«— Одиночество — всё, что у меня есть. Одиночество меня защищает. — Нет, людей защищают друзья». Sherlock
— О, ты пошёл на поправку! Это круто! Рад за тебя! — жизнерадостно щебетал Альфред на весь зал собраний. Кёркленд с плохо скрываемым раздражением кивал, окидывая глазами зал. И именно в эту секунду встретился взглядом с только что вошедшим Брагинским. Он поздоровался с Японией и, подойдя к своему месту, любопытно поднял голову на слишком громкие слова Америки. Его внимательные фиалковые глаза сверкнули, будто бы усмехнулись или улыбнулись. — Да, да, я тоже очень рад, — машинально ответил Кёркленд, поспешив отвернуться.***
«Никто не сделает первый шаг, потому что каждый думает, что это не взаимно». Достоевский
— Какое для меня имеет значение? — не выдержал Артур. Он гневно взглянул на Брагинского. — Такое, что без тебя я бы давно перестал верить в то, во что верю до сих пор. В доме Англии витал какой-то странный аромат. Очень знакомый и, в то же время, настолько неуловимый, как лёгкие духи женщины. — Такое, что я бы давно сдался, если бы не слышал голоса рек. Такое, что не будь тебя, я бы никогда не поверил в собственные силы. Такое, что... А ведь Англия совсем одинок, с неожиданным для самого себя сочувствием вдруг понял Брагинский. Колонии разбежались, братья ненавидят; из европейцев только Франция продолжал домогаться, но скорее даже по привычке, чем из любви; про азиатов лучше просто промолчать. — Такое, что я мечтал, чтобы ты тогда не ушёл, что я хотел бы, чтобы наши отношения были лучше и ближе, что я мог бы сказать, что люблю тебя. Артур осёкся и замолчал, тяжело переводя дыхание. Россия не говорил ни слова, всматриваясь в глаза напротив, словно пытаясь угадать: он, как всегда, артистично врёт или из его уст сейчас вырвалась правда. Да, этот неуловимо-прочный, до конца впитавшийся в эти старые стены и до безумия знакомый запах — не что иное, как аромат духов госпожи Одиночества. Артур нервно запустил пальцы в волосы; в его голосе, срывавшемся на шёпот, заскользили истеричные нотки. — Какого вообще чёрта я сейчас спокойно позволяю тебе хозяйничать в моём доме да ещё и исповедуюсь тебе в своих страхах и переживаниях?! Он низко наклонился над столом, и его лица не было видно, но Иван успел заметить в его ярко вспыхнувших глазах злость, отчаяние и разочарование в самом себе, на тонкой и острой грани срыва аффекта, сумасшествия. — Ты не в духе, Артур, — Иван не сводил с него взгляда. — Наверное, сейчас не лучшее время для подобных разговоров. Давай поговорим в следующий раз. Выздоравливай. Когда Англия поднял голову, входная дверь уже бесшумно затворилась. Артур откинулся на спинку стула и обхватил чашку обеими ладонями, словно пытаясь согреть их. И что дальше? Смириться с очередной провалившейся попыткой и по привычке сделать вид, будто ничего не было? Снова замкнутый круг?***
«Возьми меня за руку и проведи через эту ночь. Чтобы я не чувствовал, что я один». Рэй Брэдберри
Рука уверенно вычерчивала мелом по полу ровные линии. Эта небольшая комнатка без окон с обветшалыми обоями и столом и шкафом из всей мебели запиралась на ключ ещё с тех пор, когда в доме Англии жил мини-торнадо по имени Альфред, любивший совать свой нос, куда не следует. К слову сказать, со временем ничего не изменилось. Кёркленд отошёл на пару шагов назад, окидывая взглядом дело своих рук. Только что нарисованная пентаграмма белела в полумраке вместе с башенками ещё незажжённых свечей. Артур чиркнул спичкой, поднося её к первому фитильку. Нужные слова легко всплывали в памяти. Оставалось только дождаться, когда погаснут от неуловимого порыва ветра свечи, засветятся фиолетовым светом белые линии, и появится он. Однако было тихо, свечи горели ровным пламенем. Ничего не происходило. Англичанин облокотился о стол и ещё раз всё осмотрел. Ничего. Свечи потухли в одну секунду, по начерченным мелом линиям пробежался сиреневый дымок, сгущаясь и клубясь в центре. Кёркленд выпрямился, напряжённо вглядываясь в центр, после переводя взгляд на раскрытую книгу. — Артур... — сзади послышался хрипловатый, уставший и немного недовольный голос. Британец резко обернулся. В центре пентаграммы стоял Брагинский, держа в руках шинель. То ли он переодевался, то ли собирался в душ. Он молча вглядывался сквозь полутьму в фигуру англичанина и наконец продолжил: — Я, конечно, понимаю, может случиться нечто непредвиденное или срочное, но, всё-таки, мы живём в двадцать первом веке, и можно было позвонить или написать. Он перекинул шинель через плечо, сделав пару шагов вперёд. Ступал он мягко и бесшумно, как молодой барс. Англия по привычке гордо вскинул голову, насмешливо прищурив глаза. Несколько быстрых размашистых шагов навстречу, и Артур стоял почти вплотную к Ивану, снизу вверх впиваясь острым взглядом в его глаза. — Мы с тобой в прошлый раз не договорили, — начал он. По лицу Брагинского пробежала лёгкая тень. Он молча поднёс к лицу англичанина руку с часами. — Для общего развития: у меня уже одиннадцать ночи. Британец поджал губы и, склонив голову, положил свою ладонь поверх руки Брагинского, немного опустив вниз, и затем снова поднял на него глаза. Он немного помолчал, облизал губы и проговорил: — Это всё правда, что я тогда сказал. Я устал притворяться, я устал лгать, что мне абсолютно всё равно, я устал ждать и ничего не предпринимать. И с чего я взял, что со временем мне станет легче?.. Россия задумчиво смотрел на Артура, и англичанину казалось, что никогда его глаза не были так близко, и ему хотелось, чтобы так было всегда. — Я пока не знаю, что тебе на это ответить, Артур. Мне кажется, нам стоит по отдельности ещё об этом подумать, а потом уже что-то решим. Но это явно не ночной разговор. Англии всегда нравилось это спокойствие, неколебимость Ивана, с которым он подходил к любому вопросу. Артур его не отпустил. Он приподнялся на носках, притягивая русского ближе к себе. — Кажется, у меня поднимается температура. Меня знобит, — шептал он в чужие губы, не сводя с Ивана глаз; и чем больше он вглядывался в эти неповторимые уставшие глаза оттенка цветущего чабреца с морщинками вразлёт в уголках, тем больше не мог отвести от них взгляда, тем больше попадал под их власть. — Останься со мной на ночь, согрей меня. Иван положил ему руку на плечо, словно собираясь отстранить от себя. — Ты хоть представляешь, о чём просишь? — Я всегда знаю, чего хочу, — отчеканил Кёркленд. Брагинский его не оттолкнул. Тёплая, чуть шероховатая рука коснулась его щеки, когда Артур требовательно прикусил его нижнюю губу. Иван мягко и осторожно смаковал чужие обветренные губы с горьковатым привкусом крепкого чая. Говорят, от ненависти до любви всего один шаг. А была ли ненависть вообще? Неуверенность, страх, непонимание, отчаяние, ревность. — Зачем ты всегда так тепло одеваешься? — задумчиво спросил Англия, кончиками пальцев проводя от запястья по выступающим линиям вен, поглаживая могучие плечи. — Холодно, — просто ответил Брагинский. — А когда холодно, тогда плохо и больно. Артур потянул его к двери, уже на лестнице резко остановившись и снова жадно прильнув к его губам, прежде чем пробежать остаток лестницы, буквально вваливаясь в маленькую спальню. — Куда ты так... торопишься? — поинтересовался Иван, решив всё-таки помочь британцу стянуть с него футболку, пока это случайно не превратилось в попытку удушения. Он поймал Артура в свои объятья и коснулся губами его вечно растрепанных волос, виска, щеки и шеи, расстёгивая верхние пуговицы рубашки. — Я же сказал: мне холодно, — деланно обозлился тот, изучающе скользя руками по широкой груди. Брагинский стянул с него рубашку, прижал к себе. — Так теплее? — негромко спросил он у самого уха. — Немного. Щёки Артура залила краска смущения. Он обвил руками шею русского и зарылся носом в мягкий тёплый шарф, вдыхая запах табака, бензина и ещё один — он въелся буквально в кожу каждой страны — солоноватый запах крови. «К чёрту всё. Просто всегда будь со мной», — хотелось прошептать ему, заглянув в волшебные глаза России. — Я тебя никогда не отпущу, — сказал он вслух не терпящим возражений тоном, положив голову на плечо Брагинскому и обводя кончиками пальцев контур подбородка. Тот добродушно усмехнулся и ничего не сказал, но Англия понял, что тот ответил ему: «Я всегда буду с тобой». Каждый из них понимал, что эта любовь на их дипломатические отношения никак не повлияет, они будут всё так же теплеть и падать; что эти отношения будут, быть может, даже не вечной любовью, а мимолётным увлечением, которое вспыхнет, обожжёт и сгорит; но никто не отказывался насладиться этим огнём, прочувствовать его до последнего глотка, последнего поцелуя, жеста, прикосновения, взгляда.