Peccatum

— Оказалось, что никто из нас не знал разницы между психологом и психиатром. После первой же фразы нас отправили в совершенно другое место, ещё и посоветовали съездить в столицу, так как там специалистов намного больше, нежели здесь, — вещающий тяжело вздыхает, подпирая щёку рукой и рассматривая вид за окном. Пасмурно, моросит дождь, прямо под настроение. — Хотим сходить к психиатру на следующих выходных. Ребята не спешат нарушать воцарившееся молчание, предоставляя подростку шанс выговориться о наболевшем. Эта, казалось бы бесконечная, борьба с самим собой продолжается уже несколько месяцев, конечно, пережить такое в одиночку крайне трудно, и никто не хотел осуждать за откровенность. Хорошо, что здесь нет надоедливых часов, которые абсолютно точно тикали бы слишком громко, нагнетая атмосферу. Нет, здесь было очень даже уютно, немного пахло деревом и краской, намекая на то, что помещение совсем новое, но разговор всё же завернул в какое-то неловкое русло. — Это всё хорошо, я рад, что ты решил вправить себе мозги и всё такое, — пепельноволосый ловит на себе парочку осуждающих взглядов, однако продолжает говорить, — но мы спросили тебя о том, закончилась ли реконструкция домика на дереве, а не в порядке ли твоё ментальное здоровье, — школьник получает локтём прямо в рёбра и болезненно ойкает, хватаясь за бок и шипя, словно озлобленная кошка. — Эй, за что? Я просто напомнил, о чём речь идёт! — Ты всё ещё кретин, — пухлый вздыхает, вовсе не злобно, с насмешкой, и возвращается к своим делам. Одна эта фраза моментально успокаивает оппонента и пресекает любые споры; что сказать, ему белобрысый доверяет. И как таким разным людям удалось подружиться? Середина ноября. На улице стало заметно холоднее, все без исключения перешли на куртки или пальто, не желая заболеть прямо перед началом зимы, и многое, чертовски многое изменилось с сентября. Оглядываясь назад, Гоголь неизменно думал, что ни за что на свете не приспособился бы к своей новой жизни, но всё прошло гораздо лучше, чем он себе представлял. Вся компания быстро привыкла к новому распорядку дня, даже Фёдор, которому школа была в новинку. Первая четверть прошла быстро и весело, они часто собирались в своём «тайном кабинете», вместе делали, ну, пытались делать домашнюю работу, обсуждали прошедшие уроки, обменивались ответами на предстоящие контрольные. Было и правда весело. Единственное, чего пока что не хватало — первый снег. Прошлую зиму эспер почти полностью пропустил, а ему так хотелось отпраздновать Новый год и Рождество с друзьями, так что он решил составить целый список планов на предстоящие три месяца. Осталось только выполнить. — Ах да, прости-прости! Совсем заговорился, надо же, — голубоглазый лучезарно улыбнулся и наконец отвлёкся от рассмотрения жилок на листьях. Как хорошо, что они хотя бы частично заслоняют постройку от холодных капель. — Мы, конечно же, закончили все работы. Крыша больше не протекает, пространства стало больше, каркас и полы надёжнее. Тут теперь и стол приличный, как видишь, — за этим самым столом Пушкин решал геометрию, почесывая затылок. Он не особо вникал в разговор, просто иногда слышал обрывки фраз и следил за тем, чтобы Ваня не ляпнул лишнего. Ни он, ни блондин не могут следить за тем, что они говорят, когда находятся в одной комнате, и адекватной части квартета приходится устранять все назревающие конфликты. Правда, за рамки дружбы все стычки всё равно не выходят, драки здесь под большим и строгим запретом, поэтому бояться за сохранность воздушного форта и чужих лиц не приходится. — Как по мне, выглядит супер. — Это так, — Гончаров сидел за столом и перебирал пальцами по стеклянной поверхности, наблюдая за происходящим. В последнее время он стал слишком внимательным к деталям, что не могло не напрягать. Николай иногда проклинал себя за то, что так откровенно палится перед друзьями, слишком долго наблюдая за тем, как объект его симпатии аккуратно выводит в чужой тетради формулы, грамотно объясняя решение задачи, и если Сашка ничего и никогда по этому поводу не говорил, то вот его другу только возможность дай — разнесёт в пух и прах. Это происходит и сейчас. — Слушай, давай выйдем на веранду, поговорим? — он мимолётно смотрит на Пушинку, понимая чужие недовольства. — Никаких драк, никаких оскорблений, обещаю. Просто поболтаем тет-а-тет. Светловолосый не спешит отвечать. Он выжидающе смотрит на своего товарища-физика, ожидая от того какого-либо ответа или совета, и обращается к визави только тогда, когда ему кивнут в знак согласия. О, тема разговора уже ясна, и, раз уж их надзиратель не против обмена любезностями за пределами зоны досягаемости правосудия, то почему бы и