни выражения одного только лица, вдруг поворачивается и покорно шагает за ним. Со второго пролета он поднимает голову и показывает мне средний палец. Где мои семнадцать лет, чтобы все это понимать? Но не мои ли семнадцать лет заставляют меня отпустить их одних во тьму? И не мои ли семнадцать лет спрашивают меня: она, правда, его девушка?