Peccatum

У самой земли крадётся туман, закрывающий от обзора даже фонарные столбы, дома, в которых теперь не увидишь ни одного светлого окна, невозможно разглядеть из-за этой полупрозрачной вуали. Солнце медленно окрашивает горизонт в тёплые жёлто-оранжевые оттенки, небо заметно светлеет, становится нежно-голубым с белыми вкраплениями в виде небольших облаков. От холодного утреннего воздуха слегка покалывают лёгкие. Приятные ощущения. Словно ты един с природой. И ни звука вокруг: будто бы ты сидишь в вакууме, а вне его тоже ничего нет — пустота, и никто тебя не тревожит, не о чем переживать, ты просто… существуешь. Ни один человек не потревожит твой маленький мирок, не разрушит хрупкое спокойствие. Но на самом деле весь дом просто спит. Все, даже самые крепкие подростки, которые чуть ли не клялись не спать до самого утра, погрузились в дрёму, разбрелись по разным углам и ушли с головой в уже пятый по счёту сон. Музыка затихла ещё два часа назад, за ней исчезли голоса, птицы тоже не щебетали, ни одной фразы, адресованной друг другу. Даже сверчки, оживающие ближе к ночи, предпочли сегодня молчать. Довольно тоскливо. Гоголь сидел на террасе практически всю ночь. Вся она уставлена горшками, в которых летом должны расти цветы. Но сейчас можно увидеть лишь голую землю, не добавляющую к атмосфере абсолютно никакой радости. Здесь спокойно, на небе есть звёзды, показавшие себя во всей их величественной красоте, и, что самое главное, никто так и не догадался выйти на свежий воздух, чтобы составить подростку компанию. Впрочем, никто их и не осуждает — в одиночестве и правда спокойнее дышится. Сразу вспоминаются карты, найденные на просторах интернета, благодаря которым некоторые одинокие светила складываются в созвездия. Какая же большая у человека фантазия! Составлять из мерцающих огоньков в небе разные интересные фигуры — это же надо додуматься! И ведь на каждую такую картинку найдётся своя история — миф, легенда, сказка или просто случай из жизни. Из таких моментов и берётся опыт. Этими мыслями парень пытался отогнать от себя воспоминания о том, как он впервые в жизни различил звёзды на крыше собственного дома. Угадайте, благодаря кому? Иногда мороз пробирал до самых костей, заставляя всё тело дрожать, поэтому приходилось подниматься с нагретого места и идти в комнату, как и было обещано, параллельно огибая спящих коллег по тусовке, но дальше порога светловолосый никогда не заходил. Он опирался спиной о дверь и медленно съезжал вниз, на пол, упирался лбом в колени и прятал взгляд. Лишь бы не смотреть прямо. Старшеклассник чувствовал себя виноватым; мало того, что он представлял себе их первый раз куда прозаичнее — сначала признание в любви, отношения, много времени вместе и потом, может быть, уже можно было бы зайти дальше, — так ещё и Коля буквально воспользовался беспомощным положением темноволосого. Конечно, могло показаться, что никто из них не против: Достоевский не сопротивлялся, а сам голубоглазый давно этого хотел, но кто же знает, что на самом деле было в юных головах? Ох, тут даже думать долго не надо, Фёдор не только доверять своему названному «лучшему другу» не сможет, но ещё и возненавидит, и будет абсолютно прав. Он даже имеет право больше никогда с блондином не общаться. Но Гоголь этого всего не хотел, правда. Признание — вот всё, что должно было случиться в эту злополучную ночь. Поцелуй? Может быть, но никак не это. Пять утра. Высокорослый тщательнее укутывается в огромную куртку, прямо по самый нос, и судорожно выдыхает, наблюдая потускневшими глазами за рассветом. Холодно, организм требует энергии, хотя бы один жалкий бутерброд, но мозг отказывается возвращаться в здание. Длинноволосый так накрутил себя, всю ночь повторяя в голове все эти навязчивые отвратительные мысли, что в какой-то момент даже перехотел жить. В какой раз он думает, что лучше бы Николая Гоголя не существовало? В сотый, кажется. Но не это самое страшное; самое страшное как раз то, что этим утром, через каких-то несколько часов или минут, состоится душераздирающий разговор. Парень не смог посмотреть на собеседника, когда тот безобидно спал в кровати, накрытый одеялом, а вы предлагаете вести светскую беседу, глядя друг другу в глаза, и объяснять свои чувства? Больные, что ли? А ведь за эту длинную ночь одарённый успел и решиться, и передумать, потом дальше по кругу, и вообще подумать о побеге в Москву. Так что по итогам? Он растерян и не знает, что делать. Вообще, хоть убейте. Такое красивое утро. Впервые во всех деталях виден рассвет, такой странный, совсем не похожий на закат. Энергетика