Peccatum

Незнакомец выглядел необычно даже для такого чумного городишки. Волосы цвета чёрного янтаря, достигающие плеч и аккуратно уложенные, заинтересованно-спокойные сине-лиловые глаза, обрамлённые пышными ресницами, и стройное, худое тело. Стоит признать, что парень выглядел чрезвычайно изящно и привлекательно для своих лет. Гоголь помотал головой. Он не привык судить людей по одному виду: печальный опыт с Иваном показывает, что даже самые опрятные и миловидные люди могут быть теми ещё гадами. Однако этот неизвестный не похож на кого-то, кто хотел бы умышленно тебе навредить. Даже наоборот: он производил впечатление покорного, рассудительного и умного человека. К тому же он интересовался книгами, что встречается у мальчиков их возраста довольно редко. По крайней мере в этом городе. Тем временем не представившийся толком подросток тихо, но почему-то выборочно читал строчки из достаточно толстой книги, не сказав ни слова. Его не особо волновало, кажется, что они толком не знакомы, он просто наслаждался ветерком и пасмурной погодой. На коленях, должно быть, больно стоять. — «Сочинения» Рене Декарта, вот что читаю, — Коля, улыбнувшись, посмотрел в чужие глаза, жестом указывая на траву рядом. Незнакомец перевёл взгляд на него, заинтересованно рассматривая чужое лицо. Он что, впервые человека видит? — Садись, почитаем вместе. Если хочешь, конечно. — Спасибо. Да, припоминаю такую, — тёмноволосый аккуратно сел рядом. Только сейчас голубоглазый заметил странную одежду на нём: это было длинное белое одеяние с золотым обрамлением и поясом, а на ногах — только светло-коричневые тапочки из кожи. Так же этот парень вёл себя культурно, вежливо и был необычайно очаровательным. Кажется, представленную книгу он уже читал. Возможно, не один раз. — Это называется подрясником, одежда служителей Бога, — ответил тот, будто бы прочитав чужие мысли. На самом же деле не составило труда заметить заинтересованный взгляд собеседника. — Мой отец — священник в этой церкви, и я теперь живу здесь. Гоголь удивлённо посмотрел на оппонента, понимая, что перед ним сидит член второй приезжей семьи. Как сказал Пушкин — строение вознесено совсем недавно приезжим человеком. Теперь понятно, почему этого парня нельзя было встретить на улице или в школе: его попросту не было здесь раньше. Всё сходится. Что ж, общество такого книголюба было бы кстати, ведь можно ходить вместе по библиотекам, обсуждать чтиво, обмениваться мыслями, дискутировать… Стоп. Что это за мысли? Гоголь планирует просто взять и подружиться с абсолютно незнакомым человеком? Но именно он неделю назад думал, что ему не нужны знакомства и друзья, что это — пустая трата времени и сил. Когда же всё успело поменяться? — Вот как, — задумчиво протянул блондин, глядя в книгу. По правде говоря, он не видел текста, занимаясь размышлениями о ситуации. Нужно как-то адаптироваться к социуму, что ли. Не вечно же быть нелюдимым. — Я Коля, кстати. Коля Гоголь. А тебя как зовут? — Коля, значит… — так же задумчиво проговаривает собеседник, глянув на небо. Ему нравилось быть на улице, а не среди стен с иконами, нравилось дышать свежим воздухом и смотреть на мир с высоты. Это чувство свободы увлекало и окрыляло, делая тебя хоть капельку, но счастливым. — А я вот Святой Анатолий. — Чего?! — высокорослый быстро поворачивается к новому знакомому с неким замешательством на лице. Святой? Да быть того не может, ему же на вид только пятнадцать! Да и вообще, какой к чёрту Святой? — Я просто шучу, — подросток прикрывает рукой рот и тихо посмеивается. Коля чувствует себя обманутым, но тоже смеётся. Не понимая, почему. Просто чужой смех оказался заразительным. — Фёдор Достоевский. Приятно познакомиться, Коля. — Взаимно, Федя! Я же могу тебя так называть, да? — голубоглазый вопросительно уставился на оппонента, ожидая в лучшем случае положительного ответа. В худшем — когда его пошлют на все четыре стороны. — Хм, меня так ещё никто не называл, — тёмноволосый посмотрел на землю и оторвал пару травинок, рассматривая их будто бы впервые. Странный он какой-то. — Думаю, ничего страшного, если ты будешь звать меня Федей. Так что валяй. Гоголь кивнул и вновь перевел взгляд на книгу, продолжив чтение. У него было ещё много вопросов, но вываливать их стопками парень не собирался; это как минимум грубо и как-то неправильно, что ли. При удачном раскладе