;;;
Мысли засоряют голову, кровь плачет в артериях. Тихий скрип сотен ручек по бумаге заполняет аудиторию, и Чуя тихо вздыхает и зевает, прикрывая рот ладонью. Он не выспался сегодня, и он готов продать душу дьяволу за стакан крепкого кофе и двадцать минут спокойного сна. Под глазами расплываются фиолетовые синяки, и голова устало падает на сложенные на парте руки. Преподаватель монотонно гудит где-то на дне сознания, изредка скрипя мелом по доске, и перед глазами плывут чёрные мутные пятна и яркие, как фотовспышки, всполохи. Чуя, как только может, избегает и игнорирует Дазая, и из-за этого он чувствует себя настоящим придурком. Разум и грудную клетку распирают два противоречивых желания: плюнуть на всё и просто плыть по течению, которым управляет Дазай, или вести себя так, будто ничего не происходит и продолжать стыдливо бегать. И второе желание, хоть и с огромным трудом, Чую пересиливает. Дазай не даёт ему прохода, моментально находит десятки причин для их встречи, всякий раз пытаясь выяснить с Чуей отношения, и, действительно, было бы неплохо это сделать, разобраться со всем этим запутанным дерьмом в их с Дазаем отношениях как можно скорее, потому что кратчайшее расстояние между двумя точками — это прямая. Именно поэтому им нужно перестать блуждать в нескончаемых искривлённых лабиринтах. И Накахара — просто идиот, потому что он так сильно скучает по Дазаю, и он хочет прийти к нему домой смотреть глупые фильмы, и он хочет даже слушать всю эту чепуху про физику и космос, но он снова неуверен, потому что Тачихара закидывает его СМС’ками, звонит ему и спрашивает, как проходят их с Дазаем занятия, а Чуя может только густо краснеть и закрывать пылающее лицо дрожащими руками, потому что занятия физикой — явно последнее, что их связывает. Осаму — фрик. Чуя уже успел выяснить, что он не просто странный — он сумасшедший. Часто Накахара просто не может понять, что происходит у Дазая в голове, о чём он думает, почему так быстро меняет свои решения и почему говорит одни вещи, а делает совершенно им противоположные. Он говорит Чуе: «Нам стоит это прекратить, потому что это неправильно», но затем гладит его по волосам, ласкает пальцами синие пятна на сгибах локтей и крадёт его первый поцелуй. Дазай пишет ему: «Я заберу тебя после учёбы», и Чуе не остаётся чего-то ещё, кроме как покорно ждать конца занятий. Сбивчиво водя ручкой по тетради, рисуя каракули, вместо того чтобы записывать лекцию, Чуя, подперев рукой щёку, отстранённо зарывается в собственные мысли. В голове варится каша из чувства неправильности, лёгкого ужаса и головокружительного желания повторить ещё. И ещё. Застыть навечно в руках Дазая и умереть на его губах. Накахару слегка подташнивает, а вся эта раскалённая ситуация сводит его с ума, и тот поцелуй не выходит из головы, и он ненавидит себя за то, что не остался в тот день с Дазаем. Он сказал, что не покормил свою аквариумную рыбку, и, боже, это точно самое дикое из всего, что он мог сказать, после своего первого поцелуя. Но все влюблённые люди — идиоты с запутанным клубком мыслей в голове, и не стоит этого забывать. Чуя шумно расстёгивает рюкзак, тем самым привлекая внимание озлобленного преподавателя, который всегда отмечал Накахару, как самого нерадивого студента на всём курсе, и достаёт свой блокнот и посылает осточертевшую физику и старого маразматика к чёрту. Учёба — последнее, о чём Накахара способен сейчас думать, и теперь вся его горечь, раскаяние и страх ложатся чернилами на бумагу, просачиваясь прямиком из изнывающего сердца через шарик ручки. «Это было похоже на рождение Вселенной. Перед моими глазами формировались новые звёзды и собирались в галактики. Часть меня говорит о том, что это ошибка, но я знаю, что эта часть — всего лишь моя кровь, а она ничего не понимает, она делает меня