нет? Бывший москвич быстро смекает, что к чему, и, накинув на себя куртку, выходит за пределы домика на дереве, аккуратно перебираясь на другую ветку по верёвочному мостику. Гоголь молится, чтобы всё прошло гладко и, взглянув напоследок на висящее неподалёку зеркало, выходит следом. — Давай без прелюдий, — достаточно громко произносит парень, расставляя руки в стороны и балансируя. Холодный воздух пронизывает насквозь, заставляя мурашки ползти по коже, но эти ощущения десятиклассник умело игнорирует. Его собеседник вряд ли когда-нибудь скажет, что ему приятен этот странный мальчишка, а если и скажет, то нагло соврёт. — Чего ты от меня хочешь? Признания? — Мне не нужен твой каминг-аут, Коля, я лишь хочу убедиться, что ты не совершишь глупых ошибок, — Иван указывает на одарённого пальцем; лицо невозмутимое, абсолютно без эмоций. Кто-то удивлён? Он пробыл рядом с фиолетовоглазым слишком долго, чтобы не перенять некоторые привычки и особенности поведения. К сожалению, в эмоциях приезжий разбирается гораздо лучше, чем его друг детства. Ничего от него не скроешь, чёрт возьми. — Только не делай вид, что не понимаешь, о чём я. — О Достоевском, конечно же, ни о чём другом ты думать не можешь. — Он был моим лучшим другом на протяжении долгих лет, — резко прерывает длинноволосый, хмурясь. — Не думай, что одно лишь твоё появление может резко всё изменить. Я знаю его гораздо лучше, я вижу то, чего не видишь ты, я был рядом в такие трудные моменты, о которых ты даже не догадываешься, и я рядом до сих пор. Несмотря ни на что. Даже на мнение таких, как ты, — «Клоун» резко останавливается. Почему фразы вдруг стали такими серьёзными и толковыми? Ваня никогда не производил впечатление умного и смышлёного парня за пределами школы, но вдруг он стал абсолютно другим человеком. Где та личность, что хвостиком ходила за сыном священника? Где наивность и излишний оптимизм? — Ну да, ты, конечно же, думал, что я тупой и ничего не понимаю. Как же иначе, — ступор. Гончаров грустно улыбается, положив руки на деревянное ограждение веранды, и вздыхает. — Чтобы защитить того, кем действительно дорожишь, пойдёшь на самую извращённую ложь. Тебе это знакомо, не так ли? — Ты притворялся, — до сироты вдруг доходит, что предыдущий год был фальшивкой. Все фразы, сказанные странным задирой с ножницами, все действия, казавшиеся глупыми и нелогичными, слишком спокойное поведение после начала учебного года… всё, вообще всё! — Зачем тебе это? — Я хотел быть лучшим другом и надёжной опорой. Не пойми неправильно, мне правда жаль за то, что я отстриг тебе волосы в нашу первую встречу. Я не должен был так поступать, но ты вывел меня из себя, — Коля вопросительно смотрит в чужие глаза. — Потому что напоминал мне Фёдора. Знаешь, сколько усилий и времени я потратил, чтобы заслужить его доверие? Очень много. Он не доверял никому, ведь попросту не умел. И ты тоже не хотел идти на контакт, я просто устал от этого, — вздох. Как сложно ему было заводить знакомства? — Тем не менее, я здесь не для того, чтобы обсуждать мой опыт с тобой. Ничего личного, дружище, ты вовсе не плохой человек, я это уже понял, но тебе придётся остановиться. — Что? О чём ты говоришь? — блондин сделал шаг вперёд — осторожно, словно крадётся к жертве — и положил руки в карманы. Холодно. От плохой погоды или от волнения? — Я знаю, что ты чувствуешь. И, поверь мне, я прекрасно понимаю, как это больно. Но если ты действительно дорожишь вашей дружбой, ты должен сдаться. Хотя бы ради него, — Иван абсолютно спокоен. Нет сомнений, нет тревог, сплошные факты. Этот разговор пробирает до костей. — Мы можем и дальше делать вид, что всё в порядке, но обществу такое не по нраву. Знаешь, что будет в конце? Твоя влюблённость погубит вас обоих. Поэтому, прошу тебя, отступи, пока не поздно. Те слова не выходят у одарённого из головы. Даже сейчас, когда прошло уже больше месяца, когда время года сменилось, когда в школе не было уроков, обрывки диалога, всплывающие в голове в самое неподходящее для этого время, вводят в ступор. Подросток не жалеет о том, что тогда ответил. Это было сказано совершенно искренне, от всего сердца, и собеседник спокойно принял это, всё так же грустно улыбаясь.

Я не такой, как ты.