дел ещё найдётся время для допроса, а пока можно просто молча проводить время друг с другом. Достоевский отвлёкся. Блондин заметил это через некоторое время, краем глаза увидев, что фиолетовоглазый смотрит на небо над храмом. Остроконечный шпиль возвышался над подростками, а Коля пытался понять, с каких это пор у него так много нового в жизни. — Что-то не так? — парень вложил бумажную закладку в «Сочинения» и закрыл том, тоже глядя на небо. Что тут такого? Тучи ушли на юг, небо вновь стало частично чистым, дождя не ожидалось. Ничего необычного, погода в этом месяце непредсказуемая. — Нет, всё нормально, — брюнет встал с места, отряхивая одеяния. Была заметна едва видимая спешка в его движениях, а вот с чем она связана — не совсем понятно. — Мне просто пора домой. — Но ты только что пришёл, — заметил Гоголь, но продолжать рассуждать на эту тему не стал, так как поймал чужой недовольный взгляд. — Допустим… А могу я пойти с тобой? — Нет, — резко отрезал Федя, направляясь к входу в церковь. «Клоун», конечно же, пошёл следом, пребывая в непонятках. Да что это за секретность такая? — Почему ты идёшь за мной? Ответа на этот вопрос не было. Никто, даже сам высокорослый, не знал, почему он идёт следом, почему не останавливается, пожав плечами, и не идёт домой. Хотя, пожалуй, «почему не идёт домой?» можно было бы и не спрашивать, всё и так очевидно. Но почему не к Саше, например, почему за Фёдором — вопрос уже дельный, но всё ещё безответный. Возможно, этот мальчик пленяет собой. Возможно, это храм тянет к себе. А может и то, и другое? Кто знает. У Коли никогда такого не было. Ему не хотелось с кем-то знакомиться, завоевывать доверие, проводить время. Пушкин — редкое исключение, которое смогло сделать нехилую брешь в защитном панцире голубоглазого. Достоевский, сам того не понимая, превратил эту самую ментальную защиту в жалкую пыль, низвел до атомов. Новый знакомый скрылся за большой резной дверью с двумя ставнями. Коля неуверенно остановился перед входом, думая, а нужно ли ему всё это? В какой-то момент школьник развернулся и дошёл аж обратно до берёзы, постоял минуту-две и, подняв с земли рюкзак да запихнув в него книгу, развернулся на сто восемьдесят градусов и пошёл обратно. Сделав глубокий вдох, он всё же вошёл внутрь и сразу впал в ступор, перебирая в голове религиозные термины дабы описать увиденное. Нет, конечно, Гоголь хотел попасть внутрь, хоть и не рассчитывал, что это случится столь быстро, но само великолепие и колорит места поражали до глубины души. Парень сразу же попал в… Притворство? Нет, это называется притвором, кажется. Во всяком случае, здесь можно было купить свечи, чего голубоглазый делать не стал по причине отсутствия денежных средств. С каждым часом трудная материальная обеспеченность давала знать о себе всё больше и больше… Затем подросток прошёл дальше, в среднюю часть, и увидел алоэ… Нет, всё же аналое — стол со скошенной крышкой. На нём была какая-то икона, но Гоголь не силён в религии, так что сказать, что именно было посреди комнаты, не смог. Вместо этого он осмотрелся и поднял голову вверх. Потолок был не просто высоким — высоченным! А ещё свод держался на мраморных колоннах с витиеватым оформлением. Окна, которые должны были быть обычным стеклом в раме, здесь были витражами, потолок — витраж, а стены — фрески. Что изображено на большинстве из них — сложно понять, но вот на одном из витражей точно изображалось распятие Иисуса. Сложно поверить, что такое строили меньше недели и с помощью способности. Коля прошёл дальше, к иконе Богоматери, — это он точно знал — и осмотрел её. Рядом стоял подсвечник; за здравие живых свечи нужно ставить сюда, а о упокоении усопших — на канун, он тоже должен быть неподалёку. Почитатель книг постоял немного и пошёл дальше. Название этой, следующей, части строения он никак не мог вспомнить, а потому стоял в немом ступоре. Всё, что было понятно — так это то, что в нём несколько рядов и на каждом есть куча изображений святых. — Иконостас из пяти рядов. Первый ряд — образы Спасителя и Божией Матери, всегда располагаемые по бокам от центрального входа в алтарь, а также иконы особо почитаемых святых. Второй ряд иконостаса — святые, предстающие Христу в благоговейной молитве. Третий ряд — праздничный, это самые главные праздники Православной Церкви. Четвертый ряд — библейские пророки со