несчастным. Я столько раз врал самому себе и врал Д, но сколько раз он врал мне? Может ли быть правдой то, что он лгал, когда говорил, что не может ничего мне дать? Мне нравится думать об этом, но в подобных мыслях я тону быстрее. Д топит меня на дне чёрной реки. Это было похоже на рождение Вселенной. Во мне, как будто впервые, зарождалась жизнь, и это было самым правильным чувством, которое я испытывал. Но когда всё закончилось, я предстал перед своим собственным Богом, и кровь утекала на пол из моего носа, проклиная меня и крича, что я грешен. Я мечусь из стороны в сторону, и это вызывает боль в моём теле. Я кричу о повиновении, но моя кровь меня не слышит и обвиняет за каждый мой поступок, предстаёт меня перед судом. Выносит смертный приговор. Я хочу, чтобы Д спас меня, но продолжаю от него убегать. Желание умереть поёт во мне во весь голос, разрывая глотку, разрывая мою голову. Это было похоже на рождение Вселенной, но я боюсь космоса и, наверное, поэтому боюсь и Д. // спаси меня / я в порядке». — Накахара, Вы сейчас покинете аудиторию и не переступите её вплоть до экзаменов, — Чуя подпрыгивает от ядовитого громкого голоса прямо над своим ухом и, резким движением захлопывая блокнот, поднимает голову вверх. Преподаватель пересёк всю лекционную и подошёл прямо к его парте, и Чуя не заметил этого, слишком глубоко увязнув в своих мыслях. — Хотя, какие экзамены, с вашей-то «тягой» к учёбе я бы уже вышвырнул Вас из университета, и я Вам это устрою, если Вы и дальше продолжите заниматься посторонними делами во время моих лекций. — Простите, — Чуя сжимается под гневным взглядом преподавателя, низко опустив голову, и чувствует, как его щёки краснеют под тихие смешки одногруппников. — Я Вас предупреждаю в последний раз, Накахара, и на этот раз я Вам не дам никаких поблажек. Поступили — так будьте добры учить и мои предметы тоже, — преподаватель обводит жёстким взглядом ненавистного ученика в последний раз, и, резко разворачиваясь, отчего подолы его твидового пиджака подлетают вверх, возвращается к своему столу, оставляя Чую пристыженным. — И я хочу ещё поговорить с Вами лично после занятий. Именно с этим преподавателем у Чуи всегда были большие проблемы, и Тачихара часто вмешивался и заступался за друга, хоть Чуя этого и никогда не просил. Но Тачихара уехал, и теперь Чуе его чертовски сильно не хватает. Чуя берёт в дрожащие пальцы ручку и пытается вникнуть в материал, но уши закладывает, а во влажных от слёз глазах темнеет, и он просто не в силах сосредоточиться. Его мучения прерывает приглушённая вибрация телефона в кармане кофты. Чуя тяжело сглатывает и достаёт мобильный, открывая новое сообщение. Дазай: скоро звонок, да? я уже на месте. Быстро кинув взгляд на отвлечённого преподавателя, Чуя тихо шмыгает носом и печатает ответ. Вы: я, наверное, не смогу сейчас выйти. И он знает, что это вновь похоже на пустые отговорки и бег вокруг да около, но на сей раз он не лжёт. Дазай: почему? Вы: препод по физике грозится тем, что я вылечу из универа, и он хочет поговорить со мной после занятий. Чуя нервно кусает ноготь на большом пальце, косо поглядывая в сторону учительского стола, и стучит пальцами другой руки по парте. Дазай: это тот, который тебя донимает постоянно? Вы: да. И молчание со стороны Осаму затягивается. Тот не пишет ничего в ответ, и Чуя, отложив телефон, снова берёт в руки ручку, уже не надеясь что-то понять из сегодняшнего материала. Он не переживает, потому что Дазай всё равно объяснит ему пропущенную тему за тридцать минут, в то время как их преподаватель тратит на это двухчасовую лекцию, и Чуя ничего, в конечном итоге, не понимает. Но это унижение, излишнее внимание, которое он получил от потока после выговора преподавателя, заставляет тяжёлое волнение и стыд тлеть на дне желудка. От обиды и горечи