— И я не собираюсь убегать от своих собственных чувств. Это глупо и несправедливо по отношению к Феде, — длинноволосый подошёл вплотную к повелителю твёрдых пород и положил тому руку на плечо. — Уж извини. — Как знаешь, — белобрысый пожал плечами, казалось бы, полностью подчиняясь чужой воле. Он сдался уже давным давно, так зачем ему пытаться сейчас? — Но если ты сделаешь какую-то глупость — не говори, что я тебя не предупреждал. Какое глупое клише. И ведь надо же было сказать именно эту избитую фразу. Что, слов получше не нашлось? Можно было угрожать, отшутиться, устроить комедию, но в итоге всё закончилось как-то… печально, что ли? От таких мыслей даже тоскливо становится. Но чёрт, сложно не признать, что это было забавно! Притащить Пушкина и Гоголя в домик на дереве ради одного-единственного разговора по душам! Школьник усмехается и вертит в руках стеклянный шар; таковыми был увешан весь периметр комнаты, а через гладкую синюю краску можно спокойно рассмотреть все углы. Интересно, кто додумался поднять на дерево другое, хоть и искусственное, дерево? И, что самое главное, все подхватили идею и украсили маленькую ёлку игрушками, которые наскребли в самых удалённых частях своих жилищ. Кто-то притащил мишуру, кто-то — звезду на самую верхушку, ну и без причудливых игрушек не обошлось. Помещение сразу стало праздничным, нарядным, у всех было весёлое настроение. У всех, кроме самого Коли. — Да уж, сеансы у всевозможных врачей тебе не идут на пользу, — парень вздрогнул, резко поворачиваясь, и заметил, что над ним нависает никто иной, как объект обсуждения того старого разговора. — Совсем меня не слышишь. — Прости, Федь, — высокорослый подвинулся в сторону, освобождая в кресле-мешке место для товарища, и тот с удовольствием присел рядом, заинтересованно рассматривая чужое лицо. Никак не может научиться читать сложные и непонятные эмоции. — Долго ты пытаешься до меня достучаться? — Всего пару минут, не так долго, — темноволосый решил не томить и перейти сразу к делу. — Ты какой-то невесёлый, что-то случилось? Я чего-то не знаю? — о, много чего и очень долго, на самом деле. Что будет, если сын священника узнает, как ему врут прямо в лицо, говорят, что всё в порядке, когда на самом деле это не так? И, что самое интересное, как долго Коля сможет это скрывать? На словах такой смелый, а вот на самом деле… — Всё в порядке, я просто задумался, — парень откинулся назад и, скрестив руки на животе, снизу вверх глянул на Достоевского. Тот непонимающе хлопал глазами. Ох уж эти странные мальчишки, никак не поймёшь, почему они вытворяют непонятные вещи. — Лучше расскажи, как тебе наша крепость. Мы так давно не общались вне школы, я успел соскучиться. — Стоит ли мне напомнить, что всё это благодаря тебе? — смешок. — Это ты пришёл за мной в церковь во всём чёрном и в футболке с логотипом рок-группы. Знаешь ли, мне потом сильно влетело от отца, — парень заправил прядь волос за ухо, улыбаясь. О, ему эта выходка очень понравилась, чего не скажешь о богослужителях. — Честно говоря, он до сих пор запрещает мне с тобой общаться. Но просто посмотри, где я сейчас. — Нарушаешь запрет ради меня и улыбаешься? Вау, это что за изменения, верни-ка мне моего лучшего друга обратно, — он заслуженно получил хлопок по колену и рассмеялся. — Ладно, ладно, успокойся. На самом деле я очень сильно горжусь тобой. Рад, что ты постепенно привыкаешь к обычной подростковой жизни и типичным шалостям. — Да, я тоже, — эспер усмехнулся. — Возвращаясь к нашей основной теме разговора, хочу сказать, что вы хорошо постарались, здесь очень уютно. Я тут уже третий раз, но всё не перестаю восхищаться проделанной работой, — Гоголь крайне доволен таким ответом. Это место многое значит для него, здесь и дышится как-то свободнее, и никого постороннего не бывает, только проверенные лица. Сразу ощущается, что всё здесь находящееся — личное, не доступное для других. Да и просто проводить здесь время приятно. Особенно в праздник. Совсем скоро ребята разойдутся по домам, будут праздновать Новый год в кругу семьи, а днём можно спокойно посидеть вчетвером, поговорить о планах на будущее… Как здорово. Сашка и Ваня, которых заставили подготавливать фуршет, спорили о том, в какую тарелку лучше поместить чипсы, чтобы всем было удобно их брать, светловолосый, перемешивая оливье, тихо бурчал, что места у них нет, что не надо трогать упаковки, на что получал критичное «Всё должно быть идеально, как ты не понимаешь». Перфекционисты, что с них взять? Хорошо хоть, что парни не устраивают дискуссий по поводу и без в обычные дни, потому что слушать это на протяжении нескольких часов просто невыносимо. Лучше наблюдать за тем, как они тихо-мирно ходят рядышком и обсуждают новости класса, вот так идиллия. Низкорослый задумчиво посмотрел в окно. Шёл мелкий снег, до него и правда можно дотянуться, жаль только, что стекло мешает. Тишина, если не учитывать шум внутри домика, никого не видно, спасибо заброшенной улице, спокойно. В шумном городе такого не было. Все зимы подросток проводил взаперти, читал книги и не знал, что можно, оказывается, не только усердно учиться, но и веселиться. Такая большая компания для