;;;
Чуе очень больно смотреть на Дазая: он режет глаза об его острые черты лица, ранится об его скулы. Тишина твёрдая и такая непривычная — она тревогой шелестит в ушах, заставляет чёрные сгибы локтей чесаться, а кровь — плакать. Молчание оседает грузом на плечи, давит болью в затылок. — Куда ты собрался переезжать? — голос Дазая рушит тишину своим льдом, крошит её, как хрупкое стекло, и Чуя разбивается об этот холод. Он рефлекторно жмётся ближе к Тачихаре и переводит бегающий взгляд с него на Дазая и обратно. — Осаму, давай не будем, — неуверенно говорит Мичизу слегка срывающимся голосом, закидывая руку на плечи вздрагивающего Чуи. — Не будем?! — вскрикивает Дазай и сжимает гневно кулаки. Чуя вздрагивает всем телом и ощущает себя ребёнком, чьи родители разводятся. Это глупое сравнение, но в данный момент совсем несмешное. — Ты бы ещё за час до отъезда сказал, — он фыркает, — или минут за пять. Чего вдруг решил оповестить меня за целых два дня? — Слушай, я сам только недавно узнал, не разводи сопли. Внезапно позвонили из Осаки, предложили стажировку, и я не думал, что на моё объявление вообще ответят, — Тачихара убирает руку с плеча Чуи, перед этим напоследок крепко его сжав, и трёт уставшее лицо ладонями. — Я думал, что расскажу вам, мы напоследок устроим безумие и попрощаемся послезавтра утром в аэропорту. Не хочу я всех этих прощаний длиной в неделю, терпеть этого не могу. Дазай вскакивает с дивана, почти рыча, зло всплёскивает руками. — Я понимаю, но, блять, чёрт... — он переводит дух, собирает разбегающиеся мысли по крупинкам, тяжело и часто дышит, зарывшись побелевшими пальцами в свои волосы. — Ты мог бы сказать это как угодно, а не так, будто бы то, что ты уезжаешь из Йокогамы навсегда — это ничего, всего лишь пустяки. Блять, Мичизу. — Да что я-то? — Тачихара, тоже теряя остатки терпения, встаёт с дивана и, активно жестикулируя, пытается доказать свою правоту. — Ты знаешь и всегда знал, как я хотел эту работу! — А как же универ? — Да плевать я хотел на этот универ! Меня берут и без высшего образования, и я не стану херить свою жизнь и упускать шанс, старик. Эта работа — моя мечта, — он тяжело вздыхает. — Это не трагедия. — Ага, — Дазай скептически фыркает. Тачихара взрывается изнутри. Чуя тихо умирает от боли, вжавшись в угол дивана. — Блять, Осаму, дружба на этом же не заканчивается. Я буду писать тебе, звонить по скайпу и... — Да-да, так же, как Нобуко. Любовь и дружба на расстоянии, да? Вы оба за идиота меня держите? Ей я однажды поверил, а теперь ты. Катись, куда хочешь. Дазай быстрым шагом покидает комнату, и Тачихара крикнув бесполезное «Осаму» ему в спину, обессиленно падает на диван. Чуя дрожит осенним листом рядом с ним. — Тачихара, — зовёт он неуверенно и слабо. Мичизу поднимает взгляд на друга и пытается улыбнуться — выходит слишком неестественно, да и вообще, мягко говоря, паршиво. — Прости, Чуя, я не хотел говорить об этом так поздно, но и раньше не смог. Боже, ты видел, какую драму Осаму из этого сделал? С ума сойти. — Значит, всё, да? — у Накахары дрожит нижняя губа. — Чуя, — Мичизу опасливо косится на друга. — Ты не шутишь, да? Возьмёшь и просто уедешь навсегда? — Чуя, послушай, я же могу приезжать сюда. Во время отпуска, например. Я же не на край Земли уезжаю, в конце концов. Я не выезжаю даже из страны. Чуе нужно избегать стрессов, избегать истерик, но сейчас его очередь взрываться изнутри. — Ты не понимаешь, это всё не то! — кричит он. — Ты уезжаешь. Ты оставляешь меня, да? Оставляешь Дазая и вообще всё здесь? Вот так просто? А как же я и моя кровь? Она... — Чуя, прошу, не начинай, — устало говорит Тачихара. У него тень под глазами и бледные щёки. — С тобой всё будет в порядке. Осаму закатил мне пару истерик насчёт того, почему я не сказал ему о твоей болезни раньше, но он присмотрит за тобой, хорошо? Я тебя не бросаю, а он позаботится о тебе лучше, чем я. Сейчас я такой же бедный студент, как и ты, Чуя. — Нет, нет, нет, — Чуя мотает головой из стороны в сторону, зажимает уши руками. Он ведёт себя, как ребёнок, но ему откровенно плевать. Его единственный друг, единственная поддержка