его подташнивает и подрагивают руки. Преподаватель снова расписывает уравнения и схемы на доске, будто бы ничего не произошло, но Чуя буквально слышит, как в тишине его беззвучно высмеивают другие студенты. Отвратительное чувство. Чуя так долго задаётся вопросом, почему учителя не могут оставить его в покое. И если в школе это было обыденной вещью, которая происходила не только с ним, то здесь, в универе, среди огромного числа студентов из его группы достаётся больше всего именно ему, и сначала он верил, что дело и правда в нём — он глупый и безответственный к техническим предметам, но сейчас у Чуи есть, чем этому возразить, потому что Осаму всегда говорит, что у него хорошая память и он отлично усваивает материал, если его им заинтересовать. Чуя впервые сверлит спину и затылок преподавателя презрительным, гневным взглядом, потому что он думает, что такой, как он, никогда не сравнится с Дазаем в ведении и объяснении предмета. Чуя уверен: когда Дазай закончит учёбу и сам начнёт учить студентов физике, он будет лучшим преподавателем в мире. Тихая вибрация мобильного отдаёт по парте тихим жужжанием спустя несколько минут. Дазай: это ограбление. Сердце гулко отдаётся где-то в горле, и Чуя тяжело сглатывает, непонимающе перечитывая эти слова раз за разом, пока не приходят следующие СМС, заставляющие Накахару ещё сильнее поддаться тревоге. Дазай: или скорее террористический захват ;) Дазай: ты хочешь побыть террористом, Чуя? Дазай: ты тут? если да, то начинай считать до шестидесяти. У Чуи сердце бьётся под кадыком от смятения, у него странное предчувствие, и он не назовёт его хорошим, потому что сгибы локтей чешутся, а Дазай больше ничего не пишет. Но через минуту в классе раздаётся тихий стук в дверь и повисает тишина. Чуя, опустив телефон, медленно поднимает и вытягивает голову вверх, выглядывая из-за голов других студентов, и видит Дазая на пороге аудитории. Тот, застенчиво прочистив горло, обращается к преподавателю: — Можно войти? — он нарочито неловко переминается с ноги на ногу и быстро обводит взглядом поток. Наткнувшись на обескураженного Чую, он легко кивает ему и подмигивает. — И кем же вы приходитесь, молодой человек? — преподаватель скрещивает руки на груди и смотрит на парня из-под массивной оправы очков. Он вкрадчиво оглядывает его пирсинг, чёрную широкую футболку с каким-то диким рокерским принтом и синие волосы и приподнимает седую бровь. — О, да я типа новенький, — Дазай сжимает пальцами лямки рюкзака на плечах и кидает в сторону Чуи ещё один мимолётный взгляд, дёргая бровью. — Опоздал. — Вы точно первокурсник? — Ну, разумеется, — Дазай едва сдерживает улыбку, а Чуе хочется забраться под парту или лучше провалиться сквозь землю. Он нервно елозит на скамье, не понимая, зачем Дазай разыгрывает весь этот спектакль. Где-то на дне желудка трепещет предчувствие чего-то не совсем хорошего, Чуя даже бы сказал, пиздецового. Сердце заходится, и Чуя сжимает пальцы в кулаки. — Хорошо, проходите, — мужчина сдаётся и тихо вздыхает, поправляя на переносице очки. — Только я попрошу Вас впредь не опаздывать. Никто не будет повторять Вам пройденный материал. Дазай быстро поднимается и грузно приземляется рядом с Накахарой, кидая рюкзак перед собой на парту, и почти предвкушающе улыбается, косо поглядывая в его сторону. Чуя, абсолютно ошарашенно наблюдая за тем, как Дазай обнимает рюкзак руками, расслабленно уложив на него голову, наклоняется ближе к нему и шипит: — Что ты задумал? — Дазай снова гасит улыбку, не удостоив разъярённого и одновременно растерянного Чую и взглядом. — Объясни, пожалуйста, ты пугаешь меня. — Ты считаешь? — Дазай бросает короткий взгляд на недоумённое выражение лица подростка. — Чего? — наклоняясь ещё ниже, почти ложась грудью на парту, Чуя нервно и пристально разглядывает совершенно