него — новый невероятный опыт, который резко контрастировал с привычным укладом жизни, что уж говорить о всевозможных развлечениях? Именно с ребятами он попадает в невероятные приключения, постепенно узнаёт то, о чём раньше даже не догадывался. И, хоть и пошёл уже второй год пребывания в этом чудаковатом городке, Фёдору впервые по-настоящему весело именно зимой, впервые хочется упасть в сугроб и больше не вставать, глядя на серое небо и ощущая снежинки на носу и щеках. Сейчас даже лучше, чем в прошлом году. Лучше, потому что… Из размышлений одарённого выводит резко поднявшийся друг. Коля, подмигнув и явно угадав ход чужих мыслей, приоткрыл окно и вытащил руку, наслаждаясь лёгким морозом. На пальцах оставалась влага от растаявших снежных кристалликов, из-за этого становилось немного холодно. Не сказать, что внутри, в отличие от улицы, было очень тепло, всё же они все ходили в тёплых кофтах даже в самом помещении, но свежий воздух — это свежий воздух, он никогда не бывает лишним. Брюнет поднимается, нерешительно подходя к собеседнику, и повторяет за ним. Одно маленькое действие, но так спокойно становится на душе. — Весной сюда не зайдёшь, — произносит блондин, слабо улыбаясь. Он тоже старается отогнать от себя все грустные мысли, чтобы не портить друзьям праздник. Пообещал, что будешь весёлым и хорошим другом — будь добр, выполняй и не отлынивай. Разговор школьник ведёт будто бы сам с собой, но на деле же понимает, что оппонент его внимательно слушает. — Какой бы хорошей ни была конструкция, как только холода отступят — начнётся водопад. Тут минимум утеплителей и сплошная древесина. В итоге всё затопит, придётся ждать где-то до лета, чтобы всё просохло как следует. Поэтому придётся придумывать альтернативы. — Мы можем встречаться у кого-нибудь дома или в кафе. На крайний случай есть школа и парки, так что не вижу никакой проблемы. — Эй, халявщики! — возмущений от Гончарова стоило ожидать, даже удивительно, что так поздно. Беседующие синхронно замолчали и оглянулись, глядя на то, как к ним приближается потенциальная угроза для жизни, но бежать некуда, они уже попались, придётся выкручиваться как-то иначе. — Вам что, очень тепло, что ли? Закройте чёртово, — тут даже «господин Достоевский» не решился поправлять, мало ли что скажут в ответ, — окно и идите помогать нам накрывать на стол! Мы тут горбатимся уже целый час, а они, видите ли, наслаждаются пейзажем! Возражения, конечно же, не принимаются. И, хоть никто особо не горел желанием прерывать свою невероятно результативную деятельность, пришлось уступить и присоединиться к приготовлениям, чтобы потом не получить нагоняй. Пушкин лишь помотал головой в знак сочувствия и вернулся к рюкзаку. Стоит ли говорить, что в это маленькое подобие на крутой бренд из пародии на кожу влезло столько еды, что чужие портфели просто не понадобились? Тут тебе и овощи, и пакет рыжих мандаринов, и детское шампанское, на которое кое-как уговорили Фёдора, так как тот в жизни подобного не видел, и даже складной ножик. Подобному богатству даже цыгане на рынке позавидовали бы, а лысый носит это, будто бы всегда так и делает — таскает продукты вместе с книгами по механике. Фиолетовоглазый сел прямо на пол и принялся очищать фрукты для канапе, а Коля, не найдя себе занятия получше, нашёл себе идеальное задание — налить в стаканы хоть что-нибудь из всего ассортимента. — Как-то тухло у нас тут. Еда, напитки и десерт — это, конечно, здорово, но какая тут атмосфера без какой-то болтовни под боком? Чего-то явно не хватает, — празднующие переглядываются, а потом с явным недоумением косятся на пухлого, так и спрашивая «О чём, блин, ты говоришь?» Ёлка есть, украшения есть, компания есть, что не так-то? Правда, необычно тихо, люди по праздникам включают телевизор и смотрят тематические фильмы весь день. Ну или слушают радио, если первый вариант недоступен. Погодите-ка… — Именно про это я и говорю, никто не говорит под руку всякую чушь, надо хоть радио включить, веселее будет. Песни, танцы, здорово же! — Можем притащить из дома стул, поставить на него Колю, и будет у нас свой домашний цирк на ножках, зачем заморачиваться? — белобрысый явно доволен своим подколом, а вот объект шуточек на эту фразу лишь недовольно шипит. Выступать в таком образе — не то, чем хочется заниматься тридцать первого декабря. Да и танцевать на возвышенности как-то не охота. — Ладно, ладно. Лично у меня нет никакого радио. Что, кто-то настолько осмотрительный, что притащил такую махину с собой? — Ну, вы удивитесь, если я? — объектом внимания вновь стал Александр. На этот раз он, как настоящий Дедушка Мороз из многочисленных детских сказок, достал из своего «бездонного мешка» небольшую