свитками, в которых написаны их пророчества. Пятый ряд — ветхозаветные праотцы. Адам и Ева, например, ещё Ной, Авраам, Моисей и другие. Завершается иконостас обычно иконой Распятия или Крестом Спасителя. В нашем случае — распятие. Иконостас находится на возвышении, называемом солеей, а центр её образует полукруглый выступ, именуемый амвоном, — брюнет подошёл неожиданно и сразу же начал пояснять строение отдела, скрестив руки за спиной. Голубоглазый слушал абсолютно молча и предельно внимательно, глядя то на объект пояснения, то на своеобразного экскурсовода. Вот так неожиданно, кое-кто соизволил выйти из тени. — Я, кстати, говорил тебе не ходить за мной, Коля. — А ты у нас чертовски умный, да, Федя? — блондин проигнорировал почти все слова о себе и уставший тон знакомого, потому что тот мог и не выходить из своего убежища, так что Достоевский сам напросился на компанию. Нечего тут возмущаться. — А что это такое справа и слева по бокам солеи? — Клиросы. Там поют певчие, — подросток заправил мешающуюся прядь за ухо и посмотрел в те места, о которых говорил собеседник. Эта обитель божья в каком-то роде была для него новой; строение отличалось от прежнего здания в Москве, но они все чем-то похожи, так что основные элементы может запомнить даже дурак. А живущий в этих стенах гений сможет запомнить за одну секунду. — Правда, мы ещё таковых не нашли. Полагаю, что это — дело времени. Ах, кстати, без чертей мне тут. — Хорошо, как скажешь, без чертей — значит, без чертей. Ой, раз уж мы об этом заговорили, ты и правда поразительно много знаешь, — голубоглазый был впечатлён знаниями темноволосого, но, если хорошенько подумать, оно и понятно: прожить всю жизнь со священнослужителем под боком и ничего не знать кажется нереальным, фантастическим. — Проведёшь мне экскурсию, а? Фиолетовоглазый кратко кивнул, хватая оппонента за руку и проводя дальше. Как быстро парень согласился ознакомить своего гостя с местностью, поразительно. И это он-то отказывал в просьбе пойти за ним? У Гоголя, если честно, от осознания такого ёкнуло сердце. То ли от неожиданности, то ли от удивления, то ли от чего-то ещё. Идти со знающим человеком было как-то легче и спокойнее: можно было спрашивать о строении церкви и интересоваться обитателями этого здания. Сейчас их было гораздо меньше, чем должно быть, но так даже лучше. А ещё среди малого «персонала» Коля пытался отыскать глазами отца спутника, но как-то не получалось, потому что он даже приблизительно не знал, как тот выглядит. А ещё быть с Фёдором очень приятно. Рядом с ним становится как-то спокойно, словно воздух пронизан умиротворённостью с потолка до пола. Они дошли до алтаря — самой важной части храма. На всех стенах были разноцветные фрески, изображающие моменты из Ветхого Завета, вокруг всё было светлым и даже чересчур ярким. На престоле, стоящем чётко посередине помещения, должно происходить… что-то. — Таинство Евхаристии, — Достоевский тяжело вздыхает, прикрывая глаза на несколько секунд, как будто стараясь сбежать из этой реальности. — Ты действительно пошёл сюда, не понимая, что тут к чему? — В основном, прошу заметить, я здесь из-за тебя, божественный мальчик, — пробубнил блондин, осматриваясь и щурясь. Слишком ярко, дайте солнцезащитные очки. — Когда ты научился читать мысли? — Считай, что я чистокровная ведьма, — брюнет, похоже, решил подыграть и понаблюдать за реакцией оппонента. Последний немного выше его самого, но не суть. — Ведьм сжигали на костре ещё в шестнадцатом веке. — Значит, мне уже парочка сотен лет, — Фёдор пожимает плечами, мол, «Неожиданное открытие, ничего не скажешь». Коля на это только смеётся. — Или ты не ведьма. — Так, о чём это я? Ах, да. Слева от престола — жертвенник, на нём приготавливают дары для таинства Причащения, — фиолетовоглазый продолжил рассказ в той же манере: монотонно, но почему-то завораживающе и увлекательно. Никто бы и не сказал, что они секунду назад шутки шутили. Феноменальная скорость изменения настроения. — За престолом, в восточной части, располагается Горнее место. На нём, в свою очередь, находится кресло для архиерея. — Ты же знаешь, что я половину слов не понимаю? — светловолосый чешет затылок, вздыхая. Оппонент смотрит на него снизу вверх как-то злобно, но в то же время снисходительно. Такое чувство, будто эти двое с детства дружат и полностью понимают друг друга, но