спокойное лицо Осаму, и весь его вид выражает почти искромётное напряжение. — Захват, Чуя, помнишь? Сегодня мы будем преступниками. Считай. Огромное множество вопросов готовы сыпаться из Чуи, но он лишь переводит взгляд с Дазая на преподавателя и обратно, и шумно выдыхает. Оглядывая серую толпу студентов, бело-зелёные стены и лицо преподавателя, Чуя чувствует такое отвращение к этому месту, какое не испытывал ещё никогда; оно кажется таким нудным, таким убогим, и каждый студент, который косо поглядывает в сторону Чуи с заметным пренебрежением, вызывает у юноши как никогда сильный рвотный рефлекс. Все эти напыщенные однотипные парни и девушки с высоко поднятой головой ещё с момента поступления доводят Накахару до бешенства, и сейчас он спешит убрать свои принадлежности в сумку. Тело подрагивает от странного предвкушения, и он понимает, что сейчас должно произойти нечто. Нечто, выходящее за рамки, нечто, что уже невозможно будет исправить. Мимолётно в голове Чуи пробегает мысль о Тачихаре — с одной стороны то, что его здесь нет, — просто замечательно, но с другой даже немного жаль, что он пропустит зрелище. А оно будет, Чуя в этом уверен, потому что Дазай постукивает пальцами по парте и пристально следит за всеми движениями преподавателя. А сам преподаватель, сгорбившись над столом, продолжает гнусаво рассказывать свою лекцию, и Чуя может только беспомощно переводить взгляд с него на Дазая и, многократно сбиваясь, считать. На секунду он прикрывает глаза. — Я потом пожалею, да? — тихо шепчет он, чуть наклонившись вбок, ближе к Осаму. — Не знаю, — парень пожимает плечами, улыбаясь, и всё так же не смотрит на Накахару. — Тебе решать. — Конечно, пожалею, — говорит Чуя самому себе, качнув головой. Тяжело сглатывает и, решаясь на отчаянный шаг, заканчивает вполголоса: — ...пятьдесят девять, шестьдесят. На этих словах Дазай прерывает лекцию преподавателя громким выкриком: — Простите, мистер я-не-знаю-как-вас-зовут, вы хоть сами-то понимаете, о чём рассказываете? — Чуя поджимает губы и втягивает голову в плечи, всем телом ощущая сотню пар взглядов, устремлённых прямо в их с Дазаем сторону. — Или вы что-то там бормочете самому себе? — лицо преподавателя длинно вытягивается и сереет. — Может, Вы тогда сами выйдете и расскажете нам лекцию? — Чуя смотрит на мужчину и замечает, как тот сдержанно сглатывает, отстранённо поправляя пальцем узел бордового галстука. — Я бы с радостью, — Дазай издаёт смешок и наклоняется вперёд. — Но, увы, я сюда вроде как пришёл, чтобы слушать ваши лекции. — Тогда я попрошу Вас вести себя прилично. Если Вам не слышно, тогда можете сесть поближе и замолчать, — в голосе преподавателя отчётливо скользят нотки растущей ярости, и Чуя, облизнув пересохшие губы, беспомощно зажмуривает глаза. Кровь быстро и горячо пульсирует в венах, ликуя. — Но я не могу уловить и слова из того, что вы говорите, — продолжает громко высказываться Дазай, а Чуя — трястись от страха рядом. — Это не мои проблемы, — голос преподавателя грубо режет слух, и он дёргано поправляет полы пиджака. — Нужно быть более усердным и внимательным. И в этот момент Дазай запрыгивает сначала на скамью, а затем на парту и весь поток разом оборачивается на сумасшедшего. — Ну, ты и старый мудак! — выкрикивает он и пинает носком кроссовка чей-то учебник, а Чуя в этот момент готов грохнуться в обморок; лёгкие горят, а сердце становится просто бешеным. — Думаешь, забрался на место профессора и можешь считать себя чёртовым уникумом? Гением? Да тебя студенты не понимают, какой из тебя препод, — Дазай, быстро наклонившись, хватает ошарашенного Чую за руку и безжалостно тянет его за собой, заставляя встать рядом. — Ваша система образования направлена лишь на то, чтобы подавить в детях индивидуальность и заставить их страдать из-за невыученных