абсолютно другая. Надо же было так испортить его. Эспер выпускает изо рта пар и смотрит, как он медленно растворяется в воздухе. По сравнению с ночью, конечно, теплее, но всё ещё морозит. Впрочем, это меньшая плата за содеянное. Деревянная дверь, ведущая на открытое пространство, со скрипом открывается. Коля от неожиданности дёргается, а потом замирает, не собираясь смотреть в сторону. Пальцы сжимают край куртки. Неспешные, тихие шаги, которые Гоголь узнает из тысячи, раздаются в метре от сидящего. «Любовники перенимают привычки друг друга». Глупое выражение, но, если задуматься, так оно и происходит. Блондин, сам того не замечая, начал присматриваться к деталям, подмечать мелкие особенности в окружающих его людях. Его жизнь кардинально изменилась за такое короткое время. И всё из-за одного-единственного человека. Молчание. Конечно, начать очень сложно. Слова застряли в горле, спутались между собой, не желая быть озвученными. Общая тема их разговора известна, но ничем это не помогает; всё ещё трудно даже вздохнуть в присутствии друг друга. Тяжело не поступать неправильно, а нести груз ответственности на своих плечах, тяжело предстать перед судом, когда прекрасно знаешь, что совершил. — Ты так и не пришёл, хоть и обещал, — начал новоприбывший, сделав глубокий вдох. В чужом голосе звучит осуждение; Достоевский встал прямо перед оппонентом, вынуждая, казалось бы, смотреть на него, но высокорослый так и не поднял глаза. — Я приходил. Наверное, ты не заметил, потому что надолго я не задерживался, а ты спал достаточно крепко, чтобы проснуться от тихого дверного щелчка, — подросток смотрит на свои замёрзшие руки, на ботинки, куда угодно, только не прямо. Сердце болит, его биение отдаётся шумом в ушах, заглушает мысли. Пауза длится слишком долго. — Зачем ты пришёл? — Зачем ты просидел здесь всю ночь? — Соблюдай очередь, — Николай усмехается, но отнюдь не весело. — Я первый задал вопрос. — Я думал, что мои причины вполне очевидны, чтобы спрашивать о них, — рационально подмечает собеседник, отходя в сторону. Констатирует факт: сплошные выводы и логика, чего и следовало ждать от юного гения. И светловолосый примерно понимает, чем тот руководствовался. Ах, было бы гораздо проще, если бы они начали игнорировать друг друга, а не начали разговор. Легче ли? Кто знает. — Я не могу оставить своего лучшего друга в одиночестве, когда его, что тоже вполне очевидно, преследуют самые отвратительные мысли, которые только могут возникнуть в голове человека. — Как ты… — Да по твоим красным и опухшим от слёз глазам, — наблюдательность всегда была его отличительной чертой. Скрыть даже самую маленькую деталь от такого внимательного взгляда невозможно. Тут нужно либо быть таким же гением, либо невидимкой. И ведь даже сейчас длинноволосый теряется. — Возможно, ты не хочешь смотреть на меня, возможно, не хочешь видеть изменения, но я вижу всё. А ещё твои мешки под глазами. Ты не спал всю ночь, и, возможно, половину ночи до этого. Ты на грани возможностей собственного организма просто из-за того, что мы сделали? — Это нихрена не «просто», Федь! Никогда не было «просто»! — одарённый срывается на крик, больно впивается ногтями в собственные колени, стараясь хоть как-то заглушить душевную боль, но не получается. Он теряет контроль над собой. Медленно, мучительно. — Возможно, со стороны и кажется, что это легко пережить, что случившееся ночью — одна маленькая ошибка, но я чертовски уверяю тебя, что это не так. Знаешь, как долго я улыбался, делая вид, что всё нормально, когда на самом деле умирал внутри? — подросток замирает, переводя сбившееся дыхание. — Правда в том, что я люблю тебя. Давно. И реагировать на эту ситуацию так, словно парочка друзей просто поиграла в тупую игру, для меня просто невозможно. Я отношусь к этому серьёзно, и понимаю, что первый раз должен быть по-настоящему обдуманным шагом. А не тем, что вышло у нас, — судорожный вздох. — Я проиграл и битву, и войну. Я не хотел заставлять тебя, потому что знал: твоими эмоциями всегда пренебрегали. Из тебя делали идеал, образец, эталон, но не живого человека, способного на ошибки. А я не хотел быть частью этого, потому что знаю, какое паршивое чувство наступает, когда все вокруг пользуются тобой, как игрушкой. Но я такой же. Я абсолютно такой же, я ничем не отличаюсь от твоих родителей. И это ужаснее всего: знать, что ты причинил боль самому дорогому для тебя человеку. Тишина. Кажется, что Достоевский даже не дышит. Он стоит, повернувшись лицом к визави, и не двигается. То ли его смутил сам ответ, полный горечи и каких-то слишком уж