нет, они знакомы от силы час. — Ну прости уж, я здесь не ради молитв. — Тогда зачем ты здесь? — Фёдор спрашивает серьёзно, при этом уходя через Царские ворота обратно в среднюю часть. Его спутник покорно идёт следом, всё ещё осматриваясь по сторонам. Достоевский подходит к кануну и останавливается. — Пришёл составить тебе компанию, ясно же, — Гоголь наблюдает, как фиолетовоглазый достаёт из рукава подрясника две свечи. Удобно. Интересно, что он ещё там хранит? — Боже, Федя, ты серьёзно? Брюнет молча кивает, протягивая новому знакомому одну свечу; тот неохотно, но берёт презент. Сын священника зажигает фитиль о пламя горящих на кануне свечей и, поставив свою на свободное место, переводит взгляд на голубоглазого. Парень понимает, что теперь его очередь, и внутри него что-то надломилось. За упокоение усопших ставят свечку на канун, да?.. Когда руки блондина освободились, Фёдор дёрнул его за рукав, заставляя посмотреть на себя. Школьник смотрит как-то отстранённо, его глаза почти что стеклянные, будто бы у куклы; Достоевский пока не понимает, с чем вызвано такое поведение у светловолосого, но действие продолжает. — Господи, Иисусе Христе, Боже наш. Ты сирых хранитель, скорбящих прибежище и плачущих утешитель, — подросток прикрыл глаза и сложил ладони в молитвенном жесте. Коля удивлённо покосился на собеседника, до конца не осознавая, что тот делает. — Прибегаю к тебе аз, сирый, стеня и плача, и молюся Тебе: услыши моление мое и не отврати лица Твоего от воздыханий сердца моего и от слез очей моих. Блондин резко берёт Федю за руку, тем самым останавливая его. Он не злится и не имеет что-то против молитв и просьб, но это зашло слишком далеко. Без понятия, с чего фиолетовоглазый вообще начал читать именно эти строки. Они вообще не подходят. Остановленный таким неожиданным способом удивлённо поднимает глаза на парня; Гоголь отрицательно кивает, нахмурившись.

Не надо, не делай мне больно. Достоевский покорно прекращает, понимая, что пересёк допустимую черту в попытках всё уладить. Кажется, какой-то очередной внутренний барьер его собеседника не даёт заходить на эту тему. Обитатель храма правда не знает, в чём дело. Наслышавшись проблем всяких людей — от старых до молодых — и приняв их к сведению, можно было понять, какие причины подталкивают определённого человека на посещение божьего здания. И Фёдор правда считал, что проблема голубоглазого в том, что у него умер родитель. Но, видимо, местный гений впервые ошибся. Его оппонент избегает темы, а значит это совсем точно ошибка. Возможно, мать или отец «Клоуна» ушли из семьи, а не были усопшими. Тогда это всё объясняет. — Прости, — худой берёт «приятеля» за руку и тянет за собой, к какой-то неприметной двери. Тот резко оживает, не понимая, куда это они, собственно, направляются, и игнорировать такое не стал. — Куда это ты меня ведёшь? — задал простой вопрос Коля, не прекращая идти следом. Так, это уже совсем странно. — У меня тот же вопрос, — парни внезапно останавливаются, а фиолетовоглазый резко отпускает чужую руку. Они поворачиваются, и Гоголь видит того, кого некоторое время назад искал. Это был мужчина с тёмными волосами и щетиной, высокий, статный и слегка пугающий. — Фёдор, не изволишь ли объясниться? — Я же готовлюсь к роли священника, отец? — младший Достоевский держался молодцом, говорил спокойно, но что-то было не так. Аура этого взрослого человека была угнетающей, и блондина сразу же накрыло назойливое чувство дежавю. Он уже чувствовал такое влияние раньше. От своего отца. — Вот я и хочу выслушать Колю. Так же он давно живёт в этом городе, будет полезно поговорить с ним. Священник какое-то время стоял, размышляя, но потом, милосердно улыбнувшись, кратко кивнул. Разрешение, значит. По спине голубоглазого невольно пробежали мурашки, а сам подросток чувствовал себя не в своей тарелке. Какие между отцом и сыном отношения? Почему ощущается такое напряжение? И эта улыбка… Будто бы натянутая, фальшивая. Чужая широкая ладонь легла на голову, взъерошив волосы, и Коля удивлённо поднял глаза на родителя нового знакомого. Последний гладил по голове обоих мальчиков и выглядел самым добрым человеком на земле. Что ж, тогда школьник просто поспешил с выводами? — Меня зовут Михаил. Приходи сюда иногда, мы будем рады постоянным посетителям, — служитель церкви добродушно улыбнулся. Снова кажется, что