уроков или неаттестации, будто такая учёба действительно стоит этого. Но на деле, такой как ты своим ученикам даже элементарных вещей объяснить не может, и в том, что они тебя не понимают, виноват только ты, — Чуя с ужасом смотрит на Дазая, его ноги трясутся от волнения, и Осаму на секунду прерывает свою речь, крепче сжимая его ладонь. — И если ты ещё раз хоть что-то вякнешь в его сторону, — Дазай кивает головой на Чую и продолжает: — Лишишься работы за клевету в сторону студентов, а потом сядешь в тюрьму за домогательство, поверь, я устрою это, — закончив тираду, Дазай перешагивает на другую парту, а затем на следующую, постепенно спускается вниз, почти таща за собой оглушённого Чую. — И единственным, кто вылетит из университета, как пробка из бутылки, будешь ты, — Дазай показывает обомлевшему преподавателю средний палец и спрыгивает с последней парты. Смех рвётся из груди, и Чуя почти задыхается, оказавшись вытолкнутым из аудитории. Дазай громко, до жалостливого треска дерева, захлопывает дверь. Взявшись за руки, они бегут к выходу, и Чуя не успевает вытирать слёзы от смеха, от страха, и он не в силах удержать веселье, хотя ему должно сейчас быть совсем невесело. Теперь он точно может лишиться учёбы, или... Дазай знает, что делает? Парни добегают до парковки и, задыхаясь, устало приваливаются к машине Дазая. — Ты сумасшедший! Отбитый на всю голову фрик! — кричит Чуя, и Осаму громко смеётся, запрокидывая голову назад и щурясь. — Ты хоть понимаешь, что ты натворил?! Снег бьёт по лицу, попадая в глаза и тяжело оседая на ресницах, и Чуя смеётся, и почти плачет, и его кровь бьётся под кожей животным пульсом. Дазай притягивает за рукав смеющегося Чую к себе и буквально валит на свою грудь, обнимая и счастливо улыбаясь ему в волосы, и сжимает крепко пальцы на худых боках, и Чуя, всё ещё посмеиваясь, обвивает костлявые руки вокруг его талии. Занятия ещё не кончились, поэтому парковка при здании безлюдна, но, если быть честным, им обоим было бы плевать, будь тут хоть весь университет, забрасывающий их камнями. Дазай не скрывает того, что он настолько сильно изголодался по этой маленькой язве, что готов простить себе минутную слабость на парковке перед окнами университета. А Чуя просто очень скучал, и он слишком сильно любит, и он готов на несколько тёплых мгновений забыть о всех недопониманиях и проблемах. Дазай чуть отстраняется от худого тела и приподнимает лицо Чуи за подбородок, и тот пытается увернуться и слабо толкает парня ладонями в грудь. — Дазай, нет, — жалобный голос, танцующий ярко-розовый на его щеках и влажно-блестящий взгляд. Осаму не станет верить его словам и уж тем более не станет больше отпускать. — Чуя, да, — Дазай наклоняется совсем близко, удерживая подростка за напряжённую спину и затылок, и горячо дышит ему в приоткрытые губы. — Отпусти меня, не надо, мы ещё ничего не выяснили, — тихо и сбивчиво пищит Чуя и останавливает Дазая касанием оледенелых пальцев к его подбородку, буквально ошпариваясь о тёплую кожу. Юноша удерживает его лицо двумя пальцами, но смотрит только на губы, не в силах оторвать от них взгляда и посмотреть в глаза. — Прекрати, Чуя, умоляю, ну что ты заладил, — Дазай сжимает подростка в объятиях ещё сильнее, сдавливая рёбра, забирая дыхание, и обессиленно шепчет почти в самые губы. — Я тебя не отпущу. Ну, хватит. Перестань бегать от меня. Ты уже измучил меня. — Я?! Да это ты меня измучил! — Чуя возмущается, цепляется пальцами за крепкие плечи и отклоняет назад голову, не давая Осаму прижаться к своим губам. — Что ты устроил? Из-за этого всего у меня будут проблемы! — Да плевать, мы всё уладим, — Дазай чуть приседает и наклоняет голову, продолжая удерживать Чую в цепких объятиях, и целует в горячую щёку. — Нет, не мы, а я. Даже близко больше не подходи к этому