противоречивых чувств, то ли признание в любви, произнесённое так быстро, что не успеваешь сообразить. В этом молчании словно спрятана угроза; Коле не по себе, от ожидания самого худшего исхода по спине ползут мурашки, хочется спрятаться, сжаться. Но самое худшее он уже сказал, какой смысл теперь отступать? Туман, окутавший спящий город, постепенно и незаметно исчез. Небо стало ещё светлее, исчезли оранжевые тона, солнце полностью показалось над линией горизонта. Потихоньку начали просыпаться птицы, приветствуя радостным щебетанием новый день, всё такое радостное и беззаботное, что Гоголю кажется, будто бы он попал в абсурдный сон. Ну не могут же фон и диалог быть такими разными по настроению. — А я и не знал, что ты эгоист, — наконец произносит брюнет. Высокорослый резко поднимает глаза, впервые за всё это время глядя на оппонента, и чуть ли не ахает, в последний момент сдерживая себя и затыкаясь. Что это значит? Почему именно это выражение лица? Почему именно эти слова? — Ну надо же, ты обратил на меня внимание, — Фёдор улыбается мягко, снисходительно даже. — Позволь объяснить. Тебя беспокоит то, что чувствуешь ты, — эспер хочет возразить, но худощавый жестом просит его не перебивать и дослушать до конца. — Да, возможно, ты покрываешь это тем, что мне будет больно от твоих действий, но на самом деле больнее всего будет именно тебе. Ты не хочешь рисковать, тебе неприятно заставлять других чувствовать себя некомфортно, — говорит холодно, не размениваясь на любезности или мягкость, озвучивает то, что думает. Впервые в словах сына священника есть такая решительность. — Быть «неудобным для других» — вот, что тревожит тебя. Не мои мысли и чувства, а твои собственные переживания. И, конечно же, ты не размышляешь. Не видишь ничего странного или необычного в моих действиях и словах, про взгляды, в которых информации бывает гораздо больше, я вообще молчу. Но даже эти твои недочёты прекрасны. — Это не имеет никакого смысла, — Гоголь резко поднимается с места, смотрит на собеседника сверху вниз и в открытую спорит. — Разве ты не понимаешь, что речь идёт о тебе в первую очередь? О том, что моя любовь изначально не взаимна? О том, что я принудил тебя переспать со мной? — он постепенно загорается, сжимает руки в кулаки. Выслушивать обвинения после бессонной ночи, проведённой в самокопании — такой себе досуг. — Возможно, ты прав. Я эгоист. Но я не хочу обманывать себя, придумывать ситуации, в которых у нас всё получилось. Я не хочу пренебрегать твоими эмоциями, даже если от этого мне будет хреново. Ты хоть понимаешь, насколько отношения между парнями с любой точки зрения неправильны? Чёрт, да всё, во что ты верил всю свою жизнь, считает это грешным! — А почему я должен считать эти чувства неправильными? — спокойно отвечает фиолетовоглазый, а затем шумно вздыхает. Такой уставший вид мигом успокаивает блондина, заставляя его умерить свой пыл. — Я не считаю это чем-то неправильным. Любовь — это любовь, ты не можешь её контролировать. Привязываешься к человеку, хочешь провести с ним свою жизнь, защищать, быть рядом. Разве это плохо? — Федя замолкает на некоторое время, а затем продолжает. — Тебе не нужно говорить со мной так, будто бы я ничего не понимаю. Ты думаешь, что чувства — всё ещё загадка для меня, но за всё время общения с тобой я начал их понимать. И понимать довольно хорошо. Не нужно объяснять, почему тебе кажется, что я возненавижу тебя. Но позволь сказать: ты слеп на оба глаза, если действительно допускаешь такой вариант развития событий. — Что… О чём ты говоришь? — Ты думаешь, что у нас «ничего не может получиться». Но с чего ты это взял? — блондин замирает; кажется, до него только начало доходить, что именно Достоевский имел в виду, когда произносил предыдущие фразы. Он непонимающе уставился на визави, желая увидеть подтверждение своих догадок в чужих глазах. — Вижу, ты понял, что я пытаюсь сказать. Ты не допускаешь тот вариант, что я тоже могу испытывать такого рода чувства. Николай оседает на пол. В его голове слишком много вопросов, перед глазами всё расплывается, сливается в одну сплошную массу. Такие же чувства? Только на словах это звучит более-менее толково, но на деле — та ещё неурядица. Испытывай он влечение к своему же полу, всё было бы слишком удачно для высокорослого. Разве бывают подобные совпадения в реальной жизни? Ладно ещё книги, в них это было постоянно, но в настоящем мире бывает либо жалость, либо изначальное недопонимание. Темноволосый садится рядом, обнимая свои колени, и смотрит за чужой реакцией. Ему, сказать по правде, не слишком-то нравится