собирается уехать из родного города навсегда. Чуе никогда не нужна была его материальная помощь, ему просто нужен был его друг, его брат, а не вот это всё. И что теперь? Он спихнёт его на Осаму, которого тоже вот так легко бросает? — Вы с Дазаем как дети малые, — фыркает Тачихара. — Так похожи. Вы точно уживётесь. — Что? Ты серьёзно? Издеваешься? — Чуя, я вас не бросаю, перестань. Всё будет в порядке, и я вернусь к вам, вот увидите. Ещё не факт, что всё удачно сложится, ведь я могу провалиться и вернуться, — смеётся Тачихара. — Прости, — смущение сменяет гнев, и Чуя тупит взгляд. — Прости, просто я совсем не ожидал. И Дазай прав, ты мог бы сказать раньше. — Всё будет хорошо, вот увидишь, — говорит Мичизу и притягивает Накахару к себе. — Боже, ну что за дерьмовая трагедия, ей-богу, даже на Шекспира не тянет. Я же буду приезжать. Или вы приедете ко мне. Чуя беззвучно всхлипывает в плечо друга и бормочет: — Я за тебя рад. Очень. «Тебя все рано или поздно бросают. Потому что ты больной. Тебя никто не выдерживает».;;;
Прощального безумия устроить не получается: Дазай уходит, а Чуя, свернувшись беспомощным клубком на коленях Тачихары, пытается остановить кровь, утекающую из носа, утекающую из дёсен. Ему нельзя сильно волноваться, и Тачихара чувствует лёгкую вину за то, что они устроили с Дазаем. Чуя лежит, закинув голову на ногу Тачихары, и держит смоченный ватный тампон около носа. Он глотает кровь, и та медленно и тягуче стекает по стенке горла, и он знает, что потом его будет из-за этого тошнить и, возможно, даже вырвет, но ему всё равно. Он чувствует себя просто ужасно, он никогда раньше не прощался с друзьями. Это больно. Его лёгкие буквально рассыпаются от нехватки кислорода. — Может, всё-таки останешься? Не будешь уезжать? — в очередной раз спрашивает Чуя. Ненадолго становясь эгоистом, он тщетно пытается переубедить друга. Его голос насквозь пропитан тоской. — Ну, правда, ты же такой умный, ты сможешь найти работу и здесь, и как я буду в универе без тебя? Да я же сдохну просто, — он горько усмехается, убирает тампон из носа, осторожно шмыгает носом на пробу — так делать, кстати, тоже нельзя, но плевать — и морщится. — И как я здесь останусь один? А Дазай? — Не переживай об этом, — Тачихара тепло улыбается и кладёт ладонь на лоб Чуи, а в следующее мгновение неожиданно изменяется в голосе. — Как он тебе, кстати? — М, кто? — Чуя задумчиво оттирает запёкшуюся корочку крови с пальцев. — Дазай. Чуя застывает. Его спина дрожит, а руки холодеют. — Нормально, — осторожно отвечает он, возвращаясь к своему занятию больше из-за смущения, чем из надобности оттереть кровь. — Мы просто занимаемся с ним физикой и астрономией. — И как? Он хорошо объясняет? — Ага, — бросает Чуя небрежно и фыркает. — Но его космос взрывает мне мозг. Через неделю тест по физике, ну, ты знаешь, и я думаю, что смогу что-нибудь решить сам. — Я рад, — говорит Тачихара, лаская слух улыбкой в голосе. А потом молчит. — Тест, на котором тебя уже не будет, — тихо добавляет Накахара. — Чуя... — Ладно, понял, всё нормально, — Чуя вздыхает. — Ты знал, что у него есть девушка? — как можно непринуждённее спрашивает он, переводя тему. — Мы месяц занимались, а я только недавно случайно узнал. Чуе хочется стукнуть себя по лбу. Зачем он говорит именно об этом, господи, блять. Тачихара-то точно знает об Осаму всё, если не больше. А Накахара замечает всё, что у него находится перед носом, в самый последний момент. — Сасаки, что ли? — фыркает Тачихара, и Чуя косится на друга, приподняв голову. — Они уже года четыре встречаются, если это можно так назвать. Она уехала учиться в Сендай в прошлом году, поэтому они, вроде как, поддерживают любовь на расстоянии, — Тачихара показывает пальцами кавычки и кривится. — Но это же всё херня. — Как и дружба на расстоянии? — тихо спрашивает Накахара и мнёт неловко завязки на своей толстовке. — Чуя, — твёрдо начинает Мичизу. — Нет, это другое. Не надо, не начинай. — Ладно. Молчание затягивается вокруг них, но ненадолго. Чуя, переборов неловкость, прокашливается и говорит: — Но Дазай правда крутой. Он, кажется, гений. Тачихара гладит Чую