колонку. Новенькая, с защитным окрасом, прямо-таки боевая. С такой и в бой, и в разведку, и под мину. — Сумасшедший. Праздничный обед прошёл великолепно. Было рассказано много историй из прошедшей половины учебного года, не обошлось без воспоминаний прямиком с лета, даже детство немного затронули. Подростки ведь не были знакомы в том возрасте, когда только ходили в детский сад, так что было забавно послушать неловкие истории. Наконец-то выдалось время обсудить поступление в вузы. Конечно, до последнего за их школьную жизнь экзамена нужно ждать ещё как минимум полтора года, да и заглядывать так далеко вперёд пока что глупо, ведь всё может ещё сто раз поменяться, но кто сказал, что нельзя немного помечтать? Как раз время обсудить, кто в какие города хочет поехать, с какой специальностью связать жизнь. Гончаров признался, что подумывает поступать в Нижний Новгород — не очень далеко, но и не так близко, как Москва, неплохой университет, где есть биохимические специальности, вполне неплохо. Столица — запасной вариант, почти что дом, только есть одна проблема: как поступить? Получится ли? Пушкин сказал, что только обдумывает этот вопрос, так что вариантов ещё куча. Для него не столь важно, куда ехать, главное, чтобы было интересно учиться. Остальное поправимо. И только Коля с Федей уверенно заявили, что решили поступать в Санкт-Петербург. Сложно, но возможно. Особенно если стараться. К вечеру домик на дереве начал пустеть. Первым, где-то через два часа после начала, ушёл Сашка; ему позвонила мама и сказала, что пора домой. Никто не спорил и не возмущался, все прекрасно понимали ситуацию, а потому расставание прошло быстро. Пожали друг другу руки, поулыбались, пошутили немного и всё, даже не затянули. Следом, минут через пятнадцать, ушёл пепельноволосый, потому что на улице уже постепенно садилось солнце и надо было успеть в другой конец города. Напоследок он метнул злобный взгляд в Гоголя, а тому и не нужно объяснений, чтобы понять смысл этого крайне «дружелюбного» жеста. Он предпочёл это проигнорировать. В конце концов, остались только двое. Прямо-таки игра на выживание, а не будничная встреча. — Ты разве не должен спешить домой или типа того, а? — слегка расслабленно интересуется светловолосый, прокручивая в руке небольшой свёрток — ребята подготовили друг другу небольшие подарки, а содержимое, таившееся под слоями упаковочной бумаги, оставалось неизвестным для получателя. Дома раскроет, нет никакой нужды заниматься этим на дереве. — Ну, знаешь, праздник всё же. Какой бы не была семья, обычно все собирается за столом в канун Нового года, это как… негласная традиция для всех семей мира, что ли? Не знаю, не разбираюсь, — шпала делает небольшую паузу, чтобы подумать и ещё раз осмотреть Достоевского с ног до головы, а затем продолжает. — Хотя, я бы при твоих-то обстоятельствах тоже никуда не спешил. — У меня нет никаких определённых планов на вечер. Не помню, когда мы вообще что-либо нормально отмечали. Скорее всего отец вместе с прочими служителями будут устраивать «представление» для прихожан, а моя мать ждёт на ужин семью Алисы, — он подпирает щёку рукой и тяжело вздыхает. Николай с нескрываемым любопытством косится на друга и совсем не понимает, почему тот так недоволен подобным раскладом. А брюнету много намёков не надо, он моментально понимает чужое удивление и спешит поскорее ответить на возникшие вопросы. — Не подумай, к самой Алисе я отношусь нормально. Может даже — как вы это зовёте? — дружелюбно, но я совсем не горю желанием знакомиться с её родственниками, не хочу проводить время в кругу взрослых, при этом притворяясь послушным и правильным, только по их личному мнению, конечно же, ребёнком. Для меня это ещё сложнее, чем научиться понимать эмоции окружающих. Знаешь, я могу быть собой только с вами, ребята. С тобой я настоящий, — парень поднимает на оппонента взгляд фиолетовых глаз и улыбается. — А с ними — нет. — Ты мог бы пойти со мной, — высокорослый даже сообразить не успевает, а слова уже слетают с языка, и предложение звучит как-то чересчур громко для воцарившейся тишины. — Всё равно Сергея, скорее всего, пока нет дома, да и он был бы не против твоей компании. Ты мог бы остаться у нас с ночёвкой, одолжить тебе одежду — не проблема. У темноволосого от удивления округляются глаза, вид слегка потерянный и совсем чуточку милый. Глазами он пытается сфокусироваться на одной точке, но только бегло рассматривает стены, не зная, куда деть взгляд. Но думает он отнюдь не медленно, нет, ответ был готов уже тогда, когда Гоголь сказал первую фразу, да только озвучить его подросток не решался. Он очень хотел бы согласиться, одна идея звучит слишком весело и слишком