фальшиво. — И не забывай не поддаваться греху. Он ушёл, оставив сына и его собеседника в компании друг друга. Парни переглянулись, молча перекидываясь фразами в стиле «Что это сейчас было?» и «Точно ли всё в порядке?» В итоге Гоголь лишь пожал плечами, мол, «У каждого человека свои закидоны» и посмотрел на всю ту же таинственную дверь. Она выглядела вполне обычно; возможно, ведёт в подсобку или что-то в том же духе. — Вы оба так и не ответили на вопрос, — напомнил подросток, в ожидании скрестив руки на груди. По идее, он должен быть дома уже давным-давно, но в итоге шарахается по всяким там храмам и слушает рассказы об их строении, что, в общем-то, его вполне устраивает. И голубоглазый, кстати говоря, не запомнил ни единого слова. Вернее, уже все из них позабыл. — Мы идём в мою комнату. Ты же вроде умный такой, Декарта читаешь, а самое банальное не можешь понять и запомнить, — брюнет открывает вход на винтовую лестницу, жестом приглашая «приятеля» войти. А последнему много раз повторять не нужно: он проходит внутрь и задирает голову вверх, присвистывая. Нифига себе высота. Нет, оно так и должно быть, но всё равно потрясающе. — Иди уже. — Ты что, заточённая в башне принцесса? — высокорослый весело скачет по ступенькам, то пропуская одну, то нет, и успевает переговариваться с Фёдором. Тот лишь вздыхает иной раз. — Башня, афигеть не встать. — Посмотрим, как ты запоёшь на самом верху, птенчик, — за подобные изречения можно и отхватить, но Колю почему-то это не задевает, а умиляет. С чего это оппонент решил пустить в ход обращения в духе молодоженов, а? — Ох, чур я цыплёнок, — хохочет «Клоун», останавливаясь и дожидаясь визави. Фиолетовоглазый не спеша идёт следом. Он, кажется, ещё не привык постоянно подниматься и спускаться туда-сюда, так что уже выглядел уставшим. — А чего это ты за меня волнуешься, а, фиалка? — Прекрати давать мне такие странные прозвища, пожалуйста, — раздражённо откликается Достоевский, проходя мимо спутника и направляясь вверх по лестнице. Сам же начал и сам же попросил прекратить, странный какой. — Ты потратишь все силы, поднимаясь в комнату, это я тебе гарантирую. Так же могу пообещать, что отдохнуть тебе не дам. — Ты себя слышишь? Как смазливая девчонка, ей Богу. Хотя я-то понимаю, что ты имел в виду, — блондин с хитрой ухмылкой косится на «друга». — Господь Всемогущий, просто заткнись. К концу путешествия оба книголюба и правда выдохлись. Они просто сидели на последней ступеньке и тяжело дышали, уставшие и с растрёпанными волосами. Коля, вообще-то, верил в свою выносливость, но она его внезапно подвела. Нужно было время, чтобы вновь встать и войти в чёртову спальню Достоевского. И это самое «нужное время» — несколько часов, если верить ощущениям. Брюнет поднялся первым. Он, положив руки на собственные бёдра и слегка согнувшись, всё ещё не мог нормализовать дыхание, просто глядя в стену из тёмного кирпича. Следом поднялся Гоголь; без отдышки, без видимой усталости. Он просто смотрел в узкое окно на лестничной площадке и ждал разрешения войти. Без этого было нельзя: он в гостях, так что нужно соблюдать правила приличия. Через несколько минут Фёдор всё же повернулся к оппоненту с какой-то странной невозмутимостью. Подросток потянулся к рукаву подрясника и, пошарив в нём рукой, удивлённо замер. Дверь сейчас заперта, а открывается только с помощью ключа. А тот, в свою очередь, исчез. Гоголь, заметив такое замешательство и непонимание на лице собеседника, хитро улыбнулся, в который раз за день, а внутри так вообще ликовал. Он всю эту маленькую экскурсию гадал, что же этот непонятный человек держит в своём тайничке, а теперь, пока они поднимались и разговаривали, блондин с лёгкостью провернул невинную аферу: с помощью способности аккуратно забрал ключ и теперь держал его в кармане кофты. — Рад знать, что ты живой и испытываешь эмоции, — парень демонстративно достал «находочку» и покрутил в руке, заставляя вещь блестеть на солнце. В это время Фёдор выглядел крайне поражённым, но потом его лицо вновь превратилось во что-то крайне меланхоличное. — Не знаю, как и когда ты это провернул, но больше так не делай, — Коля кивнул, вставляя ключ в замок и несколько раз его поворачивая. Раздался негромкий щелчок, означающий то, что дверь открыта, и спутники вошли внутрь. Спальня была совсем маленькой и в форме полукруга из-за неудобной