этот разговор. Выяснение отношений проходит с дикими скачками интонаций, они то кричат друг на друга, то снова замолкают, и всё это пахнет крепкой такой ссорой, а парню бы не хотелось устраивать бойкот. Им обоим не хотелось бы. У оппонента серьёзное, задумчивое лицо; Фёдор мысленно усмехается, потому что он-то не ожидал так озадачить сверстника. И всё же хорошо, что парни могут просто обсудить всё, что между ними происходит. Это правильно, пусть и немного неприятно. — Я никак не могу понять, — наконец, после длинной паузы, шепчет одарённый. Он мельком смотрит на худощавого, а тот в ответ кивает, мол, давай, выскажись, я всё тебе объясню. — У меня в голове просто не укладывается. Ты? Любить парня? Да брось, это как минимум странно, — на чужом лице так и читается вопрос «Почему это?» — Да даже твоё воспитание. Разве тебе с детства не должны были вбивать в голову, что нужно любить противоположный пол, что нужно завести семью, нарожать детей и жить себе счастливо? — Мне и вбивали, — признался гений, глядя куда-то вперёд. Казалось, что он задумался о чём-то, что никак не касается темы разговора. Воспользовавшись моментом, Гоголь заметил, что собеседник накинул на плечи цветастый плед. Вообще, они впервые за долгое время разговаривают по душам. Подумать только: лучшие друзья, а всё же скрывали некоторые мысли друг от друга. Старшеклассник даже подумал, что всё это было напрасным, и надо было поболтать раньше. Возможно, в таком случае жизнь пошла бы по другому курсу. — Как ты мог заметить, я очень плох в следовании чужим приказам. Мне больше нравится думать и принимать решения самостоятельно, без указки. Хотя в какой-то момент мне и правда казалось, что я должен жениться, что должен присматриваться к женщинам. Но никто из окружающих не привлекал моё внимание так сильно, как ты, — он прикрыл глаза и положил голову на чужое плечо. Сердце длинноволосого пропустило удар. — Ты действительно особенный для меня, Коль. Я всегда чувствовал себя запертым в клетке, но ты освободил меня. Ты показал, что порой важно прислушиваться к своему мнению, важно поступать так, как хочется тебе, а не родителям или преподавателям. Благодаря тебе я наконец понял, что такое эмоции, — пауза. «Клоуну» хочется вставить свои пять копеек, но он понимает, что это ещё не всё. — Могу я быть откровенным? Я замечал твои взгляды. Они сильно отличались от взглядов Пушкина и Гончарова, в которых можно было увидеть лишь уважение. Твоё ко мне отношение сильно отличалось от того, что я видел вокруг себя на протяжении всей жизни. Эта… забота, эта ласка. Тебе действительно было не всё равно, ты интересовался тем, как я себя чувствую, что у меня на уме. Я чувствовал себя особенным, когда говорил с тобой. Впервые я почувствовал себя по-настоящему важным, настоящим. Я не хотел привязываться, боялся этого, не понимал. Но это оказалось не так уж и страшно. — Так ты заметил, что я к тебе не равнодушен, — с удивлением проговорил школьник. — Кто бы мог подумать… Нет, конечно, моё поведение было слишком очевидным, но я надеялся, что ты не поймёшь. — Я и не понимал, — усмехается подросток. — Очень долго не понимал. Возможно, потому что не знал, каково это — дружить. Не видел ничего подозрительного в твоих действиях, а если и видел, то думал, что так оно и надо. Меня осенило, когда ты лежал в больнице. Я чувствовал себя странно, но не мог полностью осознать, что конкретно не так. Мне нравилось проводить время только вдвоём, нравились твои комплименты, всё то, что ты делал лишь со мной. А потом заметил в тебе что-то похожее. Однако конкретного ответа на мои размышления не было, я получил его только сегодня. — Ты хочешь сказать, что… — светловолосый замер, не решаясь закончить фразу. Он просто не может сказать это вслух. Это точно происходит сейчас? Это не сон? Выглядит максимально нереально. — Что ты тоже мне нравишься? Что я смотрел на тебя таким же любопытным взглядом, а ты был слишком невнимательным, чтобы заметить это? — визави открыто смеётся, когда Гоголь смущённо отводит взгляд. Возможно, он и правда был слишком зациклен на том, что подобный исход невозможен. Возможно, ему и правда нужно было признаться раньше, а затем просто добиваться ответной любви. Возможно, ему изначально не хватало смелости. Нужно было проявить больше упорства? — Я не виню тебя, ладно? Мне самому трудно было сообразить, что я на самом деле чувствую. Я думал дольше, чем ты, и тоже не признался в этом сразу. Прости. — А Алиса? Я видел, как она спускалась со второго этажа перед тем, как я зашёл в комнату, — у голубоглазого от волнения дрожат