заманчиво, чтобы вот так просто от неё отказаться. Но он сжимает руки в кулак до белых костяшек, сдерживается, чтобы не закусить губу, и вдруг отчётливо ощущает разъедающее чувство где-то в груди. Нельзя. — Я бы очень хотел пойти. Было бы весело, я уверен. Но, к сожалению, я должен присутствовать на этом ужине. Иначе мать будет называть меня «позором семьи», а мои желания — неподобающим поведением. Ей же плевать на то, чем я хочу заниматься. Поэтому… Прости, я вынужден отказаться, — Фёдор поднимается с места, разминая спину, и вновь обращается к визави. — Проводишь меня до дома, пожалуйста? Если ты не против. Длинноволосый, до этого смущённый и выбитый из колеи таким ответом, мгновенно встаёт и натягивает свою фирменную улыбку. — Да, конечно. Какая токсичная семья. Психологическое давление иногда доставляет даже большие неприятности, чем физическое, человек попросту может отказаться от своих интересов и увлечений в угоду семьи. Это неправильно, родственники не должны решать чью-то судьбу, не должны указывать, что делать, а сам подросток должен чётко понимать, что ему пытаются навязать чужое мнение. К сожалению, осознать это порой бывает гораздо сложнее чем кажется со стороны, а потому нужен кто-то, кто укажет на это. Но здесь случай куда тяжелее, ведь Федя — не дурак, он прекрасно понимает, что происходит вокруг него, но просто не может ничего изменить. Ему для собственного же блага не стоит высовываться. Коля понимает. Понимает, а потому ничего не предпринимает, хоть и хочется. Они спускаются с домика на дереве, выключив за собой свет и сложив мусор в отдельный мешок, который решено было нести до самого бака, закрывают за собой вход на крепкий металлический замок и пытаются выбраться на дорогу. Получается так себе — вокруг сугробы, хоть и сравнительно небольшие, но в снег затягивает очень даже здорово, мало не кажется. Благо, есть небольшая неприметная тропинка, вернее набор глубоких следов, по которым можно хоть как-то ходить, потому что других вариантов неподалёку не наблюдалось. Конечно, было бы здорово выбираться на санках или типа того, но ни сил, ни их самих не было. Достоевский всё смотрел на небо, восхищаясь снегом. Длинноволосый с радостью сказал бы, что он тоже восхищается великолепным пасмурным небом и изящными снежинками, но его взгляд прикован совершенно к другой картине. Вы когда-нибудь видели человека, которому бы такая непогода шла к лицу больше, чем худощавому? Лично Гоголь — нет. Он старательно отводит взгляд, не желая особо выдавать себя и своё сердце, которое разогналось до каких-то бешеных скоростей, но тут и риска-то не было, собеседник просто не поймёт, что значат все эти косвенные взгляды, а если и поймёт, то дойдёт максимум до банального «Ой, да он просто наблюдает за мной». — Неужели ты правда не замечал окружения, пока нянчился с больным мной? Правда, что ли? — Коля позволяет себе отпустить острый комментарий, параллельно выкидывая чёрный мешок в мусорный бак. Что ж, одним делом на вечер меньше. — У тебя была целая зима, а ты даже не заметил, что она наступила? — Ну, я потратил её на тебя, приспособление к новой жизни и на Гончарова. Я проводил много времени с его семьёй, особенно с бабушкой. Святая женщина, про выпечку вообще молчу, — одарённый понимающе кивает. Дети со всего города, особенно те, у кого старших родственников не было, хвалили эту милую женщину сначала за характер, затем за стряпню. Некоторых даже угощали тортом на день рождения, таких считали избранными. Эх, весёлое детство. — Всё в порядке, впереди ещё минимум шестьдесят лет, успею насладиться погодой. Самому-то не обидно, что потратил целых три месяца практически впустую? — Жалко, конечно, — школьник неосознанно ускоряет шаг. Тормошить прошлое — последнее, чего ему хочется в этот день. Он должен быть идеальным с рассвета до заката, нет места боли и сожалениям. Но, видимо, такие темы будут мелькать в разговорах ещё некоторое время. — Поэтому я решил, что возьму от этого года всё. Выполню все планы, оторвусь, чтобы больше не жалеть о потраченном зря времени, возможно, исполню пару желаний, как получится, — какая наглая ложь. Большинство из них невозможны по определению, разве что не прибавить для смелости алкоголь в кровь, а так даже можно не мечтать. Но не может же он признаться своему лучшему другу в любви, верно? — Во всяком случае, не хочу думать о том, что было раньше. Конечно, без прошлого человек — не человек, но сейчас я хочу сосредоточиться на будущем. Фиолетовоглазый разводит руками, у него возражений нет. На самом деле, подросток полностью согласен с таким выводом, нужно брать от жизни всё, чтобы умереть счастливым. Жаль только, что он не знает, как ему это