университету, — Чуя почти стонет в отчаянии, всхлипывает и крутит головой, пытаясь увернуться от настойчивых поцелуев, которыми Осаму усыпает его лицо. — Ты такой эгоист, Дазай. Что теперь будет? О чём ты думаешь? Сначала говоришь мне, что это всё неправильно, что это извращение, а потом вот так просто... И я не знаю, что мне с тобой делать. И Тачихара думает, что мы всего лишь друзья и что ты просто присматриваешь за мной, но ведь это не так. — Послушай меня, Чуя, — Дазай приседает ещё ниже и теперь без труда заглядывает Накахаре в лицо, настойчиво, но нежно прижимая его к себе. — Ты мне очень нравишься, а Тачихару вообще не должно волновать, с кем ты встречаешься, — Чуя закрывает лицо ладонями и мотает головой. Дазай почти чувствует его нарастающую истерику. — Тачихара попросил присмотреть за тобой, позаботиться о тебе, и я это сделаю, пусть не переживает, — он усмехается ласково и, вставая, мягко обнимает Чую за плечи, перестав сжимать до скрипа костей. Чуя всхлипывает и отнимает руки от лица. — Ради чего это всё, Дазай? — шёпот тихий и мёртвый. Он запутался во всём, и ему больно, и Дазай винит в этом только себя. — Мы же хотели посмотреть «Бойцовский клуб» вместе, так? — Дазай смотрит Чуе ровно в глаза и улыбается непринуждённо, успокаивающе поглаживая его пальцами по остову рёбер через кофту. — Я бы ни за что не позволил этому старому козлу испортить весь мой сюрприз. И улыбка расцветает на белых губах Чуи, и его тело в руках Дазая, принимая поражение, оттаивает, расслабляется. Он наконец сдаётся.;;;
Дазай задёргивает шторы, не давая мягко-жёлтым вечерним лучам солнца освещать комнату, берёт уже готовый проектор и устанавливает свой ноутбук внутри коробки так, чтобы картинка на экране была вверх ногами. Чуя топчется на месте, молча наблюдая за манипуляциями Дазая, и разглядывает ворох тёплых подушек и одеял на кровати. Тяжело сглатывая, он нетвёрдым шагом подходит к Осаму и с интересом поглядывает через его плечо. — Что это будет? — в его глазах искрится любопытство, и он беспокойно убирает руки за спину. — Интересно? — Дазай мягко улыбается, и Чуя неуверенно кивает. — Мы делали такой с Тачихарой ещё в школе. Осаму ставит проектор на прикроватную тумбочку линзой вверх и, несколько раз щёлкая кнопкой мыши, включает на ноутбуке фильм, и изображение, миновав линзу, проецируется прямо на потолке. — Проектор? — восхищённо вглядываясь в нечёткое изображение на потолке, Чуя не сдерживает улыбку, и Дазай медленно подходит к нему ближе. — Тебе нравится? Будем смотреть? — Дазай внимательно следит за эмоциями на лице Чуи, и подросток счастливо кивает. Осаму аккуратно обхватывает его поперёк груди, улавливая лёгкую напряжённую дрожь, и горячо шепчет ему на ухо: — Тогда падай, — и легко толкает его спиной на мягкую постель. — «Лишь утратив всё до конца, мы обретаем свободу». Разбросанные по подушке волосы и мягкие силуэты в слабо мерцающих отблесках с потолка, плавно струящийся вверх дым и почти пустая тарелка из-под попкорна. Настоящая любовь живёт в мягких одеялах и самодельном кинопроекторе — теперь Дазай в этом полностью уверен. Потому что сейчас он может смело, без хрупкой осторожности обнимать Чую и наблюдать за тем, как тот сосредоточенно смотрит фильм, как блестят его глаза, когда картинка на потолке меняется, а сюжет набирает обороты, становясь напряжённее. Сам же Дазай почти не смотрит фильм, наблюдая за картинкой лишь краем глаза; будучи подростком, он тоже сотню раз смотрел эту картину, вдохновляясь. Он сосредотачивает всё своё внимание на макушке Чуи перед своими глазами и тихо, едва касаясь, перебирает между пальцами завитые кончики его отросших волос, и берёт из пачки ещё одну сигарету. — Мне очень нравится эта фраза, — Чуя несмело жмётся ближе к тёплому телу, путаясь ногами в одеяле. — Да? — Осаму