руки. У него так много вопросов к брюнету, однако даже после такой небольшой дискуссии стало как-то легче. Надо же было настолько сильно накрутить себя. Так всегда и бывает, да? Реальность оказывается не такой страшной, какой ты её представляешь. — Вы постоянно общались, проводили время вместе… Как и мы с тобой. Хочешь сказать, что у тебя к ней нет никакой симпатии? Что между вами ничего не было? Достоевский открывает глаза и долго смотрит на небо. Рассматривает облака, подбирая слова, а его оппонент начинает нервничать ещё сильнее. Снизу, из открытых окон, слышны какие-то звуки; кажется, дом постепенно начинает оживать. Откуда-то пахнет табаком, и невольно вспоминается разговор про выбор сигарет. Перерыв на то, чтобы понять, что происходит внутри — штука полезная, бесспорно, но пауза тянется слишком долго. Хочется задать свой вопрос повторно, но фиолетовоглазый, вздохнув, всё же отвечает. Неохотно, вяло. — Ты уже получал ответ на этот вопрос. Сегодня и несколько месяцев назад. Я удивлён, что ты до сих пор задумываешься об этом, — старшеклассник в ответ на эти упрёки хмурится, укутываясь в куртку. Стало немного теплее. Или это просто атмосфера выручает? — Она хорошая. И как человек, и как друг, и как собеседник. Но в ней нет ничего особенного, нет чего-то, что способно меня задеть, впечатлить. Конечно, мне жаль, что у неё так много проблем в жизни, я общаюсь с ней, стараюсь поддержать, но не более. Ты знал, что у нас одна и та же загвоздка — родители? — сын священника усмехается. — Я никогда не думал об Алисе в том ключе, о котором ты спрашиваешь. Да и ей нравится другой человек. Нам друг с другом было бы скучно, мы слишком разные, — парни синхронно переводят дыхание. У Гоголя камень с души свалился, многие сомнения сошли на «нет». Получается, он думал о глупых вещах весь учебный год. — Вообще, ты прав: мы и правда болтали этой ночью. Она хотела признаться в чувствах тому человеку, а я подбадривал её. Никаких поцелуев, никаких отношений. Меня никогда никто из девчонок-то и не привлекал. Они относились ко мне так же, как и все остальные. Как я и сказал, в этом плане отличаешься только ты, и проводить время именно с тобой мне нравится гораздо больше, чем с кем-либо другим, — он вдруг улыбается, а Коля на долю секунды теряется. Когда это собеседник стал таким эмоциональным? — Мне нравится, что ты ревнуешь меня к нашим общим знакомым, это мило и всё такое, но прекращай, пожалуйста. Ни к чему хорошему это не приведёт, только поволнуешься зря. Подросток краснеет. Ему становится совсем немного стыдно за свои мысли, но, если подумать, он же не мог знать, что ревнует напрасно, верно? Они долго сидят бок о бок и молчат, просто наслаждаясь компанией. Как давно не было таких спокойных моментов, когда нет никакого недопонимания и можно ничего не говорить, отдыхая от суеты и повседневного стресса. Стало совсем тепло. Николай обратил внимание на небо, на птиц, перелетающих с дерева на дерево, на спешащих вдалеке людей. Город совсем проснулся и поспешил влиться в привычный ритм жизни. Каким бы не был масштаб населённого пункта, у людей всё же схожий план дня, везде присутствуют суматоха, поспешность, ответственность. От этого никуда не убежишь. В голове у Гоголя крутится последний, но не по важности, вопрос. Вообще, было бы ложью сказать, что он не думал об этом каждый день. Просто не было возможности сказать вслух. Конечно, хочется поскорее закончить этот разговор, расставить все точки над «i», но спешить одарённый не собирается. Он всегда жил в умеренном темпе, так зачем суетиться сейчас? К тому же, блондин ждал так долго, подождёт и ещё пару минут. Фёдор медленно поднимается с места, отряхивается и вновь пробегается взглядом по террасе. Поправляет спадающий с плеч плед и поворачивается к собеседнику, слабо улыбаясь. — Моё пальто в комнате. Сходишь со мной? Ты обещал, что вернёшься. «Ты обещал». А сколько вещей он вообще пообещал выполнить? Сотню, наверное. Многие из них голубоглазый не выполнил и никогда уже не выполнит, что, конечно же, не делает его прекрасным человеком, но конкретно это обещание он готов воплотить в жизнь. Старшеклассник медленно поднимается на ноги, надевая куртку нормально, как обычный человек. Достоевский поворачивается к двери, намереваясь зайти внутрь, но останавливается, когда визави, набравшись смелости, всё же озвучивает свой вопрос. — Федь, давай встречаться? Темноволосый неспешно поворачивается обратно к оппоненту. Сложно сказать, какие чувства отражает его лицо; даже Коля, который считает себя мастером в определении человеческих эмоций, не может