планировки. Небольшой шкаф, стоящий у единственной части стены без окон, был полукруглым, что, должно быть, жутко неудобно. Сами окна были узкими, но высокими, как и потолок, а вот кровать была… самой обычной, среднестатистической. Если верить слухам, то богослужители зарабатывают достаточно, чтобы позволить своим детям невиданную роскошь. Но с Достоевским, почему-то, всё было иначе. Комнатка была мягко говоря скромной и на добрую половину пустой. Голубоглазому это напомнило его дом; всё, что можно было продать — продавалось за любую цену, чтобы покрыть малый процент долгов и просто продлить существование на пару месяцев. У окна стоял стол с тремя встроенными ящиками, так же была парочка стульев с мягкой обивкой. Обоев в комнате тёмноволосого тоже не было: оно и немудрено — стены чисто кирпичные, без штукатурки или утепления. Наверное, жизнь здесь зимой покажется Адом. Зато к потолку нет претензий — открывается вид на балки и купол. Красота. — Все деньги уходят на благотворительность, — пожал плечами сын священника, сев на диван и положив ладони на колени. В который раз он уже мысли прочитал? Но даже сейчас он выглядел манерно и чопорно, словно примерный англичанин, но никак не русский. Таких людей блондин ещё не встречал. — Да и безгрешным людям нельзя желать стать богатыми. Это порочно и всё такое. — Ха-ха, знакомая песенка, — «Клоун» нервно смеётся, сев на стул к оппоненту лицом и спинкой, и сложил на последнюю руки. Ему ли не знать, что богатые люди не поймут таких бедных людей, как сам Коля? Социальное неравенство — штука известная, распространённая и, хоть и ужасная, но актуальная. И с ней приходится сталкиваться каждый божий день. — А ты так вообще считаешь? Уверен, что ты прочитал Библию от и до, ну, а сам как думаешь? Согласен с заветами и моралями? — Я… Ну… — Достоевский подыскивал в голове слова и аргументы, чтобы выразить свою точку зрения, но что-то не складывалось, не срасталось. Все аргументы рассыпались в пух и прах, а сам факт существования Священного Писания ощущался полнейшим бредом. — Не знаю, если честно. Понятно. Гоголь сразу догадался, что визави запутался. Возможно, ему навязывали точку зрения родителей, чтобы сделать этого ребёнка законопослушным и «правильным». Парень морщится. Удивительно, как быстро двое незнакомых людей нашли общий язык и «подводные камни» друг друга. Такого почти никогда не бывает. Нет, ну где ещё увидишь такое взаимопонимание спустя час-два после знакомства? Тем временем Фёдор выглядел крайне обеспокоенным таким поворотом событий в лице неожиданного вопроса. Конечно, по его лицу трудно судить о эмоциях и чувствах, но голубоглазый быстро приноровился. Даже удивительно как-то. Так легко не было ещё ни с кем. Даже с Пушкиным. Брюнет полностью лёг на кровать, тупо глядя в потолок. У него не находилось доводов к разговору, а высказывать своё истинное мнение так просто он не собирался. Любой дурак знает, что, доверяясь абсолютно или частично незнакомому человеку, ты очень сильно рискуешь остаться в дураках. И худощавый это понимал лучше, чем кто-либо ещё в этом здании. — Ты же в школу ходишь, да? — первым тишину нарушил, как это ни странно, юный гений. Ему чрезвычайно необходимо было сменить тему, чтобы больше не думать о святых, грехах и прочем вытекающем. Голова уже идёт кругом. — Расскажи о своих буднях. — Ну, в большинстве случаев или почти всегда я прогуливаю, — Коля пожимает плечами, мол, «Что поделаешь?» — А так… Старенькое здание, краска где-то слезает, половину старой стены растащили по кирпичикам, болты, скрепляющие парты и стулья, проржавели, кажется, насквозь. Обычная школа на уровне заброшенной деревни. Ничего необычного или весёлого — только скука смертная. — Старой стены? — фиолетовоглазый вопросительно изгибает бровь, переводя взгляд с балки под самым потолком на оппонента. — Ты про какую стену? — Про старую, — отвечает школьник, мысленно смеясь. Ну конечно, без знания предыстории фиг поймёшь, о чём вообще речь идёт. — Ну, смотри: раньше, когда этот город был людным, классы были битком набиты людьми. Полноценные четыре класса по тридцатке каждый. Был дополнительный класс-сарай для технологии, пристроенный к основному корпусу, а в школе — бассейн. Потом народу изрядно поубавилось: кто встретил Смерть, кто уехал по столицам и крупным городам, что и сейчас не является удивительным явлением, а