подкуривает, затягивается сигаретой и, выдыхая струйку дыма в сторону, прищуривается. — Третий Закон Ньютона мог бы объяснить эти слова. Конечно, сильно интерпретированно, но суть была бы ясна, — он издаёт лёгкий смешок, и Чуя поворачивается, ложась на живот и подперев кулаком подбородок. Дазай тушит недокуренную сигарету в пепельнице и запускает ладонь в слегка взлохмаченные волосы подростка, приглаживая их. Синий в его волосах слегка отливает лиловым из-за подрагивающей картинки проектора. — «Чтобы чего-то достичь, нужно от чего-то избавиться», да? Это враньё, и мне не нравится эта фраза. — Почему? — Чуя кладёт подбородок на сложенные на животе Дазая ладони, устраиваясь удобнее, и смотрит внимательно, заинтересованно. — Потому что свобода — это, несомненно, прекрасно и это то, к чему стремится любой человек, ведь чем меньше мы имеем, будь то материальные вещи или чувства и желания, тем легче становится жить, но отсюда вытекает, что в такой интерпретации свобода отождествляется с независимостью, а полная независимость, как известно — это хаос или пустота, потому что полной независимости во Вселенной не существует, ведь ты же зависишь от меня, а я зависим от тебя, мы оба зависим от Земли, а Земля же, в свою очередь, зависит от Луны и так далее, и это естественно, так задумано природой, — Дазай останавливается на секунду, словно что-то обдумывая, облизывает сухие губы и продолжает: — Но полная зависимость эквивалентна рабству. Вроде два параметра одинаково отрицательны, но в то же время, абсолютно полярно противоположны, и только при правильном соотношении этих двух параметров — зависимости и независимости — возникает истинная свобода, зависимая от счастья. Во всём есть золотая середина, и чтобы чего-то добиться — необязательно от чего-то избавляться, нужно просто эту середину знать и соблюдать. — Боже, Дазай, прекрати, пожалуйста! — Чуя зажимает своими маленькими ладонями улыбающийся рот Осаму. — Я же просто спросил, почему тебе не нравится фраза из фильма, а не попросил прочитать мне лекцию, — Чуя трёт виски и мотает головой. — Ты с какой вообще планеты? На каком языке ты говоришь? Иногда я тебя просто не понимаю. Дазай заразительно смеётся и прижимает Чую ближе к себе за плечи. — Я лишь пытался тебе сказать, что если избавишься от всего, что имеешь, откажешься от чего-то, что ты любишь, это не приведёт тебя к счастью и уж точно не приведёт к свободе, — Дазай легко смахивает мягкую чёлку Чуи с глаз, зачёсывая её назад пальцами, и взгляд подростка темнеет, искрится. Ненастойчиво Осаму подтягивает его выше, ближе к своему лицу, и с явным облегчением не замечает сопротивления. — Но и полная зависимость от чего-либо или кого-либо не даст тебе положительных результатов. Ты очаровательный, Чуя, — Дазай легко целует Накахару в губы, даже не пытаясь углубить поцелуй, и прижимается губами к его лбу, чувствуя своё неровное сердцебиение и судорожное горячее дыхание мальчика. — Я так чертовски волнуюсь за тебя. Простыни давно измялись под двумя телами, пышные одеяла перепутались и сбились где-то в ногах, а половина подушек упала на пол. Вечер за окном мягкий и тихий, звёзды падают, оставляя за собой на тёмно-синем небе протяжные ярко-белые хвосты, и исполняют сотни чьих-то мечт, и в этот момент Чуя думает, что бесконечно счастлив, потому что его мечта уже сбылась. Он не думает ни о чём больше, кроме Осаму. Он подавляет в себе зудящее чувство страха перед неизвестностью, отодвигает на второй план всё, что мучает его: свою больную кровь, что-то подозревающего Тачихару и проблемы в университете, стирает всё это из памяти и позволяет себе просто любить открыто и наслаждаться тем, что наконец получил. — Я за тебя тоже волнуюсь, Дазай, — приглушённо шепчут губы где-то внизу, на чужой груди, а Осаму слышит «я люблю тебя».