точно сказать. Но это не что-то плохое, наоборот, слишком… светлое. Не в характере меланхоличного гения. Худощавый усмехается, удерживая зрительный контакт. — Давай, — Гоголь инстинктивно выпрямляется. У него внутри всё пляшет от радости и воодушевления, мысли очистились, стало легко. Наверное, фиолетовоглазый это прекрасно видит, а потому ласково улыбается в ответ. Только вот через пару секунд возвращается этот серьёзный взгляд. — Но. Вынужден уточнить, что я не знаю, как вести себя в отношениях. Я до сих пор полностью не разобрался в себе и своих чувствах, всё это слишком необычно, а потому хотел бы, чтобы ты не спешил и заодно не торопил меня, — он берёт длинноволосого за руку, поглаживая чужие пальцы, и прикрывает глаза. — Давай неторопливо плыть по течению вместе. — Я буду лучшим парнем на свете, — шепчет блондин. Фёдор в ответ тихо смеётся. — Я знаю. И это правда. Из их диалога понятно, что школьник не посмеет причинить боль тому, кого любит. А это уже заявочка на нормальные отношения, если их таковыми вообще можно назвать. Сын священника ведёт своего новоиспечённого партнёра за собой внутрь. В доме, по сравнению с улицей, невероятно душно, зато намного теплее. «Клоун» позволяет себя вести, концентрируясь на том, что их окружает. Коридоры, в которых подросток вчера пытался отойти от неприятных мыслей, не кажутся такими тоскливыми, наоборот, теперь всё светлое и чересчур яркое. Также он с удивлением отмечает, что основное действие снова происходит внизу; кто-то с кем-то спорит, снова слышна музыка, правда на этот раз она гораздо тише. Спутников никто не поджидает и не ищет — хорошая новость. Честно говоря, заряд социальной батареи приблизился к абсолютному нулю, так что вести ещё одну светскую беседу хотелось с трудом. Разве что поболтать со своими друзьями и узнать, как у них прошла ночь. Их компания ведь не собиралась вместе. В комнате светло. Кровать заправлена, шторы не мешают проникновению солнечного света. Окно открыто на проветривание, а потому дышится легко. Пока младший аккуратно складывает плед, Гоголь за обе щеки уплетает бутерброды с колбасой. Как же приятно подкрепиться! Теперь хотя бы есть силы на то, чтобы дальше существовать. Правда, хотелось бы попить чаю, но это может подождать до дома. Дом… Да уж, накопившаяся усталость теперь ощущается куда отчетливее, отсутствие сна даёт о себе знать. Впрочем, не удивительно, что все эти события так выматывают: попробуй тут пожить на нервах денёк-другой! Надо будет выпить таблетку от головы. Или лучше спросить у хозяина дома? Дверь резко открывается. Парни одновременно вздрагивают, поворачиваясь по направлению к источнику шума, а брюнет параллельно натягивает на себя забытую вещь. По правде говоря, ему тоже не терпится оказаться дома. Да, там Федю ждёт жестокий отец и, пожалуй, допрос с пристрастием, но всё это стоит того. Даже отпроситься на вечеринку было сложно, пришлось пустить в дело все имеющиеся навыки актерского мастерства и притворства, но всё же хорошо, что это мероприятие состоялось. Хоть и Михаил думает, что подростки просто учатся вместе. Наивно. Впрочем, не стал бы мужчина думать, что его обманывает собственный сын. — Вот вы где. Мы уж весь дом обыскали, а вы, оказывается, заныкались в самую дальнюю комнату. Черти! — ага, предположение светловолосого о том, что их никто не ищет, с треском провалилось под лёд, чудненько. Достоевский поправил воротник рубашки, и воспоминания накрыли его с головой. Почему-то у него по телу разливается тепло, когда он вновь думает о произошедшем. Запоздалая реакция, что ли? — Ну-ка, признавайтесь, чем это вы тут занимались? — Иван оживлённее, чем обычно. — Ну, мы… Эм… — Мы переспали, — спокойно произносит низкорослый. Такой равнодушный тон больше походит на его стиль, но Колю это вовсе не успокаивает. Зачем так открыто об этом говорить! Он хоть понимает, какую бурю провоцирует?! — Ах ты сволочь волосатая! — вопит Гончаров, мгновенно подлетая к бывшему однокласснику с кулаками. Тот пытается увернуться, но не может; его ноги парализованы способностью белобрысого. Приходится принять удар. Ну всё, понеслась звезда по кочкам, только потасовки для полного счастья не хватало. — Тебе понравились мои услуги парикмахера, что ли?! Готовься, следующая прическа, которая тебя ждёт — жгучее каре, ловелас хренов! — Умерь свой пыл, «Лучший друг по мнению Владимира Владимировича Путина», и отвали от моих волос! Хватит с меня твоих издевательств, отвянь уже! — парирует атакованный, выбираясь из холодных лап бетона и пытаясь отбиваться. Получается слабо; оппонент пресекает любые