кто вообще умотал в другие страны. Надобность в пристройке отпала, её частично снесли, оставив только основы фундамента. Вот о нём идёт речь. Все, кому жалко денег на малое количество кирпичей, но так же и не ленив — таскают старые материалы оттуда. За это, конечно, завучи и директор могут уши надрать, но того стоит. Сейчас фундамента вообще не видно — всё спёрли. — Удивительно… — прошептал Фёдор, прикрыв глаза. Он всегда понимал, что город, в который они с семьёй переезжают, будет маленьким и жителей тоже будет мало. Но парень мог только предполагать, что историй у людей будет достаточно, что даже здесь жизнь кипит и бьёт ключом, но не гаечным. Значит, тут тоже бывает весело. Гоголь внимательно смотрел на собеседника. Тот словно сошёл с какой-нибудь картины; неясный, далёкий, даже туманный, но такой реальный и близкий, ощущаемый очень чётко. Но всё же будто бы нужен не один день, чтобы понять его суть и то, что он хочет донести до тебя. Но ведь в жизни не бывает иначе, верно? Подросток поймал себя на мысли о том, что он смотрит, нет, пялится слишком долго. Вернее непозволительно длительное время. Ой, да к чёрту, смысла не меняет. Рассматриваемый объект, скорее всего, заметил это, но либо усердно игнорировал, либо просто делал вид, что не замечал. Оно и к лучшему. — А ты? Как учишься ты? Не похоже, что твой отец слишком лоялен для школы, — озвученный факт заставил Достоевского неосознанно распахнуть глаза. Чёрт, а ведь верно подмечено. — Хэй, хэй, спокойнее, я же не осуждаю. — Я учусь на дому. Мой отец — весьма образованный мужчина, да и я не настолько идиот, чтобы ничего не понимать, так что проблем нет, — брюнет размышляет, но, к счастью, не вслух. А этот Коля, оказывается, занятный человек, нужно будет последить за его особенностями и привычками. Да и, действительно, пора бы уже начать «знакомиться» с здешними обитателями. — Ещё вопросы? Гоголь хотел ещё что-то спросить, но он не успел даже рот открыть; дверь открылась, а глаза школьника моментально округлились. В комнату, держа пакеты в руках, зашёл тот, кого никто не ожидал. В голове пронеслись флешбеки, далеко не самые приятные и радостные, а блондин сжал древесину спинки так, что она слегка хрустнула. Что он здесь делает-то? — Господин Фёдор, я принёс чай и закуски, как и договаривались! — серебряновласый радостно улыбался, демонстрируя подарки. Но стоило ему заметить постороннюю личность, как улыбка с лица пропала, а сам парень выглядел встревоженным и хмурым. — Ох, Гоголь. — Гончаров, — блондин оскалился, поднимаясь с места. Ему хотелось вмазать этому придурку по лицу и продолжить прерванные разборки так сильно, что он забыл, почему вообще оказался здесь. А, что самое главное, кто позволил ему остаться. Достоевский удивлённо сел на кровати, посматривая то на недавно пришедшего, то на нового знакомого. Он сразу вспомнил недавний разговор с светлоголубоглазым. Так вот оно что. Тот самый светловолосый мальчик, с которым затевалась драка и которому Иван так безбожно отрезал волосы, это никто иной, как Коля. Тогда понятно, чего это они так взъелись друг на друга. Но обитателя церкви это не устраивало. Если эти двое начнут потасовку, то комната будет в дичайшем беспорядке, оба пострадают, и не дай Боже на весь шум поднимется отец. Тогда проблем не оберёшься… Нужно их остановить, пока не поздно. — Прекратите. Немедленно. Слышали, вы, двое? — брюнет немедленно вмешался в происходящее, чувствуя всеми фибрами своего тела нарастающее напряжение. Только этого не хватало. — Стоп, никаких драк мне тут. Оба конфликтующих выглядели озлобленно и раздражённо, учитывая то, что им так просто мешают драться и выяснять отношения, но в то же время они не стали испытывать судьбу и сделали шаг назад, друг от друга. Но теперь парни возмущённо смотрели на фиолетовоглазого, хоть и прекрасно понимали, почему тот останавливает их. Фёдор лишь тяжело вздохнул. — Господин Фёдор, этот человек — чистой воды посмешище, — пренебрежительно заметил Иван, фыркнув. Какой заносчивый, прям злоба берёт. — Хоть сейчас он и выглядит подобающе адекватному человеку, но, уверяю Вас, его общество — худшее, чего Вы заслуживаете. Достоевский хмурится. Коля сжимает руки в кулаки, его слегка потряхивает, но в целом он готов запросто прибить обидчика. И если бы не худощавый почитатель книг, то он бы так и сделал. — В то же время