по волосам и широко улыбается. — Гений только когда дело касается звёзд, а в жизни — тот ещё идиот, это я тебе говорю, — Чуя поднимает взгляд на Мичизу, и тот аккуратно, едва ощутимо, щёлкает его по кончику носа, и Накахара тоже расплывается в широкой улыбке. — Иногда я говорю ему: «спустись на Землю, чувак», потому что временами мне и правда кажется, что он живёт в космосе, среди звёзд. Инопланетянин грёбаный. — Он постоянно что-то говорит, а я ничего не понимаю, — говорит Чуя тихо, а Тачихара, закидывая голову, громко смеётся. — Как знакомо! Утомляет, правда? Чуя долго молчит, что-то вспоминает и обдумывает, а затем качает головой и говорит: — Нет. Совсем нет. Они с Мичизу остаются вот так ещё минут на двадцать, почти ничего не говоря. Тачихара треплет и путает волосы Чуи, а тот редко, играя, отмахивается. За окном быстро темнеет, и на небе, осторожничая, проскальзывают первые блеклые звёзды. Чуя, медленно поднимаясь, садится. А потом и вовсе встаёт с дивана. Голова всё ещё кружится, как карусель. — Чуя, — зовёт друга Тачихара. — Всё будет хорошо, слышишь? Серьёзно, не нужно паниковать и думать только о плохом. Думаешь, Дазай просто так тебе про космос трещит? Он пытается тебя отвлечь от твоих херовых мыслей, от которых ты никак не можешь избавиться, — Тачихара снова заботливо треплет Чую по волосам, заправляет кудрявую прядь за ухо и поддерживает за плечо. — У тебя слишком много тараканов, Чуя. Вот, что на самом деле убивает тебя, а не твоя болезнь.***
Чуя ранимый. Он пропускает весь негатив через себя, впитывает его, словно губка, и вся эта дрянь мучает его потом ещё долгое время. Оседает серной кислотой глубоко в душе, застревает в лёгких, мешая свободно дышать. Он боится. Он переживает. Переживает всё это. Ночью ему снятся огни гирлянд под потолком, раскрашивающие комнату в фиолетовый. Снятся неоново-синие пряди волос, сверкающие серебряные кольца в губах и татуировки на груди; снятся красная губная помада мамы и запах сахарной ваты. Ему снятся разноцветная гуппи в аквариуме и разговоры про другие планеты и земную гравитацию. Снятся игровая приставка, Железный Человек и продавленный грязно-голубой диван. А утром он, стоя посреди наполненного людьми зала ожидания, утирает слёзы из глаз и беззвучно молится, чтобы кровь не хлынула из его носа или где-нибудь внутри. Потому что она может это сделать, ей хочется видеть, как Чуя страдает, как испытывает боль, как прощается с близким другом, как отчаянно боится ненароком коснуться Дазая, когда стоит рядом с ним. Два чемодана стоят у их ног, и Тачихара раскидывает руки в стороны. — Только не обмазывай меня своими соплями, — он притворно ворчит, и Чуя крепко обхватывает его поперёк пояса на целую минуту, ощущая ладони на своих лопатках. А затем с большим усилием отстраняется. — Не забывайте звонить, парни, — Мичизу улыбается, и от его улыбки тянет почти незамаскированной грустью. — Не прощайтесь со мной навсегда, умоляю, ещё же ничего неизвестно! Чуя кивает. Он прав. Чуя всеми силами старается не смотреть на Дазая, потому что он, этот чудаковатый, помешанный на науках парень, сейчас стоит со звеняще-пустым взглядом с еле заметной фиолетовой тенью под глазами. С подрагивающими длинными ресницами, к которым так сильно хочется прикоснуться костяшками пальцев. Накахаре становится ещё грустнее и тоскливее от его вида. И в этот момент он так хорошо понимает, как, кажется, не понимал никогда раньше, насколько крепкая сложилась дружба между этими абсолютно разными парнями. Сейчас он забывает о своём эгоизме, забывает о себе и не чувствует ни ревности, ни зависти. Только пустоту. Но для Чуи Тачихара тоже дорог, неважно, что он знаком с ним меньше, чем знаком с ним Дазай. Неважно, что он не знает его «с пелёнок». Он всегда слишком быстро и крепко привязывается к людям, а потом умирает от боли. Это ещё один его недостаток. Сейчас Тачихара, одетый в чёрный плащ и держащий в руках классические чёрные чемоданы, отчего-то выглядит значительно старше Чуи. Выглядит старше, чем обычно. Он не дурачится, сосредоточено подбирает слова, которые хочет произнести. Он отдаёт ключи от своей