возможности для сопротивления. — Заткнись! Я ведь предупреждал тебя: никаких глупостей, пустоголовый! Несколько раз предупреждал! А ты что сделал?! Правильно! Всё точно наоборот! — Кочерга просто не может не ударить по бесящей его роже ещё разок. Слишком большое удовольствие. — Надеюсь, вы хотя бы использовали презервативы! — Использовали. Кстати, спасибо за них. Ты мне, — запинка, — нам здорово помог, — гений, мельком поздоровавшись со стоящим в стороне Пушкиным, подошёл к дерущимся и скрестил руки на груди, осуждающе глядя на друга детства. Голубоглазый выкрикнул что-то в духе «Так это твоё что ли, сволочь?! Теперь понятно, откуда у Феди резинки!», но тут же замолк, заметив чужой взгляд. — Ну что вы как дети малые. Прекращайте. Я ведь даже не сопротивлялся, какие у вас могут быть друг к другу претензии? Кстати, Ваня, ты избиваешь моего парня. — Парня? — Сашка с «задних рядов» от удивления присвистывает, а затем хохочет. Он подходит ближе, тоже желая быть важной частью разговора. — Вот это вы продвинулись в отношениях за одну-единственную ночь! Поздравления принимаете? Когда свадьба? Святоша отводит взгляд, едва заметно краснея, а Гоголь наконец-то вырывается из цепких лап своего злейшего врага, сразу же отходя в сторону. А то вдруг приспичит устроить второй раунд. Гончаров больше не делает резких движений, удивлённо хлопает глазами и непонимающе глядя то на одного своего друга, то на второго. Видно, что он тоже изрядно удивлён; что сказать, новоиспечённая пара сама до сих пор немного в шоке. Возможно, повелитель твёрдых пород хотел бы что-то спросить, у него наверняка целая лекция на этот случай подготовлена, но он молчит, не зная, с чего начать. — Свадьба тогда, когда будет новая Конституция Российской Федерации, — отшучивается высокорослый и принимается выталкивать своих товарищей из комнаты. Те, конечно же, возмущаются, но всё же выходят за дверь вместе с парнем. — Мы можем поговорить в любом другом месте, а мне ну очень хочется попить воды, так что давайте-ка спустимся на первый этаж. — Зачем пить воду, если можно пить чай? — вставляет своё слово лысый, поправляя рукав куртки. Он, как отвечающий за всю еду, с минуту размышляет о том, какие скудные запасы остались на кухне к этой минуте, что-то считает на пальцах, а затем выдаёт: — Там ещё должен остаться рулет с клубникой, который я любезно притащил, можем и его в ход пустить. Подростки единогласно соглашаются с этой идеей и дальше бредут по коридору, разговаривая о чём-то незначительном. А вот ночью были видны звёзды! Такие яркие, закачаешься! А вы слышали песни, которые крутили ближе к ночи? Вся попса закончилась, поэтому импровизированный диджей включил хиты нулевых. Весь танцпол сходил с ума! Такой контраст между темами. Ещё пару минут назад содержание было таким странным, откровенным и сложным для мгновенного восприятия, а сейчас снова можно болтать о всяких мелочах, которые играют чуть ли не самую маленькую роль в повседневной жизни. Коля рад, что всё вернулось на круги своя. Возможно, не в полной мере, кое-что всё же поменялось, но всё в порядке. Теперь всё точно в порядке. Достоевский незаметно взял старшего за руку, отвернувшись. Тот мягко улыбнулся, понимая, что для сына священника такие действия настолько необычны, что привыкнуть к новому будет довольно сложно, но брюнет всё равно пытается проявлять инициативу. Как мило. Да, «как прежде» уже не будет. Плохо ли это? Никак нет. — Рулет домашний, Саш? — неожиданно спрашивает он, крепче сжимая чужую ладонь. — Если твоя мама решила всех поразить очередным кулинарным шедевром, то у нас нет шансов выйти отсюда живыми. Нам башню снесёт. — В точку, мой дорогой друг, — взмахивает рукой пухлый, аккуратно спускаясь вниз по ступенькам. Остальные подростки идут следом, стараясь не отставать. Видимо, позавтракать более-менее адекватно хочется всем без исключения. — Её ведь нельзя отговорить, поэтому наделала бедная женщина сладостей чуть ли не на всю ораву. Кстати, твою похвалу я передам. Не удивительно, что ты, Коля, ей так понравился — послушный, просто жесть. Повезло тебе с партнёром, Фёдор. Он кивает. — Да, согласен. — Раз уж мы об этом заговорили. Ты почти не удивился, когда мы сказали, что теперь встречаемся. Почему? — и правда очень интересный вопрос. Эта тема в личных разговорах почти никогда не затрагивалась, что, признаться, немного странно: Гончаров-то в курсе. — И ты вообще не против, что мы, ну, одного пола? — Мне-то какая разница, с кем ты там встречаешься, — смеётся Александр. — Хоть с девушкой, хоть с парнем, хоть с голубем. Это твоя жизнь, твои