НИКname

Мы садимся в машину, и он прокладывает такой маршрут, который выводит нас к клубу на окраине города. «Низина». Позади – черный лес. Впереди – тощая рощица. В которую мы вливаемся. Он показывает распечатки двум чувакам с кирпичными рожами в черных футболках, и у меня на руке появляется розовый браслет-ленточка. Внутри – вагон. Или даже – целый состав. Как бесконечный коридор. На дальнем конце – сцена, сбоку – бар и бантик. Играет какая-то лажа. Мальчик в углу и в капюшоне качает под нее головой. Среди местной публики даже он не выглядит настолько юным, как мне казалось еще пять минут назад. Людей моего возраста – с гулькин нос, и все они сидят за столами, из-за которых сцену не разглядеть и в телескоп. Он заказывает себе пива. У него просят паспорт, он предъявляет права. Спрашивает меня – не хочу ли я чего-нибудь? Я хочу пить и покупаю воду. Как в магазине. Двадцать пять рублей – бутылка. Это первый бар в моей жизни, где вода ничего не стоит. Народ тем временем орет, как блажной, призывая на сцену демонов. Те отсиживаются в аду. Не торопятся. После третьего захода – являются. Два нескладных паренька. Один – бухой в жопу. С отверткой в руках. Другой – трезвый, как стеклышко. Даже на сцене двух одинаковых людей не насобирается. Один летает, другой – работает. Оба – как брак. Один любит, другой – как обычно. И тот, что любит и работает, нравится мне не в пример больше. Я стою у какого-то недобалкона, прислонившись к удобной железке, в приятном одиночестве. Он уходит рубиться в толпу, возвращается довольный и мокрый. Скользкий. – Уф, – выдыхает он, – как тебе? – Терпимо. – Пошли туда, там такое мясо. – Нет. Я еще недостаточно сошел с ума. Он смотрит на меня внимательнее. Но тут бухой парень заскакивает на бочку рядом со мной и вся толпа разворачивается к нам, только смотрит на – него. Парня на бочке. Даже в такой близи, я не понимаю, что он все такое бормочет. Нескладные пареньки прощаются с толпой, в основном, складных девочек, которая готова скакать еще часов пять, как минимум. Он кладет свою руку мне на щеку, рассматривая мои глаза, как я на днях рассматривал его. Глаза у меня, надо признать, закрываются. – Бля, жаворонок, да ты же спишь, стоя, как лошадь. Это очень близко к правде. – Вот что с тобой делать, а? Я пожимаю плечом – как-то влом говорить. – Дай ключи. Просит он на улице и садится за руль. Мы снова едем куда-то. Город блестит и переливается, точно платье в пайетках. Останавливаемся черти где. Он выходит на улицу, предварительно созвонившись с какой-то Олей, которая неожиданно в почтенных годах, она тоже дает ему ключи, но в обмен получает деньги. Мы поднимается на восьмой этаж в убитом лифте, и пару раз мне не кажется, а я одномоментно уверен, что тот оборвется. Заходим в квартиру. Пахнет, как будто в ней освежитель воздуха разорвало. Меня мутит. Я иду на балкон. С которого открывается поднебесный проспект. Машины плывут в полутьме. Дороги петляют. Он заходит следом. Трогает ладонью мое плечо. – Ты как? Порядок. Но вместо ответа я его целую. Потому что эти губы. И глаза. И вся эта странная ночь. Что уже началась. Как ведьминский шабаш. Изменяет мир. Нарушает в нем что-то. Токи энергий. Колдует. Ворует. Лжет. Но до чего же она сладка. * В пять утра я просыпаюсь один. Где я – понимаю далеко не сразу. Выхожу в коридор, потом в кухню. Он сидит на окне, прислонившись виском к стеклу. За окном мутно и трудно светлеет. Он поворачивается ко мне с таким лицом, что мне ничего не остается, как подумать, что все хуже некуда. – Это плохое место, – говорит он, – здесь плохие сны. Я не видел никаких снов. – Поедем домой. Говорю я. Как будто он у нас есть.