сделать. — Звучит разумно. Пожалуй, нам всем нужно прислушаться к твоим словам, они весьма полезные, — больше никто ничего не говорит, да это и не нужно вовсе. В комфортной компании можно молчать, и это как раз-таки тот случай. Парни наслаждаются тишиной, окружающей со всех сторон, и углубляются каждый в свои мысли. Пока Фёдор не решается произнести ещё одну фразу. — Я немного подумал об этом, и мне кажется, что сейчас я «беру от жизни всё». Вы помогли мне узнать много нового и о себе, и о мире в целом. Этого нет в учебниках, и это действительно круто. — Это здорово и, что самое главное, правильно. Нужно быть счастливым и, ну, отрываться сейчас, потом этого может и не случиться. Мы вырастем, станем рабами этой прогнившей системы, будем подчиняться любым приказам, как безмозглый скот, стадо баранов, и за всей этой вуалью из лжи не будет света и истины. Или вообще умрём молодыми на какой-нибудь третьей мировой, не дай Боже. Ой, погоди, как ты к такому относишься? Есть же третья или какая-то там заповедь, где говорится «Не приемли имене Господа Бога твоего всуе», мне так можно выражаться? — эспер весьма заметно нервничает, оно и понятно — с этими правилами в религии сойти с ума можно. Стоит ли говорить, что запомнить всё, что диктует вера, чертовски сложно? — Ты действительно читал заповеди и Библию? — оппонент вяло отвечает, что приходилось изучать и такое, правда только от скуки, а не от большого интереса, на что Достоевский тихо посмеивается. Странный забавный мальчишка. Может, он ещё и процитировать сможет, кто знает. — Нет, я вовсе не против таких фраз. Ты не особо верующий, а я… Не помню, говорили ли мы об этом, но ты не думал, что русских детей крестят без их ведома? Они совсем малютки, ничегошеньки в религии не понимают, а их, можно сказать, насильно заставляют принять христианство. То есть, выбора-то особо нет, может, я в Будду уверовать хочу? Или в Аллаха? Или я вообще язычник? — Помнится, о чём-то таком мы говорили, но я не против обсудить это снова. А заодно и добавить, что часто наш, детский, выбор религии, не совпадающий с родительским, расценивается чуть ли не как предательство и измену Родине. Благо, я с таким не сталкивался, у меня в этом плане родственники адекватные были, так что я спокойно избегал походов в церковь и всего такого, — незаметно собеседники свернули на главную улицу, где уже вовсю ездили машины, даже быстрее, чем обычно, и люди торопились домой. На домах и деревьях висели гирлянды, мерцающие в полумраке и чем-то напоминающие светлячков, мимо то и дело проходили фальшивые Деды Морозы и Снегурочки, которые спешили к очередной семье, чтобы порадовать ребят и подарить им подарки, из некоторых кафе и ресторанов доносились новогодние песни, а кто-то из прохожих даже распивал спиртные напитки рядом с входами в магазины. Фёдор почему-то всегда думал, что здесь, в маленьком городке, тебя не может сбить машина, а потому всё время норовил перейти дорогу хоть и в положенном месте, но не в то время, поэтому блондин взял его за руку, молча намекая не рисковать. — Ты сегодня такой суетливый. Успокойся, сделай глубокий вдох и просто наслаждайся моментом. Ты ещё успеешь посидеть в надоедливой компании и устать от притворства, — Гоголь переходит на шепот, успокаивает своим голосом и заставляет полностью доверять. — Посмотри, как красиво. Как много прекрасного вокруг. Всё это через пару дней исчезнет, так что поспеши и запомни каждую деталь. Темноволосый затаил дыхание, восхищённо вглядываясь в картину праздничной суеты, в ледяные узоры на стёклах окон, в которых можно было разглядеть и ветки со снегирями, и метель в далёкой деревушке, и силуэт ночной Москвы, в звёзды, которых почти не было видно из-за ярких огней, в фары легковушек, в каждую витрину. Парень крепче сжал чужую ладонь сквозь ткань перчаток и, переведя взгляд на оппонента, слабо улыбнулся, выражая своё удовольствие таким маленьким жестом. Гоголь повёл его за собой, вперёд, к холму, через оживлённую толпу и веселье, ближе к не такой многолюдной, но всё ещё оживлённой дороге, ведущей к самой вершине холма. Удивительное дело: высокорослому не хотелось запомнить этот день таким ярким и великолепным, каким он и был, ему хотелось подарить все эти разнообразные эмоции своему дорогому другу, который, наверное, никогда не поймёт, что всё это не идёт ни в какое сравнение с ним, с маленьким сокровищем в одной такой же маленькой жизни. — Волшебно, — худощавый заворожён. Коля не меньше. Они не замечают, как преодолевают немаленький путь до пункта назначения, не замечают возвышающегося готического фасада, лишь стоят под берёзой и улыбаются, как настоящие дураки, наслаждаясь мгновением, секундой, мигом, превращающимися