решения. Моя задача — просто быть рядом и поддерживать, что все нормальные друзья и делают. Если ты счастлив, если это правда то, к чему ты стремился — хорошо, я принимаю твой выбор, и я рад за тебя, — Гоголь правда благодарен за то, что у него появились такие замечательные, понимающе друзья. Он всегда был один, но теперь… Теперь в жизни одного мальчика есть всё, о чём только можно мечтать. Что бы было, если бы они никогда не встретились? Если бы не стали зависать вчетвером? — А ещё Ваня рассказал про вас, так что я изначально был в курсе. — Кочерга, ах ты засранец! Хорошо, что перепалка дальше взаимных оскорблений не зашла. Да и позавтракали друзья более чем спокойно: поздоровались с другими ребятами, которые рано проснулись, обсудили планы на ближайшее будущее. Через парочку месяцев десятый класс уйдёт на каникулы, а потом всю параллель ждёт ещё один увлекательный год. До того, как ребята разбредутся кто куда, хочется столько классных идей превратить в реальность! Заглянуть в штаб, украсить его, вместе сходить на озеро и в лес… Можно снова съездить в Москву! Только на этот раз, пожалуй, стоит попросить Сергея взять ответственность за эту дикую компанию. И уговорить родителей Феди. И всё детально спланировать! Тогда можно рвануть не в Москву, а куда-нибудь ещё. И не на день, а, скажем, на неделю… Коля улыбнулся своим мыслям, глядя в небольшое окно. И правда, как же круто изменилась его жизнь. Ещё два года назад приходилось бороться с постоянными трудностями, переносить одиночество, выживать. А сейчас всё настолько хорошо, что не верится даже. Возможно, давно стоило попытаться что-то изменить. Хотя, сейчас тяжело вспомнить что-то плохое, однако это не значит, что его не было вовсе. Было. Из памяти никогда не сотрутся депрессивные периоды, никогда не забудется страх, ужас перед собственным отцом. Может, так оно и должно быть. Ведь не прочувствовав все недостатки жизни на себе, не сможешь насладиться счастьем в полной мере, да? — Ладно, ладно, ребят. Вы как хотите, а мне правда пора домой, — фиолетовоглазый в примирительном жесте поднимает руки вверх, делая ровно шаг назад. Ему пришлось рассказывать весь день с самого начала, чтобы парни наконец поняли, какой астероид пробил Землю насквозь и почему это лучшие друзья вдруг перешли на следующую ступень. Особенно тяжело было разговаривать с белобрысым — он же ходячая бомба, взорвётся и уничтожит всех вокруг. Для него такое решение оставалось непонятным, хоть и возражений не было. Странный он. Правда Пушкин быстро осадил товарища, отвесив несильный подзатыльник. — Не деритесь, нам не нужны кровопролития. Боже, — гений морщится из-за мыслей о том, как ему влетит уже на пороге церкви. Вся одежда пропахла сигаретами и совсем немного алкоголем, но Михаил точно почувствует неладное. Остаётся только Богу и молиться. — Мне конец. Хэй, — он обращается к однокласснику, стоящему в стороне, — Нам ведь по дороге, пойдёшь со мной? Провожу тебя, а то ты больно уставший. — Я так-то не против, но это я должен говорить, а не ты, — одарённый застёгивает куртку, а затем на прощание машет товарищам. Они останутся у Андрея, чтобы помочь прибраться после вечеринки. Понабрали добровольцев. — Ну, увидимся ещё. Они выходят на улицу и неторопливо бредут в сторону центра. Не сказать, что кто-либо скучал по свежему воздуху, как минимум Гоголю его хватило с лихвой, но всё же на открытом пространстве находиться приятнее, нежели в четырёх стенах. Идти до пивного магазина всего пятнадцать — как же удобно расположен дом Платонова, чёрт возьми — минут, прогулочка небольшая, зато приятная. Федя молчит. Его оппоненту тоже сказать нечего, все темы исчерпаны. Впрочем, молча тоже неплохо. Можно просто наблюдать за весной, расцветающей прямо на глазах. Забавно получилось, да? Время любви, и так удачно совпало. Думая об этом, голубоглазый пропустил момент, когда впереди показался знакомый фасад. — Пришли, — оповестил Достоевский, останавливаясь. — Тогда… Пока? Высокорослый обдумывает что-то, а затем наклоняется, вовлекая визави в нежный поцелуй. Не требовательный, мягкий, прощальный. Как и договорились, никакой спешки. Брюнет от неожиданности цепляется за чужой рукав; чувствуется несколько иначе, нежели под действием алкоголя. Великолепные ощущения, жаль, что длятся совсем чуть-чуть. Коля неохотно отстраняется. Чёрт, хочется ещё. — Вот теперь точно пока. Парень отходит назад, улыбаясь. Перед тем, как уйти, он позволяет себе сказать кое-что ещё. — Второй раз сделаем по всем правилам. Школьник смотрит вслед отдаляющемуся гению и улыбается. Как же он его любит.