этот белобрысый, — в ответ на такое прозвище Гончаров скалится, а его оппонент мысленно ликует, что смог задеть этого выскочку, — отрезал мне добрую половину волос. Это вообще нормально? Мы в первый раз увидели друг друга! Он абсолютно неадекватен! Фёдор явно ощущал себя на месте судьи. У него есть две стороны, полноправные и правые, у них есть свои претензии и жажда расправы. Каждый не хочет отступать и желает победить противника. И брюнету нужно выбрать победителя и побеждённого. Психология человека — забавная штука. Надави на рычаги, и личность будет вынуждена сдаться тебе, сломить свой дух и подчиниться. Но сейчас это не было чем-то весёлым. Нужно выбрать кого-то из двух приятных тебе людей, и это невыносимо сложно. Фиолетовоглазый делает глубокий вдох и шумный выдох. В этом решении ошибка недопустима; испортить себе жизнь одной лишь фразой очень легко, а восстановить — возможно, но трудно. И всё же. — Это просто волосы, — голубые глаза удивлённо расширились, глядя на Достоевского. Последнего пробрал мандраж и немного лихорадило, но виду он не подавал. — Успокойся. Он неожиданно переметнулся на сторону соперника. Гоголь был удивлён, нет, шокирован такой фразой и вообще ситуацией в целом. Почему Федя так поступил? Всё это время, проведённое с брюнетом, казалось одной из самых весёлых и радостных вещей в жизни, но почему это приняло такой неожиданный оборот? Ну конечно, он просто не понимает, что это не только волосы, это — воспоминания. Это не что-то, что можно спустить с рук. Это то, за что нужно делать выговоры; мелкое хулиганство в лице испорченной внешности и вреда психическому здоровью. Это гораздо серьёзнее, чем кажется на первый взгляд. Хотя, многие не замечают чужих проблем. Фёдору этого не понять, а значит Коля ошибся с выбором человека. Всё хорошее впечатление сразу как-то улетучилось, а парень стал серьёзным. Он, несомненно, чувствовал себя брошенным, покинутым и очень одиноким. Даже преданным в какой-то степени. Но блондин не злился: всё было ясно заранее, им никогда не найти общий язык. Это всё ещё два незнакомых человека. Обида почему-то разъедала сердце, словно какая-то сверхсильная кислота, и эту жгучую, острую боль невозможно было унять. — Что ж, прошу прощения за то, что потревожил, — подросток попытался выдавить из себя улыбку, но получилось криво, фальшиво. Да и какая, к чёрту, разница? Голубоглазый, не дожидаясь ни ответной реакции, ни приглашения покинуть помещение, вышел из комнаты, захлопнул за собой дверь, быстро спускаясь по лестнице вниз. Некоторые навязчивые мысли вновь всплыли в голове, но Гоголь не мог адекватно думать. Голова затуманена неприятными ощущениями лжи и непонимания, а тело само по себе идёт дальше. Ноги подкашиваются и не держат, руки дрожат, и Коля в один момент чуть не падает, но вовремя опирается о стену спиной, пытаясь хотя бы частично прийти в норму. На улицу он всё-таки выходит. Свежий воздух отрезвляет и возвращает к реальности, а школьник теперь может нормально поразмышлять. Он спускается с холма; осторожно, чтобы не упасть, но достаточно быстро, и параллельно прокручивает у себя в голове эту чертову фразу. Просто волосы, да? Голова закипает. Возможно, Достоевскому просто приятнее общество того кретина, Гончарова, но это не отменяет факт того, что серебряновласый — придурок и идиот. Больше об этом думать не хочется. Парень молча и как-то угнетённо идёт по улицам города ровно до дома. Он вновь проходит мимо пустынного сада, подходит к покосившейся двери и заходит внутрь. Отца нет; ушёл по делам, видимо. За очередным долгом. Коля проходит на кухню и открывает рюкзак. Ставит на столешницу пиво и уходит, прихватив свои вещи с собой. Чашка с утренним чаем всё ещё стоит на месте, никем не помытая, но сейчас нет настроения и сил для этого. Он уходит на второй этаж и запирается в своей комнате, опирается о дверь спиной и съезжает на пол, положив голову на колени. Неимоверно хочется заплакать, ещё больше — есть и спать. Подросток распускает волосы и тяжело вздыхает. Резинка Достоевского. Пахнет цветами и клубникой. Гоголь достаёт из рюкзака арахис со специями и, открывая пачку, начинает есть, стеклянными глазами глядя в потолок. Такая себе еда, но что есть. Когда и это «лакомство» заканчивается, парень поднимается и падает на кровать, закрывая глаза и почти сразу же засыпая. Он не спал уже сутки.