квартиры Дазаю со словами «пригляди за ней», хотя все знают, что там, в общем-то, не за чем приглядывать. Старый, продавленный до ржавых пружин диван и допотопная приставка. — Я тебя не узнаю, Тачихара, — прыскает Чуя, пытаясь разрядить обстановку или, возможно, немного оттянуть время. — Иди к чёрту, — Тачихара прикрывает на мгновение глаза и склоняет голову, и его голос тонет в сотнях чужих голосов. Механический хрипящий голос диспетчера в динамиках громкоговорителя просит пассажиров пройти на посадку самолёта рейса «Йокогама-Осака», и Чуя сжимает кулаки до боли в пальцах и украдкой поглядывает на Дазая, который, в свою очередь, остаётся спокойным. Только Чую не обманешь. — Приеду — будем снова вместе продавливать диван и крошить чипсами на мой ковёр за «Need for Speed», — говорит Мичизу весело, а Чуе слышится «мы больше никогда не увидимся». — Обязательно, — Осаму протягивает ладонь для рукопожатия. Тачихара крепко сжимает его ладонь, а потом обнимает за плечи и, напоследок кивая ему и Чуе, разворачивается и бежит на свой рейс. Люди снуют туда-сюда перед их глазами и шумят. Нетерпеливо толкаются и с трудом протискивают свои багажи сквозь плотную толпу. — Он же блефовал сейчас, да? — тихо спрашивает Накахара, смотря вслед отдаляющемуся Тачихаре, и его глаза слезятся. — Само собой, — отзывается Осаму и, пару раз моргнув, хлопает Чую по плечу. — Ну да ладно, не реви. Хочешь перекусить или, может... — Просто поехали домой, — просит Чуя и, опустив низко голову, идёт в сторону выхода из зала. «Тебя все бросают, ты останешься один, неудачник. Мы с тобой останемся одни», — плачет больная кровь, даря свой отвратительный привкус во рту. Лекарство начинает растворяться в красной гнили под кожей.***
Кровью насквозь пропитаны его кости, его тело. Он не выбирал такую жизнь. Он снова идёт к тому, кто приносит в его жизнь слишком много проблем. Все дороги мира ведут в квартиру Осаму — небогато обставленную, тёплую, заваленную «техническим беспорядком». В квартиру, в которой всегда играет Starset или, наоборот, что-то мягкое, спокойное и без слов, умиротворяющее. Все дороги мира ведут к странному парню, который уделяет всё своё время другим людям, полностью игнорируя тёмные синяки под своими глазами и усталость. К парню, даже чей призрак будет продолжать рассказывать про число Пи, общую теорию относительности, Теорию Большого Взрыва и радиоактивность урана. Дорога к его дому — звёздный путь. «Он позаботится о тебе». Человек-загадка, у которого в ванной на полках стоят краски для волос с неестественными яркими цветами. Человек-загадка, который не представляет своей жизни без физики, космоса, кошек и крабов. И их он любит, наверное, даже больше, чем звёзды. Фрик. После отъезда Тачихары прошло несколько дней и ничего не изменилось. А, собственно, что должно измениться? Никто ведь не умер, не случилось никакой трагедии, это был просто отъезд Тачихары, который уехал стажироваться и, как он сказал, сделал это не навсегда. Но если это так, то почему с каждой минутой и брошенным на Дазая взглядом у Чуи появлялось ощущение, что это не правда. — Дазай, ты как? — осторожный вопрос, сорвавшийся тихим шёпотом с потрескавшихся губ, и в ответ молчание. Тиканье стрелок настенных часов. Мерцание солнечных зайчиков на стенах. — День на Венере длится двести сорок три земных суток, а год меньше — двести двадцать пять земных суток. — Эй... — Средняя температура на поверхности Венеры — четыреста шестьдесят градусов Цельсия. — Ты меня вообще слышишь, эй? — Чуя, нахмурив брови, фыркает, начиная раздражаться. — Ну, что? — вздыхает Дазай измученно и отрывает взгляд от своего блокнота. — Ты устал? — Да нет, дело не в этом, просто я... — Тогда идём дальше, у тебя скоро тест, не забывай, — безжалостно перебивает Накахару парень и снова заглядывает в свой блокнот. — Атмосфера Венеры состоит из углекислого газа и азота, а на её поверхности множество действующих вулканов, — он на секунду поднимает глаза на замявшегося и поникшего Накахару и опускает их обратно в конспект. — И Венера — моя любимая планета, так что я советую тебе всё это хорошенько запомнить.