в новое воспоминание. — Спасибо. Одарённый, не выдерживая, заключает оппонента в крепкие объятия, зарываясь пальцами в растрёпанные от свежего зимнего ветра волосы и медленно вдыхая чужой запах, молчит, не решаясь что-либо сказать и испортить такой важный для него момент, а затем с удивлением чувствует, как чужие руки обнимают его в ответ. Николай не может сдержать глупой улыбки, ему сейчас настолько хорошо, что хочется стоять так целую вечность и не шевелиться, правда, и лишь здравый смысл где-то глубоко внутри заставляет остановиться на этом, не идти дальше, не провоцировать. Боже, боже, боже, как много всего он хотел бы сказать, как много слов рвутся наружу, но он не может, попросту не может дать волю своим эмоциям. Подросток запоминает это чувство, теплоту где-то в области сердца, вслушивается в чужое тихое дыхание, всматривается в окна, в которых горит свет, и слышит церковное пение, с ужасом понимая, что всё это должно закончиться совсем скоро. Сирота напоследок крепко прижимает к себе одноклассника и нехотя отстраняется, стараясь улыбаться так, будто ничего особенного не произошло, но его мир буквально перевернулся вверх дном. Глаза полны грусти, и если бы можно было разглядеть лицо напротив в этом полумраке, то брюнет обязательно бы всё понял, но на холме так темно, что видно лишь улыбку в тридцать два зуба. — Не знаю, за что, но всегда пожалуйста, Федь. — Спасибо за то, что появился в моей жизни. Достоевский прощается и нерешительно отходит. Он делает всего пару шагов назад, но у его собеседника уже всё внутри сжимается. Странно. Это не прощание, это простое «до свидания», они увидятся через день или через два, а может быть и завтра, но почему-то уходить совсем не хочется, хочется остаться, снова забраться на крышу, снова смотреть на звёзды и долго-долго разговаривать о всяких мелочах или о вечном до самого утра, забывая про сон, а потом завтракать вместе, и снова собираться всей компанией в домике на дереве, снова обсуждать последние новости и снова, снова, снова обниматься. Крепко и тепло. Но почему-то светловолосого не покидает ощущение, что этот год всё изменит, что так, как раньше, уже не будет. Жизнь не стоит на месте, происходят события, отношения с людьми, конечно же, тоже меняются. Хорошо это или плохо — никто наверняка не знает. — Федь, — тот смотрит вопросительно-выжидающе, словно понимает, что в таких случаях могут сказать. А голубоглазый медлит, думает о словах, которые вертятся на кончике языка, а потом усмехается сам себе и продолжает. — С новым годом. — С новым годом, Коля, — они какое-то время смотрят друг другу прямо в глаза, затем сын священника разворачивается и уходит. Он оборачивается только у самых дверей, смотрит на провожающего ещё раз и скрывается из виду, оставляя Гоголя наедине с собой. Он поднимает голову вверх, прикрыв глаза, и шумно вдыхает морозный воздух. У темноволосого были розовые от холода щёки, великолепная сдержанная улыбка и самые прекрасные в мире руки, дарующие лучшие в жизни объятия. Сейчас стало холодно и до мурашек по коже неуютно, школьнику не нравится оставаться тет-а-тет со своими мыслями, не хочется думать о плохом и тем более о том, как кое-кто дорогой сердцу проведёт остатки вечера. Блондин поворачивается и бредёт обратно в город, не разбирая дороги и не видя перед собой ровным счётом ничего. Окружающие его спешка и суматоха уже не радуют, нет тех положительных эмоций, что были полчаса назад, радостные лица случайных прохожих не вызывает никаких чувств, внутри как будто бы пустота, чёрная и вязкая. Магазины закрываются, все работники, которым не повезло со сменой до поздней поры, спешат теперь уже по своим делам. Людям есть, куда возвращаться. У людей есть уютный дом, любящая семья, хорошая работа и то самое будущее. У десятиклассника всего этого, по ощущениям, нет. Он решает свернуть с главной улицы, чтобы не видеть одиночек, собравшихся вместе в такой великий день, и неожиданно становится пустынно и тоскливо. В квартиру парень поднимается через лестницу с «нерабочей» стороны, устало стягивает сапоги и куртку, плюхается на диван и закрывает руками лицо. Есенин, как и предполагалось, всё ещё сидит внизу и болтает с мужиками-вдовцами, даже отсюда можно было услышать грубый смех, и, наверное, хорошо, что все блюда для новогоднего ужина приготовлены заранее. Хорошо, что Сергей не видит чужих слёз и не слышит тихих болезненных стонов и всхлипов. Эспер сжимает подушку до побелевших костяшек, утыкается в неё лицом, скрючившись так, как не сможет ни одна девушка, занимающаяся йогой, и не чувствует ничего, кроме разочарования и презрения к самому себе. Он так и не смог признаться в своих чувствах.